"Друг" по переписке моего брата

Всё было бессмысленно. В голове образовалась какая-то странная пустота, будто все чувства и эмоции, мысли и переживания разом вытащили из меня. Я не хотел вставать с пола и спускаться вниз, не хотел выходить на улицу и идти в университет, встречать людей, говорить с людьми и слушать их... Никого, никого без исключений, не хотел видеть, не хотел даже шевелиться. Потому что все было бессмысленно. Я всегда был нелюдим, мне всегда было комфортнее в одиночестве, но сейчас желание побыть лишь с самим с собой граничило с такими биологическими потребностями, как поспать, поесть и сходить в туалет. Вот какой толк было насиловать свой организм, поднимать его в шесть утра и заставлять себя идти в универ? А еще тратить часы на бессмысленный треп, которому так любят предаваться на парах!.. Чтобы потом прозябать на скучной работе, улыбаться людям, которых ненавидишь, делать только то, что написано в твоем договоре и что от тебя требует заносчивый босс? Это не жизнь, а существование, сравнимое с рабством. А деньги куда тратить? На карман правительству, квартиру, унитаз, семью и изредка на развлечения, которые, безусловно, привносили бы в жизнь некое разнообразие, но по расписанию. Вся жизнь по расписанию, будто каждый день – круг, который накладывается на предыдущий, а предыдущий – на еще один предыдущий... Ты, словно машина, начинаешь выполнять какие-то действия, следуя определенной программе, выработанной привычке... Ты уже не живой человек... Все это так бессмысленно. Уж проще не мучить себя и просто лежать. На полу, на голом паркете, и слушать, как звуковые волны, которые извергают колонки, заставляют вздрагивать доски. Я спиной... всем телом чувствовал музыку. Отлично так рассуждать, когда семья не нуждается в деньгах и ты можешь быть нахлебником хоть всю жизнь. А что Илья? Я заслужил его осуждение, и я заслужил даже то презрение, с которым парень говорил в момент осознания. Он мне доверился, а все обернулось так, что я тот самый кукловод, который так издевательски дергал ниточки... Словно удар в спину. Для него это так, а что дальше, что я скажу в свое оправдание, что на самом деле являлось правдой... парень и разбираться не станет. Наверняка, он растерян. На его бы месте я не знал, что дальше делать: то ли плюнуть уже на Никиту, мол, не стоит этот обман нашей дружбы (идеально как в фильме, не правда ли?), то ли припомнить всю обиду, собрать ее и выжать в равнодушие и злобу... пожизненные. - Дружбы! – сиплым от долгого молчания голосом прыснул я скептически и улыбнулся потолку, белому потолку, чей оттенок лишь изредка менялся с передвижением солнца по небу. Молчаливый он... Правда, отличный слушатель – никогда не встревал в ход моих мыслей со своими историями. В комнате было холодно, пальцев ног я практически не чувствовал, но, тем не менее, я не перебирался на кровать и не брал одеяла, как если бы сам себя наказывал за свое предательство. Еще чуть-чуть, и я окончательно приду к мысли, что я ненавижу себя за то, как поступил с Ильей. И пусть я тогда его не знал и пусть тогда он для меня ничего не значил!.. Как же все сложно, мой логический аппарат определенно проигрывает накату чувств. А что секс? Боль, конечно, не настолько дикая, как после секса (изнасилования) с Никитой, но первый день я ходил, если это приходилось делать, как калека с шинами на ногах. Да и забыть тот вечер мозг ну никак не позволял - только отвлекусь от своих мыслей или музыки, сознание и тело заскакивали в машину времени и начинали мучить меня воспоминаниями о тех приятных ощущениях, которые мне дарил Шнелин... Это изводило меня. О какой дружбе могла быть речь после того вечера?.. Шнелин выбрал новый путь, и я пошел рядом... Но, кажется, то была не дорога, а подобие лестницы, где моя каждая отдельная ложь – неровно положенный кирпич. Хлипкий фундамент из обмана не выдержал того массивного испытания, которое я решил устроить своей конструкции, приведя Илью к себе. Но не кидаться же было отстраивать низ заново! Еще бригаду профессиональных рабочих я не привлекал! Бред какой-то, мысли постоянно утекают не в ту сторону. Я