***
Ощущать себя снова человеком было… странно. Непривычно. Почти неправильно. Словно женщина, только отошедшая от жуткого развода, находит свое свадебное платье и решает примерить: мягкая расшитая ткань сковывает, жжет и чешет кожу фантомной болью, не от себя — от воспоминаний об ушедшем счастье и потерянном времени. Словно. Потому что фигура у Влада, даже несмотря на все неурядицы, сохранилась юношеская, стройная и подтянутая, и он не то что в оба своих свадебных костюма спокойно влезал, а даже в университетскую форму и драные джинсы с заниженной талией. О его теперешнем состоянии весьма точно написал один классик с исторической родины — «меняем души, не тела». Тело осталось прежним, а вот дух… Даже когда погибли Фэнтоны, когда он усыновил Дэниела, не было так. Ещё, по каплям, оставалось злорадство, сдержанное, но стремление к власти, верная и надежная гордыня. Теперь же он был только он — юноша, проведший юность в бегах, парень проспавший молодость на больничной койке, муж, истративший зрелость на жадность и боль, и старик, умудрившийся на склоне лет влюбиться… и потерять свою любовь, вместе со всем остальным, даже самим собой. От того, чтобы просто лечь и перестать дышать, его останавливали только две вещи. Первой был Дэн, точнее, тот факт, что он не позволит Владу вот так просто взять и умереть. Второй был долг — долг того, кто привел Дэна в этот мир, и теперь он был в ответе за то, что Дэн с этим миром сотворит. Третью вещью был притащенный из замкового медблока аппарат ИВЛ, к которому Дэн грозился его подключить в случае чего. — У тебя опять кризис? Мне зайти позднее? — Уточнил Дэн с подносом, полным еды, закрывая ногой дверь в спальню. Когда рядом не было посторонних, он почему-то предпочитал гибридное обличие — не чисто-Дэнни, не самого Влада, а так: на пару лет взрослее Дэниела внешне и выше, даже самого Мастерса выше, и массивнее его, с черными волосами и красными глазами. Он действительно старается выглядеть как человек, именно как человек, личность, а не помесь. Его шаги можно услышать, он дышит… и на досуге, судя по всему, потрошит его, Влада, гардероб, в поисках выпендрёжных вещиц. Влад привстал на кровати, тихо звякнув цепью — одну из угроз, по поводу того, что он прикует его к кровати, если Влад попробует сбежать, Дэн всё-таки исполнил. — А ты это сделаешь? Оставишь меня наедине? — Удивился мужчина. Призрак пожал плечами, кладя поднос на постель: — Может да, может нет… Если буду уверен в том, что ты не навредишь себе — то да. Влад скрестил руки на груди. — Я не самоубийца, Дэниел. Дэн, сев в ногах мужчины (и матрас прогнулся под ним, пусть и меньше, чем следовало под живым человеком такой комплекции), взял с подноса яблоко и стал его чистить, но замер и засмеялся. — Конечно нет, Влад! Ты для этого слишком себялюбив. Но пока у тебя не пройдёт геройское поветрие, я с тебя глаз не спущу. — Геройское… поветрие? — Прищурился мужчина. От самого вида собеседника его до сих пор несколько коробило, но его воистину злодейскую словоохотливость следовало использовать. — Побочка Призрачного Ловца оставшаяся и у ПРП — у одной из особей обязательно проявляется желание всех спасать и вообще вытворять добро. — Интересно… — Задумался Влад. — А у другой случайно не наблюдается иррациональный подъём настроения и пофигизм? — В точку. — Довольно цокнул языком, направляя руки-пистолеты (всё ещё держа и яблоко, и нож в них) на Влада, Дэн. — Один — герой, другой — кайфовщик. Но, учитывая всё произошедшее, то, что героизм достался тебе — это к лучшему. — Солнечно улыбнулся Дэн. — Ты действительно так считаешь, даже не смотря на то, что именно из-за этого героизма я буду пытаться тебе помешать? — Уточнил Влад. — Поверь, если бы он достался мне, было бы куда хуже. Просто вспомни, что уже произошло: я вытряс из тебя твою призрачную половину, слился с ней, уничтожил собственное тело, сдуру сдетонировал, разрушив половину лаборатории, сбежал, свихнулся, убил Вэса, шантажировал тебя, приковал тебя, выспался, психанул, приготовил завтрак, позвал на свидание Валери, чуть не позвал на свидание Сэкиля, но решил, что это слишком, поднял акции твоей компании на десять с лишним пунктов, слетал и открутил голову Даблвью… — Брюнет выдохнул, машинально поправил перчатки, на которых Влад только сейчас заметил капельки крови. Поймав его взгляд, Дэн выдохнул, перестал улыбаться, неожиданно серьёзно добавляя: — Это конечно по канонам, что герой становится героем, только пережив трагедию, но… Скажем прямо, для этого нужно быть хотя бы хорошим человеком. Уж кем-кем, а таким я не был никогда, даже до того, как