Версия мужская, версия женская

Суббота в школе является днем особым – еще не выходной, но уже и не совсем учеба. Перемены короче, уроков меньше, настроение лучше. Особенно, если это предпоследняя суббота в учебном году, а дальше три месяца безделья маячат купальным сезоном, клубникой с грядки и гулянками до рассвета, невзирая на комендантский час (если хорошо спрятаться, то есть там, где машина полицейская не ездит, то бояться нечего). Жека уныло намазывал хлеб на шоколадное масло (именно так, потому что процент выпечки был минимален), смотрел мультики и краем уха слушал трескотню Машки, утверждавшей, что в половину восьмого по субботам встают только самоубийцы и извращенцы. Почему именно извращенцы и в чем суть их извращений деваха не уточняла, но говорила с такой уверенностью, что сомнений не оставалось – так оно и есть. Все копрофилы и эксгибиционисты как один заводят по субботам будильник на семь часов и тридцать минут, а заблудшие души именно в этот час собираются покончить с жизнью. Другое время для них просто неприемлемо. - Так вы помирились? – не выдержала Маня, шмыгнув перемазанным в шоколаде носом. - Угу. - Правда?! – радостно закричала юная Кеслер. Как повелось со времен доисторических, сплетни – непременный атрибут общения девочек, когда свои страсти еще не разгорелись, а у старшеклассников все полыхает. Если хотите узнать, кто с кем встречается в десятом классе, расспросите об этом седьмой. Особенно, если там учится младшая сестрица интересующего вас человека. - Угу, - повторил свой скудноватый ответ Жека. Машка разочарованно вздохнула, поскольку просекла, что таких желанных подробностей не будет. - Ну, и ладно, - обиженно буркнула Маня. – Хотя мог бы и… Но Жека уже вышел из-за стола. Мысли курсировали в одном направлении – Женька. А чего он теряет, собственно? Мужик он или кто? Надо признаться в своих чувствах, а там уже будь, что будет. Богатая фантазия тут же нарисовала целую галерею картин, где женская версия Кеслер с улыбкой на лице говорила: «Жека, я тоже тебя люблю!» Потом прыгала к нему на шею (дело было на борту самолета, а у них один на двоих парашют), затем они подрывали школу и, держась за руки, бежали на фоне пламени под красивую песню, а в титрах мелькали имена Шварцнеггера, Сталлоне, Стэтхэма… В общем, будущее оказывалось более чем странным в фантазиях Кеслера, но не лишенным романтики. Он тот еще мечтатель был (да и остается таким по сей день, насколько я его знаю). Итак, Евгений решил действовать и заменить пошатнувшуюся дружбу на крепкую любовь еще до наступления лета (где-то всё в тех же фантазиях Евгения стояла в голубом купальнике на берегу озера, попивая ледяную минералочку из запотевшей бутылки, и бросала обожающие взгляды в сторону Жеки). Однако, придя в школу, наш герой с ужасом обнаружил, что на его месте сидит Митюнин, что-то негромко рассказывая Жене, а та, раскрасневшись от хохота, повизгивает и стучит ладошкой по столу, будто этот жест мог помочь ей взять себя в руки. На парте прямо перед девушкой одиноко лежала красная роза. У Евгена ком в горле встал. - И так два часа?! - Два часа, - довольно улыбаясь, отвечал девушке Сережа. В его арсенале всегда был десяток-другой в меру и не в меру приличных историй, способных смутить любого. - Это мое место, - строго сказал Жека, буквально прожигая Митюнина взглядом. - Слушай, Кеслер, - привстав со стула и подмигивая, прошептал Сергей, - тут такое дело… Посиди с Ласточкиной, а? Вы с ней хорошо ладили вчера. - С чего вдруг? - Ну, это… Понимаешь… У нас с Женей… - растерянно махая руками, засуетился Митюнин. - Брысь отсюда. Это мое место. - Серый, давай за твою парту пересядем? Какая разница… - неожиданно громко ответила Евгения Кеслер, вставая со стула. Тугая коса, перекинутая через плечо на грудь, решительно вздымалась и опускалась. Девушка на Жеку не смотрела, старательно отворачиваясь. - Не понял? – удивился Кеслер, хватая подругу за руку, когда та, собрав тетрадки, попыталась выйти из-за