"Друг" по переписке моего брата

Предсказуемо и неосознанно все разделились на две внушительные кучки: физиков и химиков. И каждая из этих компаний по отдельности превышала все допустимые нормы по шуму, а все вместе они взрывали мои барабанные перепонки... С нашим появлением на пороге они лишь на секунду замолкли, принимая нас за преподавателя, но вскоре вернулись к своим разговорам. - Пошли на самый верх, - предложил Илья, и мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Нас проводили несколько заинтересованных взглядов, послышались шепот и смешки. Им только дай пищу, тут же разорвут, склеят все как попало и выдадут за достоверную информацию. Слухи. - Так, так, так! – послышался голос преподавателя, пытавшейся перекричать разговоры. Понемногу, но голоса стихали, пока окончательно не смолкли, и женщина довольно продолжила. – А чего вы так недружелюбно уселись по разные стороны? Садитесь кучнее, двигайтесь, двигайтесь! – призывала она, и нехотя народ двигался, сплачиваясь, но не перемешиваясь. – Сегодня предстоит совместная работа, при выполнении которой вам пригодятся знания как по физике, так и по химии – я об этом позаботилась. Она замолчала, встала, уперев руки в бока, и не заговорила до тех пор, пока все не уселись так, как ей более или менее нравилось. - Хм... Как лучше? На три или на четыре команды делиться будем? И все, конечно, разделились на три, чтобы хоть как-то остаться со своими однокурсниками. Самым нерасторопным и неудачливым ботаникам выпал шанс скучковаться в одну команду, которая, как я предполагал, и должна победить: именно в ней была самая высокая концентрация педантов и зубрил. - Эй, вы двое, чего не при деле? – наконец, обратила и на нас внимание преподаватель. Мы с Ильей еле заметно переглянулись: никто из нас не хотел участвовать в командном балагане. Но вот нашего участия резко захотели все: команды, что были поактивнее, принялись делить нас между собой. – Ну-ну, ребята, спокойнее! В итоге нас все-таки втянули во всю эту кутерьму. То ли химики оказались, в самом деле, проворнее, то ли та троица уже разнесла среди физиков известия о недавнем инциденте (и теперь всем им было боязно силой притягивать Илью к себе), но торчали мы в команде, где больше было знакомых Шнелина, нежели моих. Неуютно. - Эй, Илья, ты сделал третий лист, который на пятницу? – спросил кто-то с химфака и привлек больше моего внимания, нежели внимания самого Ильи. Для меня было непривычно, что кто-то вообще мог заговорить с парнем – я думал, рядом с ним людям дышать страшно (как это было мне, например), не то, чтобы рот раскрывать, да еще что-то просить. - Сделал, - без обычного раздражения отвечал парень, еще больше запутывая меня. – Там только в нескольких заданиях проблемы, а в общем – несложно. - Как думаешь, он будет требовать его? - Изничтожит, если не принесешь. – Ухмыльнулся Илья, но было понятно, что он не шутил. – Нет, списать я тебе не дам. – Предугадывая следующий вопрос, продолжал он, хотя так ни разу и не взглянул на своего одногруппника. Насколько я мог судить, ни тема, ни собеседник его не интересовали. А я уже было испугался, что Илья еще с кем-то мог общаться по-нормальному: я не хотел, чтобы парень обращался с другими так же хорошо, как и со мной. И, да, меня нисколько не пугала мысль, что это была самая обыкновенная ревность. В итоге все начало работать по давно отработанной схеме: самые юркие, неугомонные и говорливые затычки в каждой бочке выхватывали какой-нибудь вопрос, отдавали его мозговому центру и с азартом ждали ответа. Получив его, они еще пытались обдумать правильность, уточнить, но что-либо поменять в нем никогда не брались – процессом обычно руководили те, кто не мог или не хотел непосредственно в нем участвовать. Поначалу думали все, спорили до хрипоты тоже все (последствия излишнего ума, дурной памяти и разнообразных информационных источников), и, когда у них образовывалась каша в голове и они забывали даже вопрос, на который отвечали, все обращались к нам. - Да-да, точно, я так и думал! – с серьезным видом заявлял кто-нибудь. - Ну а я что говорил! – горделиво выпячивал грудь обыкновенно тот, кто болтал обо всем и ни о чем одновременно. - Но все же... И наш ответ шел как окончательный. Иногда мы попадали в яблочко, когда же дело касалось химии, мелькали недочеты, но самой глубокой лужей, в которую мы не то, чтобы садились, а ныряли с головой, был