Девушка-судьба

В пору, когда города становятся маревом дрожащих во тьме огней, к Курапике является гостья. Сперва кажется, что полногрудая женщина с тоскливым застывшим взглядом, бывший член Геней Редана, — часть морока, продолжение сна. Курапика гонит ее руками, зря рассекая воздух. Но он все равно видит ее, ощущает прикосновения и слышит обличающие, неприятные мысли. Бескровным губам мертвой даже не обязательно раскрываться для этого. И Курапика в тысячный раз вспоминает о том, каким был ее нэн при жизни. — Я не использовала этих способностей на клане Курута. Никогда, — сообщает она ровным, почти сожалеющим тоном, от которого лед разливается по крови. — Ты одна из них, — зло парирует он. — Из убийц моего клана. Этого достаточно, чтобы ты была приговорена, — маска сдержанности на лице Курапики рассыпается. Его рот кривится, но он сам понимает, что злостью ничего не решить. Ни того, что его месть оказалась однобокой и некрасивой, ни того, что в его сердце слишком много сейчас жалости, и она — к одному лишь себе. — Ну и что? — женщина совсем не удивлена. — Да, я была. Но... вглядись в себя, ты давно такой же, как и они. — Вот и нет! — Неужели? — она пожимает плечами. — Или думаешь, если ты был рядом со своим другом, маленьким убийцей из семьи Золдик, будет справедливо, что родные его жертв придут за тобой? Хотя за тобой самим уже можно прийти. Ты же тоже убийца. — Нет, нет, нет… — монотонно возражает он, не понимая, что вслух соглашается с половиной того, что она ему проговорила. Осознавая, что грешит против истины, но до сих пор не желая признать, что сам действовал как те, кого он возненавидел. Курапика трясет головой и крушит все, что ему попадается, пока вдруг не замирает у зеркала. Оттуда на него смотрит преступник с обезумевшим взглядом. Растрепанный, злой человек, изо всех сил пытающийся доказать самому себе, что ни в чем не виновен. Только она не дает ему полностью переключиться на себя. Полупрозрачная, но ощутимая, она появляется сзади и обнимает за плечи. Он четко видит ее рядом с собой — они странная пара: оба с землистыми лицами, с заострившимися чертами. — Я должен был… — жалко говорит он. — Это было моим долгом. — Для того, чтобы убивать, совсем необязательно ненавидеть, — возражает она. — Разве ты так уж сильно ненавидел меня? Курапика не отвечает. Ему хочется разразиться тирадой на тему того, что не убивал ее. А смерть была ее личным выбором. И забывает, что ей, чтобы понять, не нужны слова, как тут же забывает о том, что она мертва. Он лишь зябко поводит плечами, пытаясь уйти от прикосновения, чтобы она не считала остальных мыслей, но поздно. — Зато ты сильно ненавидел себя, — продолжает она, — Даже решил убить того, кем ты был до убийства своего клана. Когда это произошло? После Уво или прямо тогда, когда ты вздумал мстить? Ты и сам не знаешь, но я могу сказать. Курапика хочет проснуться и сдавливает зубами язык так, что рот наполняется кровью. Боль интенсивна, она доказывает реальность происходящего. Остается лишь неловко сглотнуть, но когда он, забывшись, жалко шепчет: — Не надо, — боль становится такой сильной, что за ней Курапика не замечает: густо подкрашенная слюна сползает с уголка рта. Болит одновременно во рту и в груди, там, где медленно, несмотря на недавнюю вспышку активности, колотится сердце. Курапика невольно вспоминает Куроро — веселый оскал и насмешливый взгляд, и в привкусе собственной крови появляются горчащие нотки. — Он, конечно, сильнее тебя, — она знает, все знает! И от ее сочувствующей полуулыбки, которая ясно видна в отражении, Курапике вдруг хочется убивать. Он поджимает дрожащие пальцы. Он весь словно струна, вот-вот готовая лопнуть. — Когда вы встретитесь вновь, — ее улыбка становится шире, — он уже освободится из твоей ловушки. А ты от его влияния — никогда. Тем более, я всегда буду рядом. Чтобы напомнить о нем. — Пакунода… — он неохотно произносит ее имя вслух. Жалко и сдавленно. — Я не… я никогда не менялся! Всегда был таким, как сейчас, — упрямо добавляет Курапика, и эти несколько слов словно совсем обессиливают его настолько, что инициатива снова уходит к ней. Пакунода нежно утирает его лицо. Ее холодные пальцы почти ничего не весят. — Знаешь сказку, мой мальчик? — она склоняется к нему, на миг перекрывая собой вид на зеркало, и Курапика ощущает сладко-гнилостное дыхание смерти. — О том, что герой, убивая дракона, сам становится им? Злым и жадным, проклятым на веки веков? Дракон… Паук… Не все ли равно? — Курапика забывает дышать, весь отдается оцепенению, а сердцу холодно так, что кажется, будто в него вонзилась покрытая инеем цепь. Он не способен шелохнуться и сбросить с себя неприятную тяжесть прикосновения. Не способен на крик, перекрывший бы по-матерински заботливый голос, от которого хочется плакать. — Я научу тебя, как помириться с ними, — обещает она. — Ты потерял, они потеряли… вы же на равных. Курапика чувствует, что слезы текут по лицу, но не может их осушить, потому что она держит его так крепко, что не поднять руки. Почему-то он не возражает ей даже в мыслях. Он настолько измучен, что отчасти даже готов согласиться с тем, что она абсолютно права. Что может быть стоило бы примириться не с ними, так с собой. Пока холод не до конца пронизал его. Холодные мягкие губы нежно прижимаются к скуле, словно благодаря за подобный ход мыслей. Курапика чувствует крупный нос, и гладкость кожи, а сам дышит все тише и тише, словно засыпая. Много лет неиспытанное умиротворение укрывает его, будто бы одеяло. Вдруг громко, истошно начинает звонить телефон, и Курапика вмиг просыпается. Шквал прежних ненависти и жажды мести вновь замутняют рассудок. Пакунода мгновенно отпускает его, теперь она смотрит из-за плеча, и кажется, что она тоже плачет. Контур ее волос начинает медленно расплываться, словно на акварельный холст вдруг плеснули воды. И черты ее несчастного, совсем безжизненного лица медленно расползаются вокруг черт лица самого Курапики, сливаются с ними в одно. И минуты еще не проходит, как в зеркале остается одинокое отражение. Телефон все шумит, и на том конце провода наверняка друзья, только Курапика не способен общаться с ними. Но наедине с собой быть почему-то тоскливее, чем с призраком. Курапика беззвучно умоляет ее вернуться.