***
Он отступил на несколько шагов, боясь, что опекун совершит на него нападение, хотя тот выглядел довольно миролюбиво и спокойно, и в его планы явно не входило совершать вражеские наступления против собственного ребёнка. Он стоял меж кустами, окутанный в дорожный шерстяной плащ, и смотрел на неуверенные колебания своего пасынка. В его глазах читалось спокойствие. Не было прежнего голодного блеска, которого Мэттью боялся, как огня. — Что… — выдавил он из себя. — Как ты…? — Что ты так уставился, мой мальчик? — удивился Франциск. — Неужто рад меня видеть? Парень поднял свои огромные, переполненный влагой глаза. Кровь тут же запульсировала в его голове. В считанные секунды Франциск оказался рядом. Мэтт видел каждую черточку его лица, и оно показалось ему не таким привлекательным, как прежде — на его лбу и щеках поверх пудры виднелись свежие царапины и ссадины, губа была разбита и на ней блестела спёкшаяся кровь. Под глазами виднелись синяки, и в целом Бонфуа выглядел как-то… нездорово. Мэттью очень хотелось поинтересоваться, при каких обстоятельствах его опекун получил такие увечья, но не мог произнести даже звук. У него как будто онемело тело. — Ты злишься на меня? — тем временем поинтересовался у него Франциск. — И считаешь меня плохим опекуном, не так ли? Канада встрепенулся. Раньше Франция никогда не позволял себе задавать такие откровенные вопросы, да и вообще он никогда искренне не спрашивал Мэттью хоть о чём-то. Язык юноши как будто прилип к нёбу и не давал ему произнести даже слово. Горло душила старая обида. — Скажи мне что-нибудь, мальчик… — кашлянув, Франция наклонился к парню и нежно поцеловал его в лоб. Его сухие губы обожгли юную гладкую кожу, и Мэттью невольно поморщился. — Я слышал, что ты крепко сдружился со своим соседом. От одного упоминания об Альфреде невидимый обруч болезненно сдавил лёгкие, но Мэтт постарался не выдавать свои чувства и всё ещё настороженно посмотрел на опекуна, выжидая подвоха. А подвох несомненно был — просто мальчик пока что его не замечал. — Ха, — вдруг усмехнулся Франциск. — Ну, теперь мне всё стало ясно. — О… о чём ты? Мэттью попытался сосредоточиться на истерзанном ссадинами лице француза, собрать свои мысли в кучу, ибо те начинали маячить в его голове, словно стайка наглых ос. Он совершенно не понимал, о чём ему говорил Франция. Его таинственные усмешки лишь пробуждали в нём недоумение и потихоньку выводили из себя. Франция погладил обомлевшего Мэттью по его горячей щеке. Он делал это медленно, но в то же время очень нежно, как будто боялся причинить пасынку вред. В былые времена он делал это так редко, что Мэттью даже не замечал его невинных ласок, ибо их так называемая невинность быстро заменялась действиями, полными похоти. Франциску практически никогда не удавалось вести себя уравновешено при ребёнке. Всё, что помнил Канада о своём опекуне, было связано с грязью и стыдом. — Ты влюбился, — объяснил Франциск, но, заметив на лице парня растерянность, осторожно спросил. — Ты вообще понимаешь, о чём я говорю? — Это то, чем ты занимался с женщинами и мужчинами в гостиной, — без сомнения в голосе отчеканил Мэтт. — Нет… Нет! Это совершенно не то! — пришло время краснеть Франциску. Мэттью даже стало немного приятно от увиденного зрелища, ибо ему крайне редко удавалось смутить Францию, который слыл в Европе главным развратником и сердцеедом. — Я имею в виду кое-что другое. Тут он обратил внимание на недовольно рычащего Куму-младшего и в страхе убрал руку от лица юноши. — Лучше… лучше поговорим об этом дома, — он огляделся по сторонам, заглянул себе за спину, как будто в чаще его дожидались враги. — Здесь не безопасно. Они вошли в пустой дом, где из-за отсутствия тепла