надеялся скрыть халтуру хотя бы до того момента, когда лестница станет достаточно высокой, чтобы смотреть вниз. Я думал, что наверху мы не почувствуем, как раскрошатся неровно уложенные кирпичи... Я ошибся. Чем выше заберешься, тем жёстче покажется земля. Вот я и лежал на полу уже третьи сутки, будто у меня внутри все переломалось. И не в органах и костях дело было – голова у меня была больная и чересчур сентиментальная. Раз так случилось, значит, так оно и должно было – нечего сетовать на судьбу, рвать волосы в истерике и лить слезы над разбитым корытом. Да, я мнил себя еще той бессердечной сволочью, которая при первом же случае способна перешагнуть через любые чувства (свои и чужие), забыть прошлое и танком двигаться вперед. Раньше я так и считал, что никогда не буду горевать о потерянном, думал, прошлое останется далеко за моей спиной. Как в том анекдоте про блондинку за рулем – а зачем мне смотреть назад, когда я еду вперед?.. Из меня отвратительный хозяин – даже со своими мыслями не могу совладать. Будь у меня хоть какие-нибудь организаторские способности, я бы не занимался планкингом уже третьи сутки. К слову, мы же не плачем, когда рвется одежда? Порой приходит время чему-то порваться, всему приходит конец, это логично, закономерно, очевидно, нет ничего вечного... Эти весомые слова заставляли меня думать категорически и холодно – мое сердце никогда не будет горевать об утерянном. Да и что за глупость – оплакивать что-то? Как будто люди железные, чтобы над каждой вещью причитать – нервных клеток не хватит! Я просто никогда ничего не терял, потому что никогда ничего не имел. Нет, не так. Лисицы никогда не испытывали материальных трудностей, поэтому чему-то вещному значения не придавали – ушло и ушло; когда умерли родители и меня бросили все родственники, я не так остро это воспринял, потому что понимал мало – я был маленьким (ну, или время чуть стерло воспоминания); нынешняя семья меня никогда не бросит. Я не понимал, как это – терять. И тут появился он, загадочный друг по переписке. Мне даже слов не нужно было подбирать, чтобы описать Шнелина, потому что его образ четко обрисовывался у меня в голове уже сам: его обособленный и гордый вид будто кричал, что лучше не подходить к нему, а ненавидящий взгляд и презрительная интонация отпугивали любого героя; я понимал, что все это вроде репеллента против надоедливых насекомых (только против людей), я видел, с какой нежностью этот парень относился к семье, чувствовал, как он менялся ради меня... Я никогда и никому не расскажу об этом, потому что сам бы не поверил своим словам. Он не был мне родственником, хотя по образу мыслей я не могу представить человека, ближе его; он не был мне другом, он был мне собеседником, но я мог ему довериться (впрочем, как и он мне – больше я не собирался обманывать парня). Я без понятия, кем он мне был, может, и влюбляться я в него начал, но я знал, что мне будет невыносимо тяжело, если все прекратиться. Он меня понимал, и одна лишь мысль о том, что я понимаю его, приносила мне счастье. Впервые за свою жизнь я нашел, как говорится, родственную душу... Нет-нет, никакой сентиментальности! Просто к хорошему очень быстро привыкаешь, привыкаешь жить возле какой-то планки... А когда тебя сносит в сторону, ты просто-напросто теряешься и не знаешь, как быть дальше. Будто забрали все и сказали: здесь у тебя ничего не вышло, найди себе другую дорогу. Я потерялся. Я уже не мог думать, что делать дальше, не мог думать, как исправить то, что получилось... За что хвататься? Мысли все растеклись, в голове была лишь мелодия. Мира вокруг не существовало уже три дня, а новой дороги на горизонте все не намечалось... Не думал я, что в итоге обернется так, что я ни за что на свете не захочу терять этого человека... Знал бы я, опьяненный жаждой мести, что так сильно привяжусь к Илье, ни за что бы на свете не написал ему в тот вечер. Да, пожалуй, единственный способ избежать боли потери – ничего не приобретать и ни к чему не привязываться. Утешали две мысли. Я не жалел ни об одной минуте, проведенной вместе с Ильей – каждая осталась теплым и счастливым