Лучшая сделка в моей жизни

— Тебя только утром выписали, — Бальзак выразительно изгибает тонкую бровь, наклоняясь к моему лицу почти вплотную, — не самая лучшая идея, как, впрочем, и все твои идеи.       Не обращая на него внимания, открываю четвертую банку пива, которая обжигает руку приятным металлическим холодом. Прислоняю её ко лбу, остужая мысли. Иногда — редко, конечно же, — нужно позволять себе хоть немного расслабиться. Тем более, мне удалось договориться с клиентами о сверхурочной отработке пропущенных часов. Наслаждайся моментом, пока можешь. — Выглядит это так, как будто ты обо мне заботишься, — ухмыляюсь ему прямо в лицо, следя за реакцией.       Вечно постная, лишенная эмоциональной выразительности физиономия ни разу не дрогнула: — О, если ты из тех, кто тешит себя надеждами…       Бальзак – мой друг и параллельно коллега. Преподает французскую литературу в моей школе — там мы и познакомились, как-то поцапавшись на одном совещании. Он не плохой человек — скользкий, язвительный, ленивый, материалист до мозга костей, но не плохой. При всей своей ершистости и напускном безразличии, чуткий и добрый – но тщательно это скрывает. Естественно, умный — и, похоже, между нами есть что-то вроде взаимопонимания — схватываем мысли друг друга с полуслова. Что немаловажно, он не лезет с жалостью, с поучениями, ничего не требует и заочно ничего хорошего от тебя не ждет. Это действует расслабляюще, а меня привлекают люди, в обществе которых я могу хоть немного отдохнуть от своих дел и мыслей. — Надежды не всегда беспочвенны, мой друг.       Нет ни сил, ни желания подняться и закрыть окно, а по ногам ощутимо сквозит. Что-то холодные ночи выдались в последнее время.       Уныло оглядываю свою комнату. Вот бы сюда Теодора.       На полу места живого нет — банки от пива, тетради, пустые бутылки вина, скомканная одежда, кое-где грязные одноразовые тарелки, недоеденные полуфабрикаты в контейнерах, непонятно чего ждущие, учебники, наушники, провода, фольга от шоколада, сигареты. Нет, я совсем не неряха — у меня просто нет времени убираться! В углу стоит потрескавшийся шкаф, раздражающий меня скрипом дверцы — поэтому и не кладу туда одежду, а смазать всё руки не доходят. Стол, целиком и полностью заваленный книгами вперемешку с биржевыми сводками и окурками — я всё ещё играю на бирже, я всё ещё курю, — начал после побега Марты. Большое, но пыльное окно, с никогда не стиранными, ставшими из светло-зеленых серыми занавесками, которые колышутся от ветра. Атмосфера упадничества, декаданса, уныния. И Бальзак в нее, как никто другой, хорошо вписывается. — Говоришь, три часа репетиторства приносят больше восьми часов работы на фирму? Где ты только клиента такого откопал, — он делает большой глоток, и я вижу, как дёргается его кадык, когда он сглатывает. — А-а. Выпускной класс, секция «С». Драйзер. Помнишь такого? — Теодор? Ну, ещё бы. Он один из лучших на моей дисциплине. — Серьезно? На моих уроках он вообще не высовывается. — Какой учитель — такой и ученик, Джек, — его очередь нахально ухмыляться. — Заткнись, — прицеливаюсь и метко кидаю пустую жестяную банку в переполненную урну, которая, не выдержав удара, падает и рассыпает весь остальной мусор по полу, что заставляет Бальзака хохотать надо мной. — А если серьезно, Драйзер твой умный парень, — говорит он, постепенно успокаиваясь, — эк он мне тогда ловко разложил все этические конфликты в новеллах Мопассана. Я специально задал этот дурацкий вопрос, чтобы кого-нибудь завалить, а он возьми да и ответь. — Этические конфликты… его родители хотят, чтобы он возглавил семейный бизнес, а у него в голове только и есть, что этические конфликты. — Что за бизнес хоть? — Не знаю. Судя по всему, недвижимость, но это только моё предположение. — И тебе, я полагаю, нужно не столько подтянуть