Ален не знал, сколько пролежал без сознания.
— Кто же это был? — простонал он, едва придя в себя.
Когда пелена, окутывавшая его, рассеялась, Дьюар обнаружил, что лежит на полу вниз лицом, сжимая в руке подснежник.
Ален сел. Голова раскалывалась, мысли разбегались в разные стороны.
Кто или что это было?
— Господи, — прошептал мужчина, глядя на цветок, — он ведь и вправду ушёл!
Ушёл. И не просто ушёл, а…
— Он исчез. — Глаза его снова наполнились ужасом, а сердце тоской. — Просто исчез… Как это возможно?
Как это возможно?
Ален кое-как поднялся. Его всего трясло. Ужас перемешивался с болью. Болью от разлуки. Отчаяние от того, что разлука эта будет вечной. Поскольку Труавиль больше не распахнёт этой двери…
Его нет. А был ли он вообще? Существуют ли настолько идеальные…
Дьюар неожиданно для себя сделал вывод: люди не могут быть такими идеальными. Но кто сказал, что Труавиль был человеком? Кем или чем он был, Ален не знал, но в том, что он не был человеком, Ален был твёрдо уверен.
Вспомнить хотя бы те странные оговорки, которые допускал Селестен: «вы, люди», «вам, людям»… Он намеренно, а не случайно разделял это. Он не причислял себя к роду человеческому, а отделял себя этим «вы».
Ещё кое-что. Каким неуверенным был его тон, когда он говорил, откуда он и сколько времени уже здесь находится. Как мог он быть уверен, если он вовсе не пришёл, а просто
появился? Материализовался, а потом…
Он никогда не соглашался позавтракать вместе. Да разве мог он есть?
Он ходил бесшумно. Не потому ли, что природа его нематериальна?
Он прочёл мысли, он вылечил неизлечимый недуг. Не от того ли, что явился из другого бытия, где всё возможно? Потому играл без фальшивых нот, что пришёл из Идеального, где нет уродства и неточностей.
Но как его назвать? Кем он был, если не человеком?
Сначала Ален подумал, что это было приведение. Да, чей-то призрак. Может, даже человека, прежде жившего в этом доме. Но, хорошенько поразмыслив, мужчина решил, что всё-таки призраком Селестен не был. В конце концов, он же не боялся солнечного света. Да и с какой стати призраку помогать человеку выздороветь? К тому же даже у призраков есть национальность: они ведь были когда-то людьми. «Пожалуй, француз» — какая странная фраза! Не француз, но говоривший на чистейшем французском. Кто же тогда, в самом деле?
А с другой стороны, все эти разговоры о вере, о Боге… да ещё эти странные шрамы… Может, это ангел-хранитель, слетевший с небес к отчаявшейся душе? Но почему тогда только спустя три года? Почему не сразу? И почему вообще?
Дьюар лёг поперёк кровати, невидящим взглядом глядя в потолок. Кто или что бы это ни было, оно ему помогло. И как помогло! Не только вылечило тело, но и душу перекроило: сделало совершенно другим человеком.
«Всё возможно»? Мужчина прищурился на солнечные разводы вдоль по потолку.
Страх поулёгся, но всё ещё было немного жутко. Ален столкнулся с чем-то непонятным, мистическим. И не просто столкнулся, а влюбился. Почувствовал его прикосновение и дыхание. Это нечто из другого мира было здесь ещё совсем недавно и перевернуло всю жизнь Алена своим присутствием. Жутко от того, что это было совсем рядом, а он ничего не понял.
«Вы всё со временем поймёте».
Только теперь Дьюар начал понимать. Вот зачем эти недомолвки! Как можно было сказать, что ты не человек? «Был бы я человеком…» Теперь-то всё понятно. Конечно, не человек. Но вот кто?
— Кем бы ты ни был, — прошептал Ален, — я люблю тебя.
С ума сойти, иначе и не скажешь.
Внезапно выплыло в памяти, что домоправительница… Да, похоже она что-то знала об этом! Возможно, она могла бы кое-что прояснить. Мужчина вскочил с постели и подошёл к двери.