стал полупризраком. Просто мелочным забитым мальчишкой, желавшем накостылять капитану футбольной команды да сходить на свиданку с самой красивой девушкой школы. И суперсила не сделала меня лучше — просто из обычного неудачника я стал геройским неудачником и теперь… Теперь я знаю, почему ты стал злодеем. Так можно хоть что-то сохранить, герои слишком много отдают за свой пафосный образ. Я был героем два года и за это время успел потерять семью, друзей и рассудок. Пару раз я чуть не потерял тебя! С меня хватит. Так что, да — между злодеем в нирване и злодеем с геройским шилом в заднице я выбираю первое. Буду захватывать мир потихоньку, не впадая в депрессию. — Хищно съедая отрезанный от яблока кусок прямо с ножа, обхватив мякоть змеиным языком, завершил свою речь Дэн. Схрумкав фрукт, он уточнил у замершего Влада: кстати, яблочко будешь?.. Влад помотал головой и повалился набок, скрывая лицо в подушке и конвульсивно дергаясь от смеха. Дэн впадать в депрессию не собирался. Но явно мог довести до неё самого Мастерса. — Погоди, как ты сказал, «открутил голову Даблвью»? — Да брось… — Закатил глаза Дэн. — Это было самым очевидным. После того как она назвала тебя убийцей, она бы всё равно долго не прожила. А так я хоть напряжение снял!***
Сэкиль нервно поправил галстук, затем очки, потом опять галстук, но никак не мог успокоится. Дэнни кинул на него взгляд, наклонился и выверенным движением затянул перекошенный от волнения галстук. Компьютерщик посмотрел на него, восхищенно и вопросительно (когда это Дэнни успел научиться завязывать галстук? Не иначе как Влад помог?), благодарно кивнул и снова попытался перевести взгляд вперёд. Но долго не выдержал, поёжился и тихонько шепнул: — Что мы здесь делаем? Нас нельзя назвать друзьями Вэса! Пусть он и был с парнем в одной команде, но не общался с ним так близко, чтобы действительно иметь право быть на его похоронах. Ответила ему сидящая с другого бока от Дэнни Валери, так же шёпотом, попутно оглядываясь и проверяя, не привлекает ли их разговор слишком много внимания. Но нет — остальные присутствующие тоже переговаривались на грани приличия. Всё равно за речью священника расположившиеся в первых рядах родственники и учителя ничего не слышали. — Полиция решила использовать это как повод, чтобы собрать всех более-менее знакомых с Вэстонами. — А причём здесь полиция? — Спросил уже Дэнни. — Точно, ты же был сначала под завалом, потом в больнице с Владом… — Кивнула она и пояснила: Вэс не просто погиб. Его убили. Более того, кто-то говорил о том, что его убили из-за того, что он увидел у тебя на празднике тех, кто вызвал взрыв, и поэтому его устранили. Дэнни сначала покосился на них обоих, потом, выглянув в проход — на гроб и столик с фотографией рыжего, и уточнил: — Гроб закрыт из-за того, что его тоже взорвали? — Нет. Ему вырвали сердце. Сэкиль, снова потянувшийся к галстуку, чуть им не задушился, услышав это. Только совместные усилия Дэнни и Валери помогли ему не задохнуться. К черту сдёрнув с себя шелковую удавку, Тхуан покосился сначала на ткань, потом на гроб, потом нахмурился, сжимая галстук в кулаке. Как и большинство старшеклассников Касперской школы, он твёрдо знал одно правило: Если случилось что-то странное и страшное, то в этом стопудово замешан Дэниэл Фэн… Мастерс. Да и Влад же говорил ему быть внимательнее… Стоит узнать о смерти Вэса побольше.***
Когда Квон отошёл, чтобы поддержать и утешить Дэша, который был парнем Вэса, а Валери с отцом решили выразить свои соболезнования мисс Вэстон, Мастерс подошёл к гробу, чтобы положить свой скромный букет к остальным. Удивительно, но он выбрал его быстро, в магазине взгляд сам собой упал на это творение. Уж очень много… смысла было в этом сочетании. Пышные пионы и соцветия гортензии в окружении листьев бузины и всё это — в солнечно-желтых тонах. Правдивость, вера и надежда в сочетании с состраданием и смирением, как безмолвно сказанное: «Я сожалею о смерти столь честного и хорошего парня как Вэс Вэстон.» Воистину, букет составлял либо гений, либо… искуснейший лицемер*. Почти такой же, как он. Юноша закрывает глаза, опуская букет на венок, скрывая алые отблески, и сжимает губы, удерживая их от улыбки. Спи спокойно, Вэс Вестон, слишком догадливый и слишком прямодушный, чтобы выжить в этом лживом мире. Так и быть, твоя мать будет в безопасности… Если, конечно, будет умницей и успокоится, получив деньги за страховку, а не станет копать, выискивая виноватых. Всё равно ты сам виновен в своей смерти, зачем ей в этом убеждаться на собственном опыте? Он отступает от гроба, и, как будто нарочно, к нему тут же подходят Квон и Валери. Будто не в силах сдержаться, он обнимает их, и его плечи начинают дрожать… от смеха. Спи спокойно, Вэс, и даже не думай становиться призраком — поверь, тебе же будет от этого хуже. Дэн, что ни говори, забрал от Влада и Дэнни всё самое… худшее.***