перевод на английский язык. - А что вы от меня хотите?! – нервно вскрикивала девушка, которой каждый раз норовили отвинтить голову за ее "паршивый буржуйский". – Сами бы переводили, умники! А то свалили все на меня, так я еще и крайняя! - Народ, да угомонитесь вы уже, - примирительно вступался тот самый парень с химфака, что недавно разговаривал с Ильей. По-моему, никто больше за всю игру не осмелился и словом перекинуться со Шнелиным, а если дело было общим и уже неотложным, то предпочитали контактировать через чужака, то есть, меня. – Очевидно же, что все равно проиграем: ботаники еще те тормоза, хоть и мозговитые, но вот физики... Те еще прохвосты! - Будет уж совсем позором тем очкарикам продуть, - фыркнула незнакомая мне девушка, и все от этих слов воодушевились, осознав, настолько унизительным будет тот момент, когда их команда займет третье место. И дело пошло сразу быстрее, и голоса стали громче, и на нас стали давить сильнее... Хотя, конечно, не так, как на бедную полиглотку, но все же. Началась ожесточенная гонка между нами и командой, где преобладали физики. Мы кидались оскорблениями, ругательствами, даже проклятиями, наводили порчу, под конец мы стали пуляться маленькими и слюнявыми бумажными шариками, но они, отвечая ровно тем же, не желали сдаваться, даже больше – они наращивали темп и остервенело неслись впереди нас. Я слышал, как у ребят вокруг меня скрежетали зубы, дергаться начали даже те, кто до этого сидел достаточно спокойно и безучастно. Единственными, кого эти толкотня и гам не касались, остались мы с Ильей, который уставшими глазами следил за перепалками и иногда тяжело вздыхал. Подцепив от парня заряд равнодушия и спокойствия, я лишь об одном и мечтал – поскорее оказаться в каком-нибудь тихом месте. - Слушай, Вить, - шикнул парень все также сидя, откинувшись на спинку. – Пошли завтра, послезавтра, после мамонтов на Ленинском в парк. - Парк? – повторил кто-то из тех, кто нечаянно оказался свидетелем нашего разговора. – Пикник намечается? - Не твое собачье дело, - огрызнулся Илья, чеканя каждое слово, чтобы то уж точно дошло до адресата, и зло, просто неимоверно люто глянул в сторону выскочки. Порой мне казалось, сколько зла, ненависти и всего самого плохо в мире существует, все разом концентрировалось в темных глазах парня и обрушивается на того несчастного, что посмел связаться с Ильей Шнелиным. - Илья, ты такой грубый, - возмущенно заговорила брюнетка (все та же самая, что недавно подбадривала команду), как будто высказывая мысли всех здесь присутствующих – каждый, кто слышал ее слова, хоть мельком, но глянул в нашу сторону. Правда, как бы укоризненно не звучало ее обвинение, оно мало задевало парня. - А не грубо ли было вмешиваться в чужой разговор? – чуть смягчился Илья, выжидающе смотря на одногруппницу. – Хм? – напомнил парень о том, что вопрос он задавал вовсе не риторический, но девушка так и не ответила, плотно стиснув губы и скрестив руки на груди. - Итак, решающий раунд! – грянула преподаватель, а потом заговорила настолько тихо, что пришлось напрягать слух. – Вперед вышли две команды. Если вы победите, то вы победите безоговорочно, - улыбнулась она, показывая в сторону команды физиков, которые поспешили показать нам свои надменные оскалы. – Ну а если повезет вам, - указала Марина Николаевна на нас, - победите вы с преимуществом в одно очко. Да победит умнейший! - И все-таки ты ужасный, - подвела итог девушка, по-прежнему недовольно смотря на Илью, но теперь с меньшей уверенностью. - Я никого и не прошу себя любить, - холодно ответил парень, даже не взглянув на ту, что с ним разговаривала. – Так что насчет парка? – обратился уже ко мне Илья, и на сей раз никто лишний не откликнулся на это предложение. - Даже не знаю, - принялся я быстро высчитывать, когда у меня лекции, когда на них можно не пойти и сколько часов сна я потрачу на выполнение вовремя не сделанной домашки. И сразу завертелись в голове отговорки – старые привычки не исчезали так быстро, как бы того хотелось. – Но, думаю, можно – чего сидеть в четырех стенах, когда погода такая хорошая. - Я смотрю, вы с Ильей подружились, - широченно улыбаясь, повернулся к нам все тот же смельчак, на чью реплику сам Шнелин никак не отреагировал. Не помню, чтобы мне особо нравилось, когда какие-то странные люди начинали слишком часто мелькать в моей жизни, поэтому я с подозрением косился на новичка. – А я