Зверь во мне

В воздухе словно витает удушающая пыльца, что продирает грудную клетку насквозь. В одно мгновение Август даже видит ее, ясно освещенную огненными языками магического костра. Она словно блестки мелко нарезанного серпантина, что так и норовят попасть в глаза и рот, проникнуть внутрь и облепить собой все горло. Ведьмаку приходится очень постараться, чтобы погасить в зачатке свой кашель из-за этого противного чувства, что навязчивой идеей врезается в разум, своими корнями умело впиваясь напрямую в грудную клетку. Иначе как этим, Август не может объяснить это противное ощущение, что возникает прямо в легких, но юноша вовремя берет себя в руки и не дает своему желанию прервать магический некроманский акт. Он точно не может сказать, насколько его "кх-кх" в кулак может помешать планам Ироллана, вот только настолько ставить под сомнение все те приготовления, что были совершены прежде ради воскрешения вампира, Август не имеет права. Слова Ироллана звучат не как песнь или заклятие. Они вовсе не похожи ни на один знакомый прежде Августом язык, и ведьмаку не удается даже отдельные буквы или звуки выцепить из той речи, что сплошным неясным потоком льется изо рта некроманта. В какой-то момент заклинание смерти и жизни прорывается сквозь величину звуков, становясь осязаемой величиной, что вплетается в воздух, следом за еле уловимой пыльцой таинства. Слова приобретают вес, объем, запах, вкус... И вкус у речи некроманта горький, отдающий чем-то металлическим, ложащимся толстым слоем под язык, мешающим произнести и звук, не дающим сделать большой вздох, будто перекрывающий дыхание. Кислорода становится критически мало, чтобы оставаться во вменяемом состоянии, поэтому последние минуты Август отчаянно пытается ухватиться за остатки сознания и не вглядываться в темноту леса, где в тенях, куда не проникает свет костра, будто поселилось само Зло. Вот только ведьмак то и дело видит, как мигающие мистическим внутренним огнем глаза проникают в душу, заставляя само сердце леденеть от сковывающего ужаса... Где-то на задворках Август видит перед собой лицо Данага - вампир выглядит так, словно бы находится в какой-то иной вселенной, и отсутствующий взгляд у этого мага на секунду помогает ведьмаку вынырнуть из собственных страхов. Но ровно на мгновение, так как он почти тут же направляет собственный взор на находящегося в центре этого действа труп младшего брата Данага. Ладони ведьмака начинают дергаться, и он не может совладать с воспоминанием о том, как этими руками пришивал голову вампира к телу всего с десяток минут назад. И, хотя крови на его бледной коже нет, Августу явственно кажется, что под ногтями осталось немного... Даже усилием воли у белокурого юноши не выходит взять себя в руки и отогнать эту навязчивую мысль, и его ладони нервно дергаются, пока он не обхватывает ими свои плечи, ежась от мерзлоты. "Откуда здесь такой холод? Могильный... - мелькает в голове, когда Август замечает, что изо рта выходит пар. - Конечно, сейчас ночь, но я сижу меньше чем в полуметре от огромного костра!". Вот только, прежде чем он находит логическое объяснение этому, перед взглядом юного ведьмака все меркнет, так как он чувствует, что удушение достигает своего пика и грудь будто сковывает чья-то невидимая кисть. Август заваливается набок, а затем на спину, стеклянными глазами устремив взор на пустое черное небо, где нет ни одной звезды, словно Божественное просветление смахнуло их с небосклона. Он теряет из виду тот самый момент, когда слова некроманта не просто обретают оболочку, но и силу, концентрируясь вокруг мертвого тела еле видимой, но вполне различимой, полоской серебристого сияния. Ни мертвый, ни живой Арман распахивает веки, и алый взор вампира наливается жаждой крови.