Король Лир

Как понял Лир, он провел без сознания почти четыре дня — как раз столько, сколько пребывал в теле дора Бьюрефельта. Поскольку все это время его прикованное к кровати тело пролежало безмолвным бревном, Лир окончательно убедился в том, что взаимного обмена душами не происходит. Пресветлый дор в мире Лира так и не появился. Врач сетовал на то, что его вызвали к телу парализованного так поздно — сиделка перетрухнула и не сразу решилась. Женщина принялась плакать и причитать, и на нее махнули рукой. Судиться с ней, как предлагал медик, Лир в любом случае не собирался. Когда все бумаги были оформлены, Лира погрузили на носилки и перетащили в скорую, чтобы отправить в больницу — за четыре дня без воды и еды он здорово ослабел, и прогнозы на будущее были совсем не радужными. Еще один врач, который осмотрел его уже в палате, честно сказал Лиру, что длительный голодный обморок снизил его шансы пожить подольше до минимума. Организм, и так попавший в кризисную ситуацию из-за паралича, последствия этой безводной голодовки, вне всякого сомнения, преодолеть полностью не сможет. Как следствие, жить ему осталось месяц, может, два. Лир слушал и думал о своем. Что произойдет с ним, если он умрет в своем реальном мире? Сможет ли он обрести новое пристанище в теле дора Бьюрефельта? Или для него все будет кончено решительно и бесповоротно? Он этого не знал, а рассчитывать на лучшее не привык. А это значило только одно: ему нужно было вернуться в мир пресветлого дора как можно скорее. Для того, чтобы сдержать данное себе же обещание. Для того, чтобы отомстить. Дор Бариссиан был мертв, но оставался Танос и два палача-садиста. Лир считал для себя делом чести уничтожить их. Просто чтобы сделать светлее жизнь юного Актеона Бариссиана и той рыжеволосой девушки-служанки, что помогла Лиру. Однако реализовать этот план оказалось совсем не просто. Лир рассчитывал, что в первую же ночь, заснув, сможет попасть в комнату в доме Оки, но ударная доза лекарств, среди которых, как понял Лир, было и снотворное, погрузила его в тупой и бесформенный, как растоптанный валенок, сон. В эту ночь ему так ничего и не приснилось. Утром он потребовал, чтобы снотворное ему колоть перестали. Врач обещал, но, похоже, обманул, потому что и в этот раз Лир спал как убитый и снов не видел. Время поджимало, и Лир стал нервничать. Единственный выход из положения, который ему виделся, был прост — отказаться от госпитализации и вернуться домой. Вызванный тренер с изумлением в голосе, явно подозревая, что его некогда лучший спортсмен двинулся умом, доказывал Лиру, что это невозможно. Кто за ним будет ухаживать в пустой квартире? Сиделку-то он уволил. И тогда Лир категорически потребовал вернуть ее назад… Ближе к вечеру он, измотанный перемещением так, словно несли не его, а он сам тащил на горбу своих носильщиков вместе с носилками, вновь оказался в своей малогабаритке. Сиделка — тихая и смущенная — тоже уже была здесь. Лир вздохнул с облегчением. Впереди была ночь, которую он планировал провести не в прикованном к высокой медицинской кровати теле, а там, где спал беспробудным сном, наверняка напугав Оки и его домочадцев, пресветлый дор Бьюрефельт. А потому, едва сон окутал Лира, он тут же начал… тянуть себя. Иначе это назвать было просто нельзя. Словно ездовая собака, он изо всех сил тащил вперед тяжелые сани своих видений. Уставал, останавливался, чтобы передохнуть, и снова тянул. Было ощущение, что пока он спал наркотическим сном, его душа забыла проторенную некогда тропинку. Или сама дорога в другой мир начала зарастать небытием. Но Лир упирался, продирался и наконец вывалился куда-то, как шарик спорт-лото в решетчатый коридорчик приемника. Играет и выигрывает… Выигрывает ли? Лир осмотрелся. Комната была ему знакома — его спальня в замке дора Торефельта. На кровати с закрытыми глазами лежал он сам — вернее дор Бьюрефельт. А рядом на высоком табурете, скрутив ступни вокруг ножек, раскачиваясь, подвывая тихонько и утирая слезы, сидел Эри. Лир улыбнулся и уже привычным усилием нырнул в тело