Подснежник

      После массажа Ален моментально уснул. Словно эти неощутимые прикосновения его успокоили и усыпили. Он даже не помнил, когда Селестен ушёл. Он помнил, что юноша завершил массаж и присел на кровать. Но что он говорил и говорил ли вообще? Мужчина провалился в сон неожиданно. Ему приснилось что-то хорошее. Кажется, подснежники, несмотря на то, что шёл уже первый месяц лета.       Утром Алена разбудила птичка. Где-то в саду, на ветвях одного из деревьев, сидело маленькое пернатое созданьице и щебетало весёлые песенки. Дьюар слышал её чириканье сквозь сон.       Ещё не открывая глаз, Ален с наслаждением зевнул и потянулся. В теле была странная сладкая истома, просыпаться не хотелось. Мужчина ещё раз зевнул, даже слёзы потекли. Протирая заспанные глаза, он подумал, что день сегодня наверняка будет замечательный. Было какое-то невесомое, но верное предчувствие чего-то хорошего…       Тут у него зачесалась нога — где-то под коленной чашечкой, — и он на автомате протянул руку, чтобы её почесать, но замер в этом движении, зрачки его расширились. Так он лежал несколько минут, совершенно ошарашенный, с округлившимися глазами, с растерянной сумасшедшей улыбкой, с дрожащей рукой, протянутой к согнутым коленям.       Это был шок. Впрочем, он длился недолго, хотя секунды осознания произошедшего казались вечностью. Подумать только, что он сделал: протянул руку, чтобы почесать колено!       Чёрт побери! Чесалось! Чесалось невыносимо!       Ален, не веря самому себе, коснулся колена. По коже пробежал ток. Коснулся чуть выше бедра — ток…       — Господи! — почти простонал он и вцепился в колени обеими руками. — Господи! Что же это? Что это?       Ален рывком сел, позвоночник отдался болью. Мужчина, морщась, потёр спину и распрямил плечи так, как только мог. Все кости, давно не знавшие движения, затрещали. По спине бегали мурашки.       Голова кружилась от вертикального положения. Дыхание сбилось, сердце грохотало, готовое выскочить из грудной клетки.       Непередаваемое ощущение безграничной свободы.       Дьюар сбросил с себя одеяло и уставился на ноги. Это не было сном или фантазией, это было реально: Ален сидел на постели, с полусогнутыми в коленях ногами, и шевелил пальцами.       Абсолютная чувствительность. Правда, местами были ощущения, что он чертовски отлежал спину… А, какая разница!       И тут Ален… расплакался. Как ребёнок, он сидел и плакал, гладя ноги. Не верится просто: согнутые в коленях! Эти слёзы так же внезапно закончились, как и начались. Дьюар потянул носом и несколько успокоился.       Мужчина отмахнул волосы с лица и потёр лоб. То, чего он так долго ждал и никак не мог дождаться, нагрянуло столь неожиданно, что он даже растерялся и не знал, что ему делать: плакать или смеяться. Впрочем, он уже плакал, а вот рассмеяться почему-то не мог.       Необычно и непривычно: он опять здоров, назло вердиктам врачей. Селестен оказался прав. Как же так?       Ален осторожно спустил ноги — одну за другой — с кровати и поставил их на пол. Холодный пол. Как же приятен был этот холод! Просто само живое, ощущаемое прикосновение к чему-то. Даже сама мысль о реальности этого.       Голова вновь закружилась: Дьюар уже отвык сидеть прямо.       «Нужно снова приучаться», — подумал мужчина с довольной улыбкой, шлёпая босыми ногами по полу.       Ему чертовски захотелось вскочить, принять по-человечески ванну, одеться и окунуться в окружающую его жизнь. Но он не торопился, зная, что теперь это возможно. Безо всяких «вполне».       