Душа

       Прошёл месяц. За окном больницы ярко светило солнце, освещая одинарную палату. Золотистые пылающие лучи грели сердце. Через открытое окно нежно просачивался ветер, освежая белоснежную кожу девушки. В городе жизнь бурлила красками, небо казалось невероятно ярким, ярче, чем обычно. Белоснежные ватные облака медленно плыли по своему пути, принимая разные обличия, давая фантазии разыграться на полную. Ветерок же развивал шторы у палаты, так же, как длинные золотистые волосы девушки. При каждом мгновении казалось, что они переливались золотистыми лучами, вспыхивали искрами солнечного света.        Она с улыбкой смотрела туда, в окно, где бушевала городская жизнь. Слышались гудения машин. Она уже и позабыла того, кто причинял ей столько вреда. Судьба его в данный момент была неизвестна, так как он её даже и не навещал. Но, возможно, это было к лучшему. Ей было необходимо отдохнуть от всего этого ужаса. В конце концов, жизнь только начинается. Ей нужно воспитывать ребёнка, радоваться каждому дню. Казалось, её жизнь вернулась в прежнее русло. Лиза читала, вязала, общалась с другими пациентками. Ничего не угрожало её здоровью и жизни её сына.        Наконец, пришло то время, чтобы посмотреть на своего ребёнка, попрощаться с теми, кто спас ей жизнь. Переодевшись в свою одежду, она прошла прямо по коридору. Там уже стояла женщина средних лет с короткими волосами цвета вишни. Взгляд её добрых карих глаз грел душу. На руках у неё был комочек полотенец, в котором, как предполагала Лизавета, и был её драгоценный Адам. Рядом стоял с мягкой улыбкой Анатолий. Молодая мама подошла к ним, нежно улыбаясь. — Спасибо Вам большое Анатолий, и Вам, Лариса Викторовна, за то, что присмотрели за нами, — сказала Лиза, радостно забирая ребёнка из рук Ларисы, — мы будем ещё наведываться к вам в гости. — Будем очень рады. Вы будете отличной матерью, мы уверены в этом! — сказали врачи, одарив мать и сына милой улыбкой, затем помахали на прощание им и, проводя взглядом, вернулись к своим делам.        Поблагодарив, Лиза вышла из дверей больницы. В глаза упал солнечный луч, будто приветствуя её. Она, улыбнувшись, отодвинула одеяльце, глядя на свое маленькое чудо. Адам тихо спал у неё на руках. Пройдя к остановке, она села в автобус. И всё же, тревожные мысли не покидали молодую мать. Она так надеялась, что её парень, а точнее муж, пока что ещё законный, примет их. Но так ли это? Сможет ли он их принять? Сможет ли понять? Будет ли ждать? Согласиться ли, поговорить? Или всё это её глупые мечты? Ведь сколько она ни надеялась, он не оправдывал её надежд. Она ещё мечтает о том, что он изменился, стал прежним.        Выйдя из автобуса, она пошла к тому дому, к тому подъезду, где жила ранее. Открыв двери, она тихонько их закрыла. Кажется, его не было дома. Везде был полный беспорядок. В особенности в зале — подушки были разбросаны в разные углы, на столе красовались бутылки с алкоголем. На кухне было полно грязной посуды и разбитых вещей, в спальне был меньший беспорядок. Вот что значит, женщины в доме нет целый месяц. Вздохнув, она посмотрела на малыша. — Ох, Адам, нашего папы нет дома, давай приготовим ему еду, ну, и приберёмся, — сказала девушка, аккуратно положив ребёнка на кроватку, что стояла единственная чистая и нетронутая мужской рукой в этой квартире. — Что бы нам приготовить для нашего Пашки? — задумалась Елизавета, — ну точно, приготовим ему его любимую запечённую картошку с курицей и салатиком, — девушка, запев, начала готовить еду.        Время проходило незаметно. Пока ароматная и сочная курочка запекалась, она успела всё убрать, выбросить пустые бутылки, пропылесосить и замочить грязную одежду. Затем Лизавета потратила много время на приготовление еды, чтобы удивить и несколько задобрить мужа разнообразием блюд, надеясь,что её появление хоть как-то обрадует его. Адам же блаженно спал у себя в тёплой кроватке, слушая мамин прекрасный голос, который мог с легкостью заткнуть за пояс, казалось, любых эстрадных звёзд. Наконец, закончив, она сервировала стол. Улыбнувшись, поставила в вазу цветы. Она надеялась, ему понравится. Надеялась, что их отношения наладятся и всё будет хорошо. Павел будет хорошим отцом для Адама, а она вновь любящей женой. И все будут счастливы до конца дней.        