"Друг" по переписке моего брата

Квартирка была маленькая, двухкомнатная, с выцветшими обоями и вышарканным линолеумом, окна – деревянные с тусклыми стеклами, которые, сколько ни мой, все равно оставались грязными; кое-где лежали ковры с истрепанными краями. Мебели было немного, только то, что действительно нужно, и то, вся она смотрелась настолько старой, будто пришла из прошлого века, что, конечно же, никто не исключал. От кроватей остались лишь матрасы, на кухне – небольшая плита с двумя конфорками, низкий холодильник и бак для воды. Пара шкафов, пара тумбочек, два стола и четыре табуретки... Пожалуй, на этом было все. Каждый сантиметр этой квартирки смотрелся мрачно и убого. Всё всегда концентрировалось на кухне с пожелтевшими от постоянного курева занавесками, жирными у плиты стенами и заляпанным холодильником, который тарахтел словно дикий зверь, а когда открывались его дверцы, все помещение обдавалось неприятным запахом. На пыльной люстре, которая тускло освещала помещение, то ли сидело, то ли уже умирало пару мух; из неплотно закрученного крана монотонно капала вода, будто отсчитывая секунды. - Кать! – гаркнул хриплым голосом мужчина и икнул. Он лишь на несколько секунд приподнял голову со стола, чтобы посмотреть в проем кухни, а после опять рухнул на клеенчатую скатерть, на которой так же было предостаточно пятен. – Опять где-то шляется, проститутка. В квартире было тихо, но вскоре начал раздаваться сначала тихий сап, а после – противный храп. В довершении, мужчина пронзительно закричал во сне, застонал, и ударил кулаком по столу. Но вот он что-то совсем неразборчиво пробормотал, напоследок огрызнувшись с кем-то воображаемым, и по квартире стал вновь разноситься мерный храп, периодически переходивший в хрюканье. Где-то через час, когда уже окончательно стемнело, в прихожей, которая соответствовала масштабам квартирки и была не особо большой, щелкнул замок, и этот звук разбудил мужчину моментально. У него не сразу получилось встать на ноги. Только хватаясь за стол и расшатывая его так, что в итоге перевернулась сахарница, он, покачиваясь, медленно подошел сначала к выходу из кухни, где схватился за косяк для небольшой передышки, а после, так же еле-еле, дошел и до коридора. Там стояла немолодая женщина. Ее возраст только-только перешагнул тридцатилетний порог, женщины в таких летах еще не должны выглядеть старыми, но вот это правило явно обходило особу в прихожей. Темные круги под глазами, под которыми красовались еще и большие мешки, опущенные уголки губ, потускневшие, уставшие глаза. Ее душевная измотанность очень ее старила. - Ты опять пил? – спросила она, стаскивая перчатки. И вопрос вопросом не был, и голос у женщины был не удивленный, а какой-то уже обреченный. Мальчишка пяти лет сначала посмотрел на отца, после перевел взгляд на мать. Его взгляд будто говорил, нет, кричал, что только не опять, только не сейчас... Его старший брат смотрел хмуро, с осуждением, но не встревал – все могло закончиться еще хуже, чем началось. - И что с того? – нечленораздельно ответил мужчина, все еще опираясь о стену, неуверенный в собственных силах. По расфокусированному взгляду его заплывших глаз, было ясно, что он не мог сосредоточиться ни на жене, ни на детях (да и видеть он, наверняка, мог с трудом), ни, тем более, мысли, которую хотел высказать... На нем были засаленные спортивные штаны, с плеч свисала растянутая майка-алкоголичка, а общий вид мужчины был неухоженный, заброшенный и убогий, как и квартира. Если бы кто-нибудь увидел его на улице, решил бы, что бомж перед ним не мылся с месяц, и, к слову, не ошибся бы. – А ты вот где допоздна шаталась? - Не шаталась, а вторая смена так поздно заканчивается, - женщина потеряла всякий интерес к разговору с мужем и начала расстегивать куртку младшему сыну. За два года его алкоголизма женщину порядком утомили эти вопросы. - Что-то рановато для проститутки, - и он рассмеялся своей шутке, после чего закашлялся и согнулся пополам. - И детей тоже я всегда забираю, - как будто самой себе это говоря, продолжала она. – И в магазин за меня никто не ходит. – Она сняла куртку, в которой пуха оставалось совсем ничего, и повесила ее на крючок. – Ваня, помоги брату снять ботинки и идите в зал, - она сдерживала себя, чтобы не наговорить мужу все, что у нее накопилось за длинную смену, за долгую дорогу пешком по морозу и за всю их совместную жизнь в общем. Она повесила свое пальто на вешалку и прошла к мужчине, не без усилий развернула его по направлению к комнате, находившейся напротив кухни, и, отведя мужа туда, плотно закрыла за собой