воспоминанием. Они делали непозволительным мое состояние и все вместе скрашивали один-единственный мрачный момент. А вторая... Все это для меня урок: и урок, какие люди меня должны окружать, и урок, как с такими людьми поступать нельзя. Мой синий друг меня предал, друг за стеной бросил. Тогда я решил, что никогда больше не заведу друзей: в дружбу я вкладывал слишком много - самого себя, я был искренним и открытым, оголяя душу... Я отдавался без остатка, надеясь на то же самое. А когда они уходили, они отрывали часть от меня. Когда ушел Илья, с собой он забрал и меня – хотел он этого или нет. Не знаю, какую часть, как много и вернется обратно хоть чуть-чуть... Судя по опустошенности внутри, будто даже органов не было на местах, забрал он меня целиком. Я не услышал, как открылась дверь, но я услышал тихий и осторожный голос после окончания песни: - Музыку слышно аж на кухне. Может, сделаешь звук потише или выберешь что полегче? Соседи приходили жаловаться... - говорил Денис мягко и успокаивающе, будто псих какой-то был перед ним. Я жутко не любил этот тон, но мой собственный не выдал какого-либо раздражения. - Нет. – Что ж, не прошло и недели, как они вычислили, в какой квартире с утра до утра громыхает музыка. - В универ ты сегодня опять не пошел? – говорил он не как озабоченный родитель... А, может, и как озабоченный, только с другой стороны. Его волновала не моя посещаемость, а мое состояние. - Нет. - Что-то случилось? – этот вопрос уже успел поднадоесть, ведь задавали его мне каждый день и не один раз, но голос мой оставался прежним: - Нет. - Расскажешь? - Нет. - Хочешь есть? - Нет. Денису так и не удалось достать меня вопросами, потому что началась следующая песня, и он ушел. Выходил из комнаты я, в основном, ночью или рано утром, когда все спали, брал что-то из холодильника, набирал воды и возвращался сгущать мрак в комнате. Еще чуть-чуть, и стены почернеют от моей депрессии. Время тянулось бесконечно долго и в обычное время я бы наверняка замучил себя разного рода мыслями, через пять минут мне стало бы безумно скучно лежать и я бы придумал себе занятие... Но в данный момент ленилось и тело, и душа. Спокойствие и умиротворение – что еще нужно для счастья? Я прикрыл глаза. Сейчас я готов был оставить все позади, вообразить, будто ничего, начиная Никитой и кончая сегодняшним днем, не было, начать все сначала. Однако, я понимал, что только увижу Илью, как тут же замучаю себя размышлениями. Совесть замучает. Переехать в другой город? Нет уж, не буду я так волновать Макса с Денисом – они не готовы к такому повороту событий... А даже если согласятся, то обязательно потребуют все рассказать. Нет, игра не стоит таких жертв. Видимо, я задремал (обычно это случается от невыносимой скуки и даже тогда, когда спать ты до этого не хотел), и понял я это только потому, что проснулся. Причина – кто-то выключил музыку. Тишина оказалось настолько непривычной для меня, что мне сначала самому захотелось начать издавать звуки (не важно, какие – хоть закричал бы), но вовремя себя сдержал. Скрипнули пружины моей кровати, с протестом принимая нежелательного гостя. Хотя нежелательным порой оказывался даже я... Видимо, ей совершенно не важен внутренний мир человека – ненавидела она всех одинаково. Гость (по стонам кровати я не смог определить, Денис это вернулся или брат решил заглянуть) все молчал, подбирая слова, а я готовился их не слушать. То ли это дух бунтарства и желание все делать по-своему, что присуще любому подростку, то ли мне всего лишь было плевать на любые лекции – в них я нуждался меньше всего сейчас, когда хотел побыть один. - Я не знаток семейной психологии, - начал Макс, и я явно ощутил, как ему было неловко это говорить. Как будто одиночество дало мне возможность намного ближе и острее чувствовать внешний мир, быть чуточку выше него, но только на той высоте, чтобы непредвзято наблюдать за всем и не смешиваться с толпой и ее мнением. – Но мне кажется, что что-то не так пошло в нашем доме. – Странно было слушать человеческую речь, и какое-то оцепенение сковывало мое тело от осознания, что я мог ее понимать. – И