парты. – Мы же помирились вчера. - И? - В смысле? Почему ты пересаживаешься? - А почему бы и нет? – продолжила отвечать вопросом на вопрос девушка, демонстративно поднося к носу розу. Парочка щебетала весь урок обществознания, получив три замечания и, наконец, была выгнана из кабинета. Женька, сдавленно хихикая, вышла следом за Серегой, показав средний палец учительнице, когда та отвлеклась на свой мобильный, разрывающийся стонами заурядной певички попсового пошива. Евген, не зная, что и думать, яростно черкал в тетради гневные зигзаги, чем-то смахивавшие на свастику, явно намекавшие, что настроение у Жеки ни к черту. Вторым уроком стоял русский, и все повторилось. Женя с Женей словом не обменялись на перемене, зато Митюнин был в ударе. Ира Ласточкина, тщательно замазав каждый прыщик, одетая в новое платье, томно вздыхала, поглядывала на Евгена и, в конце концов, подошла к нему с тем, чтобы предложить свои услуги на грядущей самостоятельной по литературе, напрямую сказав, что будет только за, если он к ней сядет. Жека, не сразу осознав, что отличница обращается к нему, и из-за него уши ее вновь стали пунцовыми, замялся: на первой парте он не мог наблюдать за новоявленной парой Кеслер-Митюнин. - Не. Не пойдет. Как ты мне перед самым носом русички подсказывать будешь? Давай, ты ко мне. Ира, потеряв дар речи, чуть не вприпрыжку кинулась забирать сумку, дабы пересесть. В эстафете Кеслер-Корчагин Жека решительно вырывался вперед. Впрочем, если бы Ире удалось хоть раз поговорить на перемене с Игорем Александровичем на отвлеченную тему, шансов у Евгена победить в соревновании с призом в виде сердца отличницы, о существовании которого он не подозревал (соревнования, а не сердца), не было бы вообще. А может, и были, ведь Ирочка являлась девочкой увлекающейся… На литературе Митюнин что-то долго нашептывал Евгении на ушко, чуть ли не язык в него засовывая (так казалось Евгену), а потому помощь Иры оказалась бесценной (даже если бы Жека к уроку был готов, он все равно бы не смог сосредоточиться). На географии сидели за партами так же, но на этот раз Кеслер взял инициативу в свои руки, положив правую на талию Ласточкиной и одним движением Иру к себе приблизив (следить по учебнику было удобнее, тесно прижавшись). Тут уже некомфортно стало Евгении. Это был перебор явный со стороны Жеки, по мнению женской версии Кеслер. Последним уроком стояла физкультура, и в волейбол Женя играла в команде Сережи, каждый раз прыгая ему на плечи в случае забитого гола. Евген, злясь на все и вся, силу не рассчитывал, и каждая его подача заканчивалась аутом (мяч впечатывался в противоположную стену и отлетал чуть ли не обратно Жеке в руки). Но и на этом кошмар субботы не закончился для Евгена. Митюнин провожал Женю домой, а так как дорога была единственной, то Жеке нужно было либо обогнать пару, либо плестись следом, что он и сделал. Достигнув пункта назначения, Сережа отдал даме ее пакет со сменкой и неловко чмокнул в щеку, отчего-то смутившись больше, чем рассчитывал. Евгена перекосило, а Женя, отлично зная, что друг детства за ними наблюдает, намеренно шаг замедлив, не нашла ничего лучше, как ответить Митюнину поцелуем в губы, но сумела это желание перебороть (насолить Евгену, а не что-то другое). Кеслер, ничего уже от ревности перед собой не видя, промчался мимо парочки, едва их не толкнув. - Ну что, в кино сегодня вечером? – спросил окрыленный Серега, когда домофон перестал дребезжать, а темный подъезд поглотил в своей прохладной утробе разбитого Жеку. - Нет. - Завтра? - Н-нет… На том в тот день и расстались. А розочка, к слову, сломалась, когда Женя неосторожно распахнула дверь в квартиру. Там девочку уже ждали. Я не буду вдаваться в подробности и упоминать все те нецензурные слова, которые были адресованы Евгенией матери. Ничего доброго и хорошего она не сказала, слушать отказывалась, на бабушкины слезы не реагировала. - Уходи. Тебе здесь не рады. Ты… Ты для меня никто, - глядя куда-то за