Aurora Borealis

Мэттью лежал в кровати и отчаянно старался не дышать. Утренний свет медленно скользил по маленькой комнате, окрашивая резную мебель в приятные розовые тона. Мальчик смотрел на деревянный потолок, и лицо его выражало сильную обеспокоенность. Но тут со стороны окна раздался странный шорох, а за ним последовал тихий скрип. Мэттью вяло повернул голову к окну и увидел за ним улыбчивое лицо Альфреда. Страшная хандра тут же растворилась на сердце, дав место безмерной радости. Парень вскочил с постели и распахнул окно. — Что ты тут делаешь? — спросил он шёпотом, когда американец неуклюже перекинул ногу через его подоконник. На том месте, куда опустился его сапог, появились чёрные комья грязи. — Альфред! — Почему ты говоришь шёпотом? — удивился Джонс. — Да потому что мой опекун ещё не уехал! Он решил остаться у меня на неделю! — ответил тем же шёпотом Мэттью и как только Альфред слез с подоконника, запер за ним окно, дабы проворный канадский ветер не прогнал оставшееся тепло из его спальни. — Всю ночь гремел внизу бутылками и пел какие-то ужасные песни… Я едва нашёл в себе силы, чтобы уснуть. — Вот как? — Альфред снял с себя куртку и положил её на разобранную кровать. — Ты не поверишь, но у меня такая же история: мой опекун тоже решил остаться на, как он сказал, «неопределённое время». Не нравится мне его поведение. — Ш-ш, — Мэттью демонстративно приложил палец к губам и молча указал пальцем на дверь. Альфред послушно замолчал. — Мэ-эттью! — послышался пьяный голос с нижнего этажа. — Ты уже там встал? Я проголодался! Сейчас умру от голода! — Я… — Мэттью хотел ответить опекуну, но Альфред зажал ему ладонью рот. — Давай сбежим, — предложил он шёпотом. Мэттью удивлённо выпучил глаза. — Через окно. — Ты чего, свихнулся? — оттолкнул парня канадец. — Если Франц узнает, что я сбежал, он с меня шкуру спустит! Или того хуже… — Хуже? Да ей-богу, что он тебе сделает? Я-то от своего сбежал, — американец открыл окно и в комнату снова влетел прохладный воздух, смешанный с запахом утренней росы. Мэттью неодобрительно покачал головой. — Я не уверен, что это хорошая идея. — Да полно, доверься мне! Ну, что тут поделать… Канадец шагнул к окну, правда его глаза всё ещё испуганно метались. Чтобы ускорить их побег, Джонс схватил парня за руку и насильно притянул его к себе. Мэттью не успел ничего возразить, как уже стоял на засыпанной сухой листвой крыше, а внизу поблёскивала плохо подстриженная трава. Лес дыхнул в него утренней прохладой, от которой болезненно сводило зубы и перехватило дыхание. А ведь Мэттью был одет в одну лишь белую ночнушку! Альфред уцепился за какой-то зелёный плющ, который рос по стене деревянного дома, и ловко скатился вниз. Действовал он бесшумно и так просто, как будто делал подобное уже не первый раз. «Не думаю, что у меня получится», — подумал про себя Канада, глядя на этот плющ. Ему очень хотелось вернуться в дом, в привычные его сердцу условия, однако резвые жестикуляции Альфреда принудили его перебороть свой страх, взяться за зелёное растение и всё-таки спрыгнуть с крыши. Пока он летел вниз, его ночнушку подхватил ветер, и он чуть было не утерял её во время полёта. Из-за своего волнения, он даже не заметил, как пролетел мимо окна, ведущего в гостиную, где в это же время плавной и немного пьяной походкой расхаживал его голодный опекун. Оказавшись на земле, Мэттью смущённо поправил смятую одежду. — Бежим, — сказал Альфред и, взяв парня за руку, повёл его прочь со двора. Перед тем, как оказаться в лесу, Мэттью в последний раз услышал разгневанный вопль опекуна, который, тем не менее, вскоре растворился в звуках леса. Они бежали очень долго и практически не останавливались. Мэттью не знал, куда именно вёл его американец, а спрашивать не хватало духу. Он