сильно пахло сыростью и старостью. Мэттью не любил звать в гости людей, особенно французов, но иногда ему приходилось делать исключения. Что же по поводу людей Франциска — Мэттью позволил им занять максимальную площадь своих земель. Он никогда особо не следил за ними, но знал, что французам удалось разбрестись по всем уголкам материка и образовать свои миниатюрные поселения. Счастливый и утомлённый долгой поездкой, Кума-младший ринулся к своей подушечке возле камина и плюхнулся на неё с разбегу. Но ластиться в любимом месте ему пришлось недолго, ибо как только он положил голову на свои толстые мохнатые лапы, как к нему сразу подошёл взволнованный Мэттью. — Побудь пока, пожалуйста, в конюшне, — сказал он, наклонившись к своему притихшему любимцу. Он хотел ещё добавить, что его опекун не жалует диких зверей, но решил промолчать. По характеру Кума-младший был очень мягким и ранимым медведем. Малейшее оскорбление или же косая насмешка, обращённая в его сторону, воспринималась им, как настоящая катастрофа. Поэтому Мэттью придумал кое-что получше. — Если сделаешь то, что я прошу, то я дам тебе полакомиться бараньей ногой. Как ты на это смотришь? Кума-младший смотрел на этот подкуп с неподдельным удовольствием на белоснежной морде. Вильнув круглым обрубком хвоста, зверь поднялся со своего спального места и заковылял к открытым нараспашку дверям. Франциск с неодобрением наблюдал за медведем, пока тот окончательно не скрылся за порогом. Так как на улице начали прокрадываться сумерки, Мэттью зажёг свечу и приступил к розжигу камина. Постепенно старый и откровенно некрасивый дом начал обретать более благоприятные краски. Франциск повесил над камином свой плащ, стянул с ног сапоги и обессиленно упал на кресло. — Хочешь есть? — спросил Канада, неохотно стягивая с себя серый плащ вместе с меховой шапкой. Франциск мотнул белокурой головой, а затем его сразил сильный кашель. Он приложил кулак к своему рту и попытался прочистить горло, но кашель отпустил его лишь спустя минуту. — Ты болен, — прошептал Мэттью. — Нет. Я устал, — хрипло возразил Франциск и вынул из-под васильковой куртёнки потрепанную фляжку, которая выглядела как настоящая реликвия. — Моя дорога была весьма утомительна и долга. Да ещё эти бесконечные войны с соседом… — фыркнув, он приложил ладонь ко лбу. — О, Боже-е-е! Почему люди не могут и не хотят жить дружно? «К чему вообще все эти глупые разговоры?» — подумал Мэттью. Может, таким образом Франциск пытался подвести его к самой главной части их разговора? Или же он просто хотел поболтать о пустяках? Что бы это ни значило, Мэттью старался слушать своего опекуна с предельным вниманием. — Ладно, к чёрту эти размышления о невозможном! — воскликнул Бонфуа и хлопнул по истерзанному медвежьими зубами подлокотнику. — Расскажи мне лучше, как протекает твоя жизнь? — Н… нормально, — пробормотал неуверенно Мэтт. — Вижу, ты завёл белого медведя, — мужчина кашлянул и попытался скрасить своё состояние кривой улыбкой. — Впрочем, это и не удивительно: ты всегда умел находить общий язык с дикими зверями. Правда из-за этой твоей… кхм, особенности у меня не получилось нормально обучить тебя охоте. Ты наотрез отказывался стрелять даже в белок. Он снова усмехнулся. Мэттью не успел опомниться, как уже сам улыбался во всю ширь. Тёплые, пропитанные солнечными лучами и нежными сердцу запахами воспоминания не могли не вызвать в нём улыбку. Это был очень приятный, но в то же время подлый ход. Ведь теперь он не чувствовал к Франциску обычной злости или недовольства. Ему даже захотелось присесть рядом и поддержать разговор. — Я боялся, что ты начнёшь придерживаться овощной диеты и окончательно перестанешь добавлять мясо в пищу, так