уж было подумал, ты ни с кем никогда не начнешь нормально общаться. - Чего растрещался? – все-таки не выдержал парень, но особую злость напустить у него не вышло. – Давно зубы по полу не собирал? - Да нет, - трогая левый клык, в задумчивости ответил парень. – Недели две назад ты мне опять зуб надкалывал. - И чего опять суешься? - А что, и подоставать нельзя? – усмехнулся парень, видимо, специально подначивая Илью. Никто не был заинтересован в их разговоре (или они предпочитали не лезть в чужое дело, тем более, когда дело касалось Шнелина), все напряженно ждали финального этапа, с которым преподаватель так интригующе затягивала. В отстранении оказались мы втроем: я, Илья и этот загадочный сорвиголова. – Ты, огрызаясь, хоть речь родную не забываешь, а то, того и гляди, в конец одичаешь. - Ты хуже болтливой бабы. – Измотанно вздохнул Шнелин, закатывая глаза. – Помолчать хоть немного можешь? Но парень уже и не слушал угрозы Ильи, заинтересованно и без стеснения рассматривая меня, от чего поневоле становилось не по себе. Мне лишь оставалось смотреть в его озорные голубые глаза. - Матвей, - не прошло и полгода, как парень представился и протянул мне руку, которую я крепко, но не до хруста костей пожал. – Я этого буку знаю с тех самых пор, как он еще ссался в памперсы и матерился на марсианском. – Начал Матвей с прояснения их с Ильей взаимоотношений, видимо, чтобы стереть с моего лица недоумение. - И с тех пор я твою рожу терпеть не могу. – Прыснул Илья и резко переключил свое внимание на игру, которая вдруг показалась ему интересной. - Потом мы вместе ходили в садик. - Вот и не пизди, не ходили мы с тобой в сад. – Тут же с наездом поправил Шнелин, фильтруя информацию, которую мне скармливал его друг. - Ладно-ладно, но лето мы проводили вместе! - Если не считать, что мы были в совершенно разных компаниях, - не переставал вносить коррективы парень. – Кажется, ты принадлежал к той самой, членов которой матери от юбок не отпускали. Так, Мотя-Мотенька, да? Стирать хоть вещи научился, маменькин сынок? - Ты ведь, сучара, прекрасно знаешь, что я без матери рос, - не утрачивая обворожительной и доброжелательной улыбки, отвечал Матвей. – Ну так вот, - продолжил парень свой рассказ, будто никакого конфликта и не было. – Потом пошли в одну школу, просидели за одной скамьей... - Врешь, как дышишь! – снова негодовал Илья. – Тебя старшие ребята топили в унитазе, поэтому с тобой никто сидеть-то не хотел. - Хорошо-хорошо, но в моих мечтах ты всегда сидел рядом! - Чего гомосятину-то разводишь? - Знаешь что! Тогда мой мозг не был тронут подобными извращениями! – отбивался Матвей до Талого. – И вот поступили на один факультет одного университета. – Завершил рассказ Матвей. – Да мы же с тобой закадычные друзья! – снизошло на него озарение, и он толкнул кулаком Илью в плечо. Я уже было думал вызывать скорую парню, но Шнелин, прикрыв глаза, и двигаться не думал, даже слова своего, как я погляжу, вставлять не намеревался. Матвей оказался довольно-таки болтливым малым и еще долго ездил нам с Ильей по ушам, травя разнообразные истории из их совместного детства, юности и отрочества. Всего за несколько минут я переслушал многое, и, хотя две трети уж точно можно окрестить враньем, что-то интересное и правдивое я все же выцепил. Например, Илья боялся всяких насекомых, что уж никак не вязалось ни с его внешностью, ни со складом характера; наперекор всему обществу, он ненавидел шоколад и сладкие сиропы; у парня была редкая и жуткая непереносимость алкоголя, даже самого слабого. Когда Матвей начал смеяться над тем, что Шнелин – еще тот любитель погрызть сушеного мыла, тут же получил профессиональный безмолвный подзатыльник от Ильи: видимо, этот факт тоже был правдой. Даже после игры он за нами пошел! Кстати, что касается ее, то победила злополучная команда с преобладанием физиков, которые еще долго нам корчили рожи. Тоже мне, сборище клуба "Эрудит". - Витя, ты все время молчишь, - решил и ко мне привязаться парень, когда понял, что ни одна из его тем нам неинтересна. – Язык что ли периодически глотаешь? - Я слушатель, а не оратор, - коротко и довольно грубо (но до Ильи мне, конечно, еще далеко) пояснил я, лишь бы приставучий Матвей побыстрее отвязался – скорее, чем это сделает Шнелин, парню накостыляю я. - О, который час! – неожиданно опомнился Илья, хотя ни на руках, ни в руках, ни вокруг никаких часов не было. – Нам