Король Лир

Обморок выбросил Лира в его родной мир, словно водолазный буек на поверхность — в секунду. Здесь мало что изменилось. Было тихо, сильно пахло лекарствами, на кухне сиделка разговаривала по телефону. — Нет. Нет. В себя так и не приходил. «Про меня с кем-то треплет», — подумал Лир. Чувствовал он себя отвратительно. Перед глазами все плыло, во рту был мерзкий металлический привкус, язык словно присох к небу. Лир скосил глаза — от блестящей металлической стойки, на которой висел пакет с каким-то прозрачным раствором, к его неподвижной правой руке тянулся шланг капельницы. «Кормят внутривенно?» Взгляд его зацепился за иглу, которая торчала в нем, а после пополз по самой Лировой конечности. Он рассматривал ее, словно она была чужой, равнодушно отмечая, что кожа стала бледной до прозрачности, а сама рука ссохлась, сделавшись настолько тощей и хрупкой, что походила теперь на куриную лапу. Разве что скрюченных когтей не хватало и пары-тройки перьев. «Красавец», — мрачно подумал Лир и попробовал прокашляться. Телефонный разговор за стенкой тут же прекратился, и сиделка заглянула в комнату. Глаза ее округлились. — Василь Петрович, — загомонила она в трубку, которую все еще удерживала у своего уха. — Василь Петрович! Глаза открыл. Только что. Ага. Ага. Обязательно. Хорошо. Жду. А после началась суета. Приехал врач — тот самый Василь Петрович, с которым говорила сиделка. Лира крутили, ощупывали, кормили, кололи ему какие-то лекарства, бодро улыбались. Но после того, как врач, простившись, наконец-таки ушел, Лир отчетливо понял — вполне возможно в этом теле он очнулся в последний раз. Иного от него никто уже и не ждет. Умирать было страшно. Очень. Однажды Лир вычитал в какой-то книге высказывание мудрого древнего грека (кажется, Эпикура), который размышлял как раз о таком вот страхе. Так вот, он считал, что смерти бояться глупо: пока ты жив — ее нет, когда она придет, тебя уже не будет… Лир попытался понять, чего именно боится он. Боли? Нет. Глупо бояться того, что не можешь почувствовать — парализованное тело уже давно не посылало в мозг никаких тревожных сигналов. Перебитые или порванные нервы в шее сделать это просто не позволяли. Тогда чего? Пожалуй… Пожалуй, неизвестности. В райские кущи он не верил. Как, впрочем, и в адское пламя. Если и есть ад — то он тут, на этой самой медицинской кровати. Тогда что же его ждет впереди? Христиане говорили так: каждому — по вере его. Язычники римляне: каждый достоин того, о чем мечтает. О чем мечтал он, Станислав Лир, во что верил? Он прикрыл глаза, мучительно размышляя, пытаясь на что-то опереться, за что-то зацепиться. Он тянул к себе воспоминания о своей спортивной карьере, но они были зыбкими и утекали, как песок сквозь пальцы. Лица погибших родителей, размывшиеся в его памяти еще в далеком детстве, четче и ближе на пороге его собственной смерти тоже не стали. Точившую душу обиду на несправедливость судьбы он отогнал сам. И что же у него осталось, кроме упрямства и острейшего желания жить несмотря ни на что? Лишь невыполненные клятвы и обещания. Например, те, что он дал рыжеволосой служаночке в замке дора Бариссиана и юному Актеону… Что же до мечтаний… Мечтать особо Лир не умел никогда. Были цели, которых он добивался, и все. За свою недолгую жизнь он так и не сумел понять разницу между синицей в руке и журавлем в небе. Ведь для него это тоже были лишь задачи — просто одну решить было легче, другую сложнее, вот и все. Синица была мельче, но при этом как-то уютнее и понятней, а журавль… Журавль в небе… В небе… Лир распахнул глаза и увидел высоко над собой хищный, совсем не журавлиный силуэт. Дракон взмахнул громадными крыльями, выгнул мощную шею и заревел, мгновенно словно бы окутавшись пламенем и из графично-черного тут же превратившись в огненно-рыжего. Лир ахнул. Дракон повернул огромную рогатую голову, глянул ему, кажется, прямо в душу и разинул зубастую пасть. Лир дернулся, забился, словно пытаясь вырваться, уперся, стиснув зубы, и… вновь куда-то вывалился. Впрочем это «куда-то» было ему слишком хорошо знакомо. Все тот же пропахший пытками и смертью подвал под замком покойного дора Бариссиана. И изломанное нагое тело в плотном кожаном колпаке, скрывавшем