К взлому полицейской базы данных Тхуан приступает едва придя домой после похорон и быстрого, можно сказать, экспресc-опроса от полиции. Файервол оказывается неожиданно сложным, поэтому до нужных файлов он добирается ближе к ночи. И, едва активировав одну из записей, понимает, что лучше бы потерпел с просмотром до утра. Это похоже на отрывок из хорошего, до седин пробирающего ужастика, и Сэкилю ещё страшнее от того, что он знает, что это просто запись с камеры наблюдения в их школе. Видео без звука, чуть подрагивающее и идущее волнами, отнюдь не из-за низкого качества записи — всё-таки, Влад лично спонсировал установку камер. Нет, Тхуан уже знает, что так приборы ведут себя в присутствии призраков. Но какой же силы должен быть призрак, чтобы их было столько?!. Вэс явно с кем-то разговаривает, и, судя по его лицу, разговор не из приятных. И становится ещё напряженней, когда Вэстон начинает орать на кого-то, кого камера упорно не фиксирует, обозначая лишь смутный силуэт из помех, похожий на тень, но из света. Сначала тень маленькая, похожая на шар или свернувшегося в клубок человека, но затем она вырастает, обретая всё больше сходства с человеческой фигурой, а затем… Тень протягивает руку, прямо к Вэсу. Точнее, в Вэса, в его грудь. Рыжий замирает, скашивает глаза вниз, вздрагивая всем телом, а Тхуан закрывает руками рот, чтобы не закричать, когда видит парящий в воздухе темный, отдающий красным, комок, взрывающийся кружевом капель. Квон вырубает запись, не досмотрев её до конца. Из его рта вырывается тихий, на грани писка, скулёж. Он думал, что когда они боролись с Ноктюрном, собиравшимся в буквальном смысле уморить весь город сном, было опасно. Или когда решались напасть на чокнутую Даблвью, что устроила пожар, в котором пострадало столько людей и умерла Эмбер, — было опасно. Но это… Что за монстр способен убивать людей… вот так? И главное — за что?! Несколько минут спустя, чуть успокоившись, Квон трясёт головой, растирает лицо ладонями и снова включает запись, сразу перематывая на момент незадолго до гибели Вэса и вглядывается в стену сбоку от подростка, где лежит его тень. И не только его — на том месте, где должна быть тень от головы призрака, Сэкиль замечает едва различимый, но явный контур пламени.***
Каждый вечер, перед сном, Дэн приносит ему чай, делая из этого что-то вроде традиции, почти ритуала. Каждый раз он приносит новый чай, будто он, как взрослеющий ребёнок, пытается найти то, что ему действительно нравится. Они уже успели попробовать и «Черного дракона», и «Серебряную иглу», и шоколадно-красный ройбуш (который на самом деле совсем не чай, но получился вкусным) и ещё несколько особо известных и вкусных. Влад, признаться честно, уже начал ожидать эти «чайные церемонии», в нём начало пробуждаться любопытство, поскольку он ещё ни разу не угадывал, какой чай будет на этот раз. Судя по сдерживаемой улыбке, сегодня Дэн подготовил нечто особенное. По цвету чай походил на знаменитый «Кимун», такого же насыщенного, почти рубинового цвета. Запах ему не уступал, пряно-травяной, ставший ещё вкуснее после добавления меда и сливок. Дэн, уже не скрывая улыбки, передал ему чашку, из-за чего Влад нахмурился, смотря на него искоса. Призрак только фыркнул, закатив глаза: — Серьёзно? Ты всё ещё думаешь, что я могу тебя отравить? — Дэн покачал головой, улыбаясь, но покорно налил чашку чая себе. Сделав первый глоток, но улыбнулся и снова покосился на мужчину, и только после этого Влад прикоснулся к своей чашке. Чай был действительно вкусным, сладко-пряным, с топлёно-сливочным привкусом. Влад даже удивился — он не любил горечь, в жизни хватало, но та, что была у этого чая, легким шоколадным акцентом, ему даже нравилась. А ещё чай наполнял его тело теплом, поэтому Мастерс откровенно смаковал напиток, растянув всю чашку чуть ли не на полчаса. Странно, что даже остывший, чай его согревал. Даже, пожалуй, слишком сильно согревал… Влад помотал головой, рассыпав волосы из хвоста по плечам, оттягивая ворот пижамной рубашки. Жарко, кажется, у него повысилась температура, правда, с чего бы? Если только не… Дэн, всё это время терпеливо сидящий напротив, улыбнулся ещё мягче, ловко перехватывая из горячих ладоней чашку и блюдце, не давая им упасть на постель. Влад откинулся на подушку, машинально облизывая пересохшие губы, ощущая, как