боялся, что Альфред всё равно ничего ему не скажет или ещё хуже — пошутит как-нибудь недобро, тем самым заставив волноваться. Вскоре они очутились на незнакомой поляне, где рос один единственный огромный дуб. Мэттью настороженно посмотрел по сторонам. Он пытался вспомнить, бывал ли он здесь хоть когда-то, но в памяти всплывали другие воспоминания. Приятные, связанные с рыбалкой. — Идём, — сказал Джонс после минутной передышки и больно потянул парня за руку. Они подобрались к дубу, и парень увидел на самой верхушке дерева, прикрытой мощными, чёрными ветвями, что-то вроде маленькой хижинки, сделанной явно наспех руками ребёнка. «Что это ещё такое?» — спросил он сам себя, когда Альфред уже ловко взбирался по ветвям. — За мной, — скомандовал он, и Мэттью неуверенно полез за другом. Сначала мелькнула одна веточка, за ней другая… Он и не думал, что мог делать что-то подобное. Его тело было лёгким, как пёрышко. А затем он обнаружил, что вся его ночнушка была изодрана и перепачкана в смоле, но горевать уже не было смысла. Альфред открыл маленькую дверцу, через которую можно было пройти только ползком, и жестом пригласил Мэттью идти за ним. Вскоре Мэттью очутился внутри крохотного кукольного домика, где потолок был настолько низок, что приходилось находится только в сидячем положении. В этом самодельном домике лежали какие-то сундуки и коробки, покрытые толстыми слоями пыли, а также старая одежда английских солдат, перешитая во что-то немыслимое. Альфред зажёг свечу и поставил её на пол, чтобы она хоть как-то освещала крохотное помещение. К тому же, от свечи тоже шло тепло… — Это мой тайник, — объяснил он. — Мой маленький мир. Здесь запрятаны все мои мечты, все мои планы, которые я хотел бы в будущем реализовать. — Интересно, — ответил Мэттью. — А Англия знает об этом месте? — Конечно, нет! — смутился парень, как будто ему задали глупый вопрос. — Это только моя территория. — А ты не боишься, что он узнает и разозлится? — Ну, он же пока не в курсе об этом месте, а когда узнает, будет уже совсем поздно, — Альфред самонадеянно усмехнулся. — Вон, гляди, — он достал из сундучка изрисованную мелом карту. — Здесь скоро появятся новые города! Я планирую стать великой страной. — Круто. Мэттью завидовал ему…в отличие от Альфреда, который уже вовсю хвастался своими грандиозными планами, у него не было ничего — ни идей, ни мечтаний. Нет, мечты-то были, но… они казались мальчику слишком ничтожными. Для того, чтобы стать независимым от Франции, нужно было иметь в себе стержень, Мэттью же никакого стержня в себе не ощущал. — А вот это, — тем же временем Альфред достал кусок полосатой ткани, у которой в левом верхнем углу криво был прикреплен синий квадратик и дал его в руки канадцу. — Это мой будущий флаг! Здорово, да? Вот здесь я нарисую звёзды, которые будут означать количество штатов на моей земле. Иными словами, одна звезда — один штат. Да, это были гениальные планы, и Мэттью мысленно поддерживал Альфреда в его начинаниях. «У него большая и сильная воля, — подумал он, любуясь лучезарным ликом друга. — Мне до него никогда не дотянуться… никогда…» Альфред убрал карту с флагом, чтобы она больше не мешалась, и затем поближе подсел к Мэттью. Слишком близко. Их плечи соприкоснулись. Мэттью вдруг вспомнил, что всё это время он находился в одной лишь рваной ночнушке, которая, увы, не спасала его от холода и грязи, а свеча тем временем медленно догорала, унося за собой единственный источник тепла. Понимая, что такими темпами он рискует замёрзнуть, Мэттью отчаянно припал к телу Альфреда, как к своему единственному спасителю. — Ты так дрожишь, — ласково сказал американец, и Канада слабо улыбнулся ему в ответ. — Да, есть немного. Я стараюсь привыкнуть к холоду, ибо отныне это должна быть моя