его экономику, сколько… сделать более предприимчивым? — он, с наслаждением слушая звук, открывает пятую банку. — Как всегда, всё схватываешь. — Тяжелая работа, — Оноре задумчиво откидывается на спинку дивана, ежась от прохлады, — богатые детки редко бывают предприимчивыми. — Он только и делает, что читает. Делами фирмы не интересуется совсем. Он приходил ко мне в больницу, знаешь? Приносил апельсины, сухари и прочую ерунду. Говорит, что не хочет разговаривать про отцовский бизнес — кажется, его дома порядком достают на эту тему. — У меня он пишет одни из лучших сочинений, — Бальзак тряхнул полупустой банкой, — редко, когда такое говорю, но, похоже, у парня талант. — Его талант да в правильное русло, — залезаю на диван с ногами, так и не сняв ботинки. Хочется плед, чтобы накрыть замерзшие руки, но его у меня нет, а если бы и был, я всё равно бы не встал. — Эй, а зачем он к тебе приходил? — Я знаю? Еду принести, наверное, — хмыкаю. — Брось, кому ты нужен — бесплатно тебе еду таскать. — Да ты сам притащил мне килограмм мандаринов! — Я – другое дело. Ты меня за это потом проконсультируешь по одному вопросу. — А я уже было решил, что ты стал альтруистом. — Не дождешься, — он тоже забрался с ногами, поджимая их под себя, — короче, что-то с ним мутно. — Да нет, — я открыл пакетик с чипсами, поморщился от резкого, неприятного запаха и отложил чипсы в сторону, — но вот его брат… помнишь, я тебе рассказывал, как на меня мужик набросился? Таких просто сажать надо, пока они людей жрать не начали. Меня в первый раз в жизни лапал мужчина, даже вспоминать противно. — А мне – сидеть с тобой.       Ухмылка, взгляд-провокация. Что ж, погоди, мой раунд. — Бальза-ак… а ты ведь и сам на гея похож, а? — А? — У тебя волосы светлые, длинные, как у девушки, — я дотронулся до его мягких волос, медленно заправляя прядку за аккуратное ухо, — и лицо симпатичное, черты слишком правильные, — провожу большим пальцем по щеке, затем обвожу им тонкую нижнюю губу, с радостью замечая, как он съежился, — а твое худое, костлявое тело… — А ты и вправду пить не умеешь, — он грубо оттолкнул мою руку, соскочив с дивана. — Куда пошел, идиот? Я бы тебя не тронул, не бойся меня, — заливисто смеюсь над ним, чувствуя, что и правда немного перебрал. — Пошёл ты, — лезет в шкаф в прихожей за своим пальто. — Ну, перестань, ладно, я перегнул палку! Чего такой обидчивый стал? На тебя не похоже. — В смысле — обидчивый? Ко мне вчера прилетела кузина, я ей и так обещал два часа назад вернуться. — Что за кузина? — Из Франции прилетела, — он отложил черное пальто в сторону, снова садясь рядом со мной на диван, как ни в чем не бывало, — Саша. — Саша? — Александра. Фамилия – Дюма. Еще информация? — Красивая? — Добрая, — неопределенно хмыкнул он, — и опережая твой вопрос: не-а, не богатая совсем. — Я так-то и не думал этого спрашивать.       Чистая правда. Уж в чём я не могу себя обвинить, так это в том, что я альфонс. — Да кто тебя знает, Джек, — он усмехается, не сводя с меня светло-голубых, едких глаз, — моё дело предупредить. — Тогда пойдем к тебе. Я соскучился по женскому обществу. — Тебя только недавно бросили и всего лишили, а ты все туда же. Ничему идиотов жизнь не учит. — Говорю же — мне скучно. У меня есть определённые, хм… потребности, а что касается чувств — я твердо пообещал себе больше никогда не наступать на эти грабли. Ты же знаешь меня. Так что — я уверен в себе. Идём. — Может, ты и прав, — Бальзак окинул меня пристальным критическим взглядом, — тебе сейчас нужен кто-то заботливый, а то не спишь, не жрёшь. Так и загнуться недолго. А Саша заботливая, вполне выходит тебя, дурака, да ещё и процентов не потребует. А то сдохнешь ещё. — Да ты просто не хочешь скидываться на мой гроб, — уже не знаю, чего несу. Я и в правду пьян. — Как всегда, все схватываешь.