как для появления этого мяса тебе пришлось бы научиться его добывать. — В этом мне помогают твои люди, — ответил канадец. — Я сумел с ними договориться. — Это хорошо, — кивнул головой Франциск и отпил немного из фляги. В уголке его рта появилось винное пятно, но мужчина тут же жадно слизал его языком. — Очень хорошо. Как вижу, с дикарями ты тоже сумел найти общий язык, — он указал пальцем на ловца снов — это было единственное яркое украшение, что находилось в посеревшей комнате. Большое кольцо, сплетённое из веток дерева, было обрамлено цветастыми перьями, а центр кольца заполняла спираль из косичек. — А, это… — пробормотал смущённый Мэттью. — Да, это подарок от племени алгонкинов, которое находится в десяти милях от поселения французов. Теперь они часто захаживают на нашу территорию, предлагают украшения и ткани в обмен на еду и порох. — Привыкли к нам, значит, — подытожил Бонфуа, откашлявшись и тут же выпив ещё немного вина. — Вот же хитрые смуглые негодники. Помнится, когда я и мои люди только-только ступили на эти роскошные, нетронутые британцами земли, так эти красномордые дикари тут же окружили нас, словно стая изголодавшихся волков. Мэттью удивленно встрепенулся, словно проснувшись после сна. — Ты мне об этом не рассказывал. Франциск как-то невнятно покачал головой. Непонятно, что мог значить этот жест — относился ли он к замечанию пасынка или это была реакция на нахлынувшие воспоминания о былом. — Тогда мы отделались небольшими потерями в отряде. Нас спасло то, что мы вышли на берег вооружённые до зубов. Со стороны индейцев потерей было в стократ больше: их телами был усеян весь берег, а морские волны были окрашены их кровью, как в каком-то чудовищном сне. Покончив с недругами, мы пополнили запасы, перевязали раны, выпили немного разбавленного вина, дабы сильно не опьянеть, и двинулись дальше. Постепенно пробираясь в лесную чащу, кишащую всякими москитами и прочей малоприятной живностью, мы оказались вот на это месте, где сейчас стоит твой дом, — мужчина с улыбкой на лице похлопал ладонью по старой коже дивана. — И где я встретил тебя. — Интересная история, — сказал Мэттью и всё же рискнул присесть рядом с Францией. — Но я слышал о другой версии моего, так сказать, порабощения. — Усыновления, — раздражённо прервал его Франциск. — Мальчик мой, это было усыно… — Не важно, — махнул рукой юноша. — Не важно… Важно то, что изначально ты хотел забрать Альфреда, но Англия не позволил твоим планам осуществиться. — Нет... Не совсем так, — снова встрял в монолог француз. Его подбородок уже начал нервно трястись, а глаза — не то нарочито, не то из-за опьянения, не то из-за дурного самочувствия — заполнились слезами. — Я… я предложил юному Америке сделать выбор, и он его сделал, но не в мою пользу. Он пошёл в руки Англии. Видел бы ты, как ярко горели его глаза… — томно прошептал мужчина. — Это была настоящая любовь ребёнка к своему родителю. Старый англичашка этого не заслуживал, — добавил он и закинул голову назад, чтобы влить в себя остатки вина. — Но полно о былом. Расскажи уже, что у тебя там происходит с Америкой? Мэттью испуганно сглотнул, думая о том, что же сказать в ответ. — Да ладно тебе смущаться! — воскликнул, кряхтя, Франциск. — Я воспитал тебя, и ты для меня, как открытая книга. Рассказывай уже и не труси. Мэттью поспешно отвернулся, чтобы не видеть своего опекуна — его нахальной улыбки и этих прищуренных васильковых глаз. Может, ему стоило рассказать правду? Или лучше солгать, чтобы он оставил в покое? Демоны, с которыми он жил уже несколько лет, были единственными существами, которым он был готов излить душу. Ну, не считая Кумы-младшего, однако тот никогда ему не отвечал и не давал советов. Он