пресветлого дора. Все затекло. Это Лир почувствовал сразу. Зато как приятно было потянуться, а потом быстрым движением сгрести в охапку перепугавшегося мальчишку. — Что, укатал старого человека, как Сивку крутые горки? А, маленький развратник? Эри тихо взвизгнул и прижался к груди пресветлого дора, как щенок тыкаясь мордочкой, куда приходилось. — Благородный дор Торефельт чуть не убил меня. Ей-богу, чуть не убил. Я уж думал — все. А вы… шутите… Эри заплакал в голос, и Лир прижал его к себе покрепче. — Будет мне наука — как брать себе в постель таких шустрых, как ты. Эри всхлипнул и вдруг улыбнулся. — Не прибедняйтесь, пресветлый дор. Сами так заездили меня, что я на следующий день ходить не мог. И до сих пор бы вставать отказывался, не притащи меня дор Торефельт сюда за ухо. Лир рассмеялся и ухватил ойкнувшего Эри за правое полупопье. Впрочем, секса не хотелось. Хотелось жрать. И желательно побольше. Лир встал, привел себя в порядок и оделся при помощи мальчика, который так и остался при нем. Все это время Эри трещал, как сорока, со скоростью хорошего радиста выбивая, словно азбукой Морзе, последние новости. Лир слушал и мрачнел. Когда стало ясно, что пресветлого дора Бьюрефельта не удается разбудить, Оки — этот барон Пампа местного разлива — решил действовать сам. Промедление действительно было смерти подобно. В Соловьиной долине могли уже оплакать дора Бариссиана и с новыми силами взяться завершать начатые им дела. Эти соображения мужа пересказала Лиру уже дора Хильда, составившая ему компанию за трапезой. Девочки на этот раз отсутствовали. Джонаса тоже не было видно, и Лир подумал: а имеет ли право младший супруг садиться за один стол с женой старшего? Вроде бы в местном «Домострое» такого ограничения не было, но всякое было возможно. У Лира вообще не укладывалось в голове, как может не ссорясь жить под одной крышей семья такого состава… Лир постучал пальцами по столу. Получалось… некрасиво. Он сидел здесь — на шее у семьи дора Торефельта — в то время, как сам Оки во главе спешно собранной армии скакал освобождать от захватчиков родовое гнездо Бьюрефельтов. Подумав немного и основательно подкормившись, Лир попросил найти для себя подходящую амуницию и годное для войны оружие. А после велел оседлать коня и затребовал кого-нибудь в проводники. Дора Хильда кивнула и удалилась, пообещав раздать нужные указания. Когда Лир спустился вниз — уже полностью экипированный и достойно вооруженный — его ждали двое: Эри, одетый как и положено слуге благородного дора, и еще один молодой, довольно высокий человек, облаченный в куда более дорогую одежду и крепкий кожаный доспех. Лир не сразу признал в нем Джонаса. Без своего платья он выглядел… мужчиной. Меч на боку смотрелся совсем не лишним, решимость во взгляде подтверждала это. Лир затряс головой: — Джонас, я тебя не возьму. Раз Оки оставил тебя дома — так тому и быть. Младший муж благородного дора Торефельта только непримиримо вскинул подбородок. — Тогда я поеду один. Меня изнасилуют и убьют, и это будет на вашей совести. Лир закатил глаза. Джонас говорил в точности так, как девицы в бульварных романах, которые обожала читать его сиделка. Однако, как ни странно, способ оказался действенным. Отказать Лир не смог. — Оки тебе косу выдерет, а мне кишки на локоть намотает, — мрачно возвестил он, смиряясь, и вскочил в седло. Джонас тоже легко занял место на спине своего сарима и улыбнулся: — Я найду способ усмирить его гнев. Лир отвернулся, на мгновение представив себе виденную ранее картину — Джонас, стоящий на коленях над мужем с оттопыренной ладной задницей и аккуратными яичками между расставленных ног, которые сладко поджимались при каждом движении пальца Оки в анусе младшего. Попавшийся на глаза Эри, который, устраиваясь в седле, прищемил себе палец и теперь зализывал ранку, накала страстей внутри Лира не уменьшил. Плюнув в сердцах, он дал своему коню шенкеля, сразу пуская его в галоп. Джонас и Эри не отставали, держась чуть позади, и вскоре замок благородного дора Торефельта скрылся за поворотом дороги.

