***
Приведя сестру в чувство, я был вынужден оглушить ее, так как из-за ее плача и проклятий в мой адрес я не мог думать. А думать было о чем. Я аппарировал в свой летний домик, который начал снимать еще прошлым летом. Здесь я был в безопасности, но мои родители… Они, скорее всего, уже мертвы. Папу убили у меня на глазах, и именно поэтому я тогда словно очнулся, поняв, что все это не страшный сон, а ужасная реальность. Но самое ужасное пришло потом - осознание того, что я стал единственным виновником смерти родителей. Из-за моей самонадеянности и наивности они погибли. Я никогда не думал, что буду так переживать из-за них, но реальность ужасала. Я любил их и был им глубоко признателен за все, что они для меня сделали, а я ведь уже несколько лет не говорил им ничего подобного, и это было самое ужасное. Свой дом я решился навестить только на следующий день, однако то, что я там увидел, поставило мою нервную систему на грань. Разгневанный моим побегом Морозов решил отыграться на моей маме. Я слышал, что русские очень опасны и жестоки в гневе, но никогда не думал, что настолько. Скажу лишь, что кровью моих родителей мне было оставлена надпись, напоминание — «Это твоя вина!» Находясь в полнейшем шоке, я вызвал полицию и скорую. Дальше все было как в тумане. Я очень плохо помню, что я говорил полиции, как подчищал им память, как применял «Империус» к медработникам и службам опеки. Помню лишь похороны. Мрачные, туманные и лишенные абсолютно любых эмоций, кроме ненависти и презрения. К себе. После похорон мы с сестрой отправились домой. Я бы мог подчистить и ее воспоминания, облегчить ее боль и еще больше свою, но я не посмел этого сделать, думая не сколько о последних воспоминаниях сестры о родителях, сколько о главном своем напоминании, живом свидетеле моей вины. Нэнси не говорила со мной с того самого дня, как пришла в себя первый раз. Я надеялся, что и этот день не станет исключением. — Я всегда знала, что от тебя у нашей семьи будут одни проблемы, — сказала Нэнси, собираясь подняться по лестнице в свою комнату. — С самого детства ты был не такой как все. И не в смысле волшебник, а в том смысле, что ты был ублюдком еще с детства. Уверена, ты этого не замечал. Ты считал это нормальным — использовать людей для достижения собственной цели, использовать свой интеллект только для себя. Ты же никогда не думал о других, об их чувствах, желаниях, надеждах. Однако, несмотря на все это, мы любили тебя, потому что ты был частью нашей семьи, частью нас всех, - она замолчала, ее глаза были полны слез, выражение лица стало почти умоляющим. Я молчал, мне нечего было сказать. Я действительно такой, хотя боялся в этом признаться даже самому себе. В детстве все было точно также, только в меньших масштабах. Все же ее речь тронула меня, и сердце болезненно сжалось. — Лучше бы ты умер там, а не они. Они не заслуживали подобной смерти. В этом мире не должно быть таких, как ты. Слышишь! Лучше бы ты там сдох! Будь ты проклят, Грэм! — уже не могла сдерживать крик Нэнси, она зарыдала и побежала к себе в комнату. На следующее утро ее уже не было. Она собрала все свои вещи и все деньги, которые нашла и ушла, навсегда. Больше я ее никогда в своей жизни не видел. А последние слова, которые она мне сказала, так и остались проклятиями. Я остался один. Действительно один, в этом теперь уже мрачном и холодном мире. Ни одного дорогого мне человека, никого ради которого стоит жить. В душе появилась пустота - огромная, зияющая, стремящаяся заполнить себя хоть чем-то. К большому сожалению, для этого мира, я знал лишь один способ заполнить ее. Очень хотелось плакать, но сдержал себя. Я поднялся наверх, в свою комнату, и открыл тайник. Там хранилось то, что мне было нужно. То, что