Он опять видел мир с привычного ракурса. Он повертел головой и повернулся из стороны в сторону — свободно! — и увидел всю комнату. Даже ту стену, что была за его спиной. Глупо, но Ален нагнулся и заглянул под кровать. Просто так, чтобы почувствовать, что он снова может наклониться. Он ощущал лёгкое жжение в позвоночнике и только.       Мужчина упал поперёк кровати, широко раскинув руки и согнув ноги, и рассмеялся.       «С ума сойти! — подумал он. — Я столько всего теперь могу! Даже не верится! Я… всё могу! Тысячи движений!»       Мир теперь не кончался этой комнатой. Эта комната, три года бывшая его камерой, вновь стала обычной спальней.       Это чудо, чудо, чудо, чудо…       Дьюар вновь сел. Он словно заново родился этим утром.       В раскрывшихся дверях появился Селестен с подносом в руках. При виде сидящего Алена лицо юноши осветилось улыбкой.       — Смотрите, Селестен! — Мужчина вскочил и сделал несколько неуверенных шагов.       Юноша его удивил: выронил поднос — тарелки и стакан вдребезги! — и вовремя подхватил покачнувшегося Алена и поддержал, не давая ему упасть:       — Осторожнее, осторожнее. Не так резко!       — У меня голова закружилась, — счастливо ответил Дьюар, держась за его плечо.       — Естественно. Вам теперь придётся заново учиться ходить, — сказал музыкант. — Обопритесь об меня.       — Вам не тяжело?       — Ну что вы! Всё ещё кружится? — Труавиль придерживал его рукой за талию. — Ничего, это пройдёт. Вы просто отвыкли.       — Да, точно… Я здоров, Селестен! — с неописуемой радостью воскликнул Дьюар. — Всё, как вы и говорили!       Юноша только улыбнулся в ответ:       — Ну вот, действительно, всё так, как я и говорил. Теперь-то вы видите, что я был прав?       На Алена снова нахлынули чувства. Селестен был практически в его объятьях… Дьюар приложил все силы, чтобы сдержаться. Ему это удалось. Он вздохнул и тут обратил внимание, что на нём ничего нет, кроме ночной рубашки. Мужчина покраснел:       — Извините, Селестен, что я в таком виде…       — Да какая разница!       — Неудобно… — Мужчина опустился на стул. — Вытащите-ка мне из шкафа какой-нибудь костюм. Я оденусь.       Труавиль погладил его по плечу — к чему этот жест: просто ли дружеское прикосновение, или нечто большее? — и сказал негромко:       — Теперь-то у вас всё в порядке, Ален.       — Да, вам благодаря.       Юноша посмотрел сконфуженно на разбитую посуду:       — Только сперва я попрошу мадам Кристи прибрать тут. Ужасно неловко…       Он подошёл к двери, распахнул её и, выглянув в коридор, негромко, но звучно позвал:       — Мадам Кристи, поднимитесь сюда!       Ален настоял:       — Откройте, пожалуйста, шкаф и достаньте костюм.       — Вам неудобно или просто не терпится? — как всегда проницательно спросил юноша, открывая дверцу шкафа. — Какой костюм?       — Любой. Не имеет значения.       Селестен вытащил один из лучших костюмов Алена:       — Этот подойдёт?       — Да, и рубашку к нему… это там, в ящике слева.       Юноша выдвинул ящик и достал одну из рубашек:       — Но она мятая…       — Всё равно! Я же не раут собираюсь. Просто хочу почувствовать себя нормальным человеком.       Музыкант положил одежду на кровать:       — Вы счастливы, Ален?       Мужчина кивнул.       — Это хорошо.       С лёгким стуком вошла домоправительница:       — Вы меня звали, господин Труави…       Она не окончила фразы — осталась стоять с широко раскрытым ртом, поскольку взгляд её упал на Алена. Тот весело воскликнул:       — Видите, мадам Кристи, я совсем здоров!       