голову, словно у пойманной птицы. Над Актеоном стояли двое. Танос и еще какой-то тип, чье лицо показалось Лиру смутно знакомым и вызвало неудержимую ярость где-то там, внутри, где, как подозревал Лир, засела его собственная интуиция, а рядом с ней притаилось неслышной тенью то, что еще осталось в занятом им теле от дора Бьюрефельта. Стало быть, пресветлый дор типа этого знал и сильно недолюбливал. Мерзавец пнул ногой тело Актеона, которое безвольно перекатилось на спину и вновь замерло тряпичной куклой, и Лир тут же проникся к этой твари теми же чувствами, что и Бьюрефельт. Правда, сказать «недолюбливал» применительно к накалу эмоций самого Лира — было бы сильным преуменьшением. — Ты переборщил, — холодно констатировал тип. Танос выругался, и Лир с ужасом увидел, как под Актеоном, прямо под его бедрами начинает медленно расползаться кровавая лужа. Видимо, при таком положении тела крови стало проще вытекать… — А мог бы удачно выдать замуж. Такого хорошо обученного и покорного нижнего многие взяли бы себе с удовольствием. — Например, ты, Минос. — Например, я, — не стал спорить тот. — Но теперь об этом нечего и говорить. Маг, который мог бы подлечить твоего брата, куда-то пропал. А до приезда кого-то другого он точно не дотянет. Минос присел на корточки возле головы Актеона и одним резким движением сдернул с его головы пыточный колпак. Волосы цвета осени плеснули по полу слишком яркой и живой, а потому совершенно неуместной в этом мрачном месте волной. — Красивый, — с сожалением сказал Минос и поднялся, позволяя Лиру наконец-то рассмотреть лицо мальчика. Служаночка… Та самая, которая так помогла ему. Которая жалела и кормила его в самую черную пору. Которая осталась в замке потому, что там были другие — ни в чем не повинные люди. Не такие, как… Проклятье! Юный Актеон — младший дор Бариссиан — чувствовал, что, несмотря ни на что, несет ответственность за людей, которые служили его семье, вот и не пошел никуда, хотя и знал, чем это может для него кончиться. Он, наверно, каждый день ждал дора Бьюрефельта, каждый день надеялся. А Лир… Но как же можно было так ошибиться? Как можно было принять пусть и хрупкого до прозрачности парня за девицу? Коса, дурацкое платье, которое, как теперь понимал Лир, в этом чертовом мире по традиции носили все младшие… И то, что сука Бариссиан трахал его в своей постели, когда Лир… Мальчик застонал, и Лира этот слабый тонкий звук вытянул по оголенным нервам словно плетью. Он зарычал так страшно и яростно, что, похоже, его каким-то удивительным образом услышали. Танос и его мерзопакостный визави вздрогнули и начали озираться. А Лира вдруг подхватила какая-то тряская волна и куда-то поволокла, периодически прикладывая о каменный свод подвала… Кто-то тряс его. Причем тряс так, что голова его моталась из стороны в сторону, каждый раз больно ударяясь о коварно подсунувшийся камешек. Разве можно так обращаться с парализованными? — Бьюр? Бьюр, да очнись ты, наконец! Драконовы боги! Вот ведь беда какая. — Оки, твою мать, ты мне голову так оторвешь! — Лир оттолкнул приятеля и сел. Перед глазами тут же знакомо поплыло, и он задышал открытым ртом, словно усталая собака. Зато Оки, судя по всему, чувствовал себя превосходно. На его лице Лир увидел полное обалдение и плохо сдерживаемый восторг: — Ну слава богу, Бьюр! Проснулся! А то ты вырубился опять, а тут такое творится! Чудо! Чудо, Бьюр! Ты понимаешь, что произошло? Дракон! Наш господин снова дома! А это значит… — Это значит, что нам срочно надо ехать, — отрезал Лир и попытался встать на ноги. Оки вскочил и играючи вздернул его, помогая принять вертикальное положение. — Да! Поехали. В замке нас наверняка уже заждались. Сам господин вернулся в мир, чтобы помочь тебе освободить родной дом! И его всадник тоже… — А мага нашли? — перебил Лир. Если бы этот мозгляк был в норме, его можно было бы по-быстрому доставить к Актеону. Оки, все еще радостно говоривший что-то о драконах и их всадниках, споткнулся на полуслове, пошевелил пальцами, словно вручную перестраивая свой мозг с одних мыслей на другие, потом кивнул утвердительно и осклабился: — Только он теперь на дитя неразумное похож. Впервые такое вижу: мурмулит что-то — вроде как агукает — и слюни пускает. От