Версия мужская, версия женская

В углах учительской шепотом велись разговорчики, что Женя Кеслер – это не просто человек, девочка или мальчик, а целое явление, разрушающая сила которого эквивалентна урагану. Взять, например, Евгения. Шестнадцать лет, харизма на всю веснушчатую мордаху, вечно улыбающуюся, и пара голубых глаз, принадлежащих, вроде как, юноше порядочному, предельно честному и ответственному. А вот и не все так просто. Жеке (упрощенно его называли однокашники именно так), на месте ровно сиделось только в том случае, если у него что-то болело, а так как он был здоровым молодым бычком, то выводы соорудите сами. Домашнее задание Женя делал… или не делал, в зависимости от настроения. Редко у него просыпалась тяга к знаниям (но периодически просыпалась, не будем уж совсем очернять светлый образ Жеки). Евгений получал иногда даже пятерки, умудряясь виртуозно списывать во время контрольных, и очень качественно импровизировал. Впрочем, согласитесь, у безнадежного двоечника и отъявленного лодырюги так бы не получилось, поэтому крест на твердом троечнике, ступающем несколько раз за четверть на тропу хорошиста, никто не ставил. Евген (отзывался Кеслер и на это), больше всего на свете любил доводить до белого каления Елену Валерьевну, искренне непонимающую, ну как математику можно не любить. Евген же называл ее за глаза MILF (гуглить не советую), систематически опаздывал (на пять минут в лучшем случае), вел умные, как считал, беседы с Валерой Сычовым, таким же оболтусом, как и он сам, нецензурно восхищался формами Юли Гагариной и также нецензурно недоумевал, почему она не хочет с ним встречаться. Касательно последнего: недоумение носило характер сарказма, поскольку образ жизни Юли Евген категорически не одобрял. Еще Кеслер-парень покуривал. Именно покуривал, а не курил, в отличие от той же Юли, пыхтящей на подобии небольшого паровозика. Без сигарет Жека мог обойтись совершенно спокойно, однако сам не зная почему, продолжал ходить на большой перемене вместе с тем самым Валерой и Биярсланом за угол школы. Ирония заключалась в следующем. В том самом городишке было три школы, две из которых располагались рядом, разделенные метрами, может, двадцатью. Школа №2, пронзительно розового цвета и чуть меньших размеров, чем №1, стояла левее, а окна ее кабинетов, где проходила обучение самая мелочь из начального звена, открывали вид как раз на тот самый угол, что облюбовали курильщики. Но так как директор школы №1 терпеть не мог директора школы №2 (не волнуйтесь, это было взаимно, никто не страдал от неразделенной любви, а слэшеры обломитесь), все споры, касающиеся смутьянов, заканчивались ничем. Одна сторона говорила, мол, это все клевета. В школе №1 таких гадов-отморозков-негодяев не существует, и подобные кадры могли выйти только из стен школы №2. Другая, брызжа слюной, отвечала, что вы несете, у нас даже видеозаписи есть. Увы, видеозаписи в самый ответственный момент куда-то делись, и никто ничего не смог доказать. И, надо отдать честь герою, Женя Кеслер, добывший эти самые файлы и удаливший их, был прощен практически за все. Ну, кроме как за высказывания относительно того, что Елена Валерьевна хорошо делает… Ой, давайте не будем повторять подобную мерзость? А еще Евген нравился девчонкам из шестых-седьмых классов почти в той же степени, в какой нравился Игорь Александрович старшеклассницам. Тот им тоже нравился, но мечтали они все же о Жеке, ибо Кеслер был все-таки ближе и вроде как доступнее. Но, как сказано мною в начале, Женя Кеслер – явление, а не просто кто-то там. Жека не был бы Жекой, если бы у него не было Жеки. Да, автор сам запутался в показаниях и строит свое произведение на тавтологии, но вы уж меня простите. Евгения Кеслер не нравилась девочкам из младших классов, и в этом заключалось ее главное отличие от однофамильца. Еще