пора, а то самое интересное пропустим! - Куда же вы так быстро!.. - Надо, уже опаздываем! - Было приятно познакомиться, - последствия хорошего воспитания и манер вылетели до того, как парень схватил меня за руку и потащил в сторону выхода из универа. Те, кто знал Илью, сочувственно смотрели мне в след. - Куда мы так спешим? – спросил я, когда мы уже оказались на улице и сбавили шаг. – У меня еще две пары впереди. - От него просто так не отвяжешься, - со стиснутыми зубами проговорил парень. Я видел, как у него заиграли желваки, а руки начали то сжиматься в кулаки, то разжиматься, но сам парень стоял неподвижно, с закрытыми глазами, вдыхая глубоко-глубоко. Я знал, что сейчас он считает про себя и что лучше пока его не трогать – он слишком долго держал всю злобу в себе. – Поехали в парк сейчас, а то вечером там будет теснее, чем было кильке в бочке. Поскольку я мало, где бывал, и страдал легкой степенью топографического кретинизма, я так и не понял, что это был за парк. Илья пару раз сказал мне его название, но почему-то оно никак не желало оставаться в моей голове. А парк оказался просто огроменным, даже без учета того, что это я был просто маленьким. Лапистые кроны деревьев с толстыми стволами, между которыми были крайне небольшие просветы, нависали над мощеными плиткой дорожками, и в солнечный летний день и лучику, наверное, не пробиться через густую листву. Сейчас же только-только весна начинала набирать обороты, давно сошел весь снег и уже колосилась первая травка, набухали почки, но тепла еще ждать не приходилось – даже на солнце было прохладно. В луже копошились воробьи, и только мы подошли, они тут же вспорхнули на ближайший куст. Где-то пели какие-то птицы, будьте не ладны мои знания по зоологии. Любопытная белка, держась за кору к верху ногами, с любопытством наблюдала за нами, не собираемся ли мы случайно аль намеренно забрать ее орехи из кормушки. Где-то в прошлогодней листве шуршал ветер и насекомые или даже мелкое зверье; весь лес дышал жизнью. Издали доносились звуки несущихся машин – единственное, что напоминало тут о городе. А небо было серое-серое и висело настолько низко, что казалось, будто мы были не на улице, а на декорированной съемочной площадке. Жуткое чувство, мрачная атмосфера, тишина, отсутствие людей и холодящий ветерок заставляли поежиться. - Тут есть кладбище недалеко, - злобно оповестил меня Илья, гадко улыбаясь. - Ну спасибо, - буркнул я в ответ и посмотрел на небо. – Кажется, дождь собирается. - Пяточек, тащи ружье! Это какие-то неправильные пчелы! Мы рассмеялись, не портя сложившийся диалог лишними репликами. А шли мы все дальше и дальше, пока нам не перестали попадаться даже самые случайные и редкие прохожие. До момента, как я это осознал, я преспокойно рассматривал флору здешнего леса и наслаждался свежим воздухом и необычными звуками, ни о чем, как полагается на природе, не думая... Но вот вернулся тот самый страх, который меня охватывал в первые дни нашего знакомства. Мы одни. Я и друг по переписке моего брата. Да, Илья Никите уже давно не пишет, но если каким-то магическим образом Шнелин все разом узнает, если откроется правда и все то бессовестное вранье... Мне кажется, сколько бы мы не общались, Шнелин никогда не простит мне моей выходки. Да и вообще мне не нравилось оставаться с кем-либо наедине: мало того, неловко, так еще боязно. Зачем порядочному человеку заводить другого в глушь леса? Ух, фантазия моя!.. Илья не такой, как Гресев. Да, вспыльчив и порой необоснованно агрессивен, недружелюбен и равнодушен, но это не значит, что у него подлые замыслы и дурные намерения – я это уже усвоил, еще при переписке. Это я еще та хитрая морда, Лисиц, плету вокруг интриги, а сам мучаюсь... Илья слишком прямолинейный, он не станет делать мне гадости, только не он. Я стоял, как вкопанный и все еще пораженный шоком. Я до такой степени был поглощен своими размышлениями, аргументами "за" и аргументами "против", что не заметил, как Илья оказался передо мной. - Ты чего это? – озадаченно спросил он, смотря на меня сверху вниз и загораживая практически весь обзор. - Да так, веду переговоры со своим желудком. – Вполне серьезно заявил я, что отчасти было правдой. - Ну и до чего договорились? - Устроит мне зрелище, если не дам ему хлеба. – Даже сейчас моей серьезности не было предела. - Ну тогда раздевайся. Ошарашивающие заявление! Брови были сдвинуты, выражение лица