страха перед господином, что ли, с ума съехал? Его тоже в замок твой оттаранили. А я вот здесь, с тобой вожусь. Давай, шевели булками… Лир затряс головой: — Не могу. Не могу, Оки! Мне нельзя… Мне надо туда, — он махнул рукой куда-то в сторону Соловьиной долины. — Куда — туда? — спросил Оки, косясь на Лира подозрительно. Так, как сам Лир смотрел бы на соседа, который еще вчера был нормальным, а сегодня вдруг в ответ на ежедневное приветствие загавкал или замяукал… Лир сглотнул. Его трясло, и он просто-таки физически чувствовал, как утекают минуты и секунды. — Оки. Оки, черт тебя побери! Ты понимаешь, у меня видения. Ви-де-ни-я. Там, в этом подвале у Бариссиана что-то со мной… произошло. И я теперь вижу. Каждый раз вижу, как сука Танос пытает и мучает своего младшего брата. — Актеона? — маленькие глазки Оки расширились удивленно. — Но за что? Мальчик, я помню, такой славный был. Замуж его удачно выдали за хорошего человека… — Муж умер. Или убили его эти… родственнички Актеона. А теперь… Теперь они развлекаются с ним, — Лира затрясло. — Кто — они? — почти шепотом, склонившись ниже, спросил Оки. — Сначала Бариссиан с Таносом на пару. Потом этот самый маг, которого я… Который теперь в замке сидит и слюни пускает. А теперь еще и какой-то Минос. — Кто?! — Оки аж подпрыгнул. — Кто, твою мать? — Минос… — Вот он где, падла! К хозяевам, стало быть, перебежал. Ух! — благородный дор Торефельт стиснул пудовые кулаки и затряс ими так энергично, что у Лира от этого мельтешения снова закружилась голова. Ничего не понимая, он посмотрел на друга. А тот вдруг перестал вопить, скосился на него и хлопнул себя по лбу. — Ты его что — тоже не помнишь? — Лир отрицательно качнул головой. — Драконовы боги! Это ж он тебя предал, в ловушку заманил, после которой ты к Бариссиану в подвал и попал. Слугу его, когда сам Минос исчез следом за тобой, и пытать не пришлось — сам с радостью эту гниду сдал, даже письма показал. Так что… Оки еще что-то доказывал, но Лир его уже не слушал. Теперь мгновенно охватившая его душу ненависть к этому мерзавцу получила свое объяснение. Дор Бьюрефельт пережил из-за этого типа столько, что даже в разум Лиру сумел вложить свое отношение к предателю. «Ну и прекрасно! — решил Лир. — Значит, одним махом накрою всех». Только как добраться до этого чертова логова? Как не опоздать? Времени-то не осталось совсем — понимание этого холодной тяжестью давило ему на внутренности. И тут перед глазами снова встала картина — огромные мощные крылья, которые легко удерживали в воздухе зверя размером с железнодорожный вагон… Лир оттолкнул от себя руки Оки, который все еще придерживал друга, опасаясь, что тот снова свалится, и бегом припустил в сторону замка. На верхней ступеньке, у широких парадных дверей, ведущих в центральное здание, освободителей встречали. Впереди стояла высокая молодая женщина в доспехах и с мечом на бедре. У ее ног сидел в расслабленной позе крупный мужчина, чем-то неуловимо похожий на самого дора Бьюрефельта — такой же высокий, сильный, черноволосый и темноглазый. А рядом с ним оживленно переступал с ноги на ногу юноша лет двадцати от силы. Его светлые волосы были стянуты в высокий хвост, серые глаза оживленно блестели, а на губах играла улыбка. При одном взгляде на них Лир понял, что эти двое — пара. В чем тут было дело, осталось для него непонятным. Они не обнимались, не пытались как-то прижаться и даже не смотрели друг на друга, но что-то неуловимое и при этом неоспоримо мощное горело и перетекало между черноволосым здоровяком и его юным спутником. Рассматривая их, Лир наткнулся на понимающую улыбку и четкое предупреждение в глазах старшего из мужчин и торопливо отвел взгляд, смущенный тем, что его застукали за столь откровенно любопытным изучением чужих ему людей. Отвел… И тут же напоролся на глубокий испытующий взгляд карих глаз женщины, как-то сразу поняв: вот она, пресветлая дора Фрейя, его законная супруга. Повинуясь внутреннему порыву, Лир вбежал по ступеням и неловко склонил голову в приветствии. — Пресветлая дора… — Муж мой… — откликнулась дора Фрейя, вопросительно приподнимая бровь. Что сказать еще, как спросить то, что в этот момент интересовало его до дрожи в коленках, Лир не знал. Неловкую