дверь. Навалившись на ручку, она прикрыла глаза и опустила подбородок. Опускалось все: и руки опускались, и духом она падала, уровень душевных сил тоже падал, летел вниз, хотелось уже сдаться... Порой она была не в состоянии даже сказать что-либо, хотелось упасть и забыться. Бороться не получалось, разговаривать – тоже. Судьба, казалось, была целиком и полностью против нее. Хотелось вырваться, что-то поменять, начать все с чистого листа и забыть все невзгоды... сил на это не было. Оставалось только лечь и забыться. Хотя бы на одну ночь. А с утра все начать сначала. Эта история началась, когда Кате было семнадцать. Она была из приличной, обеспеченной семьи, жила в чистенькой трехкомнатной квартире и не мучили ее беспокойства о ее будущем, не боялась она за свой грядущий день, не думала она, как извернуться, чтобы накормить семью, не думала, как бы их в один прекрасный момент не вышвырнули на улицу... В семнадцать лет подростков мало заботят эти вопросы. Спокойная, размеренная жизнь и благоприятный климат приучили Катю к мысли, что так будет всегда. Папа-экономист все время выдавливал из девушки хорошие оценки и заставлял учиться в три раза больше, чем следовало бы заставлять девушку. Мама, будучи юристом, приводила красочные примеры, как женщины остаются одни с детьми на улице, и твердила, что в этой жизни можно надеяться лишь на себя. Кате не приходилось с ними спорить, так уж ее воспитали, но и голову она себе не заморачивала всякими мрачными уроками жизни. Свою будущую жизнь она видела исключительно в красочных тонах: в универе, на курсе так третьем или четвертом, она планировала выйти замуж (метила она в хороший университет, соответственно, и муж у нее был бы не из бедных), пожили бы несколько лет вместе, притерпелись бы друг к другу, а потом бы и дети пошли… В ее задумках, она бы ходила с подружками по кафе и магазинам, по субботам они бы всей семьей ездили на природу, а в воскресенье – собирали друзей, отмечали бы праздники исключительно дома и вместе, даже лет через тридцать, когда дети вырастут. И муж был бы учтивым, внимательным и верным – Кате не приходилось бы его ревновать, и дети были бы ангелами, росли бы будущими гениями... И у них все складывалось бы хорошо. Эти мысли больше походили на мечты об утопии. - Мам, мам! – дергал ее за край футболки Илья, привлекая внимание. Глаза у него были большие-большие и темно-зеленые и смотрели на мать так радостно, что Катя не могла сдержать ответной улыбки. Она опустила руку ему на голову и потрепала темные мягкие волосы. Мальчишка растянул уголки рта еще шире, демонстрируя наполовину беззубые десна. – А что у нас сегодня на ужин? - Думаю, будет твой любимый ежик, - заискивающим голосом отвечала Катя. - С телом из пюре, а колючками из сосисок? – будто говоря о самой невообразимой вещи на земле, спросил Илья, раскрывая глаза еще шире от радости. - И с лапками из огурца, - кивнула мать, но тут же приняла строгий вид. – А вы с Ваней руки уже мыли? - Мыли-мыли, - кивнул Илья и, вывернувшись из-под руки матери, ринулся в зал – сообщать радостную новость Ване. Наверняка, именно он и заслал младшего брата разузнать обстановку. Катя зашла на кухню и со вздохом осмотрела ее. - На выходных отмою, - в очередной раз отложила она уборку и достала кастрюлю из шкафа. Ее сказочная жизнь разрушилась в один вечер. Тогда ее подруге все же удалось уговорить Катиных родителей, чтобы те разрешили девушке переночевать вне дома. Наврали они в три короба: мол, погуляв, придут домой до темноты, будут смотреть фильмы и сериалы с попкорном, лягут спать до полуночи и будут отзваниваться каждый час. Скрепя сердце, родители согласились. И две девушки отправились в ночной клуб. В небольшой, какой-то тематический – в серьезные до двадцати одного года вход был запрещен. Катя никогда не бывала до этого даже на школьной дискотеке, поэтому сначала из-за большого количества народа, пляшущего освещения и громкой музыки чувствовала себя скованно и неуверенно, хотела даже уйти, но подруга ее остановила: - Вот сейчас выпьем, и сразу расслабишься. По виду они сошли за совершеннолетних, поэтому алкоголь им продали без вопросов. Кроме шампанского на новый год и кваса с кефиром Катя ничего в своей жизни не пила, поэтому прошибло девушку моментально: ее бросило в жар, а потом голова показалась такой легкой и необремененной всякими предрассудками. Мигающие прожектора, чей свет резал глаза и как-то странно действовал на мозг, общая темнота, за которой тебя порой не видно, и равнодушие окружающих ее людей сделали свое дело – Катя раскрепостилась в край. Через