Девушка-судьба

Он является под пологом ночной темноты в странных, реалистичных снах. И заставляет Cенрицу обмереть, теряя дар речи. — Я твой Дьявол, — напевно говорит он, намеренно подчеркивая «твой». — А ты — моя женщина. Самая удивительная, самая талантливая на этом свете, моя избранница. Я удостоил тебя жизни, я выбрал тебя, — говорит Дьявол из темноты и мягко касается изуродованных рук, обвисших щек, бесформенного живота, проплешины на макушке, наполняя тело постыдным и неприличным трепетом. Сенрицу слышит живое, правдивое сердце, а руки Дьявола так теплы, что она не в силах скинуть их. Дьявол эгоистичен, он любит говорить сам, не давая и вставить слово. Только Сенрицу не может ему отвечать. Она лишь внимает, борясь с отвращением и вожделением одновременно. В том, что они повязаны навсегда, Дьявол совершенно прав. И эту связь, рожденную однажды его злым, но ошеломительным талантом, слабой Сенрицу не разорвать. — Я сделал тебя прекрасной, такой, как нравится мне, — с мягкой нежностью шепчет он. В его голосе неподдельное восхищение. — Я сделал тебя такой, чтобы больше ни один мужчина не посмотрел. И ты должна понять меня. Что же я мог поделать с тем, что когда в мир пришла такая талантливая, невероятно удивительная женщина мне под стать, я был давно уже мертв? Ты должна понимать... Но я все еще тут. Прозвучав, моя музыка возвращает меня. Я способен и совсем вернуться. Только пусть больше людей ее слышат. Пусть они отдадут свои жизни взамен моей. Ну что в них хорошего? Посмотри вокруг. Стоит выйти из дома, вокруг — обманчивый свет фальшивых йоркшинских огней. Маскирующий горе, разорение, трудности и несправедливость. Да, это вообще не ее дом. Сенрицу родилась в приморском городке, постоянно залитым солнцем. О, как громко и требовательно она выпрашивала там свои первые инструменты у немолодых уже, нездоровых родителей, заставляя отца все больше пропадать на работе в море. Они должны были понять, так Сенрицу тогда рассуждала, ведь их дочь заслуживала возможности развивать свой музыкальный дар. Как давно это было? В своих долгих странствиях Сенрицу едва ли находила времени, чтобы навестить их могилы. Да что там, она не выкроила его ни единого раза! Была слишком увлечена. Сперва своим другом, потом — сменившим его Дьяволом. А тот словно читает каждую мысль, будто его музыкального слуха хватает на это. — Он был эгоистом, этот жалкий человечек, — напоминает Дьявол, ласково сплетая их пальцы. — Примазавшийся к тебе бездарь. И новый твой друг того же сорта, думает лишь о своей мести. На тебя и не смотрит. Зато я хочу тебя, моя дорогая. Я буду рядом. Я помогу тебе найти мою музыку. И сыграть ее. Донести ее людям. Пусть ее транслируют на весь мир! Пусть тогда из него исчезнут лишние. А я обрету тело. И вернусь к тебе. Я буду всегда верен, всегда нежен. Буду всегда по заслугам восхищаться тобой, женщиной, способной по одной только памяти даже прямо сейчас воспроизвести мои ноты. Ведь это же так, Сенрицу? Это так, Дьявол снова всюду прав. Дьявол так трепетен, и тело, давно не ведавшее тепла, млеет под его руками. Дьявол как никто плох, слабо внушает себе Сенрицу, давно уже отринувшая признание. Дьявол слишком многое у нее отнял. — Я все тебе верну. Моя хорошая. Моя любимая. Моя драгоценная. Он склоняется над постелью и тепло накрывает губы своим ртом. Сенрицу охает и делает единственное движение, гостеприимно впуская его язык. И просыпается. Разморенная, растревоженная. Неловко касается влажных губ, выступающих передних зубов. Ей кажется, что на языке чужой вкус — притягательный и приятный. Все тело ее горит, и в неловких мечтах она видит себя на сцене, прекрасную, как и прежде, но больше не одинокую. А люди рукоплещут им с Дьяволом, пока не зная, что музыка их — лучшее, но последнее, что будет в их жизнях. Сенрицу странно вздыхает, вполне понимая, что даже жаждет порой, чтобы Дьявол навещал ее по ночам. Она слишком устала не поддаваться.