Замок — это последнее, чего касался Селестен в этом доме. Ален нерешительно дотронулся до него. Ничего сверхъестественного не произошло. Замок открылся с привычным щелчком. Дверь отворилась, как и всегда, со скрипом. Всё, как всегда. Реальность и никакой фантастики.
Ален вышел в коридор. Как выглядел этот коридор три года назад? Да разве теперь вспомнить?
Дьюар стал медленно спускаться по лестнице, обдумывая, как и о чём будет говорить с мадам Кристи. Рукою он придерживался за перила, потому что боялся оступиться, — настолько он отвык ходить вообще и по лестнице в частности.
Ален спустился в холл.
— Мадам Кристи! — позвал он, оглядываясь по сторонам.
И вправду, мужчина так давно не был здесь, что всё вокруг казалось ему чужим. На фортепьяно и мебель были накинуты чехлы, чтобы те не пылились. Ален чувствовал себя гостем. Наверное, так же чувствуют себя паломники, вернувшиеся из долгого путешествия и не узнающие своего дома.
— Мадам Кристи! — повторил он чуть громче.
Она появилась из кухни с полотенцем в руках. Вероятно, мыла посуду. Женщина посмотрела на хозяина с восхищением:
— Вы сами спустились, господин Дьюар?
— Да, я вполне здоров. — Дьюар пружинисто подошёл к ней. — Мадам Кристи…
— Да? — Домоправительница слегка встревожилась.
— Селестен ушёл, — упавшим голосом сказал Ален.
— Но вы же теперь здоровы?
— То есть? Что вы хотите сказать? Что он ушёл, потому что я выздоровел?
— Вы больше не нуждаетесь в нём, поэтому он ушёл.
— Это неважно. Лучше скажите мне вот что: вы хоть представляете себе,
как он ушёл?
— Как?
— Он исчез.
— Исчез?
— Да, исчез. Когда я закрыл глаза, он был ещё в комнате. А когда я открыл глаза — его уже не было. Как вам это нравится, а? — Мужчина развёл руками.
— Значит, он предпочёл уйти именно так, а не иначе, потому что ему сложно было с вами проститься. Он ведь к вам тоже привязался.
— Позвольте, вас не удивляет, что он исчез сверхъестественным образом?!
— Нет, не удивляет.
— Вы ведь его уже знали, да? — спросил Ален. — Откуда?
— Просто однажды он помог мне, как теперь помог вам, — ответила мадам Кристи.
— «Однажды» — это когда? До того, как вы поступили ко мне работать?
— Чуть раньше. Лет тридцать назад.
— Тридцать? Но этого не может быть! — рассмеялся Дьюар. — Ему же лет восемнадцать, не больше.
— Вы уверены? — только и спросила домоправительница.
Ален осёкся. В самом деле, Селестен не раз намекал, что он старше, чем выглядит. Тогда понятно, откуда в нём мудрость, постоянные ссылки на жизненный опыт. Только…
— Как же это может быть, мадам Кристи? — Он непонимающе взглянул на неё. — Если с тех пор прошло тридцать лет, как же он не изменился?
— Полагаю, он не меняется. Я была поражена, когда вновь его увидела. Он пришёл, чтобы помочь вам, и ушёл, когда помог.
— Кто же он? Что он такое?
— Я не знаю, просто он помогает людям. Это всё, что мне известно.
Ален обречённо опустился на зачехлённый диван:
— Я буду по нему скучать. Никогда не увидеть его… Это пугает меня больше, чем пугала парализация.
— Чем вы теперь будете заниматься? — спросила она, видимо, стараясь отвлечь его от печальных мыслей. — Вернётесь на сцену?
— Не знаю.
Мужчина и вправду не знал. Можно было бы вернуться к танцам, но теперь ему этого не хотелось. Танцевать можно и просто так, для удовольствия… хоть прямо сейчас.
— Давайте-ка мы с вами станцуем! — Дьюар вскочил и за руку вытащил женщину на середину холла.