полчаса они с подругой уже без стеснения танцевали в самой гуще, где их то и дело касались части тела других людей. Там было жарко и не продохнуть, но, закрыв глаза, девушки, казалось, отдались музыке и танцу без остатка, чтобы плотность толпы их хоть как-то волновала. Их движения были без затей, тревожные мысли их не посещали, а головы со спутанными и мокрыми от пота волосами стали еще легче... они будто погрузились в другую реальность, где расслабление – главная цель. В сумбуре человеческих тел и их движений, Катя не сразу обратила внимание, что чьи-то руки гладили ее тело. Девушка решила не обращать внимания и продолжила танцевать, думая, что так от нее вскоре отстанут, но эти руки начали нагло поднимать ее кофту и касаться ее живота, без разрешения скользить по ее бедрам... Апогеем вседозволенности стало то, что мужские руки стали грубо и больно мацать Катину грудь, и девушка постаралась развернуться, чтобы ударить негодяя (она была не настолько пьяная, чтобы терпеть, а, тем более, наслаждаться домогательством), но он ей не позволил, плотно прижимая к себе. Пятясь назад, незнакомец стал тянуть девушку за собой. Она, запаниковав, попыталась найти взглядом подругу и позвать ту на помощь, но компаньонка слилась с толпой, да и парень уже утянул Катю достаточно далеко. Остановились они у барной стойки и он, наконец, отпустил ее. Сердце сжималось от страха, ладони потели, а мозг отчаянно соображал, что же можно сделать в такой ситуации. В голове сразу всплывали всякие страшилки, которые травила ей мать, но они ничем Кате не помогали, а все лишь усугубляли. - Познакомимся? – напротив нее был довольно симпатичный парень со светлым ежиком на голове и голубыми-голубыми глазами, парень, который, ко всему прочему и до безобразия обворожительно улыбался. Если девушки и мечтают о принцах (даже самые брутальные девушки о них мечтают), то Катя видела перед собой именно его. Но девушка не отвечала, все еще с подозрением относясь к этому странному парню с еще более странной манерой знакомиться. - Меня зовут Стас. – И он протянул руку. - Кристина, - все еще скептически относясь к этому "знакомцу", пожала руку девушка. Катя всегда называла не свое имя, если об этом просил неприятный ей человек. - Мне девятнадцать. – Ему приходилось говорить громко, чтобы перекричат музыку, и это отталкивало. - Восемнадцать, - насчет возраста она тоже всегда врала, когда до дня рождения оставалось каких-то полгода. - Может, выпьем за знакомство?.. - Мам, а мам, - ерзал по стулу Илья, перебирая в руках свою вилку и пытаясь усмотреть в ней свое отражение. – Там скоро оно? - Да что ты такой нетерпеливый? – строго осадил мальчишку старший брат, хмуро смотря на Илью, на что тот показал язык. - Не нужны мне такие важные индюки в братья, - и демонстративно обиженно отвернулся к Кате, которая, держа в руках ложку, стояла возле столешницы, облокачиваясь на нее. - Скоро будет, - уверила она сына, улыбаясь, и подошла к Ване, чтобы взъерошить его светлые жесткие волосы и напыщенный вид. – Ты у меня уже такой взрослый. – С гордостью сказала женщина. – Прям мужчина в доме. А раз так, то старшие с детьми на их уровне не пререкаются. - Понял, - показал еще раз язык Илья, не совсем понимая слова матери, поэтому и не обижаясь, что его назвали маленьким. Отказаться она не могла: она впервые оказалась в клубе и хотела жить по его правилам, хотела в нем все испробовать. Больше, казалось, такой возможности не будет. И она согласилась. Но согласилась очень осторожно, поклявшись себе, что не потеряет бдительности, что не позволит себя уболтать или напоить, убедила себя, что идет просто пообщаться с парнем. А, вдруг, Стас – отличный собеседник и у них много общего? И вдруг этот красавец станет ее парнем?.. Что ж, мечты мечтами, но и их из возможных вариантов не выкинешь – должно же быть в мире чудо. И именно на это чудо Катя и надеялась. Всегда надеялась. И они выпили. Сначала это был какой-то слабоалкогольный коктейль, потом перешли на напитки посерьезнее. Знаете ведь, как это бывает, когда разговоришься до того, что уже не замечаешь, что тебе в руки суют. Так тогда и произошло: парень пил меньше, но вот на Катю не скупился. И поговорить им было о чем. На самом деле оказалось, что им нравится один и тот же жанр музыки, так еще и вкусовые пристрастия в плане исполнителей совпадали! Им нравилась одна и та же еда, которую они любили жевать при просмотре схожего жанра кино… А потом пошли разговоры за жизнь: о том, что им нравятся в людях, о глобальных проблемах поговорили, о мире во всем мире... ну, или на Марсе. Ведь в их