мог лишь прижаться к своему хозяину и нежно порычать, что, скорее всего являлось своеобразным утешением. А вот демоны… демоны были весьма многословны. Несмотря на то, что они являлись плодом воображения, Мэттью мог проводить с ними долгие и насыщенные беседы. И вот теперь рядом с ним сидел один из демонов, только живой и во плоти. И Мэттью не понимал, мог ли он вообще ему верить: он не слышал его мыслей, не чувствовал его намерений и не знал, чем мог вообще окончиться их разговор. Склонив голову, он всхлипнул. Не то это были слёзы от бессилия перед непростой дилеммой, не то отзвуки сердечной боли. — Так и знал, что здесь всё непросто, — сказал Франция, подсаживаясь к юноше поближе, чтобы обнять его за плечи. В глубине души он сильно поразился худобе своего пасынка, словно тот давно ничего не ел. Когда он прикоснулся к канадцу, тот вздрогнул, но не отстранился, как это случалось обычно. Он был слишком печален, чтобы тратить силы на противостояния опекуну. — Я просто… я… во мне бурлит столько эмоций, — прошептал он, роняя крупные слёзы. — И порой случается так, что я веду себя, как идиот. Пугаю Альфреда и себя самого. Франциск ласково погладил парня по спутанным золотистым волосам. — Не бойся, — ответил он, улыбаясь. — Каждый через это проходит, малыш. И ты пройдёшь, обязательно пройдёшь. Любовь — светлое чувство, и им нужно наслаждаться, а не страдать, как это сейчас делаешь ты. Понимаешь меня? — А вдруг это не любовь? — Ну, тут ты должен разобраться сам, — Франциск шумно вздохнул. — И знаешь как? Канада оторвался от своих рыданий и, взглянув пристально в глаза Франции, замотал головой. — Достаточно просто заглянуть сюда, — мужчина ткнул пальцем в грудь юноши — туда, где билось его сердце. — Но только не сюда, — его палец переметнулся ко лбу юноши. — Любовные проблемы решаются отнюдь не умом. Понял меня? Естественно, Мэттью ничего не понял, но он боялся признаться в этом Франциску, поэтому молча кивнул. — Зачем ты мне вообще это говоришь? — поинтересовался парень. Франциск остолбенел: сначала его лицо приобрело выражение боли и страха, но затем оно сменилось задумчивостью. Он отвёл взгляд в сторону и прикусил нижнюю губу. — Потому что я идиот, — выговорил он спустя несколько секунд молчания. — И никогда не ценю того, что имею… до тех пор, пока этого не потеряю. «Опять эти заумные речи», — с раздражением подумал Мэттью. Но не успел он сказать это вслух, как мужчина обнял его и с любовью прижал к себе. Юноша невольно втянул запах сразу нескольких духов, которыми его опекун обожал душиться. Мэттью никогда не любил эту странную и необъяснимую смесь запахов, но почему-то именно сейчас, чувствуя в себе нарастающий страх, он был рад вдохнуть их полной грудью. Как будто они были ему необходимы. — Мне нужно сказать тебе кое-что, — заговорил Франциск дрожащим голосом. — Только, умоляю, пообещай мне, что после услышанного не возненавидишь меня с пущей силой. Пожалуйста… Канада с удивлением посмотрел на мужчину. Что бы Франциск не собирался говорить… Нет, ему не хотелось слушать, но иного выбора не было. — Я больше не являюсь твоим опекуном.***
— Больше отчитывать тебя нет нужды, — сказал его опекун. Его веки блаженно прикрылись, как будто он был пьян или же ему страшно хотелось спать. — На самом деле хорошо… прекрасно, что ты сам нашёл в себе силы начать развитие без моей помощи. Благодаря сохранившейся привычке всегда быть гостеприимным к англичанину, Альфред привёл его на кухню, посадил за стол, а сам преступил к готовке обеда. Обычно в приготовлении пищи ему помогала кухарка, но сейчас Джонсу хотелось самолично поухаживать за Артуром. Всё же это был очень важный гость. — Хорошо, что ты додумался дать моим узникам