мне не нравится, что причина тому – ты. Мне не нравится большинство вариантов, как это началось и как это может в итоге кончится. Я молчал, потому что вряд ли это было все, что Макс хотел сказать мне – мало того, он сам волновался, так еще Денис наверняка кипишил, нагнетая атмосферу вокруг моей депрессии. Мы друг друга стоили, а отдуваться приходилось Максиму. - Когда ты пришел весь в синяках и засосах, и то было легче – мы хоть догадки могли строить. А сейчас, когда вроде бы внешне ничего не изменилось, когда все началось ни с того, ни с сего, по дому тяжело ходить, как давит эта атмосфера. Ты ничего не рассказываешь, выглядишь, как будто кого-то похоронил... - Он замялся. Судя по его голосу, всех Лисицев угнетало мое состояние. Будто чума какая-то. Я почувствовал себя эгоистом, который только и делает, что причиняет всем неудобства. Наверное, я должен радоваться, что моя семья неравнодушна к моим "страданиям", но сейчас я не мог радоваться этому. Что было бы просто чудесно, так это если бы они на некоторое время просто забыли о моем существовании (ибо моя проблема их никак не касалась и помочь они мне не факт, что смогут), а потом все пошло бы как раньше... Однако, Лисицам свойственно любую невзгоду делить на всех. - Что бы ты чувствовал, если бы все выключатели в доме переместили в другие места? Ты бы без толку бился о голые стены, пока не понял бы и не смирился с тем фактом, что что-то изменилось, пока мозг бы не выработал новый рефлекс. – Как всегда метафорично разъяснил я, не желая переходить к сути и фактам. Почему-то я все хотел оставить в себе, чтобы знал обо всем только я, чтобы это стало моей тайной... Я любил хранить тайны: обладание секретной информацией делало меня особенным и тем самым я никого не обременял своими проблемами. – Поэтому просто дайте мне время привыкнуть. - Но никто же не будет запираться в комнате на три дня из-за долбанных выключателей! – рассерженно воскликнул брат. - Я тоже не понимаю, чем мои были особенными, - пожал я плечами и уставши вздохнул – меня утомил такой длинный разговор. - Хватит заговаривать мне зубы, - раскусил мой хитрый план Макс. Меня часто обвиняли в том, что я не могу все сказать прямо в лоб, а хожу вокруг да около, чем очень напоминаю женщину. А что поделаешь? Почему я должен все и всем разжевывать, как умственно отсталым, особенно тогда, когда я вообще ничего не хотел говорить? – Если ты расскажешь, тебе станет легче. "Станет легче не мне, а вам," – но я не стал говорить этого вслух – не нужна мне была еще одна ссора. - Я оказался в интриге против одного человека, - тщательно искажая правду, чтобы не сболтнуть лишнего, начал я. Опять неровно кирпичи укладываю... - А потом все козни закончились и как-то так обернулось, что с этим человеком мы стали лучшими друзьями. – Месяц – вроде бы маленький срок, но мне и минуты обычно хватало, чтобы определить, хочу я видеть человека в своем будущем или нет. - Погоди, ты сказал "лучшими друзьями"? – не только для меня было необычно, что Виктор Лисиц подпустил кого-то так близко к себе. - Просто он не знал, что когда-то я был против него. Даже не против, я был где-то сбоку... В общем, он узнал об этом. - И он на тебя обиделся? – видно, брата нисколько не тронула моя история. - Я потерял человека, который стал мне очень дорог. - В чем проблема просто взять и помириться? – искренне не понимал трагедии Макс. Может, ее и не существовало вовсе? Может, я сам себе ее придумал от нечего делать? И то верно, должна же быть хотя бы одна трагедия в жизни, чтобы страдать. Что-то вроде новой версии лени: "Я ничего делать не буду, у меня печаль, беда и я страдаю". Ну а что, довольно-таки удобно. - Когда он ушел, забрал часть меня, вот я третий день и пытаюсь совладать с образовавшейся пустотой внутри. Просто дайте мне время к ней привыкнуть. Сначала Максим начал тихонечко посмеиваться, а потом заржал во весь голос, да так заразительно, что мои слова показались смешными даже мне. Он попытался успокоиться, но опять разразился громким и неудержимым гоготом, от которого обычно аж плакать хочется – видно, еще раз прокрутил мои