Послышался звук открывания замка, а затем и скрежет двери. Лиза тихонько с улыбкой стояла у стола, ожидая своего любимого. Он, буквально, ввалился в дом и скинул ботинки, подозрительным взглядом оглядел коридор, который просто светился чистотой и уютом. Вся квартира будто бы преобразилась и стала намного уютнее. Войдя в кухню, его тусклые голубые глаза расширились от удивления. Кулаки тут же сильно сжались, а зубы заскрипели от злости. — Что ты тут забыла?! — заорал парень, глядя на испуганную супругу. — Как что? Я твоя жена, между прочим. Это наш дом. Наш с тобой. А это наш с тобой сын — Адам. И он твой сын, — девушка показала на детскую кровать, которую с кухни было прекрасно видно.        На кровати лежало крошечное создание, аккуратно укутанное в пелёнки. Он выглядел очень милым. Глаза его тут же заполнились яростью. — Что это ещё за крыса?! — раздражённо спросил он, грозно глядя на своего же сына, затем на свою жену, которую когда-то так любил. — Что вам надо в этом доме? Это мой дом! Ты не имеешь права больше здесь находиться! — громким тоном прошипел Павел, грозно глядя на неё, а затем переводя взгляд на то, что лежало в спальне в детской кроватке, которую они когда-то вместе с ней выбирали. — Что это за дерьмо? — он одним движением руки скинул тарелки и стаканы на пол, тарелка с горячей курицей и картошкой вмиг обожгла ноги женщины, а осколки впились, оставляя глубокие раны и порезы. Его это не волновало. Лиза всё стерпела, хотя женские ноги ужасно болели и кровоточили. — Да что же ты делаешь? — у девушки потекли слёзы из глаз, она больше не могла сдерживаться. — Сколько раз повторять, что меня принудили, что я не хотела! Это было даже видно!!! Я только тебя люблю... любила!!! — она закричала, а хрустальные слёзы всё стекали с белоснежных щёк, сердце болело. — Забирай это отродье и проваливай, шлюха! Ещё лапшу на уши она мне тут будет вешать, сука! — он взял девушку за мягкие золотистые волосы и швырнул на пол. В этот момент Адам будто бы почувствовал, что мама в опасности, ему было страшно от этих диких криков его отца. Сдержав всю боль в себе, она побежала успокаивать Адама. Павел пошёл за ней. Он уже было поднял кулак, чтобы ударить и её, и малыша, но она посмотрела на него своими изумрудными глазами. — Не люби меня, ненавидь, но ребенка пощади... Он же ни в чём не виноват, совершенно ни в чём, — всхлипнула девушка, прижимая младенца к груди.        Павел может и был сволочью, поднимающей на девушку руку, превратившего жизнь своей жены, которую когда-то любил, в ад, но младенца он так и не решился ударить. Его выворачивало смотреть на него, было противно, не то, что трогать. Он даже и не понимал, не хотел принять и понять, что его жена, над которой он так издевался, на самом деле ему никогда не изменяла, а этот ребёнок и вовсе его. — Через неделю, чтобы духу вашего в этом доме не было — не съедете, убью. Поняла?! — прошипел он и направился к двери, громко её захлопнув.        Она опустилась на кровать, обливаясь горькими слезами. За окном небо затянуло тёмными металлическими тучами. На душе было больно и тревожно. — Адам, не плачь, всё будет хорошо, вот увидишь, через неделю он и сам нас не отпустит никуда. Он станет тебе прекрасным отцом. Все будет по-прежнему. — пусть она слабо верила в то, что говорила, пусть все вокруг и говорило об обратном, но иначе и быть просто не могло.       Павел перестал появляться дома вовсе. И через неделю, и через месяц он не появлялся. Будто бы испарился. Пропал и оставил их в покое. Лиза не съезжала — ждала. Тем более, это была её квартира. Она тут прописана, в отличие от Павла. Но она всё равно его ждала. На некоторое время она даже позабыла о нём. Ничто теперь не предвещало беды. Казалось, всё кончено раз и навсегда.