состоянии было вполне объективно, что в скором времени человечеству придется эвакуироваться на эту красную планету... - Ты мне нравишься, - выдал Стас именно в тот момент, когда Катя была для этого готова. Он видел, как девушка на него смотрит, и понимал, что та видит идеального в нем человека. И он пользовался этим случаем. Но в самый неподходящий тогда момент появилась подруга Кати, вся перепуганная, склоченная, с дикими-дикими глазами. Она залепила девушке славную затрещину за то, что та ушла и подруге пришлось ее так долго искать. Подруга даже обвинила Катю в своем преждевременном поседении. - Мы хотели отлучиться, - толсто намекнул Стас, обращая внимание девушек на себя. Подруга поняла намек, когда как Катя – вряд ли. – Надеюсь, никто не против. - А ты точно этого хочешь? – с напором спросила подруга Катю, полагая, что Катя знала, к чему клонил ее новый знакомый. Но девушка, увы, узнав о Стасе так много интересно, узнав его только с хорошей стороны, не могла подумать о парне плохо. - Ну да, а что? – в недоумении подтвердила девушка. Катя была еще та святая простота, только подруга была такой, что не знала об этом. - Ладно, - пожала подруга плечами, подозрительно и с беспокойством переводя взгляд с Кати на Стаса. – Тогда я пошла. - Ну что, и мы пошли? И оказались Стас с Катей в мужском туалете, где расхаживали, ссали мимо унитазов и блевали другие парни, из зависти свистевшие им вслед. Они заперлись в одной из кабинок, где Катя и распрощалась со своей девственностью не самым романтичным и безболезненным способом. На прощание парень оставил ей лишь ссылку на свою страницу в социальных сетях и ушел. Для него это был всего лишь очередной перепих без обязательств в общественном сортире, когда для Кати этот единственный раз стал роковым... И почему паинькам достаются все невзгоды, когда как шлюхи каждый раз выходят сухими из воды? Может, такая предрасположенность закладывается природой? Но, как бы нереально это не звучало, Стас продолжил общение после этого случая. Кстати, вернулись девушки домой уже без происшествий, легли спать ближе к утру и так ни разу и не взяли трубку. Родители Кати, естественно, устроили им полный вынос мозга, но через две недели успокоились. И даже через две недели они общались, Стас даже предложил встречаться. Он много раз извинялся за то, что случилось в клубе, казалось, искренне сожалел, и в итоге они договорились, что все можно забыть, потому что все произошло по пьяни. Через два месяца Катя уверилась, что их отношения серьезны, и познакомила Стаса с родителями, на которых парень произвел приятное впечатление – он умел, когда надо, быть милым и обходительным. Как потом оказалось, не зря девушка это сделала – через три месяца у нее началась постоянная рвота. Обеспокоенные папа и мама тут же отвели ее к доктору, который объявил, что их дочь беременна. Теперь у парня не было и шанса уйти от ответственности. Вся семья пребывала в каком-то трауре. Перспективная девушка, которую напичкивали знаниями и готовили к лучшему будущему, по глупости залетела в семнадцать лет... Действительно, что может быть хуже? Все ее планы о прекрасной жизни и планы родителей сделать из нее успешного человека в один день рухнули, с беременностью на Кате как на полноценном члене общества поставили жирный крест... В один момент мать, женщина эксцентричная и вспыльчивая, хотела вовсе отказаться от дочери, но ее вовремя остановили и переубедили. Но она поклялась своей жизнью, что если Катя еще раз оплошает, она отвернется от собственной дочери и не протянет той руку даже в самые трудные минуты. В восемнадцать она родила, переехала жить к своему мужу. Пока она сутки напролет проводила с младенцем, у нее было достаточно времени, чтобы переделать свою сказку на новый лад и подогнать ее под реальное положение вещей: теперь она размышляла о том, что в три отдаст Ваню в садик, сама пойдет учиться и с небольшим отставанием исполнит свою мечту. Когда появился шанс, когда жестокие слова родителей и их отношение удалось хоть немного забыть, все показалось не таким безнадежным. Но и этим планам не суждено было сбыться. - Мам, а он в меня огурцом кинул! – пожаловался Ваня, возмущенный настолько, что у него перехватило дыхание. - Потому что не могу терпеть твою кислую рожу за столом. – Фыркнул мальчишка и гадко улыбнулся. – Серьезный, что аж тошно становится. - Илья, так нельзя, - грозно посмотрела на сына Катя. – Он же твой брат. - Маааам, да он же все только омрачает своим видом! – жалобно отвечал Илья, чувствуя, что проигрывает затеянное им дело. - Потому что он много