Женщина повернулась к Селестену и хотела что-то сказать, но тот предостерегающе приложил палец к губам, призывая к молчанию.       — Эге! — воскликнул Дьюар. — Да у вас, похоже, есть какие-то общие секреты?       Юноша изогнул бровь, а губы его слегка дрогнули в улыбке. Но обратился он не к мужчине, а к домоправительнице, указав на валяющийся поднос:       — Мне жутко неудобно, но я только что разбил завтрак господина Дьюара.       Женщина махнула рукой:       — Пустяки, я всё уберу. Будь я на вашем месте, я бы тоже уронила, если бы зашла и увидела, что господин Дьюар снова здоров. Это так неожиданно!       — Для всех нас, — сказал Селестен, но Ален-то понимал!       — Я сейчас принесу щётку и всё приберу. — И она ушла.       — «Для всех нас»? — повторил Дьюар. — Вы заранее знали, Селестен!       Юноша сделал неопределённый жест и облокотился о фортепьяно:       — Я знаю только, что если очень хотеть чего-нибудь, если верить во что-нибудь, то это и случится. Вот и случилось. Ваша болезнь оказалась… не такой уж и серьёзной.       — Что-то сказал бы сейчас доктор! — со смешком произнёс мужчина. — А он так был уверен, что я конченый человек!       — Не ехидничайте, — посоветовал Селестен.       — И в мыслях не было! Я ещё опомниться не могу… так внезапно… — Мужчина по-детски счастливо пожал плечами. — Как в сказке!       — По мановению волшебной палочки? — рассмеялся музыкант.       — Вы эта волшебная палочка, — с лёгкой дрожью в голосе сказал Дьюар.       — Ален… — в замешательстве начал юноша, но тут вошла мадам Кристи, и он замолчал.       — Ах, как хорошо, господин Дьюар, что вы опять здоровы! — сказала мадам Кристи, принимаясь за уборку. — Как я рада за вас! У вас совсем ничего не болит?       — Совсем, — ответил мужчина, несколько раздосадованный, что разговор с Селестеном не удался. — Я просто проснулся и увидел, что здоров. Это чудо.       — Да, чудо! — Мадам Кристи подняла глаза на музыканта. — Чудо…       Как показалось Алену, Труавиль и женщина знали что-то такое, чего он сам не знал. Но это его нисколько не задевало. Дьюар плюнул на всё это. Ничто, кроме произошедшего, его не волновало. Он был здоров, и это прекрасно. А стало быть, всё вокруг тоже должно быть прекрасно.       Мадам Кристи наконец ушла, юноша подошёл к Алену:       — Давайте-ка я расчешу вам волосы, а потом вы переоденетесь, и мы с вами поучимся ходить.       — Согласен.       Труавиль взял расчёску, встал перед Дьюаром:       — Как вы их запутали…       — Это со сна, — пояснил мужчина, а сам чувствовал, что теряет голову: музыкант был прямо перед ним, такой красивый…       Ален не выдержал. Он просто уткнулся лицом юноше в грудь и обнял его за талию. Юноша словно окаменел. Руки его лежали на голове Алена… Дьюар не ощущал его дыхания, не слышал сердцебиения… словно он обнял нечто… потустороннее.       — Ален! — резко сказал Селестен, не делая ни единого движения.       — Простите, — выдохнул мужчина, — но я просто больше не мог так…       — Отпустите меня! Вы переходите все границы. Сначала вы, если помните, руки мне целовали, потом в любви признавались, теперь вообще… Честное слово, Ален, я вас начинаю бояться! Что вы в следующий раз выкинете?       Дьюар ужасно покраснел, но лишь вновь спрятал лицо на груди Селестена:       — Простите меня, но я… я люблю вас.       — Ну что вы за человек… Ален! В самом деле… — Юноша постарался отодвинуться. — Вы ставите меня в неловкое положение.       — Вы, наверное, считаете меня… в общем, вы понимаете… Только это не так. Я сам не знаю, что со мною происходит… или произошло, — быстро заговорил мужчина, не поднимая головы. — Я никогда ничего подобного…       Труавиль заговорил, и его голос звучал жёстко, слова падали, как стрелы:       — Я буду считать, что вы мне этого не говорили, что вы ничего подобного не делали, что вы просто очень ко мне привязались, — и ничего более. Отпустите меня!       Это прозвучало приказом. Ален повиновался, и Селестен отступил на шаг. Тем не менее Дьюар продолжал:       — Разве любовь не прекрасна?       — Не понимаю, как возможно это чувство между… — Селестен слегка споткнулся. — Это противоестественно человеческой натуре.       — Извините меня, пожалуйста, Селестен, но… — Дьюар припомнил подробности одного из их разговоров. — Однажды вы намекнули…       — Ну? Договаривайте, — нахмурился юноша.       — Что вы… ну, в общем, что вы когда-то сами были… влюблены в мужчину, — наконец выдавил из себя Ален.       Тень сбежала с лица Селестена.       — Насколько я помню, ничего подобного я не говорил. Это была другая история.       — Расскажете?       — Я не склонен это обсуждать. Было, да прошло и быльём поросло!       — Хорошо. — Мужчина решил не продолжать этого разговора. — Выйдите, пожалуйста, я переоденусь.       — Вам помочь?       — Нет. Я должен сам научиться делать это снова.       Глаза Селестена засветились.       — Я ждал, что вы ответите именно так. А значит…       Он не договорил, пожал плечами и вышел.       «А что это значит?» — подумал Дьюар.       Оставшись один, он пожалел, что отпустил Селестена. Ему вдруг стало страшно, что без юноши у него ничего не получится, что болезнь опять вернётся, что его внезапное выздоровление — только иллюзия… Мужчине даже показалось, что ноги у него начинают неметь, и по ним всё выше пробирается холод.       «Я не могу встать!» — подумал он и сделал попытку.       И он конечно же встал, хотя голова у него вновь закружилась. Он придержался рукой за спинку стула и сделал первый шаг. Сейчас Ален казался сам себе ребёнком, который учится ходить. Это было сложно. Он приподнял ногу и передвинул её на один шажок вперёд, потом то же проделал со второй. Так он оказался на шаг от того места, где сидел. На три или четыре от того места, где лежал колода колодой целых три года. Дьюар сделал этот шаг по направлению от кровати.       Он долго не решался отпустить спинку стула, за которую держался холодной от волнения ладонью. Наконец, через пару мгновений, Ален разжал пальцы и отвёл руку. Рука дрожала, ноги тоже — от непривычного напряжения. «Сделать ещё шаг?» — сам у себя спросил мужчина.       Решиться было трудно. Одно дело шагнуть, держась за стул. А сделать этот шаг самостоятельно, самому — это другое дело. Дьюар испугался, что может упасть, но даже этот страх не смог ему помешать. Он с шумом вздохнул и, слегка покачиваясь, сделал этот шаг. Это оказалось легко.       Ален осмелел и с помощью таких же черепашьих шажков, шатаясь, добрался до окна. Он сделал эти первые шаги не к кровати, чтобы одеться, а к окну, чтобы снова увидеть мир.       Мужчина облокотился о подоконник и выглянул в окно. Он окунулся в бесконечность солнечного света и неба. Ничего, кроме этого, он не видел сейчас: только небо, полное солнца. И где-то там чёрною точкой летела птица Свободы. Ален проследил за нею глазами, насколько это было возможно, и снова заплакал. Он был теперь свободен, как эта птица. Он смог сейчас проследить её полёт от облака до того дерева, куда она пошла на посадку. И эта картина впервые за три года не оканчивалась оконной рамой. Она вообще ничем не оканчивалась. Небо было бесконечно, как сама вечность. Светлые прожилки улетающих к северу облаков перемежались с глубокой синью небесных просторов.       