слова. - Фух, - выдохнул он, приходя в себя. – Раньше я думал, реплики такого содержания можно услышать лишь в мелодраме, а тут мне подобные сопли выдает младший брат! - Это потому что ты ничего не понимаешь! – разозлился (или обиделся) я. – Вот если бы Денис собрал вещи и ушел, как бы ты себя чувствовал? - Ну конечно, треть века прожил и ничегошеньки в этой жизни не понимаю, - прыснул брат раздраженно. – И куда, по-твоему, денется Денис после десяти лет совместного проживания? – рассмеялся он несуразности моего вопроса. – А если даже уйдет, мне придется его вернуть, хочет он этого или нет. - А мне что делать? Я не под два метра роста и на шкаф не похож, чтобы кого-то насильно вернуть, так еще потом и лекцию начать втирать про такие крепкие и долгие отношения, которые нет смысла рушить. - Просто помирись. - Легко сказать, но вот провернуть все, когда ты еще всему и причина, - совсем другое дело. - Так ты же там практически не участвовал, ну и извинись за свой небольшой вклад – больше страданий, чем дела. - Уфф, - вдавливая ладони в лицо, выдохнул я. Мой мозг вот-вот норовил взорваться. Не скажу же я брату, что меня не простят уже потому, что я не только заварил все это дело с интригами и продолжил его, так еще и не сознавался до последнего... – Попробуй это объяснить человеку, который тебя и слушать не станет. - Если это была действительна дружба, и он ценил ее так же, как и ты, тогда он пойдет тебе навстречу. – Глубокомысленно начал философствовать брат. В любой другой ситуации его тон был бы воспринят за шутливый... но не сейчас. – А если все было наоборот, этот человек не стоит более твоего внимания. - В теории оно все звучит красиво, - продолжал упираться я, хотя прекрасно понимал, что Максим прав. Кровать опять заскрипела и послышались шаги прямо возле моего уха. Максим лишь на секунду остановился возле меня. - Ты все равно подумай над этим и спускайся сегодня к ужину, а то Дэн окончательно слетит с катушек – ты же знаешь его. – Мужчина дошел до двери, но, открыв ее, остановился. – Ты пойдешь завтра в универ? Я поднял голову и впервые посмотрел на брата. Его лицо было добрым, нисколько не осуждающим и совсем не обеспокоенным, каким был его голос, когда он только пришел. Видимо, я изрядно успокоил Максима. - Да. Это была трехкомнатная квартира в двух часах езды от моего собственного дома, и только самому черту известно, зачем я тут находился. Свет везде был погашен, шторы – плотно задернуты, и мигали только небольшие прожектора, подвешенные в углах комнат; разноцветный свет, отражаясь от большого стеклянного шара в центре, плясал на стенах; гремела музыка, больше похожая на какофонию звуков, и сводила меня с ума. Везде были расставлены бутылки с алкоголем, разнообразные маленькие закуски... и все это уже кончалось, хотя прошло не больше получаса. И люди вокруг, человек двадцать-тридцать. Они, прислоняя бутылки к губам, опрокидывали головы назад, не взирая на градус напитка, а потом пускались на танцпол. Некоторые не выдерживали и бежали к белому другу – прощаться с алкоголем, некоторые справлялись со своими позывами посредством окон. Кто сидел на диванах и о чем-то болтал, пуская клубы дыма в воздух. В комнате уже было так накурено, что глаза слезились. Кто у стены с кем-то целовался, запуская руки под одежду. Все это больше походило на общую оргию во славу спиртному, табаку и сексу, чем на празднование победы в университетских соревнованиях. Я же стоял скромно у самой невзрачной стены, пытаясь научиться у нее мастерству незаметности, и вспоминал, как же меня угораздило тут оказаться. Виктор Лисиц на вписке с ужравшимися и обдолбанными людьми, которых видит чуть ли не впервые в жизни, уму не постижимо! Это случилось прямо с утра в тот день, когда я вышел из астрала во внешний мир. Ничто не предвещало беды, мир будто и не заметил моего отсутствия (что было мне на руку), когда меня обступили мои одногруппники. Я не знал их имен, но смутно помнил их лица – все эти люди были на соревновании. - Витя, тут такое дело, - и было их много, и обступали они меня плотно, не давая шанса улизнуть. Видимо, научились у кого-то, что