Девушка-судьба

— Я всегда была плохой, — жалуется Кике. Надрывно, нервно. И выгибается, словно кошка, выставляя напоказ шикарную задницу, тонкую, изящную спину. — Всю жизнь. Всю свою жизнь! — в ее голосе странный вызов. — Я знаю, — ровно говорит Мито. Ее по-детски милое лицо не меняется, когда она высоко поднимает руку и шлепает Кике по ягодице. На фарфоровой коже расцветает отпечаток, а Кике стонет. Мито вновь поднимает руку. И хлещет ее снова и снова. До сильной боли в собственной руке. Кике только стонет, и ерзает, высоко поднимает таз. Она вся горит, она умирает от легкости, что дает жар от ударов. Эти мгновения — словно прилив жизни в тело. Напротив постели на стене висит зеркало. В нем Кике впервые за долгие годы видит себя без маски. Льдистые, раскосые голубые глаза лихорадочно блестят под темными волосами. — Мито, — сетует она. — Ты даже не знаешь, какой я была плохой… — Кике долго говорит о том, как когда-то у нее, незаконнорожденной, нашелся отец. Как он привез ее в свой дом. Но вместо того, чтобы признать сестрой своему сыну, приказал ей стать его женой. Чтобы внуки переняли способности предков насколько возможно. Перешагнув в себе через все хорошее, она разделила с Сильвой постель. А итогом этого стали не способный испытывать эмоций первенец, мальчишка с нарушенным обменом веществ, слабак и чудовище. — И Киллуа, — добавляет Мито. — И Киллуа, — всхлипывает Кике, а сама выгибается. Раскаяние не убивает желания. Киллуа ушел навсегда, снял с себя маску, что с рождения пытались надеть на него Зольдики. А с Кике маску сняла Мито. Первая за много лет. Ту, что надели отец и муж, чтобы никто не понял по глазам, которых нет больше нигде на свете, что у Кике с Сильвой одна кровь. Ведь подобный брак считается чересчур порочным даже в среде убийц. — Моя вина… Я все испортила… Всегда подчинялась… Маска… — глаза у Кике раскосые, словно у кошки. А голос жалкий, от его тона Мито передергивает. Кике с ужасом понимает, что в подчинении — вся ее жизнь. Что она только от этого получает удовольствие. И видно, что Мито это тоже чувствует. — И маска может приносить удовольствие, — зло говорит Мито. — Ни к чему сожалеть о том, на что подписалась сама. Многие бы отдали все, чтобы иметь то, что было и есть у тебя.— Кике согласно кивает. Ей действительно повезло. А теперь у нее есть еще и Мито. В зеркале видно, как та берет маску в руки, гладит пальцами. А затем переворачивает Кике за талию, так, что ее таз оказывается повернутым в бок, тянет ее бедро вверх, раскрывая промежность. А потом Кике дергается от неожиданности и выгибается снова. Мито грубо втискивает в нее край маски — насколько войдет. Чрево, с легкостью вытолкнувшее пятерых малышей, сводит от боли. Но разрывов и крови нет. Мито выпускает маску из рук, та подрагивает в теле Кике, когда Мито снова ударяет ее, будто наказывает скверную девочку. Кике лихорадочно, крупно дрожит. Ей хорошо. Ей никогда не было легче.