тело становится тяжелее, а мысли словно покрывает дымка. — Ты… Дэн, убравший поднос подальше, повернулся на его шипение и снова улыбнулся. А после засунул внутрь себя руку, вытаскивая шар из жидкости, выливая выпитый собою чай обратно в чашку. Сев на постель, нежно смахнул своей ладонью с его лба волосы и выступившую испарину, отвечая тихо: — Ты даже не представляешь, сколько я этого ждал. Что ни говори, а иногда удобно не иметь тела, подверженного смертной анатомии. О, я давно не видел этого праведного возмущения на твоём лице, совсем забыл, насколько это приятно… — Его ладонь на щеке мертвенно холодна, и тело, погруженное в лихорадку, льнёт к ней в поиске спасения от жара. — Даже с твоими знаниями и связями добыть афродизиак, который не действует, как гормональная дубина, было сложно… О, Влад на себе чувствовал, насколько действенным веществом его опоили! Много он всякой дряни в своей жизни пробовал (чаще вынужденно, чем намеренно), но такой — пока не доводилось. Мысли туманились, но были, и тело, как воздухом наполнившись жаром, вздрагивало от каждого прикосновения уколами эйфории. Возбуждение медленно, но верно, клеточку за клеточкой, брало над ним верх. Дэн взял его ладонь, сначала утыкаясь в неё носом, делая вдох, а после аккуратно поцеловал в центр, продолжая улыбаться. Черты его мягко задрожали, снова обращая его в Дэниела, в его маленького барсучонка. Продолжая держать его руку, слишком слабую, чтобы вырваться из захвата, Дэнни другой провёл по его груди, наклонился, поводя носом по щеке Влада в звериной ласке, сверкая своими настоящими, синими, а не голубыми, глазами. — Не надо, любовь моя, не противься. — Стылый, мертвенный выдох охлаждал кожу, и Влад едва не заскулил от облегчения. Конечно же, Дэн это заметил, и взъерошил его волосы, словно погладил послушного пса по голове. — Да, вот так… Дэнни расстегнул пуговицы на рубашке полностью, раздвинул её полы в стороны, после чего начал касаться тела не руками, а губами. Был он столь нежен и заботлив, что Влад чувствовал себя ещё хуже. К боли, к насилию, можно… не привыкнуть, но притерпеться. Ласка хуже кнута своей внезапностью. Она ранит не тело, но душу. В какой-то момент, Дэн не выдержал, резко выдохнул и порывисто обнял Влада, крепко-накрепко, сминая пальцами кожу на спине, устроив голову у того на плече, дыша обрывисто и кротко. — Влад… мне больно. Опять жжется. — Если бы он мог, Влад бы обязательно поднял руки, чтобы обнять его. Точнее, сначала обнять, а после — задушить, чтобы не дать себе сорваться на нечто худшее для них обоих. А Дэн продолжает жалобно, зовёт его, словно это у него лихорадочный бред: — Влад, Влад, пожалуйста… А у Влада сердце — магнитной катушкой, не бьётся, только гудит мерно, наливаясь тяжестью и теплом от собранной внутри крови, колет клетку рёбер статическим электричеством, копит сопротивление, чтобы потом разом обратить его тело в пепел. Но оно слишком мало, слишком пассивно, не уничтожит его так быстро, как хотелось бы. А жаль. Это даже сексом нельзя назвать (по крайней мере, пока), Дэн занимается с ним любовью — той, что сам себе выдумал, извращённой, полуживой, упрямо, на одних когтях выбирающейся из могилы подсознания, чтобы утащить Влада с собой. Мастерс знает это наверняка, сколько раз за эти годы он ловил этот удушающий нежностью взгляд от собственного отражения? Только вот, сам Влад был слишком слаб и жалок, чтобы поддаться этой пагубной зависимости до конца, ему хватало суррогатов, чтобы не свихнуться окончательно. Двух жён, кукол, иллюзий, клонов… Он знал, что Мэдди никогда не будет с ним, но упорно загонял это знание куда подальше, избегая ещё большей боли, вёлся на любую уловку, с ней связанную, лишь бы не сорваться полностью, не сойти с ума окончательно, разочаровываясь только по мелочам. Любовь — убивает, Любовь — уничтожает, и он сам тому — вопреки всему выжившее, не раз проверенное на практике, эталонно искарёженное доказательство. И Дэн просто убивает его снова — бережно, бережнее, чем кто-либо до него, но куда действеннее, он убивает его наверняка. Он касается, на крупицы разбивая тонкий кокон его самоконтроля, как дракон вспарывает скорлупу яйца перед своим рождением, как хирург ломает неправильно срощенную кость, чтобы её исцелить, а Владу чудится, что у него по коже бегут трещины, и самые мелкие, нежные кусочки проваливаются внутрь, лишь сильнее обнажая пустоту у него внутри. Дэн улыбается, гладит снова, обращает поцелуем в пыль, и Влад падает-падает-падает осколками от одного звона собственных ресниц, осыпающихся под весом слёз. Дэн убивает его, но сам же и воссоздаёт из