работу, — продолжал его нахваливать Артур. — Им явно не хватало этого… м-м, ощущения собственной важности, так сказать. Полагаю, они больше не ощущают себя преступниками и искренне верят в то, что эти земли посланы им Богом. Кстати, а куда ты дел моих солдат? В этот момент Альфред снял с крючка нож, желая почистить рыбу, но внезапный вопрос опекуна сбил его с толку. Он чуть было от волнения не отрубил себе палец. — Они всё ещё патрулируют город. Когда я начал строить город, они проявили к моим намерениям сильное недовольство, но… со временем, смирились и заняли территорию чуть дальше от наших границ. Почему он чувствовал в себе страх? Почему он не мог преодолеть его? Может, потому что Англия всё ещё был сильнее его? Могущественнее? Старше? Альфред тоже взрослел, и довольно быстро, и он чувствовал, что в его руках теплились большие силы, но почему-то ему казалось, что этих сил сейчас было недостаточно. — Скажи честно: ты сердишься? Альфред прекратил резку, осторожно положил нож на доску и склонил голову, не в силах больше ощущать этого давления, что исходило потоками из того человека, который сидел за его столом и сверлил взглядом его спину. Но тут скрипнул стул. В этот момент Альфред почувствовал, как в его груди что-то болезненно дёрнулось и упало к пяткам. Душа, что ли? Тяжёлые и горячие руки опекуна легли на его напряжённые плечи. — Посмотри на меня, — приказал англичанин. Вопреки всему своему недовольству Альфред обернулся. Их глаза встретились. Альфред уже был ростом с Артура, даже на пару сантиметров превышал его. И Артур на секунду растерялся, понимая, что его дитя уже не такое маленькое и невинное, как много лет назад. И он уже не нуждалось в его опеке — у него была своя голова на плечах, свои взгляды на жизнь. — Не злись на меня, — сказал он так ласково, как мог. — Возможно, это звучит несколько тривиально, но я делал всё ради твоего благополучия. И ещё, — добавил он, откашлявшись, — в знак примирения мне бы хотелось сделать тебе подарок. Подарок? Давненько Альфред не получал от своего опекуна подарков. — Какой подарок?***
Сколько он бы ни пытался успокоить себя, мысли о расставании возвращались к нему, как какое-то цепкое проклятие. Он проходил мимо комода, легонько касаясь кончиками пальцев его пыльного покрытия, и чувствовал, как его душа тонула в бесконечной тоске. Он помнил самую первую встречу с Канадой, его смущённую улыбку и болезненную бледность. Почему он вообще решился пойти к нему навстречу? Что им двигало в тот момент? Любовь? Уж навряд ли. Он принял жадные объятия ребёнка лишь потому, что хотел заглушить ими тоску от своего позорного проигрыша. Франциск не думал о чувствах своего пасынка — он делал только то, что пробуждало в нём удовольствие. Канада рос, но отставал по развитию своему успешному соседу. Казалось бы — такая большая страна, но даже её Франциску удалось потерять. Канада сидел на диване и даже не смотрел на него. Правильно. Не стоило смотреть на ту образину, которая только и делала, что использовала несчастного мальчонку в своих корыстных целях. «Я это заслужил», — подумал с тоской Франция. Ему просто не хотелось покидать этот дом. Он надеялся, что Канада посмотрит на него и скажет, что всё хорошо, и он простит его. Но Мэттью не делал этого. Его тоже можно было понять. Наступил период, когда ему пришлось терпеть постоянные предательства, и эти проблемы нарастали в его нежной душе, как снежный ком. «Надеюсь, что ты найдёшь выход, малыш… — подумал Франция. — Я, возможно, вряд ли когда-нибудь найду его, но ведь мир никогда не стоит на месте, не так ли? Значит, мы с тобой ещё встретимся. Когда-нибудь». И он покинул дом Мэттью Уильямса в совершенно подавленном состоянии.