думает. Прищурив глаза, мальчишка посмотрел на брата. - Никогда не буду думать. – Надулся Илья, принимаясь за еду. Потому что уже через год муж подал на развод и тянуть с Катей ему было некогда – в клубе он встретил очередную девушку, которая, по его словам, была любовью всей его жизни, но было несложно догадаться, что эта новая партия просто залетела от Стаса. И девушка, с годовалым ребенком на руках, переезжает обратно к родителям, чтобы там каждый день наталкиваться на осуждающие взгляды. Ваню тоже невзлюбили, они как будто нахлебниками были в доме – никто не был им рад. Морально это просто уничтожало Катю. Нельзя сказать, что Катя находила причину всех своих бед в маленьком мальчике (тут уж она винила свою глупость), наоборот, она безгранично любила его и старалась всячески ограждать Ваню от невзгод, которые преследовали их даже внутри семьи. Время шло и неприязнь сменялась равнодушием. Когда Ване исполнилось три года, родители, хоть и враждебно относились к нежелательному члену семьи, а все же поспособствовали определению его в детский сад, и Катя вышла на работу. Днем она отрабатывала смену, вечером шла учиться на вечерние курсы. И два года эта система работала. Двадцать три – это тот возраст, когда ты еще и не взрослый, но и уже не подросток или ребенок. То самое безбашенное время, когда молодые люди, освободившись, наконец, от учебы, только и делают, что веселятся, все еще не задумываясь о своем будущем – здоровье пока позволяло. В Катином случае этот возраст ничем отличительным не знаменовался: она все так же работала, училась и пыталась хоть как-то выкроить время для пятилетнего сына, когда для детей так важно воспитание. Она не жаловалось на то, как ее воспитали родители, но царившая благодаря им в доме атмосфера не была достаточно благоприятной для нормального роста личности будущего мужчины. Ваня с малых лет вел себя скорее как взрослый, чем ребенок. Видимо, чувствуя что-то неладное, он постоянно хмурился и приглядывался к окружающим людям, как если бы они представляли опасность. Когда родители ссорились с Катей, он прибегал на кухню или в зал, обнимал мать за талию и смотрел на бабушку с дедушкой с такой ненавистью, что его молчание становилось страшным. Он лишний раз не раскрывал рта, тем более, не встревал во взрослые разговоры, но вот дать понять, что что-то его не устраивало и он с этим мириться не будет, он мог отменно. Именно в тот момент, когда Катя устала от постоянного напряжения, когда устала находиться среди людей, которые отвернулись от нее, но почему-то все еще пытались терпеть, устала быть никому не нужной, она встретила молодого человека, который тут же пленил ее своим вниманием. Он не торопил события, был учтивым и вежливым, приглашал ее на поздние ужины, когда это удавалось, ходил с ней и Ваней в парк по выходным, дарил подарки... Одним словом, Катя снова повелась на иллюзию нормальной жизни и, пытаясь сбежать от своего прежнего существования, которое было ее родственникам лишь обузой, кинулась в новые отношения с головой. Мать сразу ей напомнила о своем обещании и добавила, что если Катя посмеет выйти за этого человека замуж (он ей жутко не нравился, как и его работа, как и его зарплата), то она может забыть про свою семью окончательно и бесповоротно, как если бы она была сиротой из приюта. Кате вскружила голову та любовь, которую ей дарил новый ухажер. Тем более, она думала, что в таком возрасте (а он был на четыре года ее старше) уже не до шалостей, что в таком возрасте пора бы уже остепениться... И она, как оказалось в последствии, была права – с этим мужчиной она прожила семь лет. Они жили в небольшой двухкомнатной квартире на самой окраине Москвы. Кате пришлось прекратить учебу – зарплаты мужа и ее зарплаты хватало лишь на жизнь, ни о каких курсах и речи быть не могло. Ваня с первого раза в школу не поступил, а денег на взятку не было, что уж там говорить про платное среднее образование. Был еще год в запасе, поэтому Катя с мужем решили подтянуть мальчика дома. Родители, как и грозились, не помогали, даже не интересовались их делами. Но, как говорится, с любимым и в шалаше – рай. Через два года родился Илья и через те же два года начались проблемы. Сначала муж молчал, как рыба, лишь приходил домой подавленный, глушил пару стопок и, понурившись, шел ложиться спать; в отношениях стало меньше нежностей, он стал нервным и язвительным. Вскоре лишь этим дело не обходилось: полбутылки, бутылка за вечер. Это забеспокоило Катю и она подловила мужа в трезвом состоянии, чтобы обо всем расспросить. Оказалось, через неделю его должны были вытурнуть