небытия, собирает заново, до микрона — тщательно, как троллье зеркало из льдинок, верный сын Снежной Королевы, Кай, поцелуем выморозивший Герду намертво. Дэн ведёт подушечкой большого пальца, смоченного в его слезе, по шраму на лице Влада, составляя путь другим огненным каплям. У призраков другая физиология, а Дэн, по-сути, никогда и не бывший человеком, каждый раз, как в первый, зачарован проявлениями человеческой природы. Нет, не так — человечности. Забавно, что всё, что делает человека человеком, все его добродетели и пороки, всю эту будоражащую чувственность, он нашёл в том, кого и человеком-то не считал, так, шаблонным злодеем, кошмаром на полставки. И сейчас Дэн ненавидит Влада сильнее, чем когда бы то ни было, кем бы он ни был, каким бы он ни был, живым или мёртвым. Потому что осознаёт, что в ни в одном из миров, призрачном или человеческом, у него не было, нет и не будет более ценного, близкого и дорого существа, чем Влад. Его врага. Его наставника. Его возлюбленной половины. Четверти, если быть точным. Влада мутит — не тошнит даже, а именно мутит, раз за разом коротит вестибулярный аппарат, меняя фокус восприятия себя в пространстве на полярный за кратчайший временной цикл. Его мутит, словно каждое прикосновение оставляет за собой тинистый след, всколыхнув со дна души всю накопленную за годы жизни и выпавшую в осадок грязь, засаливает наведённый неимоверными усилиями блеск успешности, размазывает тонко выведенные человеческие черты. Он только-только начал ощущать себя человеком, а не мразью, и неужели… Снова?.. Это больно, почти физически из-за обилия ощущений, словно у Влада вместо кожи — сверхчувствительное микрополотно, нашпигованное десятком сенсоров на каждый нанометр. Влад ловит себя на том, что еле слышно утробно подвывает, переходя на стон на каждом особо чутком и нежном прикосновении Дэна. А он — нежен, убийственно, невыносимо, мучительно, особенно тогда, когда взяв руки Влада в свои, направляет их к своему телу. Кожа его — золотистый, сверкающий изнутри лёд. Дэнни любим солнцем, его лучи надолго оставляют на нём своё тепло, загар ложится легко и ровно, не обжигая и не осыпаясь рваной плёнкой сожжённой кожи. Он не Влад, которого мажь не мажь целой кучей дорогих защитных средств и отмеряй время солнечных ванн по секундомеру, — всё равно обгорит чуть ли не до волдырей из-за северной крови. Мастерс — старый змей, ему, чтобы окрас поменять, нужно сменить кожу не раз и не два, до потери сознания лежа под солнцем. Зато после он щеголяет шикарным, воистину драгоценным бронзовым оттенком кожи, что вместе со светлыми волосами и яркими глазами смотрится изумительно. Правда, недолго, потому что сходил такой загар с мужчины буквально за месяц. В этом был весь Влад — множество усилий ради нескольких секунд ненужной и болезненной победы. А Дэн всё не отпускает, направляет, словно это Влад сам к нему прикасается, сам ведёт по бокам вверх, до груди, задевая отведённым в стороны большими пальцами аккуратные соски, вызывая дрожь у них обоих. Сам рисует ключицы широкими мазками ладоней по самые плечи, обхватывая их. Сам ведёт по горлу, чуть сжимая, вытягивая его гитарным грифом, металлическим станом певучего саксофона, страховочным тросом, что нужно оборвать, чтобы наконец-то закончить кошмар. Сам кладёт одну ладонь на затылок, другую — на седьмой шейный позвонок, поглаживая загривок, притягивая Дэна ближе. Сам целует его, а не просто инстинктивно размыкает губы, чтобы часть мертвенно-стылого дыхания оказалась внутри него, охлаждая. Дэн отстраняется от его губ, мягко, даже кротко, кладёт свои ладони на его грудь, сам ложась на них всем своим искусственным весом. Это немного неудобно и жутко неловко, такая поза уместна в вертикальном положении, и Дэн улыбается, снова его целуя, нет, просто прикасаясь к губам. «- И буду помнить, даже когда ты забудешь…» Золото охватывает всё вокруг, давит тяжестью надетой на мальчишескую руку Перчатки на грудину. Влад крупно вздрагивает, мгновенно становясь ещё тише. Это… не его воспоминание, точно не его. Но при этом, он откуда-то точно знает, что именно так всё и было. Дэн кивает, соглашаясь с ним, снова улыбается, но уголки губ тут же стекают вниз, а брови сводятся вместе. Сходство с Дэнни становится болезненно точным, потому что Влад ни разу не видел, как гибрид пытается сдержать свою злость. Дэн вообще не злился, всегда находясь в противоестественно благодушном настрое. Призрак приподнимается, садясь на его бёдрах, хватает одной рукой за ворот рубашки, приподнимая над кроватью, вынуждая позвонки перетечь в дугу на грани слома, встряхивает, заставляя