***

      По дороге я думал, как же странно устроен человек. Взять меня — недавно расстался с девушкой, да ещё как расстался — меня просто предали, растоптав доверие, любовь, всё хорошее, что во мне было. Драматизирую? Ни капли. Будь откровенен хотя бы сам с собой, идиот. Что мы имеем?       Внутри пустота — мне удалось поймать это паршивое состояние — и её ничем не заполнишь, как ни пытайся: даже работа не приносит прежнего удовлетворения, я хожу как во сне, нахожусь везде, но не в реальном мире. Я не знаю, что делать. Не знаю, как действовать. Мне с детства вдалбливали: главное в жизни — работа, любовь, семья. Я выберусь из своей ямы — конечно, выберусь — я ещё молод и открыт всем перспективам, я расквитаюсь с долгами, сделаю головокружительную карьеру, как от меня и ожидалось; но что делать с доверием? Мне ведь всегда нужен был человек, максимально мне близкий, с которым мы бы дышали в одном направлении, которому я бы не боялся рассказывать все свои секреты, все свои страхи. Я всю жизнь искал надежного, сильного человека, которого я и сам бы смог защищать. От всего. Даже ценой своей жизни.       Марта, наверное, хорошо это понимала, и ловко воспользовалась. Меня поманили хорошим отношением, иллюзией близости — я и повёлся, как голодный щенок на искусственную кость с мясом. Как же теперь доверять людям? Как отличить хорошего человека от плохого? Как снова кому-то поверить, впустить в себя, открыться?       Ты знаешь ответ на этот вопрос, Джек. Прекрасно знаешь.       Риск — дело благородное. Я люблю рисковать — это тонизирует, заставляет смаковать вкус жизни, чувств, ощущений. Но стоит ли мне рисковать с людьми? Оправдает ли цель средства?       А в чём смысл отношений без доверия? В сексе? Боже, это скучно, это можно в любой момент себе организовать. Тогда в чем?       Так, успокойся.       Меня не интересует эта Саша, меня не интересует вообще никто — Тед был прав. Потому что я боюсь. Очень, очень боюсь. Только бы не попасть в эту ловушку снова.       Зачем же я иду к ней? С какой целью?       Я стал слишком осторожным — надеюсь, у тебя сейчас все хорошо, Марта.

***

      Саша оказалась девушкой из разряда «ничего». Не очень высокая, чуть полноватая, с длинными русыми волосами, убранными в толстую косу. Одета в желтое платье, подчеркивающее большую грудь и живот. Когда мы пришли в крохотную квартиру Бальзака, она сидела на кухонном подоконнике и разговаривала с кем-то по телефону на очень быстром визгливом французском.       Мне сразу ударил в нос запах котлет, сырого лука и мерзлой рыбы. На кухне все содержалось в явном беспорядке: открытые продукты не на своих местах, заляпанный фартук на столе, испачканном маслом и зеленью, крошки на полу. Не так критично, как у меня, естественно, но и не слишком приятно.       На сковороде шипели котлеты, которые, судя по легкому запаху гари, уже пора переворачивать. Не желая отвлекать хозяйку, я чуть приоткрыл крышку и только потянулся на полку за деревянной лопаткой, как тяжелая крышка, испачканная подсолнечным маслом, выскользнула у меня из рук и самым острым ребром ударила по пальцам левой ноги. Непроизвольно, я взвыл от резкой боли. — Куда лезешь, а!? — она, отшвырнув от себя телефонную трубку, подлетела ко мне, мигом наклонившись, подняла крышку и замахнулась ей на меня, — чего лезешь, куда не просят?! — П-прости?.. — Тебе повезло, что не расколол, стекло тут хрупкое, — нахмурившись, она накрыла чертовой крышкой котлеты, предварительно их перевернув и принюхавшись, — ты голодный что ли? — Думаю, нет… — Значит, не лезь никуда!!! — боже, она готова на меня кинуться. — Хорошо. Я понял... Я Джек. — Очень приятно, Саша, — она подняла с пола брошенную трубку и как ни в чем не бывало продолжила елейным голоском, — всё, я здесь. Ой, Грет, да перестань ты! Вернется он, просто ему нужно разобраться в себе и ваших отношениях. Ты такая красивая, хорошая. Разве он дурак? — Бальзак, — я нашел друга в его комнате, увлеченно листающего толстую книгу, — я, пожалуй, пойду. — Точно? Поесть не останешься? — вопросительный взгляд. — Определенно, нет. — Но Саша обидится, ведь она жарит котлеты для тебя — я отправил ей смс, что приведу потенциального мужа, — он хохотнул. — Слушай, она на меня только что наорала, за то, что я уронил крышку. — А ты что, фиалка? Совсем хватку потерял? Вот детсад. Давай, иди ко мне, пожалею!       