***

Оки и его довольно крупный по численности отряд Лир с Джонасом и Эри нагнали только на следующий день, уже на подступах к родовому гнезду Бьюрефельтов. Оки, увидев Джонаса, предсказуемо взъярился, обрушив громы и молнии сначала на истинного виновника этой встречи, а после и на Лира, которому высказал много чего. Особенно после того, как тот посмел протестовать и указал благородному дору Торефельту на вещи, на его взгляд, очевидные. На то, что Джонас — мужчина, а значит, тоже… Тут Оки его перебил, отрезав: — Он младший муж. Младшие не имеют права держать в руках оружие. Меч в руках младшего — оскорбление для старшего. — Почему? — спросил Лир. Оки призадумался, опять зашебуршав всей пятерней в затылке. — Традиция, — наконец пояснил он туманно и отвернулся. — Сам понимаешь, что это — чушь, — Лир пожал плечами. — И придумал ее какой-то трус, который боялся, что младший ему задницу надерет. Если и у меня когда-нибудь заведется муж, я его в платье ходить не стану заставлять. Оки взглянул скептически. Перед глазами Лира уже в который раз мелькнула задница Джонаса, которая оказалась изумительно доступна именно благодаря его одежде. — Ну или пусть только дома в нем… — сдался он и почувствовал, что кончики ушей неконтролируемо запылали жаром. Тем не менее, Оки меч у Джонаса отобрал, оставив ему кинжал. А после вручил лук со стрелами. По тому, как младший обращался с ним, Лир пришел к выводу, что и это оружие Джонасу хорошо знакомо. И когда успел, если к младшим здесь такое отношение? Или Оки был строг только на словах и перед другими дорами, а дома… Ладно. Гадать об этом было глупо, и Лир перестал, переключившись на дела насущные. Прошлую ночь он провел в седле, желая догнать Оки как можно скорее. Но теперь близилась следующая. Не спать совсем было невозможно, однако перспектива заснуть и вновь застрять в парализованном теле Станислава Лира где-то там в иных вселенных его совершенно не прельщала. С другой стороны, совсем не появляться в своем реальном мире — значило ускорять собственную смерть. А потому, когда отряд Оки остановился на ночевку в паре часов пути от осажденного замка пресветлого дора Бьюрефельта, Лир вошел в отведенную ему палатку с известным страхом. Эри, свернувшийся клубочком поверх расстеленных одеял, уже спал. И Лир будить его не стал — настроение было не то. Он устроился рядом, прикрыл обоих еще одним, специально оставленным для этого пледом, сомкнул глаза и вскоре провалился. А дальше повторилось то, что Лир уже раз испытал. Он, как паровоз через снежные заносы, с усилием торил себе путь в свое родное тело. Стискивая зубы и упираясь изо всех сил. И был награжден тем, что открыл глаза у себя в малогабаритке. Потом был завтрак, врач, который в очередной раз осмотрел Лира и вкатил ему несколько шприцев с лекарствами, категорически заверив излишне нервного пациента, что снотворного среди них нет. Лир обсудил с ним перспективу постановки ему капельниц, которые могли бы через вену дополнительно подкармливать его неподвижное тело. Врач подобного развития событий не исключил, и Лир немного успокоился. Этот вариант мог бы стать хорошим решением проблемы, если бы Лиру пришлось задержаться в теле дора Бьюрефельта дольше. Днем он поспал, снова плотно поел, нервируя сиделку задумчивым и сосредоточенным взглядом, короче говоря, подготовился как мог, а вечером понял, что заснуть… просто не сможет. Во-первых, выспался, во-вторых, перенервничал. Он плавал в омуте чуткой, вздрагивавшей от каждого звука или движения воздуха дремы, но полного погружения так и не получалось. А потом что-то словно потянуло его вниз, в глубину. Лир и охнуть не успел, как