с работы. И это стало толчком для Кати, который колыхнул ее устоявшуюся рутинную жизнь. Они принялись искать другие вакансии, муж ходил по собеседованиям, но все заканчивалось одинаково – неудачей. Муж совсем отчаялся. Тогда Кате ничего не оставалось, кроме как предложить ему заняться собственным делом. Что ж, эта мысль нашла свое воплощение. Неожиданно дела сразу пошли в гору и целых пять лет они жили без забот: наняли репетитора Ване и дотянули его до школы (правда, оказался он слишком умным среди тупорылых детишек богачей, и мальчика перевели на два класса старше), сделали ремонт, купили новую мебель... И снова на горизонте забрезжил шанс, что, наконец, все Катины мучения подошли к концу, что она преодолела все преграды и теперь достойна счастья. Даже улыбка стала появляться на лице женщины, когда муж, придя домой, снова до свинского состояния нажрался. Нажрался и разбил бутылку. Разбил и сервиз, и вазу и чуть не пошел громить стеклянные дверцы шкафов, когда Катя, до этого сидевшая с детьми и отвлекавшая их внимание, его остановила. Как оказалось позднее, моментальный успех не был бесплатным – семейство Шнелиных задолжало огромную сумму денег с набежавшими за пять лет процентами тем, кто так успешно раскрутил дело Катиного мужа. Тогда они отдали все деньги, продали всю мебель, всю, до последней табуретки, и этого едва-едва хватило, чтобы покрыть их долг. Хорошо, что мужу хватило ума не закладывать квартиру. Муж не справился, надломился под тяжестью произошедшего... Он строил планы, глядел в будущее с уверенностью, верил в свои силы (ведь дела шли так хорошо!), а тут, бац, и вылезла его оплошность, чуть не разрушившая всю семью до основания. В его душе слишком глубоко засела сказка, и, когда иллюзия разрушилась, она разрушила и его внутренний стержень. А в памяти Кати тут же вырезались слова матери, и именно они стали ее маяком, который освещал хоть как-то тот мрак, который сгустился вокруг женщины. Да, спали на полу на тонких матрасах, да, ели, сидя на полу. Подумаешь, муж скатился в конченные алкаши, подумаешь, у нее образования высшего не было... Женщина могла надеяться только на себя. И Катя начала чуть ли не с азартом хвататься за любую работу: котломойка, уборщица, швея, чернорабочая на заводе, фасовщица, почтальон, нянечка в детском саду, медсестра... Подходило все, любое время, любые смены, от рассвета и до заката. Ее захлестнуло дикое воодушевление доказать, что женщина может справиться со всем. Получала она за все свои старания всего ничего, и этих крох хватало, чтобы заплатить за квартиру, купить какой-никакой еды и приберечь немного, чтобы потом купить поношенные одежду или обувь. Дома они экономили как могли: свет лишний раз не включали, водой тоже сильно не пользовались, а если все-таки пользовались, то холодной; обходились без вкусных лакомств, сидя на макаронах, картошке, крупах и иногда мясе; одежду старались лишний раз не портить и зашивать до тех пор, пока кофта или штаны не рассыплются прямо на владельце. Однако, все это мало спасало ситуацию. Очередь Ильи в садик так и не подошла, хотя мальчику шел уже шестой год. Соседей Катя стыдилась, на работе тоже знакомых не было, родители так за все это время и не позвонили (они вообще переехали в другой город, на землю): сына оставить было не с кем, и он сидел один в квартире с бухающим отцом. Мальчишка дичал в одиночестве, ему нужно было общение. Ваня тоже рос в ненормальной атмосфере, в школе его шпыняли за его бедность, за его долговязость и прирожденную худобу, которую почему-то все списывали на недоедание. Муж пил. Катя прятала в доме всё, все деньги, всё мало-мальски драгоценное… Всё утаскивал, сплавлял каким-нибудь барыгам и покупал дешевую водку с сигаретами. Женщина уже и забыла, как выглядел ее муж. Порой опускались руки. Порой она настолько уматывалась, что не понимала, когда день, когда ночь и где она находится… Она срывалась и рыдала или орала в подушку от физического переутомления. Такого переутомления, что мозг вырубается на ходу, а вот тело не может выйти из тонуса. Все чаще ее посещали мысли о суициде... Мальчишки, видя состояние матери, в такие моменты брали все на себя: они вместе готовили ужин, выгнав пьяного отца из кухни, и вместе убирались. А потом, как ласковые зверята ложились под бок Кате, стараясь хотя бы своим присутствием облегчить ее страдания. Наутро они пытались утешить мать, поддержать ее, но она лишь улыбалась, искренне не понимая, в чем они видят проблему. У нее был стержень, чтобы снова встать с утра на ноги, у нее были сыновья, чтобы продолжить идти, у нее была