И то правда — не нужно быть таким жалким. Позволил ей накричать на себя, да еще и убегаю, как трус — в какие это ворота лезет? Не на того напала. Она мне не понравилась — но почему бы её не проучить? Давненько я не играл в такие провокации. — Ты прав. Я остаюсь. — То-то же, — он снова уставился в книгу. Выгнувшись, я прочитал название — «Маркиз де Сад: Жюстина». — Эй, Бальзак, а ты, случаем, не мазохист? — С чего такие вопросы? — он настороженно нахмурился. — Есть такой клуб, он… — Эй, идёмте ужинать, — перебила меня своим громовым голосом Саша, появившись в дверях. При этом посмотрела так, что промедление было смерти подобно.       Мне наложили четыре котлеты и гору картофельного пюре. Вообще-то, я его терпеть не могу, но из вежливости немного повозился в нем ложкой. Бальзак ел молча, полностью погрузившись в свои мысли и явно не замечая вкуса еды. Лицо Саши, видимо, нагретое от жара плиты, стало красным и блестящим, от чего я поморщился. Внезапно вспомнил Теодора, подававшего мне в тот раз фарфоровую чашку чая. Аккуратные, тонкие пальцы, чистые светло-серые манжеты рубашки, застегнутые на красивых запястьях. Спокойное, серьезное лицо, обходительный и вежливый тон. Всё это сильно контрастировало с Сашей, не очень прилично развалившейся на табуретке.       И я совершенно не знал, о чем с ней говорить. — Саша… вы работаете? — Нет, я домохозяйка.       Да по тебе оно и видно, в принципе. Я спросил из вежливости. — А… а чем дома занимаетесь? — А чем дома можно заниматься? — мне показалось, что она выглядела раздраженной, взвинченной. Не простила меня? — Готовлю, убираюсь, ем. Сериалы смотрю. — И вам не скучно? — А, по-твоему, это так легко? Или женский труд на хлеб не намажешь? — Вы говорите, что убираетесь… а почему здесь так грязно?       Только потом осознал, какую глупость ляпнул. Лучше молчи, Джек. Молчи. Неэтичный ты идиот. — А в твоей норе чище, что ли? Это даже не моя квартира. — Ну, а почему не работаете-то? Кстати, вкусные котлеты. — Мне не нравится. Не люблю сковывать себя графиком. Да и вообще… мне и так не плохо. У меня мужчина будет работать, — она кокетливо мне улыбнулась, обнажив зубы. Там я обнаружил кусочек укропа, от чего внезапно затошнило. Я представил вкус её поцелуя, после котлет с укропом. — Вашему мужчине повезет, — выдавил я из себя, еле сдерживаясь. — Спасибо. А вы свободны?       Её поцелуй, котлеты, укроп, картофельное пюре. Свадебный торт. Котлеты, укроп, картофельное пюре. — Нет!!! — непозволительно быстро и громко вырвалось у меня.       Бальзак впервые встрепенулся и вопросительно на меня посмотрел, хитро прищурив глаза. Чует, что запахло жареным. — А он сказал, что да, — недоверчиво произнесла Саша, показывая пальцем на брата. Тот, и так очень бледный, теперь стал белее мела. — У Джека только сейчас начинаются… отношения, — осторожно начал Бальзак, — когда я тебе говорил, он сомневался в своих чувствах, а теперь совсем не сомневается. Так, Джек? — Да!.. — благодарно выдохнул я. — Её зовут Бонни, если я не ошибаюсь? Она сестра одного из его учеников, кажется, Теодора, если я не ошибаюсь? Очень страстная и такая опасная. Любит секс в прихожей! Как мало осталось романтиков. — Я тоже там люблю! — обидчиво протянула Саша. — А я люблю экономику, — невпопад вставил я, желая убить Бальзака за те ассоциации, которые навеяли воспоминания. Вот идиота кусок. — Всегда ненавидела экономику. Вот скукота. Чего интересно про торгашей всяких читать? — Но… — Так, ты поел? — она быстро взяла у меня из рук тарелку, положив её сверху своей и накрыв тарелкой Бальзака, — значит, будешь сейчас мыть посуду. А то на словах ты такой, а на деле, видимо, совсем другой.       Бальзак мерзко захихикал. Нет, его точно хочется убить. — Я же… гость? — Джек, — Дюма уперлась руками в бока, отчего на платье образовались жирные пятна, — мне сейчас нужно обсудить с подругой её очень важную жизненную ситуацию. Своему дохляку я ни за что тарелки не доверю — все перебьет. А у тебя сейчас есть шанс показать себя в быту, спасти даму и, возможно, соблазнить меня, — она снова улыбнулась широкой кокетливой улыбкой.       