Девушка-судьба

— Хочешь уйти? — Фейтан не узнал своего голоса, усталого и постаревшего, словно потеря каждого из Пауков отняла у него по десятку лет. Странное дело, но до их бесславной смерти он и не предполагал, что испытает гнетущее ощущение тоски от невозможности видеть их или перекидываться словами, терпеть их чудачества и защищать. Теперь такое же ждало и с Каллуто, слишком слабым, как Фейтан когда-то считал, чтобы быть принятым в банду на равных и стать его братом. Но то было еще до того, как сияющий неподдельным восхищением и восторгом взгляд Каллуто подбодрил Фейтана в тяжелой битве. До того, как стало очевидно — склонности этого мальчишки жестоко и неутомимо играть с врагами полностью отвечали вкусам самого Фейтана. Лишь игрушки у них были разными, но только до поры, в которую Каллуто сумел с необычайной настойчивостью уломать Фейтана учить его. Никого другого, как ни странно, с подобной тягой упиваться болью и смятением врагов в отряде никогда не бывало. Равно как и настолько искушенных любителей сортов хорошего чая и шелка, и утонченных вещиц, наподобие того же бумажного мяча, который Каллуто теперь молча перебирал пальцами, склонившись над ним так, что густая прическа совсем закрыла его глаза. — Дай мне ответ, — властно потребовал Фейтан, словно все еще исполнял обязанности босса и мог отдавать приказы. Мяч зашелестел, как шелестела подсушенная воздействием Палящего Солнца человеческая кожа. Фейтан мог поклясться любимым зонтом: пожелай он сейчас применить его, попытка могла принести удачу. Именно в этот самый момент урон был причинен его сердцу, и странное, тянущее неприязнью ощущение печали было едва ли не хуже настоящих ран. Это было неприятно, но еще страшнее было пережить то, что, едва ли лишившись привычного для себя одиночества в толпе, Фейтан снова мог испытать его. Те дураки просчитались не по своей вине, и он готов был мстить за них, как за родных братьев. Но если Каллуто, на которого Фейтан совершенно добровольно убивал не только целые часы, а дни и недели, испытывая за его малейшие успехи восторг больший, чем даже оставляя страшные следы на чужих телах, добровольно согласится бежать домой… Это могло значить, что Фейтан просто зря потратил свою привязанность. А ведь именно благодаря отношению Каллуто он стал ощущать себя всесильным. Даже способным в одиночку убить Хисоку… Мяч шуршал все сильнее, рука сама собой тянулась к ножу. Хисока был теперь деверем Каллуто, родственником. Хисока, а не Фейтан, и несомненно — тот постарается убить Каллуто, если тот не покинет банду. Так чего же Каллуто ждет, склонив шею, словно преступник перед казнью? Неужели считает, что Фейтан настолько мелочен, чтобы начать свою месть с него? С человека, с которым долгое время спал рядом, переживая, что с ним, еще таким неподготовленным, может что-то случиться? Неужели думает, что для Фейтана может иметь значение такое сомнительное родство с Хисокой? Фейтан умел узнавать правду лучше кого бы то ни было, и теперь она была ему необходима. Он уже не завидовал Каллуто, что тот сумел сделаться дорог ему. Но ведь Каллуто же сам этого хотел? Фейтан приблизился, легко, ощущая себя невесомым бумажным шикигами на шквальном ветру, и встряхнул Каллуто, нарочито крепко впиваясь пальцами в его плечо. — Не прогоняй меня. — Неожиданный ответ прозвучал так пронзительно, что Фейтану показалось: острие ножа вошло ему прямо между верхних ребер. Каллуто порывисто разогнулся, и Фейтан увидел, как на родинку на его лице наползает слеза, пролитая еще до физической боли. — Я… — начал было Фейтан, обескураженный тем, как резко бумажный мяч сломался, с хлопком — будто что-нибудь взорвалось. — Клянусь, я убью за это, — уже тверже произнес Каллуто, смело глядя на Фейтана мигом просохшими глазами. В этом совершенно изменившемся взгляде различались тревожность, твердость и едва различимо мерещилась прежняя теплота. От нее боль притупилась, и тяжесть потерь отпустила, заставляя Фейтана почувствовать себя свободнее и будто бы выше ростом. Кого другого Фейтан бы убил за угрозу, но эта его обрадовала так, будто только что он сам, единолично, а не весь клан Золдиков, воспитал из Каллуто убийцу, способного бесстрашно угрожать тому, кто во много раз его сильнее. Будто только он сам во всем мире единолично имеет над Каллуто власть. Но когда тот с неожиданной силой схватил его за запястье, Фейтан впервые в жизни ощутил неловкость. Нож звучно упал на пол, куда еще раньше проследовал растерзанный мяч. Каллуто держал за руку так крепко, словно это Фейтан собирался бросить его, сбежав от угрозы к влиятельной, почти всесильной семье. Так держатся лишь за самое дорогое. И это было невообразимо приятно. — Изви… ни… — попытался едва не впервые в жизни выдавить Фейтан, когда Каллуто сам крепко обнял его свободной рукой.