хмурое-хмурое, а губы плотно сжаты – ни малейшего намека на шутку. У меня на мгновение перехватило дыхание – я поверил ему на слово... но потом облегченно рассмеялся. - Ну и с чего ты взял, что я шучу? – скрещивая руки на груди, возмутился Шнелин, лукаво на меня смотря. – Не вижу действий, Виктор! - Еще чего, - помотал головой я, пытаясь обойти парня. Он не стал препятствовать и направился за мной следом. – Делать тебе, что ли, больше нечего, чем издеваться над людьми. Тоже мне развлечение... - А что, скучно ведь, - невинно пояснил Илья, легко и бесшумно идя за мной. – На одно не буду жаловаться точно – тут тихо. – Пару десятков шагов мы прошли в молчании: видимо, Илья наслаждался тишиной и спокойствием леса; после он снова заговорил. – Голодный, говоришь? Знаю тут неподалеку одно местечко... Запах стоял просто отвратительный, я вообще не понимал, откуда у меня были силы его терпеть: он ощущался, даже если дышать ртом, а когда я, в попытке спасения собственной души, задерживал дыхание, мозг услужливо напоминал эту умопомрачительную смесь ароматов. Рвотные комки бурлили в моем многострадальном желудке, но, глубоко дыша, я их старательно подавлял. Кажется, моя одежда и волосы с новообретенным душком еще долго будут напоминать о сегодняшнем приключении. И ноги жутко затекли, да и вообще место было самое, что ни на есть мерзкое. Надо мной жужжала противная жирная муха, которая каждый раз метилась сесть мне на лицо; по кафельной изрисованной стене полз паук с тонкими длинными лапками. Вот мне и фауна. Из незакрученных кранов капала вода. - Давай выходи быстрее! – уже не в первый раз завел шарманку Илья за тонкой фанерной дверцей, на которой даже самой простецкой щеколды не было. Мне и самому было неприятно находиться в темном, маленьком так еще и зловонном помещении, но мой организм все еще продолжал вести ожесточенную войну с той гадостью, которой накормил меня Илья. - Если тебе поджимает, - без тени добродушия начал я, - соседняя кабинка целиком и полностью в твоем распоряжении! - Да ты ее видел? – в неподдельном ужасе воскликнул Шнелин. – Говно так и норовит начать стекать с потолка, все стены измазаны, унитаз... А вообще, - резко переменился он в голосе. – Мне страхово находиться одному в этом мрачном склепе, - без усмешки признался парень. – Они даже лампочку, ироды, выкрутили! - И чего ты боишься, позволь узнать? – не веря только что услышанному откровению, саркастично поинтересовался я. - Нет, давай думать здраво, - но обычно никто этого делать так и не начинал, - в таких местах может водиться все, что угодно. Все, - подчеркнул он с особой серьезностью. – А теперь только представь: заходит... говномен или какой-нибудь другой экзотический зверь, детище всевозможных химических и биологических отбросов, радиации даже может быть... И нападает! Ты-то за дверью, а я в полном дерьме! - Боишься первым умереть? – усмехнулся, подыгрывая, я. – А теперь встань на мое место... - Вот уж не хочу. - Мне придется слушать твои вопли, стоны и мольбы, симфонию ломающихся костей и рвущегося мяса, чавканье. И запах, еще запах, если это твой говномен! – ломал трагедию я. – Все еще хочешь махнутся? - Только ты не думай, что тебе удастся спастись! – получил я зловещий ответ, будто Илья и был тем самым монстром из общественного сортира. - Думай о позитиве. – Подбодрил его я. – Представляй, что монстр спустится по стене прямиком ко мне в кабинку, а может даже, что еще хуже, из канализации выскочит и утащит к себе! - А вот это уже из области фантастики – не выдумывай глупостей! Какой внушительный монстр в унитаз-то поместится? – усмехнулся Илья. Послышалось фырканье, плевки и, наконец, сильный напор воды ударил по хлипкой железной раковине. – Она еще и ржавая! – чуть ли не простонал парень. – Нам точно не выбраться отсюда живыми. - Логично, - я снова подумал обо всем, что наговорил этот парень, - логично. Меня потихоньку стало отпускать, и я чувствовал, как по телу растекалось сладостное блаженство облегчения. Казалось, я избавился от самого тяжелого камня своего существования и теперь моя жизнь была такая светлая, беззаботная и перспективная. Жизнь стала резко прекрасной. - Смею вас поздравить? – еле подавляя смех, чтобы сохранить четкость речи, спросил Илья, как только я захлопнул дверь самого ужасного места, которое претендовало на главную роль в моих кошмарах. - Лучше себя поздравляй, что я не умер, - буркнул