На этот раз укропа в зубах не было.       Пришел сигнал входящего сообщения. Наверное, так себя чувствуют увязнувшие по шею в болоте, когда видят руку помощи. Поразительное ощущение. — Можно я помою только свою и уйду? У меня появились срочные дела. — Какой же ты лентяй! — она выглядела обиженной. — Прямо бальзам на душу! — я улыбнулся, — обычно меня называют по-другому.       Внезапно ее лицо оказалось в паре сантиметров от моего. Обожгло тошнотворным запахом котлет и лука. И картофельного пюре. Я дёрнулся и тут же укорил себя за это.       Почему-то вспомнил, как у Теодора в тот раз вкусно пахло печеньем. Это немного помогло. — Ты. Моешь. Посуду.       Я сдался — меня таки заставили. Ладно, нужно быть благодарным за ужин. Меня одели в тот грязный фартук — заляпанные жиром розочки и кружево смотрелись на мне особенно мерзко и пошло. Бальзак это втихаря сфотографировал — я заметил, но не подал виду, потому что у меня есть на него компромат и похуже, а так я его только спугну. Мне вручили губку (господи, она же ужасно жирная) и бутылку моющего средства. Поставили прямо над раковиной. — Разобьешь — будешь отрабатывать, — она похлопала меня по плечу, и я заметил чуть облупленный красный лак на ногтях. — Вот ещё, — буркнул я, намыливая тарелку, — не обязан. — Что ты сказал? — Сказал, давай я лучше тебе заплачу за ужин и уйду?       Пугающее молчание. — Джек, — произнесла она тихим, тем елейным голосом, — я очень, очень добрый человек, но меня сейчас лучше не злить. — И что же мне будет? — огрызнулся я. Давай, придумай что-нибудь интересное, и, возможно, я дам тебе второй шанс. На безрыбье и рак рыба. — Будешь ходить голодным. Или сам готовить. — А? — я не понял. — Говорю, когда будем жить вместе, я ничего не буду готовить. — Понятно, — не в силах сдерживаться я затрясся от мелкого, разбирающего меня смеха, всё-таки пытаясь его скрыть. Она совсем идиотка? Ну и дела. — Вот, закончил. Принимай работу. — Неплохо отмыл, — она тщательно рассмотрела каждую тарелку, — останешься у нас на ночь? Только у нас всего две кровати, а спать с Бальзаком, тебя, наверное, не очень привлекает? — снова приторная, кокетливая улыбка. — В свете недавних событий я бы не был так категоричен, — раздалось из другой комнаты. — Конечно, я же не хочу во сне случайно разбиться о его кости. Но, пардон, вынужден откланяться. Очень, очень срочные дела. Работа! Пока, Саша! Пока, Бальзак!       Я тебе это еще припомню, сукин ты сын.       Выбежал из этой чертовой квартиры под смех Бальзака. Тоже мне, друг. И самое возмутительное — он 100% это все предвидел.       Черт, забыл смс проверить. Как же они меня замотали — мало того, что потратил время впустую, так еще и настрадался от этой полоумной истерички. Джек, ты точно теряешь хватку. Эх.       «Мистер Лондон, могли бы вы приехать ко мне завтра? Меня не будет на уроке. Т. Драйзер»       Сохранил его номер в контактах, пригодится.       «Приду утром — часов в 8. Нормально? Машину не посылайте. Лондон.»       Мгновенный ответ — самое большое, через 6 секунд.       «Я буду ждать вас»       Усмехнулся. Какой-то он и правда мутный.

***

      Едва моя рука потянулась к дверному звонку, а глаза еще были закрыты — досыпал по дороге — Тед открыл дверь и пригласил меня войти. Очевидно, увидел в окно, подумал я. Высматривал?       Снова эта сине-золотая прихожая — появился шанс рассмотреть получше. Кажется, я её никогда не забуду. И эту объемную лепку в форме резных листьев на стенах, несколько дней ранее впивавшуюся мне в лопатки.       Пахло в прихожей свежесваренным кофе и выпечкой. Я с наслаждением вдохнул. — Здравствуйте, — Теодор очень внимательно, пристально на меня посмотрел, — снова не спали всю ночь? — С чего вы взяли? — я недоуменно покосился. А, смс-то я отправил в три часа ночи. Что-то плохо соображаю в последнее время. — У вас усталый вид, круги под глазами, и ещё, простите, от вас очень сильно пахнет пивом и мясом, — было видно, как он сдержался, чтобы не поморщиться. — Прямо сильно-сильно?..       