меня так просто не взять. После продолжительного отшельничества это был мой первый контакт с людьми (не беру в расчет Лисицев), поэтому я сначала растерялся. А когда я в панике, мне можно навязать все, что душе угодно – я сделаю это, лишь бы побыстрее отвязаться от неприятных мне людей и ситуации. – Тебя не было и ты не знаешь... победу в соревновании мы одержали напополам с другим факультетом. – Что ж, меня это известие нисколько не обрадовало, но, чую, это еще не вся чудесная новость и вторая часть осчастливит меня куда больше. – И мы решили закатить небольшую вечеринку в честь этого. – Глашатай немного помолчал, а потом резко и безапелляционно заявил. – Без тебя там никак. - Все зависит от времени... - начал я увиливать, но эти ребята, видно, серьезно были настроены затащить меня на свою тусовку – я видел это по их решительным лицам. - Завтра в шесть, после универа. Тебе даже искать не придется – после пар мы поедем все вместе. – Мне не оставили никаких шансов совершить оплошность, на которую можно было бы спихнуть свое отсутствие. Могу только не прийти в универ, правда, кто теперь мне это позволит. Да, нужно было отсидеться на этой неделе дома. Или попробовать сбежать, надеясь, что во второй раз у меня это точно выйдет?.. Тогда я согласился (уж очень мне хотелось отделаться от этой компании), лелея надежды спастись. Но, как выяснилось позже, я был обречен: только последнее занятие закончилось, меня взяли под белы рученьки и начали катать по всему городу. Сейчас, глядя на все произошедшее с высоты настоящего, я понимаю, что судьба буквально толкала меня на эту вписку, специально, чтобы я неловко на ней себя чувствовал. Я ненавидел ее за это. Кстати, в эти два дня я так и не увидел Илью – то ли он включил свой режим невидимки, то ли, как и я, избегал мест, где мы могли бы встретиться, то ли тоже в универе не появлялся. Не смел жаловаться на это – хоть из реального мира меня не донимал его образ. Зато я его видел сейчас, стоящего у противоположной стены. Шнелин скрестил руки на груди, лицо у него было нахмуренным и скрывалось в тени челки да и весь он выглядел ужасно напряженным; парень неблагосклонно обводил бьющихся в конвульсиях знакомых и, скорее всего, как и я, не понимал, что он забыл в этой компании. И я все в толк взять не мог, какой внеземной магией его затащили на этот "праздник", ведь если Илья решил что, его и трактором с места не сдвинешь... Он изредка и на меня смотрел, и смотрел в упор до тех самых пор, пока я сам не отведу глаза в сторону. В его взгляде не было лютой ненависти, он словно еще не до конца принял то, что между нами произошло, будто не понимал, что произошло вообще... Или не понимал, почему я так поступил. Видимо, как и я, он не мог привыкнуть к новому ходу вещей. Когда стало невыносимо терпеть жару и затхлость комнаты, я вышел на балкон. Количество дневных часов понемногу увеличивалось и темнело теперь позже, но все-таки, как бы светло сейчас не было, я знал, что уже поздно. Сегодня было не прохладно, а свежо и солнце не било в глаза, а лишь мягко окрашивало горизонт, пахло приближающейся грозой (да и видно было, как со стороны области ползут дождевые облака)– все это успокаивало мое возмущение... одним словом, хорошо. Правда, было бы еще лучше, если бы я не был здесь. - О, Витька, вот ты где! – донесся до меня радостный голос хозяина квартиры, чье имя я все же запомнил – Артемий. – Тут такое дело... - смущенно почесывая затылок, зашел на балкон парень. Он прикрыл за собой дверь и я почувствовал, насколько сильно от него разило алкоголем. – У нас все закончилось, а ты единственный, кто еще способен шагать прямо... Будешь другом? - А, может, уже хватит? – с подозрением осматривая парня, спросил я, на что Арти лишь усмехнулся, выпрямляясь. - Ну пожалуйста, - его щенячьи глаза на пару с молящим голосом меня добили. Да и какая мне, в конце концов, разница, напьются они до смерти или нет? Меня нисколько не будет мучить совесть за мое участие в этом. – Тем более, мы все скинемся, тебе просто сходить придется. - Артемий был геем-пассивом (никому он прямо об этом не заявлял, но я