— Что вы! — растерялась та. — Я уже стара для танцев.
— Прошу вас, один раунд! Я лишь хочу убедиться, что по-прежнему могу танцевать.
— Хорошо, — сдалась домоправительница.
Они закружились в вальсе без музыки и почти без такта. Да, Ален по-прежнему мог танцевать и танцевал прекрасно. Но ему не хотелось этого так, как хотелось когда-то.
— Нет, мадам Кристи, мне не хочется возвращаться к танцам. Это всё фальшиво… Я не знаю, чем займусь. Может, вообще ничем. Деньги у меня есть, на мой век хватит. Это всё так неожиданно случилось. То есть Селестен мне всегда говорил, что это произойдёт, но я не слишком серьёзно относился к его словам. А тут вдруг это случилось, и я растерялся… Ох, как же мне будет его не хватать! — Ален сжал виски руками. — К тому же он обещал, что мне станет понятно абсолютно всё, но пока я…
— Ах да, — спохватилась мадам Кристи, — Селестен мне сказал в самом начале, чтобы — если вы заговорите об этом когда-нибудь — я отдала вам его записную книжку.
— Записную книжку? — Дьюар с надеждой поднял на неё глаза. —
Его записную книжку?
— Да. Я вам её положила в верхний ящик стола в кабинете…
Ален со всех ног припустил обратно вверх по лестнице.
— Осторожнее, не споткнитесь! — обеспокоенно крикнула ему вслед домоправительница.
Ален распахнул двери в кабинет, бухнулся в кресло и протянул руку к ящику. Сейчас всё должно проясниться. Пальцы Дьюара дрожали.
«Открывай, открывай», — шептало любопытство.
«Кто знает, что там может быть», — предостерегала осторожность.
Тем не менее Ален взялся за ключ, торчавший из замочной скважины, повернул его и потянул на себя. Ящик медленно пополз вперёд и скоро выдвинулся на достаточное расстояние, чтобы видеть содержимое.
Тут мужчине опять стало немножко жутко. Итак, в верхнем первом ящике его письменного стола поверх каких-то документов лежала небольшая тетрадь, являвшаяся записной книжкой Селестена. Что же в ней было пугающего? Ничего особенного, но только это была та самая книжка, что Дьюар видел однажды во сне. Неужели тот сон был вещим? Ален дотронулся до неё. Она была вполне реальной. Переплёт её был из мягкого материала, похожего на замшу.
Мужчина взял эту тетрадь, и она показалась ему необыкновенно тяжёлой; такой тяжёлой вряд ли могла быть бумага.
«Каменные там, что ли, листы?» — подумал Дьюар, перекладывая её себе на колени и открывая с неким затаённым страхом. Страницы тоже оказались из странного материала: не бумага, а скорее пергамент. И написана она была непонятными руническими письменами. Ален готов был разочароваться: как он мог это понять?
Но — чудо! — стоило Дьюару взглянуть в эту книгу, он всё прекрасно понял: слова зазвучали у него в голове голосом Селестена.
Это напоминало и письмо и дневник одновременно. И содержание было ужасно, а точнее, ужасающе: в это совершенно невозможно поверить, но получалось, что не ангел-хранитель, а наоборот, падший ангел был с ним всё это время и помогал ему.
«Что за ерунда!» — Дьюара затрясло, но слова неумолимо звучали…
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ СЕЛЕСТЕНА
Каждый день происходят невероятные вещи. То, что происходит у нас, многих приводит в бешенство. Я не знаю, как к этому относиться, но и меня это тревожит.
Недавно я виделся с Наомелем. Он и в самом деле взбешён. Он, признаться, на многое раскрыл глаза мне. И мне страшно.
Бог создал Землю. Мы только радовались: это потрясающе интересно, новый мир. Он замечателен, потому что материален. Не то что наш, ангельский…
Но что в этом плохого? Наомель сообщил мне последнюю новость: Бог создал людей. Они похожи на нас, но материальны. Они живут в замечательном месте — в Саду.