она не курила за школой, но это уже мелочи. Зато у Жени-девочки была пышная грудь. Женя могла считаться самой настоящей хорошисткой, поскольку не имела за всю свою учебную деятельность в четверти ни одной тройки, поэтому чаще она спасала Евгена, нежели он ее. Однако, в некоторых особых случаях, как например, новый симпатичный преподаватель, способный смутить даже самую невозмутимую барышню десятого «А», Женя кидала на амбразуру друга. Эта девушка, всегда загорелая, веселая, белозубо улыбающаяся, обладала длинными ногами (не забывайте про пышную грудь, это важно), почти полным отсутствием ложной скромности (но не здравого смысла), и при всей своей привлекательности была дамой разумной. Про нее не ходило нехороших слухов относительно предпочтения полигамии (блядства, изъясняясь просто), что было в кругах молодежи редкостью. Не отсутствие блядства, в смысле, а отсутствие разговоров. Дайте школьнику волю, и он вам такое насочиняет, что сценаристы бразильских сериалов нервно будут курить свой укроп в сторонке. Причем, чем моложе ученик, тем страшнее и развратнее его версия того или иного события. Евгения порой даже почитывала умные книжки, смотрела сериал «Игра Престолов» и слушала AC/DC, чем заслужила уважение мужской части класса. Шуточки пошловатого характера в ее сторону отпускались исключительно со стороны Евгена, остальные даже не допускали мысли о таких вещах (вот в этом в школе уважение и проявлялось). А вот Евгену спускалось все. От скабрезностей на тему якобы влюбленности в Игоря Александровича до «когда же кончится у тебя ПМС». В первом классе мама Жеки усадила его рядом с хорошенькой девочкой с двумя бантами гигантских размеров и с тех пор они не расставались (дети, а не банты). Вместе врали, забивая обществознание, что застряли в лифте (вы не поверите, но жили они в одном доме и даже в одном подъезде), вместе списывали физику у Иры Ласточкиной, пользуясь ее безотказностью и тем, что ей льстило внимание Жеки. Пока Евгения изучала отметки в журнале, именно Евген неизменно стоял на стреме, не доверяя столь ответственное занятие никому больше. Когда Жеку обвинили в порче фотографий в школьном музее (не его рук дело, просто оказался в неподходящее время в неподходящем месте), Женя на свой страх и риск назвала имя настоящего хулигана. Когда девушка не нарочно сломала модель скелета в кабинете биологии (нет, ну надевать пластиковый таз человека ему же на черепушку все-таки не следовало), Евген взял вину на себя. В общем, они были настоящими друзьями. В Евгении Жека видел конкретного такого пацана, а та в нем младшего брата, хотя они были ровесниками (согласитесь, было бы странно, если бы девушка видела в друге конкретную девушку, так что версия про брата выглядит реалистичнее, хотя и менее честно). А теперь, познакомившись с нашими дьяволятами чуть ближе, вернемся в тот майский четверг, когда Игорь Александрович узнал о том, что он «красавчик», но при этом «мудак». Первое его где-то в глубине души порадовало, а вот второе огорчило. Не успел еще и двойку поставить, а уже о нем так нехорошо говорят… Непорядок. - Женя Кеслер и Женя Кеслер? Я правильно понял? – приподняв почему-то только одну, правую бровь, произнес Корчагин (про фамилию-то не самого последнего человека в той истории автор и не упомянул и теперь хлопает ладонью по лбу без злобы, но не без разочарования). - Да, - захлопал ресницами Евген, все еще сидя за партой. Его соседка вообще окаменела, осознав, что Игорь Александрович услышал куда больше, чем его ушам предназначалось, и теперь по степени насыщенности румянца догнала отличницу Иру. «Вот же ж жо..» - Родственники? - Нет. - Ничего себе совпаденьице. Странно, что кого-то из вас не перевели в другой класс, - задумчиво сказал Игорь Александрович, в два шага достигнув своего стола (среднестатистическому человеку