любовь, чтобы не сойти с ума, была мечта, которая помогала перебороть в себе желание умереть и идти на работу. Дверь в спальню резко открылась и на пороге показался муж. Ноги от пьянства уже отнимались, отчего мужчина не мог и шага ступить без опоры, от сна лицо еще сильнее отекло и стало отвратительным на вид... градус выел практически весь мозг, не оставив ничего человеческого. Мать даже не смотрела на него, будто он был призраком. Когда мужчина зашел на кухню, чтобы открыть морозилку и достать оттуда льда, Илья перевел на отца восхищенный взгляд, но, увидев, в какой мужчина опять кондиции, разочарованно уставился в тарелку. Сколько бы мальчишка не оставался дома с отцом, сколько бы не видел его омерзительного состояния, он не переставал надеяться, что однажды этот заядлый алкоголик превратиться обратно в папу. В папу, с которым можно смотреть вместе телевизор, играть, гулять или мастерить что-нибудь, как это бывает в нормальных семьях. Приближался тот возраст, когда для мальчика был важен пример со стороны другого мужчины. - Ужинаете, значит, - глотая половину согласных, прокомментировал он, смотря на семью. – Ужинаете, - повторил он, видно, потеряв мысль. – А меня голодом решили заморить, да? - Быстрее доедайте, тарелки в раковину и укладываться спать. – Скомандовала Катя, поднимаясь с табуретки. Долго уговаривать не приходилось: Ваня так вообще терпеть не мог находиться в одной комнате с отчимом, а Илья не желал разрушать реальным видом отца его идеальный образ. Сделав, как их просила мать, мальчики скрылись за поворотом, оставляя родителей одних. Муж плюхнулся на место Кати и принялся следить за ее передвижениями. Как только женщина включила плиту и вернулась накрыть на стол, муж, видимо, собрав остатки концентрации, звонко и больно шлепнул ее по ноге – промахнулся. - Ты чего творишь? – зашипела Катя, не повышая голоса, чтобы не беспокоить детей. Ей совсем не хотелось, чтобы они слушали их ссоры. Мужчина лишь гадко засмеялся, кладя руку туда, где недавно ударил, но Катя тут же сбросила ее. – Плохая попытка. – И вернулась к плите. Она не сразу заметила, как выросла тень за ее спиной, как она придвинулась к ней ближе, как ее обладатель незаметно оказался рядом. Женщина и вообразить себе не могла, что этот овощ сможет вообще встать без ее помощи! - Это твои супружеские обязанности. – Проговорил мужчина, и Катя резко развернулась к нему, так и не положив ножа на место. - Знаешь, что, - начала она с вызовом. Женщина уже давно не видела в муже авторитет, и, на правах главы семейства, могла отчитывать его. – Я пашу, как ломовая лошадь, а ты, жалкое ничтожество, отсиживаешься дома и еще смеешь что-то требовать. Тебя-то и мужчиной назвать нельзя, бесхребетный ты нахлебник. Он начал надвигаться на нее. Она задела мужскую гордость. Он все это знал, знал про свою слабость, знал, что неудачник по жизни, знал, что он ноль без палочки и даже тайно завидовал женщине (женщине!), которая способна тянуть за собой всю семью. Все это знал, и это было невыносимо для его самомнения – у мужчин оно от природы большое, винить их за это глупо... но каждый раз он подавлял взбунтовавшуюся амбициозность алкоголем. И тут Катя снова шевельнула то, что муж так тщательно заглаживал дешевой водкой. И он обезумел, ненависть неудачника затмила его глаза и разум... Как должен человек чувствовать себя, когда на него, метафорично выражаясь, идет всадник без головы? Катя не знала, что ожидать от человека с затуманенным рассудком, он словно стал для нее незнакомцем, поэтому женщина выставила руки вперед, пытаясь хоть как-то отгородится. А в руке у нее по-прежнему был нож. Никто не знает, что творится в голове у человека. И, тем более, нельзя предугадать, какие мысли (если они бывают) у человека, у которого сорвало тормоза – все мы знаем, какое чувство безнаказанности и всемогущества дает алкоголь. Он ударил жену наотмашь, со всей силы. Пусть тело у него было не тренированное, но от природы у мужчины есть сила, намного большая, чем у женщины, и достаточная, чтобы женщина упала. И Катя упала. Упала между раковиной и холодильником, ударяясь то ли об него, то ли об бак, который они держали, чтобы греть воду. Упала и сразу же потеряла сознание, и нож выпал из расслабившейся руки. На шум в кухню тут же вбежал Ваня, весь переполошенный, но без единого признака заспанности, хотя уже и был в пижаме. Первое, что ему бросилось в глаза, - жестокий взгляд отчима, который еще не осознал, что натворил. Потом он увидел мать, лежащую в неестественной позе. Маму, которую собирался защищать всеми известными ему