шелковые пряди рассыпаться пепельно-белыми тонкими перьями, торчащими между пальцев руки, обхватившей затылок, пригибая его к себе, замирает, всего на секунду, любуясь и взяв разгон, сталкивает их губы воедино. От крови из разбитых у обоих губ во рту солоно и вязко от пепельного послевкусия на нёбе. Это больно — не от ранения как такового, а из-за злобы и бессилия, сопровождающих этот поцелуй так же преданно, как дым — пламя. «— Ненавижу тебя.» Но крови нет, и боль, случившаяся, но не сегодня, рассеивается по телу с очередным ударом сердца лавовым потоком. А понимание вспыхивает в голове лампочкой аварийного освещения: суетно и ярко, больше мешая и путая, чем помогая. Он повторяет. Дэн повторяет все те поцелуи, что были/не были у них с Дэнни. И от этого Владу становится тоскливо. Не страшно — он почему-то не боится Дэна, вообще, хоть и знает, насколько тот могущественен. Наверное, Влад уже устал бояться, и так всю жизнь прожив трусом. Но вот тоска… она хуже страха. От страха можно умереть, а тоска этого сделать не позволит, оплетёт так же плотно и крепко со всех сторон собой, как сейчас обнимает Дэн, застит глаза серой бескрайней поволокой отчаяния, пустит корни в кости, врастёт шипами в плоть, ветви протянув под кожей к самому сердцу. И когда по жилам вместо крови потечёт вязкий древесный сок, расцветёт нежно розовеющим ядовитым бутоном анчара. Влад просто знает, чем всё закончится. Только вот концом это не будет. Дэн повторяет всё, что было у них с Дэнни, потому что считает это началом для них. Не извращённой местью, не достижением цели, а именно началом их отношений, их общей судьбы. И если всё начнётся так, то что дальше-то будет?! Влад всхлипывает, когда видит, как ещё одна пара рук Дэна проникают к нему под кожу, изнутри заполняя кисти и пальцы. Он не учил этому, но умел сам — частичная одержимость очень энергозатратна, особенно такая, с полным сохранением чувствительности у одержимого без потери понимания происходящего. Если раньше можно было убеждать себя, что это не он касается тела Дэна, не его руки, не его воля, то сейчас об этом точно можно будет забыть. Собственные, более длинные и светлые ладони скользят по юношеским плечам выше, пока руки не оказываются выведены вверх, за голову, и оба запястья Дэна перехвачены одной кистью Влада, и тело на нём вытягивается, напрягая мышцы пресса красивой волнистой линией. Шрамы на руках выступают единой белёсой сетью, неровной и путанной, завораживающей Дэна. Влад — главная икона его культа несовершенства человеческой природы, растоптанный нарцисс, вопреки всему раскрывший корону лепестков, изъян, своей исключительностью возведённый в ранг безупречности, он единственный, кому Дэн позволит быть таким, какой он есть на самом деле, потому что всё остальное, и в этом, и в призрачном мире, он переделает под себя. Влад даже глаза закрыть не может, не имеет возможности отвести в сторону взгляд от того, как его свободная рука гладит льнущего Дэна по кромке челюсти, подтягивая лаской к себе. Не может не целовать его, страстно, на грани укуса, вытягивая прохладу, чтобы окончательно не сойти с ума. «Поцелуй так, словно ты любишь его…» Дэн смотрит на него синими-синими-синими глазами Дэниела, улыбается его ртом, неловко дергает плечами в его жесте, смущаясь. Только губы у него холоднее льда, только кожа у него — слишком гладкая, чтобы принадлежать живому, только черные волосы колышутся на ветру, не существующем в этом измерении. Сейчас, когда он так хорошо притворяется человеком, как никогда ясно видно, насколько он призрак. Поцеловав уголок губ мужчины, Дэн отпускает над ним контроль, и руки Влада попросту безвольно падают на постель, лишенные всяких сил. Влад себя не то что человеком — просто живым не чувствует, температура достигла той отметки, когда все ощущения и мысли снисходят к простейшим сигналам, принимаемым мозгом в автономном режиме. Возбуждение — давлением в несколько атмосфер выше рекомендованных и безопасных норм, натужная, нарастающая от него боль — настойчивым писком системы стравливания газов. Идущие ходуном рёбра — безжалостными поршнями, продолжающими бесконечный цикл его мучений. Сердце — надломанным часовым механизмом, превращающим секунды в вечность. Дэн приподнимается, ведёт свои ладони по его бокам, по животу, вниз, поддевает резинку пижамных штанов с хулиганской улыбкой. Он садится между ног Влада, раздвигая их, вопреки его сопротивлению, шире, подхватывает его под бёдра, приподнимая и стаскивая штаны с таза вниз, мимолётно облизываясь раздвоенным языком. Влада хочется нежить, окружить его заботой и защитой, как