понадобилось бы шага четыре), подтянул к себе журнал и внимательно посмотрел на список учеников. Действительно, Кеслер и Кеслер. – А вы не женаты? Класс захихикал, потом, понимая, что чем дольше препод занят делами Кеслеров, тем меньше вероятность быть опрошенными, ржал, просто ржал. Кто-то похрюкивал, кто-то повизгивал, но выдавливание смеха бесконечно продолжаться не могло и спустя какое-то время наступило затишье, а потом и гробовая тишина, в которой прозвенело тихое-тихое, жалостливое и полное раскаяния в своих предыдущих словах: - Нет. Женька, сказав это, сдула со лба длинную светлую прядь волос и собралась гордо выйти из-за стола, дабы выпустить соседа, как случилось непредвиденное. Точнее, это было хорошо рассчитанное и проверенное не единожды непредвиденное. Короче, не было оно чем-то неожиданным для десятого «А», часто занимающемся в самом плохом кабинете школы, незакрепленным ни за одним учителем, но являлось таковым для Игоря Александровича. Обычно подпирающие стены представители варианта номер один или два, в зависимости от ряда, перебрасывали ноги через скамью, рискуя задеть не всегда любимого ближнего своего не очень чистыми ботинками. Особенно эпично смотрелось это действие где-нибудь в середине октября или марта, когда грязь просто капала соплеобразно с сапог. Так вот, если раздолбанную скамейку (а за задними партами стояли исключительно такие), не фиксировать, то при извлечении собственного тела из пространства между ней и столом можно опрокинуть лавку. Маленькое уточнение: опрокинуть с таким грохотом, что заикаться будете долго. Или материться. Отборно так, изысканно. Но лучше не сочетать. Жека, не будем утверждать, что случайно, лавочке помог, и та ухнула. Игорь Александрович подпрыгнул. Все 203 см. Мысленно. А еще поднялось целое облако пыли, заставившее и Евгения, и Евгению чихнуть. А еще Игорь Александрович сказал нехорошее слово, которое услышала только Ирочка, залившаяся краской уже в который раз. - Воу, - присвистнул Сережа Митюнин, также сидевший на последней парте, но на другом ряду. Слово он не слышал, но видел выражение лица учителя и шевеление губ, какое бывает, когда произносишь короткий мат. – У меня травма психологическая, можно мне домой? - Нет. Женя, который Евгений, к доске, - вытирая пот со лба, сказал Корчагин. - А выйти? – продолжил Сережа. - Зачем? – неосторожно спросил Игорь Александрович. – Перемена только закончилась. - А я писать хочу. У меня мочевой пузырь миниатюрный. - Что еще у тебя миниатюрное? - загоготал Валера. - А мне можно выйти? Мне мама звонит, – заныла Оля Бондарева. - И мне, - затрещала Юля. - Это у тебя плоско, гандон лупастый, - не смущаясь присутствия учителя, ответил Митюнин Валере. - Слышь, ты… Иди ты знаешь куда… - Я-то знаю, а ты еще свою розочку хранишь… - А я ноготь из-за вас сломала… Всем вдруг стало что-то где-то зачем-то надо сделать и непременно кому-то на уроке необходимо сказать. Так и не зная, где он дал слабину, Игорь Александрович с тоской посмотрел в окно, за которым царила еще утренняя свежесть, готовая перерасти в пекло. «Когда же это закончится, а?» - мелькнуло в голове. - Тихо! Я еще здесь, если кто не заметил. Нельзя выйти. Вы, двое. После урока останетесь и побеседуем отдельно. Кеслер, я долго буду ждать? – опускаясь на стул, хрипло сказал учитель. «Бедный», - с жалостью почему-то подумала Женя, глядя на Игоря Александровича, чья бледность и усталый вид вдруг отчетливо бросились в глаза. «Мудак дерганный», - подумал Евген, глядя на того же человека, чье настойчивое желание проверить домашнее задание и хоть что-то дать малолетней шпане вызывали лишь отторжение. В тот четверг Жека получил в журнал лебедя. Как и половина класса, за что Игоряше (да, вам не показалось), влетело по первое число. «Ну, нельзя же так с детьми, Игорь Александрович…»