даст мне цель и желание жить, то, что больше не допустит моего поражения, то, благодаря чему я не буду больше скрывать настоящего себя, то, что сделает меня сильнейшим темный магом в истории. Я достал книгу «Психология тьмы» известного инквизитора и сильнейшего темного мага своего времени Эдварда Гоупса. Душа затаилась в предвкушении, наконец-то заполнить ту ужасную пустоту, что разъедала ее. Мозг взволнованно готовился получить новые знания и тайны, а сердце заболело, пытаясь хоть как-то помешать мне сделать этот, возможно, роковой шаг. Но я же никогда не слушал свое сердце…***
Я сидел в кресле, докуривая третью или двадцать третью сигарету. Понятие не имею, какой сейчас день. Может август, а может уже январь. Хотя когда я ночью все-таки выбираюсь из дома, не очень холодно. Думаю какое-то сентября. Мне же нужно было возвращаться в Хогвартс - продолжить свое образование. Теперь это все казалось таким пустым и ненужным. Все кажется таким бессмысленным относительно того, что я получил, когда впустил частичку тьмы в свою душу. Сначала все было отлично — все свое свободное время я тратил на изучение темных талмудов. Затем я сам не заметил, как практически перестал есть и спать — все необходимое давали мне темные силы. А потом, потом меня попросили принести жертву. Тьме нужна была кровь. Сперва я испугался, как глупому школьнику мне хотелось сбежать, но тьма была уже внутри, поэтому убежать не удалось. Тогда она убедила меня в этой острой необходимости. Все еще обладая светлыми чувствами, я отправился в онкологическую больницу, выбрал там самого безнадежно больного магла и избавил его от страшной боли, принеся долгожданную смерть. Однако все это было лишь начало. Меня было уже не остановить. Похищения людей теперь происходили по всему Лондону — я ставил на них свои эксперименты, применял на них темные заклятия, проникал в их разум, выворачивая его наизнанку и заставляя молить о смерти. Даже сейчас я чувствую страх этой женщины, которая сидит у меня в подвале, она знает, что ей не выйти отсюда живой и из-за этого становится еще страшнее. Этот страх, то, что мне нужно. Он как наркотик, он питает меня и заставляет желать большего. Кажется, я уже никогда не смогу остановиться. — Грэм, если ты сейчас же не откроешь эту чертову дверь, я вынесу ее бомбардой и мне плевать, что сюда завалятся авроры. «Нет, авроры мне здесь точно не нужны, только если для новых экспериментов — над магами я их еще не ставил» — как-то отстраненно подумал я. Только через пару секунд я понял, что это не плод моего, теперь уже полностью больного, воображения, а в дверь действительно звонят. Открыв дверь, я увидел девушку, брюнетку, примерно моих лет, довольно симпатичную. Самое странное, что она была с багажом и явно чувствовала себя, как у себя дома. — Родители дома? — спросила она, войдя в гостиную. Но оглянувшись вокруг, присвистнула. — Видимо - нет, и давно не были! Родители, точно, вот из-за чего я стал таким, а я, уже было, стал забывать, с чего все началось. Я оглянулся, вслед за девушкой, не понимая, чем была вызвана ее реакция. Хотя тут же понял — в доме действительно уже пару месяцев не убирались, всюду были окурки от сигарет, остатки еды и грязная посуда. Закончив созерцать, весь этот срач, девушка уставилась на меня, тоже присвистнув: — Тебе видно тоже досталось, — сказала она и пошла к единственно свободному от хлама креслу. Не понимая, почему этой привлекательной девушке не нравится мое лицо, я подошел к зеркалу и стал внимательно себя рассматривать. Сильно похудевший и бледный как мел, я все же более походил на истинного аристократа, чем на живой труп. Во всяком случае, мне так казалось. — Давай рассказывай, почему не писал мне, что случилось? — спросила девушка. И