Солнце ослепляло сиянием. Ален зажмурился и отвернулся. В самом деле, пора одеться и спуститься вниз. Прочь из этой комнаты! Чтобы осознать теперешнюю независимость как можно полнее. Шаги обратно к кровати были гораздо увереннее, чем от неё.       Ален, наклонившись, провёл рукой по костюму. Наверняка великоват: Ален сбросил в весе за время болезни. Странная вещь, он совсем разучился застёгивать пуговицы, пальцы казались деревянными.       Почти без усилий мужчина подошёл к шкафу, распахнул его дверцу и посмотрел на себя в зеркало. Впервые в полный рост. Ален не узнал себя. Как это мог быть он? Ни тени на лице, хоть ещё вчера их было предостаточно. Посвежевшая кожа, разгладившиеся морщинки. Словно кто-то повернул невидимые часы и вернул Алена в прошлое, ещё до катастрофы. «Не валяй дурака, Ален, — сам себе сказал Дьюар, — путешествие во времени невозможно. Ты, конечно, всяких чудес насмотрелся, но это уж слишком».       Мужчина провёл рукой по кудрям и вновь обежал себя взглядом. Босиком… Ален присел на корточки перед шкафом, достал пару ботинок из нижнего ящика. Теперь лучше. Почти такой же, как раньше. Может, чуть поумнее.       «Я многое узнал и многое понял. Я не буду таким, каким был когда-то, это факт. Но вот, чёрт возьми, что мне действительно хочется узнать, — подумал он, — так это смогу ли я когда-нибудь снова танцевать!»       — Сможете, Ален, обязательно сможете, — раздался за его спиною спокойный голос.       Дьюар вздрогнул от неожиданности и повернулся. Прислонившись к двери, стоял Селестен. Ален не слышал, как он вошёл. Создавалось впечатление, что он просто взял и материализовался. И мысли…       — Вы прочли мои мысли? — спросил Ален.       — Вас это всё ещё удивляет? — Юноша запер дверь изнутри на ключ и прошёл к окну.       — Не особенно. — Дьюар надел пиджак. — Как вы вошли?       — Через дверь, разумеется.       — Я не о том… Бесшумно?       — Вы не слышали моего стука?       — Нет.       — Это уже не важно. — Труавиль сделал неопределённый жест. — Вижу, вы сами научились ходить?       — Это чудо, Селестен!       — Чудо? — Его губы скривились. — Что для вас чудо, Ален?       — Чудо, что я встретил вас.       — Пройдите-ка по комнате, Ален, — сказал юноша, не обращая внимания на его последние слова. — Я хочу посмотреть, как вы ходите.       Дьюар прошёлся по спальне туда-сюда. Он чувствовал необыкновенную лёгкость. Словно что-то тянуло его вверх, подмывало взлететь.       — Безукоризненная работа, — пробормотал Селестен. — Ноги не болят?       — Я никогда в жизни так хорошо себя не чувствовал! — признался Ален.       Музыкант слегка улыбнулся, но в глазах его появилось странное выражение. Наверное, с таким родственники глядят на смертельно больных.       — Что-то не так? — встревожился Ален.       — Сложно было снова научиться ходить?       — Нет. Я ведь хорошо помню ваши слова, Селестен. Всё возможно. Нужно только верить в это… Что с вами, Селестен? — Мужчина увидел, что в глазах юноши блеснули слёзы.       — Молодец, Ален, — сказал Труавиль, смахивая слезинки кончиками пальцев. — Вы многому научились, да?       — Кое-чему, но многое остаётся для меня тайной.       — Вы многому научились, — заговорил юноша с непередаваемыми интонациями, — вы многое поняли. Значит, здесь моя миссия окончена.       — То есть? — Кусок льда с размаху воткнулся Алену в сердце.       — Я вам больше не нужен. Мне пора уходить, — объяснил Селестен.       — Что? — воскликнул Дьюар. — Это вздор, Селестен! Вы мне нужны! Я не хочу, чтобы вы уходили!       — Хотите или нет, всё предопределено. Я ухожу.       — Я… я не позволю вам! — почти рассердился мужчина. — Вы нужны мне!       — Я всё прекрасно понимаю… но я сказал всё, что хотел, и что хотел сделать — сделал. Вы свободны, Ален, вы здоровы, и у вас теперь всё в порядке. Продолжайте свою жизнь.       — Как, если без вас? — Ален сделал к нему шаг. — Вы моя жизнь.       — Нет, Ален, это всего лишь заблуждение. Я вам более не нужен, — улыбнулся юноша. — Вы теперь в состоянии сами жить эту жизнь. А мне пора.       — Нет! Селестен, вы не можете уйти! Вы же мой единственный друг… Не бросайте меня! Я… как я смогу…       — Так же, как могли до этого. Ну, пожалуйста, Ален, вы же взрослый человек… Я вас с самого начала предупреждал, что однажды мы расстанемся, не так ли?       — Но я же… — Глаза Дьюара наполнились слезами.       — Я знаю, что вы меня любите. Но тем не менее я ухожу.       — Нет, я не позволю вам уйти! Я…       — Довольно, Ален, прошу вас…       Ален беззвучно шевелил губами какое-то время, точно у него голос пропал. Кое-как он выдавил из себя:       — Останьтесь.       Юноша закусил губу:       — Довольно, Ален. Если бы я мог с вами остаться, я бы остался. Но я не могу. Я должен уйти. Вы всё поймёте потом, пока же доверьтесь мне. Вы замечательный человек, Ален, у вас всё будет хорошо.       — Но, Селестен…       Музыкант колебался какое-то время (это было видно по его лицу), потом приблизился к Алену и сказал, внезапно переходя на «ты»:       — Закрой глаза, Ален.       — Зачем? — Мужчина был ошарашен.       — Закрой, — настойчиво повторил Селестен, и лицо его окрасилось румянцем.       Дьюар пристально посмотрел на Труавиля, прежде чем смежить веки. Секунду спустя губ мужчины коснулся поцелуй — прохладный, словно дуновение ветерка. Сердце Дьюара забилось, но никакого продолжения не последовало. Отчаянно запахло подснежниками.       — Мне можно открыть глаза? — спросил Ален.       Ему никто не ответил.       Тогда Дьюар распахнул глаза, и зрачки его расширились: Селестена не было.       — Селестен? — испуганно вскрикнул мужчина, поворачиваясь вокруг себя, в надежде его отыскать, но юноши не было в комнате.       Взгляд Алена упал на дверь, и мысль поспешила: «Он, наверное, потихоньку вышел…»       Мужчина бросился к двери и дёрнул за ручку. Дверь была заперта. Ещё не осознавая того, что заперта она изнутри, Ален повернулся, растерянно и почти озадаченно потирая лоб, и увидел лежавший на полу цветок. Подснежник? Откуда ему взяться здесь, да ещё в такое время года? Ален, удивлённый этим обстоятельством, нагнулся, поднял цветок, распрямился и… Волна необыкновенного страха прокатилась по нему, охватывая всё целиком: тело, душу, разум…       Что это было?!       До Алена дошло, что дверь заперта изнутри. Стало быть, никто из этой комнаты выйти не мог. Получается, Селестен… Бог мой, получается, что он… Если он не вышел, поскольку не мог выйти, ведь дверь ещё заперта изнутри… Если бы он вышел, она была бы открыта или заперта снаружи…       Глаза Дьюара округлились. Получалось, что он не вышел, а просто… исчез?! Исчез. Если был вообще.       Что это было?!       Дьюар почувствовал, что внутри всё умирает. Ноги у него подкосились. Он выронил цветок из ватных рук.       — Селестен! — успел крикнуть он, прежде чем пелена беспамятства захлестнула его.