мать, сказала Женя, только ее увидев. - Женечка, подожди… - ответила за свою непутевую дочь бабушка. - Слышать ничего не хочу! Вот так запросто бросить ребенка-инвалида… - Женечка, выслушай… - повторяла бабушка, бегая взглядом от дочери к внучке и в обратном направлении Женька, хлопнув дверью, закрылась в своей комнате, но через пять минут выскочила оттуда с теми самыми словами, о которых автор говорить не хочет. Не меньше часа Евгения орала, выплескивая свой гнев. Под конец девушка охрипла, а Жанна Владимировна молча слушала, принимая каждое оскорбление как должное. Женька упала в кресло, убирая с вспотевшего лба растрепавшиеся волосы, и уставилась на мать. Следов сестры она в квартире не обнаружила, а словарный запас иссяк. Вообще-то Женька была человеком отходчивым, даже слишком отходчивым (судите сами, если какое-никакое примирение с Егеном произошло на следующий же день после ссоры). - Где ребенок? – выдавила, наконец, юная Кеслер. - Я не собираюсь ее отдавать, кому бы то ни было. Моя дочь останется со мной, - ответила ей мама. Это были чуть ли не первые ее слова за все время той сцены. - А я, значит, подкидышем была? Ясно, что тут скажешь… - Нет, Женя, нет, - тихо-тихо сказала Жанна Владимировна, на коленях подползая к дочери. – Нет, доченька… - Не прикасайся! – взвизгнула Женька, когда мать начала хватать ее за руки и целовать. - Прости меня, прости меня, прости меня… - повторяла рыдающая блудная мама. - Не трогай меня! Отпусти, сука… Отпусти, я сказала! - Женечка, послушай меня, доченька… Я виновата перед тобой, но я хочу искупить вину, пожалуйста, послушай… - Не о чем нам говорить! И слушать я тебя не стану, тварь лживая… Я столько лет думала, что на меня нет времени из-за важных обстоятельств, но нет! Тебе просто не нужны дети! Ты – эгоистичная мерзкая шл… До самой ночи Жанна пыталась исповедаться дочери. До темноты, накрывшей город в который раз, Женя кричала плача, и так же плача молила мама о прощении, никак себя не оправдывая, не прикрывая своих грехов, не приукрашивая. Созналась в страхах, созналась в неуверенности, не пряталась от оскорблений, зная, что заслужила. Этот вечер был очень тяжелым для того маленького подобия семьи, где было лишь название, неподтвержденное близкими отношениями, хотя заверенное кровным родством. Жанне казалось, что она ничего не добилась, бабушке, что это конец какой-либо надежде, Женьке, что она никогда своего мнения не изменит. - Доченька, я всегда тебя любила, слышишь? Я глупая, я тебя недостойна, но… Но я люблю тебя больше всех на свете и не было еще дня, чтобы я не пожалела о своем выборе, понимаешь? – спрашивала Жанна Женю, гладя ее по волосам. Было три часа ночи, они вдвоем сидели на диване, и мать с некоторой настойчивостью обнимала дочь, у которой сил на сопротивление больше не было. Женька выдохлась. - Нет. Не понимаю. Девочка вырвалась из материнских объятий и, точно очнувшись от гипноза, под которым находилась последний час, выбежала из квартиры. Звонок на двери других Кеслеров отчего-то не работал, и Женька вынуждена была стучать, рискуя разбудить весь этаж. На ее счастье Евген не спал, зависнув в интернете. Дверь со скрипом распахнулась и парень, растирая усталые глаза, ничуть не удивившись, кивнул подружке, заходи, мол, если пришла. Вопросов не задавал (Машка уже растрепала, что видела Жанну Владимировну поднимающейся по лестнице), ни о чем не спрашивал, налил горячего чаю, накинул на плечи возлюбленной плед и приготовился слушать, если понадобится, молчать, если нужно это, выгнать Кеслер-старшую из квартиры, если дойдет до такого. Митюнин отошел на второй план – не к нему Женя пришла, а к Евгену. Но говорить Женька не собиралась, чай выпила молча и также молча легла на предложенный ей диван в зале, почти сразу забывшись беспокойным сном. А вот Жека спать не мог, вернувшись к себе в комнату. Проблемы подруги он воспринимал не просто близко к сердцу - они становились его проблемами. Утром завтракали еще до того, как