способами, не подающую признаков жизни. Дальше он себя не помнил. То ли впечатление было действительно сильным, то ли гормоны подлили масла в огонь, но парнишка схватил с пола нож, который вонзил в горло отчиму. Он слишком часто прокручивал смерть этого человека, чтобы промахнуться... Ваню поставили на учет. Официальная версия – самооборона, повлекшая за собой смерть нападавшего. В итоге, Катя все-таки выжила, но навсегда осталась с парализованными ногами – при падении она ударилась позвоночником то ли об столешницу, то ли об ручку холодильника. Врачи сказали, что ей еще повезло – могло бы и все тело навсегда замереть... но еще больше бы повезло, если бы у Кати были деньги. За деньги можно вернуть практически все, даже отнявшиеся ноги. Так и сказали, бессердечные твари, давшие клятву, скорее, деньгам, нежели Гиппократу. Она не могла позволить себе долго отлеживаться в больнице – двенадцатилетней сын с пятилетним братом не должны были находиться и днем, и ночью в больнице возле ее койки, а потом дома – одни. Илья не должен находиться в месте, где убили его отца, с тем, кто убил его отца. Даже не так. Она не могла позволить себе, чтобы ее младший сын метался между тем, считать ли Ваню по-прежнему братом или врагом... У Кати у самой от этого голова кружилась, что уж говорить про маленького мальчика. Он, наверняка, уже и так запутался. Работать Катя теперь не сможет – она навсегда будет прикована к инвалидному креслу и дому. Дети слишком малы, чтобы подменить ее... И тогда она решилась. Родители – люди не из тех, кто сменяют номер телефона слишком часто. Они не бросили трубку, даже встретиться предложили. После семи лет полного молчания. Когда мать осознала, в каком состоянии оказалась Катя, она прямо там, где стояла, упала на колени. Первую минуту она ничего не могла сказать, она только плакала. Женщина те несколько шагов, что разделяло их, прошла на коленях, взяла дочь за руку и так ничего и не сказала, смотря Кате в глаза. Видимо, в тот момент она поняла, что натворила ее принципиальность. Родители помогли. Закрыли глаза на недавнее и прошлое прошлое и помогли. Они помогли с деньгами, помогли с образованием Вани, они даже решили вопрос с Ильей и его социализацией. Правда, тогда Кате пришлось решить будущее сына в одночасье: то ли оставить мальчика возле своей юбки и не мучить материнское сердце, то ли отпустить его на два года в другой город, чтобы там он пошел в садик, чтобы там он научился общаться с людьми, чтобы хоть как-то привык к обществу и без проблем пошел в первый класс... Тогда она, унимая желание прижать сына и не отпускать его от себя никогда, ради его же будущего отпустила его. Бабушка дала Илье, помимо садика, два первых класса образования, и мальчик, приехав обратно в Москву, без проблем прошел все тесты в школу. Ваня с четырнадцати лет нашел себе какую-никакую работу, которую может найти человек без среднего образования, и начал помогать матери. Молча, с тяжелым взрослым взглядом, как он это делал всегда. В восемнадцать, поступив в неплохой университет на бюджет, также не забросил работать. Четыре года он не топтался на месте, как баран, и теперь получал неплохие деньги. Намного большие деньги, чем получали его сверстники, поэтому мог позволить тягаться с бабушкой за семейный бюджет... Прошло практически пятнадцать лет с той ночи, когда Ваня убил своего отчима на грязной, убогой кухне. Родители теперь каждую неделю звонили, предлагали куда-либо выбраться, будто ничего никогда и не было. Старший Шнелин работал в крупной компании, и именно работал, за что именно платили, и платили достаточно, чтобы вся семья жила в достатке. Илья почему-то резко ударился в химию с биологическим уклоном, но кто ему препятствовал, когда парень был в состоянии сам туда поступить? И тоже работал. Может, это отпечаток прошлого, но парни тащили домой все свои лишние деньги (а лишних денег у них почему-то получалось больше, чем денег на собственные нужды) – на черный день. Был и другой, более приятный отпечаток. Они, как ласковые котята (хотя еще те бугаи под два метра роста!), усаживались в ноги матери, клали головы ей на колени и могли так просидеть и час, и два... Мужчины всегда были несильны в проявлении любви, но такое внимание служило лучшим доказательством неравнодушия. В такие моменты Катя думала, что счастливее человека на Земле еще не появилось. И сама не верила в это хрупкое счастье – уж слишком часто рушилась ее идеальная жизнь. Но пятнадцать лет… Неужели ноги – жертва семейному благополучию? Вполне, когда не можешь найти другого объяснения – за него сойдет и бред.