Вот чёрт. — Да. — Хм… простите, Теодор. Я об этом не подумал. — Ничего страшного, хотя… не хотите принять душ? А я в это время соберу на стол. — Я пришел заниматься с вами экономикой. Мне и так неловко за тот раз…       Это правда — я повел себя крайне непрофессионально. — О, перестаньте. Думаю, вам будет ещё более… неловко, если вы будете знать, что от вас пахнет.       Он прав… на сто процентов прав. — А точно можно? Я про душ. — Конечно, я же предложил. И еще — раз уж у нас зашел об этом разговор. Ваша одежда нуждается в стирке не меньше вас. — И что, я буду тут голый сидеть? — А вы хотите? — когда это он стал язвой? — Я одолжу вам свои майку и брюки. Мой рост немного выше, но я поищу старые вещи, они все в хорошем состоянии. — Идёмте, — он уверенно взял меня за локоть и повел по длинному широкому коридору, мерцающему мягким светом неярких лампочек.       Свет этих лампочек падал на белый, ворсистый ковер, создавая невероятно теплый и уютный эффект. Я не мог этому не удивляться — само существование такой домашней, ухоженной атмосферы было для меня дикостью. И в то же время, это мне очень нравилось: ощущение босых ног в мягком, пушистом ковре, приглушенный свет, красивая лепка на стенах. Сводящий с ума запах кофе и выпечки. Ладонь Теодора, слегка обхватившая мой локоть. Мне всё это нравилось, и всё было в новинку. — Как же это… — Что? — он насторожился, остановившись. — У вас здесь… хорошо, Теодор. — Правда? — парень улыбнулся, и я подумал, что ему очень идет улыбаться, — это всё сделано по моим эскизам. Я рад, что вы чувствуете себя комфортно.       Он привел меня к ванной комнате и показал, где находится шампуни и гели для душа. Дал запечатанную зубную щетку, фен и расческу. Пока я рассматривал свою прелестную физиономию в огромное зеркало над раковиной для умывания, он успел принести мне чистое полотенце и аккуратную стопку одежды — белую майку и черные штаны. — Теодор… Правда, простите за беспокойство. Спасибо, — я кивнул на стопку вещей. — Пожалуйста. Приведите себя в порядок, и я жду вас на кухне.       По-моему, это я должен ему платить.

***

      Под горячей струей душа я попытался пригладить мысли в своей голове. Выходило вот что: я — репетитор. Пришел к ученику. Вместо того, чтобы заниматься, моюсь в его душе. Он ждёт меня на кухне. Разве это нормально?       Почему нет, Джек?       Потому… потому что это явное нарушение субординации. Он и так приходил ко мне в больницу, приносил поесть. Зачем это ему надо? Серьезно, зачем? Он со всеми учителями так поступает? Вряд ли. Тогда что? С чем это может быть связано? Чёрт, ненавижу чего-то не понимать.       Почему в жизни не так, как в экономике или математике? В чем-то запутался, чего-то не понимаешь, что-то тебя беспокоит — на все есть формулы, с помощью которых можно решить какую угодно трудную задачу. Спрос всегда рождает предложение, от перемены мест слагаемых значение суммы не меняется. А в жизни… вот стой тут и думай, что на уме этого парня. Он не поддается никакой логике.       А я привык полагаться только на логику… как мне его понять? Как понять его мотивы?       Зачем он обо мне так заботится? Почему так пристально наблюдает? Почему я ему интересен настолько, что он по крупицам изучал мой характер?       Я же не преувеличиваю?       Господи. Хотел всё решить, а запутался ещё больше.       Взгляд непроизвольно упал на мокрые часы — черт, я стою в душе уже минут двадцать. В этой квартире время летит незаметно.       Ещё одна загадка.       Я вытерся, оделся, рукой прошелся по запотевшему зеркалу, оставив на нем мутные разводы. Вот чёрт. Протер его полотенцем — так лучше. Высушил волосы, которые оказались немного светлее, чем я думал (мой голову почаще, уважаемый). Сполоснул за собой душ, обнаружив в стоке клок длинных светлых волос. Они явно не принадлежат хозяевам, — подумал я, рассматривая их в руке.       Чьи они могут быть? Определенно, это девушка. Девушка Чудовища или девушка Теодора? Интересно, есть ли у него девушка? Что за идиотский вопрос — конечно. Он богатый, красивый, с хорошим характером. Не такой настойчивый, как Чудовище, но подобные скромники тоже пользуются большим спросом. Вот бы интересно посмотреть на того, кого он любит.       А-а, какая мерзость! Я же держу клок чужих волос в руке!       Только сейчас дошло.       В зеркале отразилось моё смешное, перекошенное лицо.