паузу, которая начала назревать, как прыщ на физиономии у юнца, прервал светловолосый. — Смотри, Кин. Ты видишь это? — Умгу, — лениво пробасил здоровяк. — Ух ты! Он какой-то не такой… — Умгу… Лиру захотелось прижать уши, как нашкодившему псу. Они про него? Это он — не такой? Но как они поняли?.. Фрейя стремительно повернулась к черноволосому. — Кантуниль-Кин-Ха, ты сказал… — Сказал и повторю: терпение, Фрейя, терпение. Она притопнула раздраженно и уже собралась что-то возразить, но тут Лир все-таки решился. Собравшись с духом, он энергично махнул рукой, тем самым прерывая на полувздохе супругу, и изрек — как камень в воду бросил: — Мне нужен дракон. Срочно. Черноволосый смешливо вскинул брови. Юноша рядом с ним глянул на своего спутника вопросительно. Фрейя захлопнула рот так, что Лир отчетливо услышал, как щелкнули зубы. — Бьюр! — опасливо забормотал у него за спиной Оки. — Вы его извините, пресветлые доры, он головой сильно… — Зачем тебе дракон, муж мой? — Фрейя склонила голову набок и внимательно уставилась в лицо Лиру. Лир упрямо набычился: — Мне… надо. Я слово дал и не сдержал пока. А теперь боюсь опоздать. Мальчик… умирает. Они его… почти убили. — Какой мальчик? И кто такие — они? — Фрейя вздернула брови. — Те, кто пытал меня. Самого дора Бариссиана я прикончил. Но остался его старший сын. И… Минос. И они… — Минос? — голос Фрейи стал колючим и злым, и Лир, поежившись, кивнул. — Стало быть, он в Соловьиной долине… Стоило предположить… Что ж… Это понятно. Неясно другое: зачем тебе, пресветлый дор, дракон? И перестань лепетать, как дитя малое, Бьюр. Скажи прямо. Это предложение Лира устраивало полностью. Он выпрямился, вздохнул и наконец-то заговорил свободно: — Чтобы успеть спасти младшего Бариссиана. Актеона. Он помог мне, когда мне удалось бежать. Сильно. А теперь… Теперь они почти убили его, запытали. Из-за меня. Время… Его почти нет, Фрейя. И поэтому я прошу помощи. Молю о ней, — Лир обвел взглядом всех собравшихся, выискивая ответ на свою просьбу. — Оки… То есть, благородный дор Торефельт сказал, что всадник… — Всадник? — переспросил черноволосый здоровяк, поднимаясь и правой рукой упихивая себе за спину своего юного спутника. — Что тебе надо от всадника, пришелец? Лир невольно попятился — такой черной враждебностью вдруг повеяло от этого только что абсолютно мирного и лениво расслабленного человека. И еще это слово — пришелец… — Помощи… — пролепетал Лир. — Чтобы он словечко замолвил перед своим драконом. Мне… Мне на лоша… в смысле, на сариме просто не успеть. Брови здоровяка полезли наверх. Юноша у него за спиной внезапно захихикал. Оки вновь забубнил что-то извиняющееся и начал оттаскивать Лира в сторону. — Тихо, — отрезала Фрейя, и, как ни странно, все замолчали и посмотрели на нее. — Этот мальчик… — с запинкой продолжила она. — Он… кто для тебя, Бьюр? Лир затряс головой. — Не знаю. Никто. Я просто каждую ночь во сне вижу, как его пытают. Сначала собственный отец, теперь брат и Минос. И я обещал ему, что приду и помогу. А теперь не успею, если не дракон и его быстрые крылья… Раз он вернулся в мир, раз решил вмешаться, может, и теперь… Мальчик — он такой… Светлый, беззащитный… И в то же время сильный… Фрейя и черноволосый здоровяк, который после всего сказанного Лиром несколько расслабился и перестал закрывать собой своего юного любовника, переглянулись со значением. Здоровяк кивнул. Фрейя зажмурилась и стиснула кулаки, вновь поворачиваясь к Лиру. — Какой он? — спросила Фрейя. — Что еще ты можешь мне о нем сказать? — Он… юный… И добрый. Они… Они так его мучили, пресветлая дора. Смотреть и то невозможно было… — Он сломлен? — Нет! — Лир даже возмущенно затряс головой — так его оскорбило это предположение. — Нет. Но теперь он умирает. Я видел… Глаза у Фрейи загорелись острым пламенем, в котором Лир неожиданно для себя увидел яростную надежду. — Это может быть он, Кантуниль-Кин-Ха, — сказала она, вновь поворачиваясь к черноволосому. Тот отрицательно покачал головой. — Нет, Фрейя, не думаю, что это твой потерянный… мальчик. Взгляд Фрейи погас, а плечи опустились. — Тогда где же он? Где, Кантуниль-Кин-Ха?! Я умру, если он… — Я здесь, — мрачно возвестил кто-то в задних рядах, и толпа начала расступаться.