я тут же вспомнил кто она - Нэнси Крит, та самая девушка, которой я помог в прошлом году и вроде даже как в этом. Все еще не понимая, что с моей феноменальной памятью, я присел на пол возле нее и решил поделиться с моим, как оказалось, единственным другом, всем, о чем я помню. — Мои родители были убиты, а моя сестра прокляла меня и сбежала. И во всем этом виноват я, — ответил я абсолютно спокойно. Не дождавшись подробностей, она присела возле меня и обняла. Эти объятия и эта поддержка мне были нужны месяц назад. Сейчас я вряд ли в состоянии выдавить слезу по моим почившим родственникам. — Мне очень жаль, — тихо прошептала Нэнси, все еще не отпуская из своих объятий. Дальше я рассказал ей подробности, включая то, зачем мне нужна была Флер Делакур, и лишь в самих общих чертах рассказал ей о моем темном увлечении. В самых наивных и абсолютно безвредных для меня чертах. Потом Нэнси заявила, что будет жить со мной до конца каникул (оказалось, что сегодня лишь двадцать шестое августа) и постарается отвлечь меня от темных мыслей. Пока Нэнси наводила порядок в доме, я как можно тише и незаметнее пробрался в подвал. Следовало убить единственную пленницу, но у меня было слишком хорошее настроение и абсолютно отсутствовало желание убивать, поэтому я лишь стер женщине память и аппарировал в один их пустынных скверов Лондона. Потом Нэнси устроила мне сеанс возвращения всех ярких и веселых воспоминаний жизни — кино, театр, зоопарк, парк развлечений и так далее. К сожалению, они не очень помогли — ничего кроме равнодушия я не испытывал. Ну, хоть внезапные ненависть и злость перестали навещать меня. Мы сидели в гостиной, после очередного дня «увеселительных поездок». Нэнси, как в своем доме, разбирала весь тот хлам, что нашла после своей же уборки. А я пытался смотреть какую-то магловскую тупую передачу. — Ты видел, Грэм? У тебя тут куча писем. Ты их что, совсем не читал? — спросила Нэнси, начиная при этом просматривать всех адресатов. — Просто не замечал, — ответил я равнодушно, однако мной все же овладело любопытство. В частности, мне чертовски хотелось узнать, написала ли мне после всего, что произошло, Дафна. Событие, что произошло перед той роковой ночью, до сих пор вызывающую у меня нервную дрожь, я помню очень смутно, хотя суть все же уловил. А вот реакция этой девушки мне действительно интересна. — Гермиона, Поттер, Поттер, Гермиона, Энтони, Хогвартс, Флер, Рон Уизли. Грэм, да ты чертовски популярный парень. А я даже не знала, — с улыбкой сказала Нэнси, называя мне всех отправителей. Дафны нет, свой интерес я утолил и уже через пару минут забыл о существовании этой милой девушки, которая всегда была ко мне очень добра. Но добро ведь всегда быстро забывается, верно? — В Хогвартском письме есть значок старосты? — спросил я. — Нет, — ответила Нэнси, разворачивая и читая конверт. — А что, были предпосылки для этого? Ну кроме того, что я на втором месте по успеваемости в школе, хм, в принципе нет. Получив всю нужную информацию от этих конвертов, я хотел опять сосредоточиться на просмотре зомбоящика, но Нэнси явно не хотела моей деградации: — Письмо от Флер. Не хочешь прочитать? — Совсем нет, — мне действительно не хотелось читать ее рассказы о новом парне и новом месте работы. — Очень жаль. Она действительно о тебе волнуется, — сказала Нэнси, и замолчала, продолжив чтение. Письмо явно завлекло ее, поэтому я перестал смотреть телевизор и уставился в ожидании новой реакции на девушку. — И она очень просит тебя встретиться. Да. Это то, что нужно. Я немедленно договорюсь о встрече с ней. Да я прямо чувствовал, что ее реакция мне совсем не понравится. И слушать причитания самовлюбленной блондинки по поводу ее парня мне тоже не хотелось. — Это совсем не