стихия. Меня же к ней вроде как готовили. — Меня тоже пытаются готовить к чему-то, но иногда мне кажется, что Артур совсем меня не знает. — Ох, как знакомо! — Ты знаешь, почему мы здесь? — спросил Альфред, незаметно обнимая парня за плечи. — Нет. Почему? — Потому что я очень хочу, чтобы хоть кто-то в этом чёртовом мире знал меня таким, какой я есть. И потому что ты мой друг. Вдруг они услышали странный скрип, который раздался где-то за пределами дома. Они не придали этому никакого значения, пока маленькая дверца не сдвинулась с места. Огонь в свечи волнительно задрожал, после чего свеча затухла, накрыв двух ребят плотным и зловещим мраком. Прошла секунда, за ней вторая, а там и третья… Что-то чиркнуло в тишине, и загорелся новый свет. При виде мрачного лица Артура Альфред закричал и в страхе забился в дальний угол домика. Канада, не знавший, как себя вести, пополз следом за другом, с трудом волоча рваные ошмётки своего спального белья. — Вот ты где, Альфред, — холодно сказал Англия. Затем его взгляд упал на канадца, и лицо мужчины вытянулось и стало зловещим. — Канада? И ты здесь? — Так ты его знаешь? — опешил Америка. — Так ты всё это время знал о нём! Знал и не говорил мне! Артур спокойно пропустил мимо ушей эти обвинения и обратился уже к обоим парням: — Вылезайте отсюда. А ежели начнёте противиться — буду лупить вас, пока моя рука не онемеет. А с вами, — он обратился к до смерти перепуганному Джонсу, — у нас состоится о-очень долгий разговор, молодой человек. Тебе придётся мне многое объяснить. — Тебе тоже! — выпалил Америка. — Слезайте, — угрюмое лицо Артура скрылось в тенях домика. Двум парням пришлось молча повиноваться англичанину — как ни как, но он был старше и сильнее их. Сначала с дерева слез Канада, за ним с огромной неохотой приземлился Америка. Мэттью выглядел очень испуганным и взволнованным — он был бледен, а его глаза уже блестели от слёз. Америка с ярой ненавистью пялился на своего опекуна, как будто его взгляд мог как-то повлиять на их дальнейшую судьбу. Но всё было тщетно… — Как интересно, — сказал Артур, вытаскивая из тайника Альфреда нарисованные карты местности с пометками, а за ними кривой флаг, сшитый из тряпок. — Что это? Что это ещё за хлам? — Не твоё дело! — крикнул ему Альфред. Англия с безразличием зашвырнул вещи обратно в домик и быстро слез с дуба. Его лицо было злым и алым, как у разъярённого быка, которого поманили красным покрывалом. — Ты не забывай, что находишься под моей властью, мальчишка, — прошипел он Альфреду в его надутое от обиды лицо. — Ты обязан действовать так, как я тебе велю, тебе понятно? — Альфред тихо сглотнул. — Можете поджигать. За спиной Артура, словно по волшебству, появились солдаты с зажжёнными факелами. Альфред не смог ничего сделать, он только кинулся к дубу, но сильная рука Артура перекрывала ему путь. Он видел собственными глазами, как его дом…его мечты, планы, его будущее…постепенно охватывала голодная пасть огня. Дуб выгорел быстро…и всё, что от него осталось, было одноцветным пеплом. Америка, обессиленный физически и духовно, упал на мокрую траву и прикрыл лицо ладонью. Сложно было описать, сколько в нём таилось боли и обиды. Ему казалось, что его душу как будто вывернули наизнанку, словно какое-то белье. Его тошнило, а голова стала тяжёлой, как гиря. Мэттью растерянно смотрел на друга и совершенно искренне не знал, что делать дальше, как вдруг на его плечо опустилась рука, от которой несло едким парфюмом и вином. — Вот где ты, мальчик, — прозвучал хрипловатый голос Франциска Бонфуа. — Ну, и что вы…у-ух, ну и учинил ты тут, Арчи! Что это ещё за чертовщина? — Как видишь, навожу генеральную уборку, — грубо ответил ему англичанин. — На моём огороде выросло слишком много сорняков. Сорняков… Мэттью не мог поверить