Наомелю кажется, что Он уделяет больше внимания им, а про нас позабыл. Наомель считает, что Он полюбил их больше, чем нас.
Многие ангелы возмущены. Они не могут смириться.
Наомель подкинул мне — и многим ещё — одну идею. Он сказал, что если их не будет, то всё опять станет по-прежнему. Неплохо было бы их уничтожить, вот что он сказал.
Ужаснее вещи он не говорил, а я не слышал. Знаете, что это означает? Это значит пойти против Его воли, поскольку Он пожелал, чтобы люди существовали наряду с ангелами. Наомель — мой лучший друг здесь, и мне странно слышать такие речи. Словно рассудок его помутился. Нескольких, наиболее отчаянных, он, похоже, подговорил поднять восстание, чтобы уничтожить Землю.
Наомель, Наомель… Он слишком любит Бога и, похоже, не хочет ни с кем делить Его. Для него люди — соперники.
Я не настолько ослеплён, но и мне кажется, что нам Он перестал уделять внимание.
Может, ты и прав, Наомель, но решиться на такое…
***
Он пришёл ко мне. Его намерения всё более крепнут. Но с собою он принёс и кое-какие другие мысли.
— Почему так, Селестен, — спросил он у меня, — что мы любим только Его?
— Что ты хочешь сказать этим? — Мне были непонятны его слова.
— Почему, я хочу сказать, мы не любим друг друга? Мы поглощены Его влиянием, но не обращаем внимания на самих себя.
Об этом я прежде не задумывался.
— Почему, — продолжал он, — к примеру, ты не любишь меня? Или я тебя? Или кто-то другой?
Я не понимал его. Он подсел поближе и, понизив голос, сказал: «Я виделся с Люцифером».
Я отшатнулся. С одним из падших! Вот откуда его слова! Их внушил Наомелю отступник!
Я должен был немедленно пойти к одному из архангелов и всё рассказать, но я этого не сделал, ведь Наомель был моим другом. Как я мог его предать?
Но Люцифер внушил ему много всяких вещей, о которых прежде и речи не шло. О некоторых из них Наомель мне поведал, о других умолчал, но того, что он рассказал, было достаточно.
Ужасные по своей сути вещи, но… кое-что в них было правдой. Мы надоели Ему, и Он нашёл себе новое развлечение — людей. Наомель их ненавидит, я нет. Мне только немного обидно.
Ох, я почти готов поддержать Наомеля, но я всё-таки ещё ангел, а не аггел, и поэтому зло творить не собирался…
Только скоро я перестал им быть, очень скоро.
***
Наомель всё ближе подбирался ко мне со своими смутьянскими идеями. С ним теперь было около двадцати других ангелов, но ему хотелось, чтобы и я был с ними. Я ведь был его другом…
Я не соглашался. Я не мог так поступить. Он нашёл способ.
Мы сидели вместе. Он опять говорил о своём замысле. А мне было так плохо, потому что я знал, что всё это неправильно. Но я не мог рассказать, потому что обещал молчать.
Наомель был уверен, что если ему удастся уничтожить людей, то не будет никаких проблем. Только я-то понимал, что всё не так просто.
Он посидел, посмотрел на меня, а потом сказал:
— А мы ведь красивы, правда?
— Может быть, я не знаю, — ответил ему я, потому что, рассуждая о том, какие мы прекрасные, мы бы грешили.
— Знаешь, Селестен, я тебя люблю, — сказал Наомель.
— Я тоже тебя люблю, брат, — ответил я, ибо это не было секретом.
— Нет, я не об этом. Не о братской любви. Я люблю тебя, но не так. — Наомель придвинулся ближе.
— О чём же? — Мне была непонятна его речь.
Вместо ответа он поцеловал меня. В губы… Я отшатнулся от него. Я понял, о чём он. Но поздно: он совратил меня. Я полностью стал разделять его безумные взгляды.
Оставалось только назначить день. Всё было серьёзно. Этот заговор приобрёл размах.