догадывался) невысокого роста и хиленького телосложения, практически такого же, как и я, но, в отличие от меня, был шустрым и юрким и всегда знал, что ему нужно делать, чтобы добиться желаемого. - Ладно, - согласился я на столь чудесную возможность хоть ненадолго сбежать из этой квартиры. Парень, осчастливленный моей снисходительностью, приобнял меня за плечи и повел в зал, где тут же гаркнул так громко, что все разом стихли и уставились на нас. О боги, как я ненавидел лишнее внимание! Хоть сейчас готов просочиться сквозь пол. Хотя, представляю выражение лиц жителей квартирой ниже... - А вот и наш спаситель! – громко объявил Арти, перекрикивая музыку и чуть не оглушая меня. – Ну что, кто что хочет и кто по сколько скидываться будет? Только хозяин квартиры задал этот вопрос, началась какая-то толкотня, оры, крики, вопли и чуть ли не драка... Нет, никто ее разнимать не собирался: кто начал за ней увлеченно наблюдать, ожидая развязки, кто начал принимать ставки, а кто продолжил заказывать. Весь этот кутеж вытеснил меня ближе к коридору, где я прождал без малого десять минут, пока мне не вручили список и деньги. - На сдачу можешь купить чего-нибудь похавать, а можешь и себе оставить. Так сказать, за курьерские услуги. – Сказав лишь это и хлопнув меня по плечу, Артемий ушел обратно в толпу допивать то, что осталось. - Так погодите, - встрял какой-то парень, пытаясь что-то сказать хозяину, но тот уже никого не слушал. Кажется, это был тот самый болтливый парнишка из группы Ильи, от которого мы сбежали в парк со знаменательными туалетами. – Как это хиленькое тельце дотащит все эти бутылки? – он обернулся ко мне и смерил всего взглядом, чтобы убедиться, не перепутал ли чего. – Илья! Ты должен ему помочь! - приказным тоном крикнул он, обращаясь к Шнелину, к которому я теперь стоял достаточно близко. Парень как будто нас не услышал – видно, сбежал куда-то от всего этого давящего на мозг бедлама. – Шнелин, черт бы тебя подрал, очнись уже! Парень очнулся, и ничего другого ожидать от него не приходилось, кроме как убийственного взгляда исподлобья. В свое время я перечитал много разных книг, где и попадались мне эти самые "убийственные взгляды". Правда, тогда оные слова для меня ничего не значили и смотрелись на страницах довольно-таки сухо, но теперь, в реальности, ощущать этот уничтожающий и полный ярости взгляд было действительно до дрожи жутко. Наверное, еще и потому, что я прекрасно знал, на что этот человек способен, и нисколько не удивился, когда парнишка, я уже забыл, как его зовут, отступил назад, больно наступая мне на ногу. - Мы с Витей собрались в магазин, - уже более вежливо заговорил парень, будто лебезя перед диким страшным зверем. – И нам явно не хватит четырех рук, чтобы дотащить все то, что хочет народ. Илья молчал – он, гордый, не намеревался быть носильщиком. Так и еще и со мной на пару! Ни за что не согласится, и от этого мне становилось легче. - О, понятно, - совсем другим тоном заговорил парень, с какой-то странной грустью, как будто Шнелин отказался от чего-то невероятно выгодного, с разочарованием, как если бы его расстроила глупость Ильи. – Ты решил торчать здесь до победного. Прости, я не знал, что тебе так нравится это общество. Он уже развернулся и картинно отправился на выход, не оставляя ничего другого, кроме как, осознав свою ошибку, побежать за ним вслед. Я все стоял и смотрел на Шнелина, который, взбешенный словами знакомого, теперь обводил всех собравшихся здесь людей угрюмым взглядом. Я следил за его напряженным выражением лица и мог по нему судить, что сейчас парень выбирал, что хуже: остаться здесь или терпеть мое общество. Скорее всего, он решил, что уж лучше быть рядом с одним человеком, которого ненавидишь, чем со многими. Илья прошел мимо меня чуть боком, чтобы не задеть – он не хотел меня касаться, и я почувствовал все его презрение ко мне, как если бы оно было настолько сильным, что стало осязаемым. Нет, не безразличие к моей жалкой персоне (тогда бы он, как и любого другого смертного, вставшего на его пути, толкнул меня плечом), я не стал для него обычным человеком, он не делал