в то, что слышал. Неужели Англия имел в виду под сорняками этот чудесный домик на дереве? — О, Альфред! — воскликнул Франциск, впервые заметив возле Мэттью ещё одного ребёнка. — Как же ты вырос… Когда я тебя видел в последний раз, ты был вот таким крохой, — Альфред прекрасно всё слышал, но ему не хотелось смотреть в сторону Бонфуа. — Жаль, конечно, что ты выбрал тогда не меня! Я бы научил тебя жизни, я был бы твоим лучшим опекуном, не то, что этот хмырь, — он презрительно зыркнул на Артура. — Рот закрой, — рявкнул на него англичанин. — У тебя уже есть один ребёнок, — он указал на застывшего Мэттью. — И что-то я не вижу, чтобы он к тебе жался, как к любимому отцу. — К сожалению, Арчи, — ответил ему Франция, — я не наблюдаю аналогичного. Но Артур, придерживаясь тактики игнорировать малейшую критику в свой адрес, пропустил слова француза мимо ушей. — Убирайтесь к себе в горы, а я сделаю вид, что ни тебя, ни твоего щенка здесь не видел! — приказал он, морща лицо. Затем он силой вынудил Ала подняться с колен и идти за ним через окутанный туманом и смогом лес. Альфред хоть и шёл, но всё равно продолжал оглядываться назад. Он не хотел верить в происходящее, надеялся, что горящий дуб был лишь его страшным сном. Они возвращались домой в обоюдном молчании. Возможно, это было и к лучшему, так как Альфред не желал ничего говорить, и ему было совершенно плевать на то, каким был сейчас его опекун — добрым ли, ласковым ли или злым. После содеянного Артур мог больше не надеяться на его милость. Он стал для Ала чужим. Англичанин недовольно толкнул входную дверь в деревянный дом. Возле крыльца неистово завывал альфредов пёс, как будто чувствовал, что его двуногому хозяину сейчас было нелегко. Как только взрослый и ребёнок оказались в гостиной одни, Артур некоторое время просто ходил по пустой комнате, громко постукивая каблуками своих высоких кожаных сапог. Ему нужно было время, чтобы собраться с силами, с мыслями, с духом. Разумеется, он умел отчитывать людей за их ошибки, да не то, чтобы умел, он любил это дело. Но вот наказывать ребёнка ему приходилось не так часто. Одно Артур знал точно — это нужно было делать деликатно, но жестоко. Как вырвать ноющий зуб или выдернуть занозу из пальца. Он должен был показать Алу свой авторитет, свою огромную власть, свою непоколебимость, но так, чтобы ребёнок правильно его понял и не бросился совершать новые глупости. Остановившись в центре комнаты, Артур прочистил горло и повернулся к своему пасынку. — Альфред, я… К его печали, Альфреда в гостиной уже не было. Через секунду на втором этаже слышался ярый топот маленьких ног. — Альфред! Постой! — мужчина ринулся на лестницу. — Мы не договорили! Альфред попытался запереть дверь, но он недооценивал скорость и силу своего опекуна. Если Артур хотел чего-то — он этого добивался любой ценой. Иногда мальчик забывал, что именно представлял из себя настоящий Англия. — Я не хочу с тобой разговаривать! — прокричал в сердцах Джонс и схватил в руки подушку — единственное средство защиты от чудовища, которого он раньше любил. — Не вынуждай меня применять силу, — Артур встал перед ребёнком и демонстративно сжал правый кулак. Плотнее прислонив лицо к подушке, Альфред продолжал со злобой смотреть на опекуна. — Делай, что хочешь! — храбро заявил он. — Ты и так всё испортил… Всё, чем я дорожил, чем грезил! Ты уничтожил меня! Вы с Францией просто играетесь нами, словно мы вещи, словно у нас нет сердца! Артур смотрел Альфреду в глаза с поразительным спокойствием. Пока ребёнок кричал на него, краснея, он не повёл даже бровью. — Я сделал всё это ради твоей безопасности, — сказал он секундами спустя. — Возможно, ты ещё не понял, но очень многие страны буквально мечтают о том, чтобы ты стал их частью. Но ты ещё слишком