оказался в уже знакомом ему месте — в смрадном подвале замка дора Бариссиана. Он был пуст, и Лир поначалу даже удивился — с чего его занесло сюда. Но в следующий момент тяжелая, окованная железом дверь распахнулась, и двое палачей втащили в нее безвольно обвисшее тело Актеона Бариссиана — изломанные трагичные линии, все тот же неизменный кожаный колпачок на голове, словно у пойманной птицы. Палачи опустили несчастного прямо на пол — за неимением иных поверхностей — и остановились над ним в явной задумчивости. — Танос велел его приковать, — с сомнением в голосе проговорил тот, кого Лир помнил как Пита. — Танос говорит много разной ерунды, — возразил второй — Мирт. — Сколько дней мальчишка уже отказывается есть? — Три. — Зараза. — Угу… Лир ужаснулся и попробовал прикоснуться собственным сознанием к душе юного дора. Ему послышался теплый отклик, робкое ответное прикосновение, полное боли и надежды. Он с усилием подтянул себя еще ближе и даже, кажется, начал понимать обрывки мыслей и эмоций, но в этот самый момент дверь вновь распахнулась, и в темницу вошел тот самый бородатый колдун. Лир шарахнулся, забиваясь в щель, как какой-нибудь таракан. Ему не хотелось быть обнаруженным раньше времени. Желание узнать дальнейшую судьбу мальчика было острым до боли. Колдун кивнул палачам: — Свободны. Понадобитесь — позову. Те переглянулись и нехотя вышли. Бородач склонился над телом Актеона и простер над ним руки. — Ишь чего удумал, — бормотал отвратительный Лиру мозгляк, делая знакомые пассы, — голодовку объявил. Так я тебе и дал умереть… Твой брат–идиот мне не нужен. А вот ты… Ты пригодишься. То, что колдун лечил и напитывал энергией тело Актеона, Лир понял сразу. Но какие цели он при этом преследовал? Мальчик застонал и вдруг сел, подтянув к себе колени и зябко обхватив их руками. — Зачем вам все это? «Правильный вопрос», — подумал в своем углу Лир, которого интересовало то же самое. — Со временем поймешь. И прекращай ломаться. Я все равно не позволю умереть тебе от голода, понял? Актеон обреченно кивнул. — Молодец. А теперь будь послушным. Лира замутило, когда колдун шагнул к мальчику, разводя полы своей мантии и извлекая из штанов вялый член. «Еще и этот», — с ненавистью подумал он и перекинул на своих бухгалтерских счетах, на которых вел подсчет целей для поражения, еще одну косточку. Он ждал, что сломленный постоянными издевательствами мальчик покорно откроет рот, и ошибся. Актеон проявил неожиданную твердость. Он отбивался, уворачивался от колдуна, пятился, отталкиваясь ногами, пока не прижался голой спиной к каменной кладке, а потом, когда бородач все-таки ухватил его за подбородок узловатыми пальцами, пригрозил, что пустит в ход зубы. И что-то в его голосе было такое, что мерзкий маг отступил. — Ладно. Еще посмотрим, что ты запоешь дальше, паршивец. Разъяренный колдун, так и не заметив в своем состоянии Лира, удалился, а мальчик сел прямее, вновь обхватил колени руками, сжимаясь в комок, и заплакал… Сердце Лира разрывалось от боли. Он вновь потянулся к Актеону — Тэю, как он стал его про себя называть, потому как взрослое и гордое имя Актеон совсем ему не подходило. Мальчик вдруг поднял слепую из-за кожаного колпака голову и повернул ее навстречу Лиру. Губы его не дрожали, как могли бы с учетом недавних рыданий, а были сжаты в твердую линию. Лир подумал, что они красивы и, вновь потянувшись, прикоснулся к ним. Тэй вздрогнул, но не отстранился. — Не убивай себя, — как мог громко подумал Лир. — Потерпи еще немного. Я скоро. Я помогу, — и увидел, как бледные губы мальчика поползли в стороны в робкой улыбке. А потом Тэй поднял руку и потянул с головы колпак…