проснулась Маха (отчаянная девица проснулась, когда в квартиру зашла Женя, и надеялась выведать что-нибудь интересненькое, встретившись с Морфеем часов в шесть утра). - Йогурт будешь? Клубничный? - Давай. Я со вчерашнего утра ничего не ела. - Так может, спагетти под томатной пастой и сосиски? – кокетливо приподняв бровь, поинтересовался Евген, зная, что это любимое блюдо Женьки. – Йогурт не отменяется, если что. - Ну, если йогурт все-таки остается при мне, то давай, варгань что-нибудь посолидней… Пока вода грелась, потом спагетти варились, сосиски делали то же самое, что и спагетти, Женька вкратце рассказала о событиях субботы. - Что ты мне скажешь, друг мой, Жека? - Лед тронулся, - ответил Кеслер, нацепивший очень миленький фартучек с маленькими зайчиками. - В смысле? - Процесс пошел. - А для тупых? - Ты ее простишь. - Че-е-его? Жека сосредоточенно помешивал содержимое кастрюльки и отвечать не торопился, порядком раздражая тем самым Евгению, забывшую даже о йогурте. - Не сейчас, конечно. Но потом. И не до конца. - Ты рехнулся? - Я всегда с приветом был. Ты досидела с ней до трех ночи, а не послала к чертям сразу. Ты слушала ее каждое слово, осмелюсь предположить. До письма о Соне, кажется… - Да, сестренку зовут Соня. - … Ты была обижена на маму, но не в той степени, а теперь, считай, письма как будто и не было, ведь Соня останется с ней. - Письмо было и точка. Она собиралась сдать ее в интернат! А меня она сдала бабушке. Убрала проблему. - Но так она раскаялась. Слушай, я херовый психолог. Но я знаю тебя десять лет и знаю, что ты ее любишь. Такую вот, плохую. Сам такой же, чё… - туманно высказался Жека. - Да что ты понимаешь! - Ни хрена не понимаю, кроме того, что от тебя не убудет, если ты попробуешь. Тебя же не заставляют жить с мамой? - Нет. - От тебя только и требуется, что периодически получать счет и возможно, если захочешь, навещать сестру. Я так понял? – сливая воду, разглагольствовал Евген. Пар окружил его со всех сторон, волосы стали дыбом. Парень отправил щедрый кусок сливочного масла в кастрюлю и с наслаждением вдохнул запах. – Ну и периодически встречать мать в квартире, как и раньше. Чем больше будете общаться, тем менее напряженной будет атмосфера. Ты ведь всегда этого хотела, так почему не попробовать. Женька схватилась за вилку и задумчиво стала ее покусывать, наблюдая за другом. А ведь, правда, от нее никто ничего не требует. Мать попросила прощения, как и должна была это сделать, и все. Соня будет жить с мамой, а они с бабушкой будут ее навещать пару раз в год. Что там будет дальше, не знает никто, но зачем так сразу отвергать раскаявшуюся мать? Попытаться-то наладить отношения можно. - Ладно, Кеслер. Где мои макароны? А паста где? Отличненько… Погоди, она сказала, что хочет переехать поближе! - Но не к вам же? - Не-е-ет… - Так и не пори горячку. Что будет, то и будет. Пусть время пройдет, а там посмотрим. Чай или кофе? - Чай. А ты пойдешь со мной к ней сейчас?- жалобно спросила Женька, умоляюще глядя на Жеку и напоминая все известного кота из всем известного мультфильма про зеленого тролля. Евген ощутил себя тем самым троллем и тяжело вздохнул. Вот как в щеку кусать, так это его, а целовать Митюнина, но как что случится, так Евген то, Евген это. Почему Митюнин вдруг залез к нему в голову в тот момент, Жека и сам не знал. Конечно, он пошел бы с Женей куда угодно, но эта чертова суббота перевернула все с ног на голову… - А почему бы тебе Серого не позвать? Это отличный для парня шанс показать себя. Я-то всего лишь опальный друг, а он, кажется, парень твой. Еще ревновать будет. - Женя? - Что? - Ты идиот? – вскочила Кеслер на ноги. Задребезжала посуда на столе, завизжали колесики складывающегося дивана Машки, уже проснувшейся и готовой не только слушать перепалку, но и видеть ее воочию. – Я тебя как друга прошу, а ты мне что-то про парня… Спасибо, блять, удружил. Женька выбежала из кухни и покинула квартиру, не забыв прихватить йогурт в качестве компенсации.