я, с подозрением косясь на единственную железную раковину – я бы даже не приблизился к ней, что уж там говорить про то, чтобы трогать вентили и мыть руки. – Пошли скорей отсюда. - И подальше, - согласился со мной парень и направился в сторону дверного проема – единственного светлого пятна. Как и свет в конце туннеля, выход должен был оказаться нашим спасением. – Чудесно! – выдохнул парень и, жадно вдохнув свежий воздух, довольно прикрыл глаза. - Выжили. На улице и так был не май месяц, но сейчас стало еще холоднее – то ли мы задержались и пригрелись в общественном клозете, то ли погода готовила что-то своим рабам. Ни то, ни другое, конечно же, мне не нравилось. - Дурное предчувствие у меня какое-то, - мрачно сказал Илья, смотря в небо, которое было ничуть не веселее парня. – Сейчас как ебанет ливень... - Кажется дождь... - не успел я договорить, как первые крупные капли упали на асфальт перед нами. Я про себя выругался – вот чего мне не хватало сегодня, так это хорошенько промокнуть. - ...начался. - Пора уходить. Дождю не понадобился разогрев – как Шнелин и говорил, он сразу полил словно из ведра. Сверкали яркие молнии, после разносились трескучие раскаты грома; капли, разбиваясь о лужи, создавали еще больше шуму. Никаких беседок или навесов в округе мы так и не нашли, под голыми деревьями тоже не особо спрячешься, поэтому уже через десять минут мы были совершенно мокрые. А мы еще, между прочим, и половины пути до входа не преодолели! По моим расчетам, к тому моменту, как я доберусь до автобуса, меня можно будет выжимать. - Слушай, я тут недалеко живу... Остановившись и оглянувшись в мою сторону, начал Илья, но почему-то сразу же замолчал, будто пожалел о своем предложении. Он озабоченно смерил мой мокрый вид, помотал головой и кивнул в сторону, будто приглашая. Как и при неожиданном заявлении "Давай раздевайся", я и в этот раз замешкался. Память еще не сожгла ту часть архивов, где хранились не самые приятные воспоминания: например те, что из-за ужасной погоды я уже однажды попал в передрягу. Наступать на те же самые грабли снова ну уж очень не хотелось. "Илья ничего общего не имеет с Гресевым, - убеждал я себя, - Илья никогда не предаст, если я ему доверюсь, потому что он не такой, не такой, как Никита или я: он не замышляет, не выжидает, не юлит. Если он даже захочет причинить мне вред, то расквасит половину лица... Подлости – никак не его конек." Идти к чужому человеку в гости вот так, спонтанно, было неприлично, неловко. Тем более, что я весь мокрый, да и иду не к кому-нибудь, а к Шнелину. Я сам не до конца понимал, в чем именно тут была проблема, но она не давала мне покоя. И в этом было виновато то ли чувство приличия, то ли трусость, но в этом я пока не мог разобраться. "Но он же меня пригласил, значит, не имеет ничего против моего визита." Я еще тот любитель выдумывать себе проблемы. - Мокнуть решил? Заболеть и умереть? - Пошли, - наконец, собрался я с духом. Илья удовлетворенно улыбнулся и зашагал в сторону, куда недавно указывал, обратно вглубь леса. И шли мы теперь не по цивилизованной асфальтированной или мощеной дорожке, а по самой обыкновенной узкой тропинке, вытоптанной между деревьями. Она даже мелкой галькой не была посыпана, и мои кроссовки смачно, прямо от души, шлепали по жидкой грязи. С веток вода капала с большей частотой, нежели на открытой местности... Хотя, какая мне уже была разница, когда мокрее меня мог оказаться лишь Илья, шлепающий впереди. Уж лучше бы я весь мокрый ехал на общественном транспорте, чем месил эту жижу! Близко он, называется, живет – лично я не видел ни конца, ни края нашему грязному путешествию. И да, конечно, именно сегодня нужно было тащиться в этот гребанный парк. Мир чудесен. И все же мы сделали это – вышли из парка, но с другой стороны. Правда, там и выхода-то нормального не было – кто-то просто выломал пару прутьев из забора. Под всем этим делом красовалась огромная лужа, хорошо, что нам уже было не страшно. Вплотную к лесу стояло несколько пятиэтажек, нижние этажи которых не было видно из-за близко посаженных деревьев. На вид они были новыми и выглядели прилично (было время, когда страшненькие городские постройки утепляли и обклеивали красивой плиткой), но я даже боюсь представить, как давно они были построены. Остается лишь поражаться, как они все еще стояли. Мы вошли в самый типичный двор, какой только может быть, где