розу под колпаком. Посадить на тонкую титановую цепь с золотым ошейником, изнутри обитым мягкой тканью — чтобы не натереть тонкую светлую кожу. Это наверняка влияние Плазмиуса, тот был бы доволен такой идеей… Если бы только она не касалась его собственной человеческой половины. Хотя, кто знает, кто знает — Влад всегда был противоречив до одури. И полон сюрпризов, вроде того, что предстал взгляду Дэна. Мда… Оказывается, спортивные шорты вместо плавок были не данью хорошего вкуса, а необходимостью сохранения приличий. От одного взгляда на тяжёлую, темно-розовую головку, Дэну хотелось сглотнуть слюну. Влад, кое-как поймав его взгляд, снова вздрогнул всем телом, сжимая простынь пальцами в горсть и с надеждой вспоминая, как как-то в пылу боя Дэнни обещал его кастрировать, чтобы не лез к его матери. Ненависть и вражда, такие понятные, такие знакомые, привычные, опостылевшие даже, сейчас стали дорогими и желанными. Он, всю свою жизнь мечтавший о любви, получающий её сейчас, приходил в ужас от её силы, от того, как она меняла. Она уничтожила стольких дорогих ему людей, что Влад боялся, что сейчас Дэн убивает в себе последние капли того, что осталось от Дэнни. Дэн поднял взгляд вверх, мимолётно нахмурился, увидев морщинку над переносицей мужчины, вытянул руку вперёд, провел кончиками пальцев по коже, пытаясь её разгладить, но та только стала выше. Юноша замер, наткнувшись на взгляд Влада — даже за сплошной чернотой расширенных зрачков было видно, как посветлела полночная лазурь, выленяла, став сизой, как обратная сторона зеркальной кромки. На секунду, всего на секунду, Дэн ощутил внутри мертвенный холод. Не так. Он хотел, чтобы всё это было не так. Чтобы Влад сам тянулся к нему за прикосновениям, чтобы смотрел, чтобы нес восхитительную ласковую чушь, как у него бывало при волнении. Чтобы они оба чувствовали себя живыми, любимыми. Он делал это всё не для того, чтобы Влад умирал от каждого его прикосновения. Фантомные мышцы лица сковало от озлобленности, но Дэн тут же исправил оскал на мягкую улыбку. Спустился ниже, погладил Влада по внутренней стороне бедра, поцеловал точеное колено, перешёл на голень, коснулся губами свода стопы и перевел взгляд снова на его лицо. — Не надейся, Владимир. Я буду так же беспощаден, как ты был заботлив со мной. Если у меня не получилось вызвать твою любовь, то ты будешь ненавидеть меня ещё сильнее, чем когда мы были врагами. Дэн подтянулся на руках, обхватывая бёдра Влада и касаясь губами головки его члена, парой секунд спустя плотно обхватывая ствол губами, пропуская его в горло. Ещё один плюс его нового существования в том, что у призраков отсутствует рвотный рефлекс. Начисто. Может быть, это из-за того, что Дэн так долго этого ждал, но Влад на вкус кажется ему сладким, точнее, со сладким послевкусием после первой ноты горьковатой чистоты и основной — пряной соли. У него густое, выдержанное, как старое вино, семя, каплю которого он успевает поймать на язык перед тем, как взять глубже. Невероятно гладкая, как лепесток нарцисса, и горячая кожа с упрямо взутыми венками. Чопорно-чистоплотно подстриженные белоснежные волоски у основания, сами по себе мягкие, но покалывающие губы ещё острыми срезанными кончиками. Влад, в последние минуты мечтавший о ненависти, пожалел, едва услышав признание в ней. Потому что вспомнил, о том, что Дэнни, что он сам, а значит — наверняка и Дэн, ненавидеть попросту не умеют. Для них ненависть — испытывать симпатию отличного от общепринятого социумом вида. Джека он ненавидел, а ведь тот считал его другом, и частично из-за этого Влад его и ненавидел — не умел дружить, не успел научиться в полной мере. Джек Мастерс был для него ближайшим аналогом друга, из тех, кого убить Влад желал не слишком часто, использовать — и того реже, и точно не собирался соблазнять. Для Дэна же, судя по всему, ненависть — та же любовь, разве что прав на тех, кого любишь, сам себе даёшь больше. Вроде того, что чаще позволяешь быть себе мудаком и причинять боль. Влад почти чувствует полосы от ногтей на лице, которые обязательно выцарапал бы, имей силы поднять руки. Ему невообразимо стыдно от получаемого удовольствия, хоть он и осознаёт его неестественную, химическую природу. Влад дышит прерывисто, рывками изгоняя из себя беззвучным смехом охватывающую его истерику, как система частями выпускает из себя предупреждение о заражении вирусом. Ошибка, ошибка, это всё ещё очередная его ошибка… Дэн выпускает член из горла, довольно жмурясь, по-кошачьи долго лижет напоследок ребристую уздечку, довольно сверкая алыми точками в глубине расширенных зрачков. Уголок губ еле