***

— Теодор… — я непонимающе обвел взглядом кухонный стол.       На нём находились: тарелки дымящегося супа — две штуки, салатницы с Цезарем — две штуки, тарелка с хлебом — одна штука, чашки с кофе — две штуки, тарелка с пирогом — одна штука. Скатерть, кипенно-белая — одна штука. — Вы кого-то ждете? Мы же договорились заниматься.       Какого чёрта он срывает мои планы? — Садитесь, — парень, не сводя с меня глаз, подвинул мне массивный стул из темного дерева, — и ешьте.       Ну, что ты будешь делать! Уже ни в какие ворота! — Теодор, послушайте… — Вы послушайте, мистер Лондон. Я не хочу, чтобы вы еще раз упали здесь в голодный обморок. Поэтому сядьте и ешьте. И заниматься мы будем только после того, как вы выполните это условие. Кстати, я тоже хочу есть, и заставлять меня ждать невежливо, — он запнулся на конце этой самоуверенной речи, очевидно, подготовленной, и покраснел. — Да как скажете! — я-то что теряю?       Совесть, Джек.       Суп был прекрасным — особенно, после ночных котлет с пюре. Сытный, но легкий, и я не заметил, как проглотил всю тарелку, уже опустошая салат. Свежеиспеченный черничный пирог обладал изумительным нежным вкусом и обжигал рот приятным теплом, что свидетельствовало о том, что он недавно был в духовке. Уже допивая кофе, я заметил, что Теодор только-только доедает свой суп.       Черт. Нужно было есть медленнее. Подумает, что я с голодного края…       Драйзер с улыбкой за мной наблюдал – не отрываясь.       Уже подумал. — Мм… все было очень вкусно, Теодор. Спасибо. Уж не знаю, за какие грехи вы так ко мне относитесь, но спасибо. — А как я к вам отношусь? — он чуть насмешливо наклонился вперед, опираясь на локоть. Осмелел. Глаза следили за мной очень пристально. — Ну…       Что за идиотская ситуация? Почему я смущаюсь перед этим мальчишкой? Что за дела, Джек? А ну встряхнись! Стыдно за тебя. — Не важно, — быстро произнёс я, внимательно на него глядя, — поели? Давайте заниматься!       Его лицо выглядело очень разочарованным, но он тут же это скрыл. — Да, да, конечно. Пойдемте в комнату.       В комнате, по-прежнему чистой и опрятной, я обнаружил кипу учебников и тетрадей, разбросанных по всему большому письменному столу. Из окна светило солнце, заливая комнату ярким светом. Пригляделся внимательнее — это же учебники экономики! — О, ваша тяга к знаниям становится похвальной, — усмехнулся я, наугад открывая первую попавшуюся книгу. — Я поставил перед собой цель, — проговорил он, глядя мне прямо в глаза. Голос был чересчур ровный. — Цель? Что за цель?       Твоё любопытство тебя погубит, Джек. Тебе что, правда, интересно?       Чёрт, да. — Я хочу участвовать в городской олимпиаде по экономике и занять призовое место.       Молчание. До меня доходит смысл его слов. Мозг усваивает информацию, соотнося между собой логические категории, разбивая ментальное содержание его слов по критериям, полочкам. Информация доставлена. Я, прикрывая рот, почти согнулся напополам от смеха, совершенно не заботясь о том, как в этот момент выгляжу. Это очень, очень смешно. Теодор, ты почти такой же шутник, как и я. Поднимаю едва ставшими мокрыми глаза, и…       Будь Драйзер сгустком атомной энергии, меня бы сейчас отбросило на три километра назад. Никогда я ещё не видел такой красноречивой черной ауры, от которой хотелось бежать, не оглядываясь. Взгляд был практически таким же, каким я увидел его в первый раз: тяжелый, ледяной, он словно вдавливал меня в землю, не давая возможности пошевелиться. — Вы смеялись… надо мной? — Нет, конечно! Тед, знаете…       Он резко оборвал меня, произнеся тихим, но очень страшным, размеренным голосом, от которого все внутри сжалось: — Вы смеялись надо мной. Вы в меня не верите.       Я не знал, что он может быть таким… пугающим. — Теодор. Вы не знаете даже азов, а замахиваетесь на вершину.       Он отошел к окну, вцепился пальцами в подоконник. Плечи ощутимо напряглись. Пытается успокоиться. Сейчас главное не трогать его. Я притих. — Всё… хорошо. Вы имеете право в меня не верить. Вы же меня не знаете.       Голос дрожал, но я видел, как тщательно он пытается это скрыть. Я почувствовал себя последним идиотом, ни за что ни про что обидеть мальчишку, который так тепло ко мне относился. Разве это профессиональное поведение, мой друг? Вместо того, чтобы поддержать ученика, поверить в его силы, ты просто над ним посмеялся. Просто… меня-то никто никогда не поддерживал. Я и забыл, что это может быть важно другим людям.       