лавочки стояли везде, где только можно было – наверняка, все нормы по количеству злобных и ворчливых бабушек-сплетниц были превышены. Площадка была вся переломана великовозрастной шпаной и исписана местной гопотой. Ничем особенным этот двор не отличался от тысяч других. Подъезд, в который мы просто влетели, тоже ничем меня не поразил: тут было темно, но чисто, даже стены не были исписаны матами или признаниями в любви к какой-нибудь девушке или команде, правда, изрядно попахивало кошками, но после паркового туалета я с этим мог примириться. Лифта тут ждать не приходилось, но зато по лестнице вдоль стены стелились металлические полозья с электрическим подъемником. Шесть лестничных маршей и мы оказались перед лакированной деревянной дверью. Порога не было. - Мам, я дома! Я еще долго не мог разобрать, что только что услышал – еще ни разу, сколько знал парня, я не слышал такой интонации: всепоглощающая любовь и нежность была в его голосе. Если мы с ним обсуждали что-то, говорили с ненавистью, осуждением, отвращением; если это был кто-то посторонний, то ничего кроме равнодушия и неприязни не улавливалось в словах Ильи, а тут... тепло, да такое, что я отказывался верить, что передо мной стоял прежний Шнелин. - Хорошо, - послышался мягкий и тихий голос из дальней комнаты. – Ты с другом? – спросила она после паузы. Как она узнала, что Илья пришел домой не один, я не мог понять. – Вы промокли, да? Там такой жуткий ливень. И проголодались. Но сначала надо согреться. Чаю? - Я сам потом сделаю, - поспешил ответить Шнелин, который уже разулся, оставляя грязную обувь на коврике. – Спасибо. Сейчас переодеться надо. - Полотенца в комоде, третий ящик, обогреватель в моей комнате. - А сушилка где? – спросил парень, уже скрываясь на кухне. Ну вот я и остался один в прихожей, переминаясь с ноги на ногу и не зная, куда деть себя в чужой квартире. Щелкнула кнопка, чайник зашумел. - В ванной стоит. – Было странно, почему она так и не вышла. Неужели ей было удобно разговаривать через стены? Или я все же доставил кому-то неудобства?.. – И другу что-нибудь сухое предложи. - Неа, этот лягушонок и так переживет, - усмехнулся из кухни парень. И это, держите меня семеро, было без капли злобы. Видимо, это место владело неведомой мне магией, которая меняла Илью до неузнаваемости. - Не вредничай, - отвечала ему мама. – Ты так и не ответил, голодные вы или нет. Из кухни высунулась голова Шнелина, и парень уставился на меня, как он это мастерски умеет, на что я поспешил покачать головой. - Нет, мам, мы ели. – Пожал он плечами, соглашаясь со мной. – А ты чего там стоишь, как не родной? Шуруй давай в ванную, я потом принесу тебе что-нибудь переодеться. Хотя, не жалуйся, если будешь смотреться в моей одежде глистой в скафандре – никогда не был настолько мелким. Вот уж спасибо. Только я перешагнул порог ванной (образно, конечно, говоря, потому что порога не было и тут), замер в нерешительности – не ожидал я увидеть в контексте небольшой двухкомнатной квартиры так много свободного места. И ванная была большая, хоть и вид у нее был стандартный, и раковина. Также тут был туалет, стиральная машина, шкаф – обычный набор любой ванной. И много свободного места. Странно. Наконец я стянул с себя мокрую одежду, но от этого намного легче не стало – было по-прежнему зябко и мокро. И не успел я подумать, что неплохо было бы сейчас получить полотенце, как открылась дверь и вошел Илья. - Синьор Помидор переходил в женскую сауну что ли? – прыснул он и кинул в меня полотенце, большое и пушистое. Шнелин стащил с себя футболку, но когда он принялся за штаны, я поспешил обмотаться выданным полотенцем и погрузиться в процесс отжимания шмоток. Не скажу, что я когда-то стеснялся смотреть на оголенных людей или смущался собственной наготы, но пялиться (а именно это я норовил начать делать) на Илью я не хотел. Не гей, нет, но такие тела, как у этого парня, хочешь – не хочешь, а притягивают взгляд. Он быстро обтерся своим полотенцем, переоделся и развесил мокрую одежду по сушилке, после чего вышел со словами: - Тебе сколько ложек сахара? Хотя руки, вроде, у тебя есть... И хлопнул дверью, оставляя меня. Быстро сполоснув запачканные штанины, я, следуя примеру Ильи, развесил одежду по металлическим прутьям и натянул на себя шорты и футболку, оставленные парнем там же. И правда, как палка в стакане, зато сухо. На столе уже стояла моя поллитровая кружка