вид, что он больше не желает меня знать... Он меня ненавидел. Нет, Шнелин ненавидел всех людей, но вот меня, лживого мелкого гаденыша – больше всех. Теперь я не сомневался в том, что чувствует ко мне парень - он нисколько не запутался в себе, как мне могло сначала показаться. Да, Максим, конечно, жаждет он примирения!.. Я молча последовал за ребятами. Пиком неловкости было ехать втроем в маленьком лифте, потому что парни были не из слабого десятка и только вдвоем занимали чуть ли не все пространства, вжимая меня в двери. То ли они не умеют упаковываться нормально, то ли лифт был нестандартно мал. Но на улице, вопреки моим надеждам, легче не стало. Парень с химфака сначала пытался втянуть нас в разговор, но бросил попытки, когда явно прочувствовал давящую атмосферу вокруг меня и Ильи. Шнелин был во всем этом каким-то инородным телом, которое я хотел оттолкнуть от себя, чужаком, рядом с которым воцарялась неловкость; я не знал, как теперь вести себя рядом с ним, да и парень никаких вариантов дальнейшего развития не предлагал кроме обоюдного молчания и равнодушия. Я так не мог, меня всего выворачивало, как я хотел, чтобы все было не так, как оно сложилось, но ничего сам не мог сделать. - Ребят, да вы чего? – раздосадованно спросил парень с химфака, как маленький ребенок. – Вы же были такими хорошими друзьями! Илья ничего на это не ответил, продолжая вышагивать впереди нас, а я, посмотрев сначала на Шнелина, а потом на парня, лишь пожал плечами. С одной стороны, я прекрасно понимал, что за свой обман ни на что другое и нельзя рассчитывать, ну а с другой стороны держали оборону слова Макса. Дорога до магазина оказалось долгой, и теперь я понимал, что один бы ни за что не дотащил все пакеты. Да и кто бы мне, шестнадцатилетнему парню, которого до сих пор иногда путают с учеником средней школы, продал столько алкоголя? Я мысленно поблагодарил этого приставучего парня... но только мысленно. В магазине было много народа – как раз то время, когда все спешат с работы домой. Справились мы быстро и уже стояли в километровой очереди между стеллажами с банной утварью, шампунями и туалетной бумагой, когда до нас начали доноситься какие-то крики, яростные оклики, угрозы и звуки падающих товаров – на пол полетели стеклянные вазы, которые стояли на распродаже у входа. Кто вскрикнул, где-то заплакал ребенок. Все замерли. Мы с парнем-химиком встревоженно переглянулись, Илья же сосредоточенно вслушивался в то, что происходило за пределами нашей видимости, и обернулся назад именно в тот момент, когда в проход вошел странный человек. Хотя, странный – мягко сказано: весь он был облачен в черное, на голове – черная маска с прорезями для рта и глаз, а в руках он держал автомат. - Один лишь писк, всех на тот свет отправлю! – его голос, срывающийся на крик, истерично подрагивал, а глаза беспокойно метались по сторонам, да и вообще казалось, что этот грабитель находился под действием каких-то психотропных веществ. Человек в таком состоянии, да еще и с оружием в руках, крайне опасен. – А ну все на пол! – но все в нашей очереди будто окоченели с поднятыми руками. – Живо, я сказал! Раздалась очередь и осколки от разбитой лампы посыпались на пол. С визгом женщины попадали на пол, прикрывая головы руками, мужчины тоже вскоре оказались на полу. Мы стояли последние, следовательно, ближе всего к этому сумасшедшему. Да, мы все еще стояли, хотя я бы упал на живот незамедлительно, если бы два парня по обе стороны от меня так стоически не взирали на человека в маске. - Давайте решим вопрос миром, - дружелюбно заговорил парень, делая медленный шаг вперед, но тут же раздался всего один-единственный хлопок и, вздрогнув, смельчак рухнул прямо возле моих ног. Его рот был искажен гримасой боли и улыбки, а глаза так и замерли в ужасе. Я никогда не видел настоящего убийства, не смотрел на кровавую рану и в пустые глаза... Я не мог поверить, что все это происходило со мной на самом деле, что все это не постановка и что тут нигде нет скрытой камеры! Как тогда, у подножья лестницы. Все просто не могло так закончиться. Так не бывает в реальной жизни... - Еще храбрецы?