В детстве надо мной тоже смеялись. Но это было стимулом — стимулом доказать всему миру, что я способный человек. Когда же я пойму, что не стоит мерить всех под себя. — Теодор… простите.       Молчание. Я видел, как напряжены его руки. — Чем я могу искупить вину? — ляпнул я прежде, чем успел подумать. Вдруг он скажет — спрыгни из вот этого окна, в которое я сейчас смотрю? Пробегись голым по Пятой авеню? Поцелуй Сашу, после котлетно-картофельного ужина?       Он обернулся, пристально вглядываясь в меня тяжелыми, черными глазами: — Помогите мне достичь этого уровня.       Я выдохнул. — Я сделаю все, что в моих силах, Теодор. — Прекрасно. Тогда давайте заниматься. — Хм… а зачем вам это? Именно призовое место?       Он взял учебник, листая до нужной страницы. Было видно, как трудно ему дается самообладание. — Не уверен, что хочу говорить об этом после вашей выходки.       Что?       Я весь сник. Что ж, это заслуженный упрек.       Раньше я никогда не ощущал свою вину настолько остро. Как ему это удалось? Всё это… странно. Мне не хочется, чтобы он сердился — он так тепло меня принял. Черт, о чём ты только думаешь, идиот? Нужна новая доза в виде усердной работы со счетами. Доктор, мы его теряем.       Успокойся, Джек. Соберись и возьми себя в руки. — Ладно… поговорим о структуре внутреннего рынка.       Мы занимались долго — часа три вместо положенных двух. Тед меня приятно удивил — схватывал все на лету, после подробных объяснений вникал в суть проблемы и весьма рационально мыслил. Было видно его желание понять, разобраться, усвоить. Мы прорешали несколько задач, он и тут показал хороший результат — 16 правильных решений из 20. — Вы молодец, Теодор, — сказал я ему уже одетый в пальто, у выхода, — хорошо сегодня потрудились. Одежду я верну в следующий раз, договорились? — Да, — буркнул он. Было видно, что парень все еще расстроен.       Я не нашел ничего лучше, чем ободряюще хлопнуть его по плечу. Он посмотрел на меня удивленным взглядом, в котором ясно читалось непонимание. — Я… был не прав. На моих уроках вы почти не работали, вот я и сделал неправильный вывод, — слова подбирались с трудом и с трудом связывались между собой, — но теперь я вижу, что вы очень усердный человек. Знаете, я верю, что у нас вдвоем всё получится. — Вы… верите? – он настороженно посмотрел на меня, очевидно, выискивая признаки сарказма, издевок, и иже с ними. Какой же он недоверчивый. — Я это знаю, Теодор. Главное — будьте старательным. — Я буду… старательным, — он произнес это таким тихим, упавшим голосом, что у меня что-то екнуло в сердце. Я даже не знал, что так бывает. — Ну… тогда до скорого. И приходите завтра на урок!       Обернулся еще раз — на нем совсем лица не было. Да что же происходит? — Теодор? — Уходите уже, пожалуйста! – он мягко, но решительно выставил меня за дверь, подтолкнув, но не решаясь захлопнуть ее прямо перед моим носом, — простите, но, пожалуйста, уйдите, пока не случилось что-то странное! — Что-то странное? Что?.. — я уже хотел было просунуть ногу в образовавшийся проем между площадкой и квартирой и надавить на парня, заставить этого упрямца ответить на все свои вопросы, но он, будто мигом угадав мое намерение, тут же её захлопнул и громко повернул ключом. Внутри себя я взвыл от досады.       Ненавижу чего-то не знать.       Непроизвольно я дернулся от резкого, гулкого удара — стена рядом с дверью приняла на себя удар сильного кулака. Послышался ещё один, и ещё. Я так и стоял на лестничной клетке, прислонившись боком к дверному косяку, не в силах сдвинуться с места, считая эти удары. Девять. Десять. Господи, что это? Почему? Почему я ничего не могу понять? Почему я тут стою, как идиот?       Он меня ненавидит? Презирает? Не выносит?       Как глупо. Я ведь знал, что в моем обществе всем не уютно. Обидел его, оскорбил — он что, виноват, что у меня такой мерзкий характер? Джек, перестань. Хватит. Только не это. Хватит. Уходи.       Звук сообщения. Как же меня сейчас бесит этот звук.       «Саша спросила, ты сегодня придешь? Захвати вина»       «Я работаю. Допоздна»       «Так ночью же»       «Я приду»