чая, от которого так и валил пар, рядом – сахарница и миска с овсяным печеньем. Молоко с ним было бы идеально, но и с чайком можно зажевать. - Хватай свою кружку и пошли в зал, - скомандовал Илья, как только я опрокинул последнюю ложку сахара, и, взяв миску с печеньем, пошел вон. – А то влажность высокая и сидеть придется долго, а я не хочу это делать на жесткой табуретке. Потом надо будет Максу позвонить и сказать, что задержусь. Парень сначала забрался с ногами на диван, что стоял у стены напротив телевизора, взял пульт, но тут же положил его на место, соскочил и, отдав свою кружку мне, куда-то унесся. Через секунду заработал обогреватель. - Ну что стоишь? Вроде цемент сегодня не заливали у нас в доме. – Он явно был в прекрасном расположении духа – парень не подшучивал, а именно шутил. – Садись вон, на то кресло. Только я сел, концентрируя внимание на все еще полной кипятка кружке, Илья уставился на меня, так и замерев с пультом в руке. Он нахмурился, будто тщательно обдумывал что-то, сверлил меня исподлобья тяжелым, выпытывающим взглядом, но потом закатил глаза, видно, признав свои мысли, какими бы они не были, бредовыми, и отвернулся. Я лишь мог догадываться, что все это значило, потому что Шнелин вряд ли потрудится объясниться. Он еще раз злобно глянул на меня, и я уловил что-то издевательское в его взгляде – сейчас и надеяться не стоило на что-то доброе с его стороны. - И чего ты только такой мелкий? - Может, это ты просто большой? – не уступал я ему. Меня вряд ли можно было назвать склочным человеком, скандалистом или грубияном, я по возможности всегда старался обойти все конфликты за милю, это я обычно сглаживаю все острые углы, никогда не подливал масла в огонь, но вот оставить колкие замечания Шнелина я никак не мог. Даже на издевательства Макса или Дениса я реагировал не так, когда как в перепалке с Ильей я становился озлобленным. Я хотел и мстил парню и нисколько не боялся его всегда гневного вида. Он сам позволил мне осмелеть. - Может быть, - улыбнулся Илья и уставился в телевизор, где с нечеловеческой скоростью мелькали каналы. И не получилось у нас спора, что также не в духе парня, как и для меня – пререкаться. Шнелин только тогда оставил пульт в покое, когда ему позвонили. Он сначала долго смотрел на имя звонившего, потом скорчил тому же абоненту дразнящую морду, злобно оскалился, после чего глубоко вздохнул и все же ответил: - Слушаю, - безэмоционально "поприветствовал" он. Илья напряженно слушал, насколько я мог понять, девушку, которая что-то быстро и тщательно ему втирала, пока он прямо посреди ее речи не отрезал: – Нет. И положил трубку. Ужасный собеседник, никакого компромисса. Телефон зазвонил во второй раз, и я испугался, что именно сейчас Илья прожжет телефон лазерным взглядом Супермена. - Я сказал, чтобы вы на меня не рассчитывали, еще вчера. – Начал парень, пока девушка не заговорила ему зубы. Опять она что-то тараторит. – Нет. – Слушает. – Не приму участия... Да плевать мне, что я последняя надежда! – Небольшая пауза. – Да, мне плевать, что наш курс проиграет. Идите вы ко всем чертям. – И он опять бросил трубку, но на сей раз, ко всему прочему, и телефон выключил. - Что случилось? - Послезавтра в университете соревнование – "Снег сошел, говно убрали, пора бы и поразмяться". Уже проходили, к черту все их мероприятия. – Ядовито плевался он, и я не посмел лезть глубже. Зато я принялся рассматривать то, что меня окружало, тем более, посмотреть действительно было на что. Тут не было высоких шкафов или полок, потому что все пространство стен было занято картинами, большими и маленькими, с вышивкой крестиком и бисером, с аппликациями, с крученой бумагой, с какими-то абстракциями и всякими другими волшебными рукоделиями, названия которым я не мог дать. На полках стояли небольшие и огромные поделки, лежали кружевные салфетки, пейзажи, натюрморты гуашью, маслом, акварелью, декорированные рамочки... В низких тумбочках без дверец плотно стояли книги. Все тут, казалось, было, если не сделано, то украшено собственными руками. - Илья, - послышался негромкий голос на входе в зал, и мне пришлось неестественно вывернуть шею, чтобы посмотреть в проем. Я сначала не понял, как при таком высоченном сыне может быть настолько низкая мама, пока не увидел, что сидела она в инвалидном кресле. На коленях у нее лежало очередное широченное полотно с мелкой вышивкой. – Достань мне раму.