хорошая идея. — Это отличная идея! — воскликнула Нэнси, вставая с кресла и убегая в другую комнату. Так как ее не было довольно долгое время, я решил, что эта любознательная чистокровная ведьма проверила силу тока в этих странных дырочках в стенах (розетках) и теперь мне не стоит волноваться по поводу ее бредовых идей. Однако она вернулась, и, причем в очень довольном состоянии: — Я договорилась о встрече. Завтра вечером в одном магловском кафе. Но перед этим, — сказала она с такой жуткой улыбкой, что я сто раз пожалел, что открыл эту чертову дверь пару дней назад, — Перед этим у нас будет шоппинг. Надо, что бы ты был красавчиком на этой встрече. К слову, шоппинг вновь вызвал у меня те же негативные эмоции, которые так часто вызывают темные искусства: ненависть, агрессию и самое главное - непреодолимое желание убивать. Но благодаря жизнерадостной и веселой Нэнси все обошлось, хотя скорее из-за того что перед походом она забрала мою палочку.***
В назначенный час я сидел в небольшом, но довольно уютном, магловском кафе недалеко от «Дырявого котла». Я был зол — мне было лишь пятнадцать, и в этом заведении мне ни в какую не продавали виски или даже бутылку вина. Палочку Нэнси так и не отдала. Поэтому я спокойно сидел за столиком возле окна и пил колу, когда вошла она. В светло-синем легком летнем платьице, безумно сексуальной походкой профессиональной модели и с очаровательной улыбкой на лице, она присела за мой столик и поздоровалась. Наверно именно так она смотрелась со стороны, судя по реакции окружающих. К моему сожалению, даже сильнейшие вейловские чары не смогли пробить холодную стену моего эмоционального равнодушия. — Грэм, ты даже не представляешь, что произошло за это лето. На моего отца два раза покушались. Два раза Грэм! Отец говорит, что это все из-за тебя, и что мне категорически запрещено с тобой общаться, представляешь? Поэтому, раз мой отец скрывает от меня важную информацию, то ее должен рассказать мне ты. Я верю тебе, и хочу, чтобы ты рассказал мне всю правду, — сказала Флер, и умоляюще на меня посмотрела, при этом сосредоточив на мне же все свои вейловские чары. Значит, эту трусливую жопу два раза спасали его телохранители. А моя семья даже магией пользоваться не умела. Кто их должен был спасать? Однако моя вялая попытка перекинуть на кого-то вину за смерть родителей, окончилась полным провалом. Это даже звучало очень глупо, поэтому я тяжело вздохнул и решил поделиться с Флер своими проблемами: — Правду хочешь? Правда состоит в том, что после того, как эти убийцы два раза провалились с твоим отцом, они навестили мою семью. Мама и папа мертвы, я успел спасти только сестру. А так как единственных двух людей, знающих правду, пытались убить, я не думаю, что тебе стоит так усердно копать в этом направлении, — и я даже не спросив разрешение у Флер закурил. Не то, что я сильно переживал из-за того, что мне пришлось вспомнить, просто в мою голову упорно лезли совершенно ненужные мысли о наказании Делакура, который не предупредил меня о возможных последствиях, ни даже не сообщил о том, кто именно его пытался убить. Некоторое время Флер молчала, а потом всячески пыталась выразить свои соболезнования, благо правду она узнать уже не хотела. — Флер, мне неприятна эта тема, поэтому как насчет того, чтобы рассказать о себе: где ты устроилась, как работа? — и она тут же с облегчением сменила тему, кому охота говорить о чужой беде? Она рассказала, как ее взяли на стажировку в Гринготс, как ее родители были против, про ее первые дни в Лондоне и «неожиданную» встречу с Биллом на работе. Я честно пытался проявлять интерес ее рассказам, сопереживать ей, волноваться из-за ее второй встречи с парнем, который ей очень нравится, но я не мог. В ту