молод, чтобы осознавать всю серьёзность своего положения. — Ты тоже пользуешься моими землями в угоду себе, так почему я должен остерегаться других? Разве они могут быть хуже тебя? На сей раз Артур удивлённо распахнул глаза. — Альфред… — хрипло позвал он, но мальчик оставался верен самому себе. Он не сдвинулся с места. — Ну, ладно. Ежели ты жаждешь играть по-плохому, будет тебе по-плохому. Отныне ты под домашним арестом! — он склонился над ребёнком, словно огромная и хищная тень. — Один невольный шаг за пределы забора, — прошипел он в лицо Алу, — и я пристегну тебя к печи. Я сделаю так, чтобы ты молил Господа о моей прежней доброте. Покидая детскую спальню, Артур был так сильно взбешён, что даже не услышал, как заплакал его пасынок. Мэттью не помнил, чтобы ещё когда-то чувствовал себя настолько несчастно. Словно чья-то невидимая рука прорвалась в его худую, слабую грудь и сжала его маленькое и трусливое сердце. Мальчик долго вглядывался в свои руки, которые были почти полностью покрыты мозолями и занозами. Воспоминания о минувших событиях всё ещё болезненно жгли разум. Если бы он мог ещё плакать, то давно бы дал волю своим слезам. — Да уж, а ведь день так хорошо начинался, неправда ли? — услышал он над собой насмешливый голос. Мэттью ничего не ответил. На душе было слишком больно, чтобы говорить. — Ну что ты раскис, малыш? — скрипнула одежда, и Канада вынужденно поднял глаза на Франциска. Он видел перед собой лицо, которое, бесспорно, в лучшие годы было очень красивым, утончённым и даже немного женственным. Но тяжкие месяцы беспробудного пьянства и ночных гуляний сделали своё дело. Они изничтожили всё, что можно было любить в этом человеке. — Ты всё ещё думаешь о той парочке? Знаешь, кем я их считаю? Идиотами. — Альфред не идиот! — сердито возразил Канада. Франциск постарался не заметить странных перемен в его пасынке. — Ну, может быть, я и ошибаюсь… я же так давно его не видел. Но вот Артура я знаю очень хорошо, и, поверь мне, малыш, он тот ещё селезень. Если бы у меня был такой опекун, я бы давно уже повесился, — и Франциск громко рассмеялся, закинув ноги на подлокотник кресла. — Аха-ха-ха! Повесился, Богом тебе клянусь! Но давай не будем о грустном, — он сменил тон и обернулся к мальчику. — Мэттью. Этот нарочито приторный тон, этот паскудный блеск в голубых глазах. С большой печалью на душе, Мэттью понимал, к чему всё шло. Он хотел смотреть на Франциска с гордостью, которой у него никогда не было, но вместо уважения в ответ увидел лишь кривую улыбку, от которой пробирало до костей. Тогда мальчик попытался отползти на другую сторону дивана, туда, где ощущалась безопасность и не было чувства стыда, но руки — такие длинные, холодные и неприятные — схватили его за коленки и упрямо потянули назад. Зелёная бутылка без этикетки рухнула на пол, и пушистый ковёр накрыло кроваво-красным пятном. Мэттью хотел забыться хотя бы на минуту, но вопреки всему продолжал чувствовал на своей шее зловонное дыхание взрослого мужчины. — Ох, Мэттью-Мэттью, — слышал он хриплое бормотание. —Мой сладкий мальчик. Мне очень отрадна твоя детская застенчивость. — Не надо, — отчаянно взмолился канадец, прижав влажные ладони к полуобнажённой мужской груди. — Хватит! — злость нахлынула на него волнами океана, и в следующий миг в гостиной раздался громкий звон пощёчины. Пока Франциск приходил в себя от удара и от минувшей эйфории, Мэттью спрыгнул с дивана и бросился наутёк, кое-как пряча пылающее лицо в своих маленьких ладонях. Тем временем Франциск удивлённо захлопал глазами, огляделся по сторонам, после чего, спустя минуту неуверенного молчания, погладил небритую щёку, которая до сих пор пульсировала болью. — Какой мелкий недотрога, — пробурчал он вполголоса. — Сегодня явно не наш с тобой день.