***
Наомель пришёл и назвал день. Меня пронзила дрожь. Я не знал, что делать. Я вновь засомневался. Но я был связан с ним так сильно, что не мог его предать.
Я метался у себя накануне этого дня. И не знаю, что меня на это подтолкнуло, но я пошёл к архангелу и всё ему рассказал. Это было предательством, но я чувствовал, что поступаю правильно.
Архангел сказал мне, что после искупления я мог бы вновь… Но я ушёл. Я не хотел, чтобы Наомель думал, что я предатель. Я знал, что мы будем разбиты, но я хотел быть с ними до конца. Этим я навсегда отрёкся от Рая. А тем, что предал заговорщиков, отрёкся и от Ада.
В общем, все собрались и полетели к Земле, чтобы уничтожить её. Наомель был настроен на успех. А мне было очень плохо. Возможно, это была совесть.
Они перехватили нас на полпути. Завязалась битва. Я не поднял меча, но заметил, что и против меня не было поднято. Кажется, Наомель всё понял. Но это уже неважно.
Мятежники были разбиты. Сверху на нас полыхнуло огнём. Он опалил крылья. Они сгорели. Крест оплавился в кожу. Но я не почувствовал боли.
Все они рухнули в бездну, и Ад принял их в пылающее лоно. А я нет. Что-то извне остановило моё падение. Я просто завис вне времени и пространства.
Что я? Кто я теперь? Падший ангел? Я предатель, вот я кто. Предатель вдвойне. Сначала предал Его, потом Наомеля. Мои страдания ни с чем не сравнимы.
Никто не знает, как это ужасно. Я висел в пространстве, не в силах вырваться из невидимых сетей, тысячи и тысячи лет и думал о том, как мне искупить вину.
Я подумал: я мог бы всё исправить, начни я помогать тем, кого поначалу хотел стереть с лица Земли…
И чудо: только я подумал это — словно невидимые нити, державшие меня, исчезли, и я рухнул вниз, на Землю. Я понял, что Ему угодно, чтобы я сделал то, о чём подумал.
Быть среди тех, кого хотел уничтожить, стараясь искупить свой грех, делая добро людям, — это мой крест. Моё искупление.
Мне неизвестны сроки. Я словно Агасфер. Я вне времени. Мне не суждено умереть, поскольку мой дух бессмертен: я пробовал, но воскресал.
Я пытаюсь сделать как можно больше. Но эти крупицы ничтожны.
Я знаю, что вряд ли смогу вернуться. Но то, что мне дан шанс, — это воистину знак того, что Прощение возможно.
Но даже если меня и простят когда-нибудь, сам я себя не прощу никогда.
...
На этом записи обрывались, и голос умолк. Ален широко раскрытыми глазами смотрел на пустую страницу, не в силах пошевелиться, вымолвить слово… Да, падший ангел, а не ангел-хранитель. Дьюар положил тетрадь на стол и сжал виски руками. Отчего-то это всё не укладывалось в голове.
Раздался звонкий звенящий звук. Мужчина вскинул голову. Записная книжка, слегка засветившись, исчезла. Он вздрогнул.
Теперь-то всё встало на свои места. Алену всё было понятно. Но только вот легче не стало.
«Какая разница, кто ты… ангел ли, демон ли… Какое это имеет значение? Ты лучшее, что было в моей жизни. Ты осветил её и ушёл. Ушёл навсегда. Это худшее, что могло случиться. Но как бы там ни было, я всегда буду помнить о тебе и навсегда сохраню в моей душе и в моём сердце это светлое, лёгкое воспоминание о моём искреннем, но несколько неправильном чувстве к тебе, Селестен…»
Ален положил руки на стол, обречённо опустил на них голову и глубоко вздохнул. Из глаз покатились слёзы. Он был здоров, свободен, всё ещё молод, но не счастлив от этого.
Получалось, что с уходом Селестена завершилась его старая жизнь, и он стоял теперь на пороге новой. Но что ему с ней делать — он просто-напросто не знал.