ночь я стал эмоциональным инвалидом на всю жизнь и теперь мне придется учиться с этим жить. Правда, это совсем не выглядело для меня недостатком. Наоборот — эмоции и чувства всегда отвлекают человека. Теперь же во время беседы я мог сконцентрироваться на том, что мне действительно нужно — ее эмоциях, мимике, неосознанных движениях, общем отношении к сказанному. Именно тогда я понял, как можно «читать» людей не прибегая к запрещенной, и иногда недоступной, легилименции. И это открывало мне просто огромные горизонты в использовании человека для собственных нужд. Внезапно она остановила свою речь и внимательно посмотрела на меня: — Ты изменился. Сильно изменился. — Ну, все люди меняются, Флер. — Нет. Это другое. В твои годы тебе пришлось слишком многое пережить, Грэм. Если тебе будет нужна моя помощь, я сделаю все, что в моих силах, — она взяла мою руку и продолжила внимательно смотреть на меня. От ее взгляда у меня мурашки побежали по спине. А ее прикосновения к моей руке вызывали очень даже не двусмысленные желания. Да и вся ситуация мне была очень не по душе. И я, освободив руку, только сказал: — Произошло то, что должно было произойти. Не волнуйся за меня, я справлюсь. Такие испытания или ломают людей или делают их сильными. И второе мне больше по душе, — хотя я совсем не уверен, что первое уже не произошло со мной. На это Флер лишь тяжело вздохнула и посмотрела в окно, усердно о чем-то думая. — Билл сказал, что Англии грозит война. Тот-Кого-Нельзя-Называть уже собирает армию. И… — тут она замолкла, и я решил прийти к ней на выручку. — И Дамблдор тоже собирает свою армию, не так ли? И Билл, как и все Уизли, уже к нему присоединился. Флер на это лишь кивнула, продолжая смотреть в окно. Я знаю, что она хочет от меня услышать. Ну что же — получите, распишитесь: — Флер, это не твоя война, ты не обязана в ней участвовать. Отправляйся во Францию к отцу, уверен, ты там сейчас нужнее, чем здесь. И там ты будешь в безопасности. Наконец она вновь посмотрела на меня, мрачное равнодушное лицо сменилось уверенностью и решимостью: — Грэм, как ты не понимаешь, это не просто гражданская война в Англии. Это война добра со злом и мы обязаны встать на защиту светлой стороны! О нет, только не это! Какой свет, какая тьма? Каких сказочек ты начиталась, Делакур? Или это добренький старикашка Дамблдор хорошенько промыл твои мозги? Или это юношеский максимализм, наконец, решил навестить и Флер. В любом случае спорить с ней сейчас бесполезно. И если промывка мозгов очаровательной блондинки дело рук старого интригана, нам абсолютно незачем рушить его планы — переходить дорогу такому опасному противнику, мне пока еще рановато. Один раз уже перешел не тем. — Ладно, Флер. Я вижу, что ты уже все решила. Ты взрослая девочка и мне нет причин тебе не доверять. Поступай, как велит тебе сердце и будь осторожна, — и если раньше после такого последнего предложения мне очень хотелось смеяться, то теперь мои эмоции не изменились ни на йоту. Все стало восприниматься как большая серьезная игра, где нужно взвешивать каждое слово, чтобы достичь своей цели. Звучит ужасно по-снобски, и поэтому я задумался, не укусил ли меня на том вечере у Дафны, какой-нибудь аристократишка. Далее мы пообещали писать друг другу и попрощались, встреча была закончена. Несмотря на все, вечер явно пошел мне на пользу — я снова начал привыкать к людям. Все это, плюс забота и жизнерадостность Нэнси, до конца каникул помогли мне прийти в себя после пары запойных месяцев, которые абсолютно выбили меня из колеи. Однако глупо было думать, что они прошли для меня бесследно. Темная магия уже надежно пустила корни в моей душе, не давая никакой видимой надежды на освобождение. И честно сказать — мне это нравилось!