заметно дергаётся, замечая, как тихо-тихо, но так заметно в полумраке, светится его слюна на члене из-за примеси эктоплазмы. Плохо, он начинает терять контроль, а вместе с ним — и человеческий облик, но… разве сейчас это так уж и плохо? Он улыбается, довольно и сыто, ощущая, как сводит от жажды нутро. Мало, мало, ему всё ещё мало Влада. Нужно больше, нужно ближе, он хочет ощутить его настолько полно, насколько это возможно. Дэн поднимается на колени, наклоняется над Владом, ведёт костяшками по его щеке, выдыхает, рисуя морозным выдохом на коже инеистые узоры. На кончиках длинных ресниц Влада появляются мелкие, не белые даже, а голубоватые, снежинки, а во взгляде — осмысленность. Слабая, инстинктивная, безмерно его красящая. Дэн тихонько смеётся, даже не веря тому, как его воодушевляет даже такая реакция Влада. Особенно когда его глаза становятся ещё шире, когда до Влада доходит, что будет дальше, а Дэн не глядя обхватывает его член двумя пальцами, направляя его в себя. Сохранять материальность становится всё сложнее, всё сложнее сохранять баланс так, чтобы больно не было ни одному из них, но удовольствие ощущалось в полной мере. Мышцы поддаются туже, туже, чем он ожидал, но вскоре сфинктер пропускает член, и Дэн стонет, едва сдерживаясь от того, чтобы растечься туманом. Он долго сдерживался, возможно, слишком долго, и собственное удовольствие оказывается невероятно сильным. Так, что сводит кончики пальцев и кажется, что вот-вот взлетишь, причем, буквально — даже ткань начинает под ним выпрямляться из-за недостатка веса, и Дэн шипит, насаживаясь сильнее, до упора, одновременно возвращая человеческий облик. Для каждого это имеет больше смысла, чем видит другой со стороны, эти простые, перешедшие в автономные, движения, толчки и вздохи, стоны и хрипы, когда очередной импульс прошибает всё твое существование маленькой смертью от удовольствия. Дэн чувствует себя богом, целым, завершенным, полностью единым с Владом. Влад… Влад жалеет, что не является той мразью, которой его считали многие, и всё ещё что-то чувствует. Дэн смеётся, ощущая, как внутри него становится влажно. Собственное семя он излил уже несколько секунд назад, и оно мягко мерцает на влажной коже живота Влада, отдавая изумрудно-зелёным. Призрак приподнимается на подрагивающих от нагрузки бедрах, немного, не давая члену выскользнуть из себя, довольно облизывает губы, ощущая, как отвердеет от этого движения ствол. Найденный им афродизиак действует мягче обычных, но тоже долго, Дэн не собирался ограничиваться одним разом. Влад через силу поднимает веки, смотря на него с мольбой, и Дэну это тоже нравится, хотя эту молитву он ни за что не исполнит. Влад принадлежит ему, и всегда будет принадлежать. И даже смерть, которую он так жаждет, их не разлучит. Хотя бы потому, что она их и соединила. * Бузина — ты становишься всё холоднее. Пион желтый — хвастовство, жёлтый — символ отвращения, ненависти. Гортензия — бессердечие холодность и эгоизм. Автор напоминает о том, что изнасилование — это преступление, наказуемое законом, а отнюдь не извращённая форма проявления любви, даже если так кому-то кажется и в какой бы форме не совершалось. Изнасилование — очень тяжелый, и с физиологической, и с психологической точки процесс для жертвы (а иногда — и для насильника), имеющий множество не менее болезненных и разрушительных последствий. Отсутствие желания к интимной близости — это нормальное состояние для любого человека, и воспринимать его тоже нужно нормально, вне зависимости от условий и близости отношений. Нет — значит нет, и даже если оно не сказано вслух ясно и чётко, то лучше отказаться от своих намерений, как бы сильно того не хотелось. Оно того не стоит, а последствия могут оказаться катастрофическими. Как бы не были нежны ваши прикосновения, они всё равно могут уничтожить чужую душу. Эта глава далась мне особенно тяжело, и я до сих пор не уверена, получилось ли у меня в полной мере передать то, что я хотела. Но на данный момент это — единственный доступный мне вариант, и я очень надеюсь, что мой труд хотя бы немного опишет вам ту связь, что возникла между ними двумя, что уже была, но укрепилась, перейдя на новый уровень, как и Дэнни стал Дэном. Да, я считаю, что Дэн стал собой только сейчас, и именно то, что он сделал с Владом, стало первым шагом к тому, что сделала его «Абсолютным врагом». Кто хочет увидеть полюбившийся Дэну облик, вот ссылка — https://ibb.co/dQ7tkgh. Автор признаёт, что рисовать не умеет, но упорно пытается, однако это переделка очень классного арта, перед автором которого мне стыдно, потому что я забыла, чей он.