Рассвет не наступит.

      В комнате где они оказались окна были заколочены длинными и крепкими досками, поверх их закрывали плотные широкие шторы, что даже одна пылинка не будет гореть в свету. Все двери замурованы, кроме одной. Именно через неё можно выйти на свет и не вернуться никогда. Воздух пыльный из-за него слезятся глаза, лёгкие накрываются, хочется плакать от невыносимой боли, но от этого ещё хуже.       В заброшенном магазине необычайно тихо и спокойно, порой кажется что время здесь остановилось, и именно здесь есть то, что они искали. Безопасность.       Хрипой всхлип застыл в пропитавшемся чужим потом и алкоголем воздухе, растворился, как и душа самого обладателя. Можно сойти с ума. Винсент это и делает- медленно неизбежно. Резкая внутренняя боль пронзает всё тело Бишопа как сотня грязных осколков, остаётся в ране, ковыряется, проползает дальше, причиняя ещё больше удовольствия для себя. Пурпурный сжался калачиком, сидит наклонив свою фиолетовую макушку к изодранным от падения коленям, обхватывает дрожащими руками ноги, и тихо всхлипывает. Мысли как кадры от киноленты, они с каждой секундой возобновляются и продолжают свой бесконечный хоровод воспоминаний, заставляя страдать и трястись всё хрупкое тело Бишопа.       Голова болела, виски как будто пульсировали, горячий и противный комок застрял в горле, не давая хоть пискнуть единое слово; глаза покраснели, опухли, солёные дорожки слёз давно высохли, но новые порции воды продолжали течь по бледной, невыносимой тонкой коже. Пёрпл не может открыть глаза, чёрные густые ресницы слипнулись от слёз. Что это? Страх, беспомощность, понимание своего ничтожества? Наверное.       Почему так всё обернулось? Ведь совершенно недавно они с Каутоном ходили именно в этот магазин, веселились, покупали что ненужно, катались как малые дети в тележке, а сейчас, Винсент сидит, трясётся от едких всхлипом, сжался калачиком от страха под прилавком и плачет в полном одиночестве.       Все, кто находятся здесь, их лица блеклые, необычайно бледные и измученные в страдании. Даже здесь, где они в безопасности, они боятся уснуть. Опять.       Окровавленный асфальт был в редких хлопьях грязного снега. Бездыханное тело лейтенанта Тейта валяется в бездвижие. Его тускло-небесные глаза с фантомными зелёными искрами счастья бесполезно смотрят вверх. В воздухе уже растворился до тошноты знакомый запах разлагающийся плоти. И трупы. Сотня окровавленных ходячих трупов.       Всё это зрелище навсегда затаилось в воспоминаниях у всех выживших вырвав кусок пульсировавшей плоти в мозге, который уже и сам перестал мыслить.       Несколько минут в заброшенном убежище царила тишина прерываемая редкими всхлипами. Шмидт опустил голову, массируя виски и жмурит усталые глаза мечтая наконец уснуть. Выдавив из последних сил слабый кивок Смиту оповещая того, что его смена караула закончена.       Время здесь идёт медленно или даже быстро и порой кажется, что за пределами этих красных кирпичей, в которых пропитан страх и беспомощность, за их пределами нет ничего.       Холодные пальцы бесполезно скользят по прилавку собирая пыль в изодранные ладони. Каутон ходит медленно и осторожно, высматривается в тёмные углы, сжимая в одной руке волочащую по полу железную балку. Шуршащие пачки, напитки, порошковая еда, одежда— это всё что видит Телефонный осматриваясь в комнатах.       Яркие пачки выглядят однотонно; всё здесь покрылось сантиметровым слоем пыли. Скучно. Маленькая плюшевая игрушка привлека всё внимание Каутона на себя. Пушистый золотистый пух ассоциируется с заячьим мехом. Тряпичные ушки наклоненны так, что прячут маленькие пуговицы вместо глаз. Чёрные тонкие нити вышиты в милой улыбке. — Хороший, не так-ли? — заинтересованный голос Джереми отвлёк Каутона, заставив того невольно отойти назад. — Раньше, когда мы гуляли с Винсентом, он заметил эту игрушку за прилавком. Явно понравилась. Не знаю почему, но я не купил её. Хотел подарить, пораньше…— тёплая улыбка озарила лицо Скотта в приятных воспоминаниях. В глазах блеснул неожиданный блеск той доброты что он забыл уже давно.       Джереми подошёл ближе к прилавку, улыбнулся и опять посмотрел на Телефонного, спросил: — Что же мешает? Возьми её. — Разве можно? — на миг Фон Гай ухмыльнулся.—Как же правила? — Они давно уже неактуальны и забыли свой порядок.       В комнате темно и холодно. Под прилавком страшно. Все кто здесь находятся вздрагивают, прижимаясь друг к другу, вслушиваясь в каждые шорохи и вскрики на улице.       Бишоп дрожит, прижимается в угол под прилавком, обнимает свои изодранные ноги, всхлипывая. Скотт сидит рядом облокотившись спиной к стене, сжимая в руках холодный и колючий плед. Осторожно, чтобы Винсент не испугался, Каутон накрывает его пледом. Аккуратно, чтобы Винсенту было не больно он прижимает дрожащего к себе.       Волна удушающих мурашек пронзает всё хрупкое тело Пёрпла вслед за пальцами Телефонного. Он нежно проводит ледяными пальцами по фарфоровой коже Фиола, очерчивая овал лица, попутно заправляя тёмно-пурпуровые локоны за ухо. Кожа бледная невыносимо тонкая, из-под которой виднеются голубоватые вены в своём причудливом переплетении. Милый. Становится необычайно тепло в его объятиях. Винсент чувствует в Скотте большую защиту и поддержку, чем в замурованном магазине с десятью людьми.       Каутон не быстро заметил когда Бишоп уснул, сжимая в своих холодных руках пропитанную в поте и одеколоне рубашку, вдыхая приятный аромат лаванды своим острым носиком. Такой беззащитный и невинный.       Телефонный бесшумно и осторожно, чтобы не разбудить Бишопа, протягивает плюшевую игрушку в его руки, ещё сильнее обнимая его.