***

Спустя пять лет

— МАМА! Мама!!! — послышался звонкий детский голосок, — я научился рисовать бабочку! Взгляни! — радостный пятилетний мальчик прибежал в зал. За пять лет квартира немного изменилась. Стала какой-то мрачной и менее уютной. Как будто тут обитали какие-то сверхъестественные силы. У мальчика были необыкновенные чёрные волосы, словно ночь. Они были не слишком длинные, но и не короткие. В каждом миллиметре их были вплетены будто бы звезды. Они всегда издавали мягкий чистый блеск. Его волосы были невероятно мягкими, словно бархат и шёлк, даже мягче. Лёгкими, словно пух. Каждое прикосновение к ним было незабываемо для кожи руки. Его глаза были большими и изумрудными, словно бескрайние поля и леса. В них сияли эти драгоценные камни, сияла воля к жизни. Его губы были чуть пухленькими и алыми, словно кровь, а кожа бела и нежна, как фарфор. Он весь и был словно маленький прекрасный ангел.        Его мать сидела за компьютерным столом, полностью погружённая в работу. Весь стол был завален какими-то бумагами. Её волосы были заплетены в тугой пучок. Они больше не казались теми прекрасными золотистыми локонами. Теперь были видны части белоснежных, как снег волос. Совсем седых, как у стариков. Куча счетов иногда сводили её буквально с ума. Адам запрыгнул на перила дивана рядом со стулом матери и показал листок с рисунком. — Взгляни! — он мягко улыбнулся ей.        Звонкий и мягкий голос сына будто привёл женщину в чувства. Она отвлеклась от забот и перевела взгляд на рисунок, будто, очнувшись. Её глаза тут же заблестели. — Ох, какая прелесть! — сказала Елизавета с восхищением на рисунок, который был отдалённо похожим на бабочку, однако детально прорисованным и красиво раскрашенным. — Мой маленький художник — она нежно улыбнулась и поцеловала ребёнка в лоб.        Мальчик развеселился и заулыбался шире. Какой же прекрасный ребенок. Их обычная семейная жизнь не предвещала ничего плохого. Они жили счастливо, несмотря на то, что после ухода тирана-отца, которого Адам совершенно не помнит и видел только на постаревших фотографиях, всё стало гораздо хуже. Хуже, как считала Елизавета, просто быть не могло. На них свалилась куча долгов, в которые влез их муж. Обычно он и сам их выплачивал, а она ушла с работы, узнав о беременности. Сейчас же всё становится только хуже.        Но, несмотря на все невзгоды, они счастливы. Сейчас ей очень сложно найти работу, поэтому и подрабатывает кухаркой и посудомойкой в дешёвых забегаловках, устроилась параллельно ещё на одну работу и теперь перестала высыпаться. Благо, у неё есть выходные. Пусть она много работает, но денег всё ещё не хватает на оплату. Маленький Адам понимал, что мама трудится, не покладая рук, чтобы избавиться от счетов и заработать немного денег на пропитание ей и сыну. — Мама, а давай я буду помогать тебе с работой, что бы избавиться от этих плохих бумажек? — сказал мальчик, вручив рисунок бабочки маме, — Я уже взрослый и сильный! Я справлюсь! — Нет уж, твоя мама тоже очень сильная и храбрая, так что не бойся, я справлюсь. Мы обязательно итак избавимся от этих бумажек, — женщина звонко смеялась.        По сравнению с прошлой Елизаветой, новая Лиза была очень тощей. Щёки больше не сияли той белизной, и на них почти не было румянца. Сами они были впалыми с расширенными порами. У глаз появились морщины. Кожа за это время приобрела некий сероватый цвет. Мальчик, несмотря на возраст, понимал как ей трудно. Он лишь ободряюще натянул улыбку и обнял своего дорогого человека. Пусть ему и всего пять лет, но он уже многое понимал и знал. — Мама, давай немного поспим, — сказал мальчик, повиснув на шее матери, — мы так давно не были вместе... ты вечно или в делах или с бумажками.        Елизавета взъерошила сынуле волосы на затылке. Ведь, и правда — она уже и не помнила, когда спала вместе с сыном в обнимку или играла с ним. У них даже игрушек было мало. "Всё-таки, нужно больше времени уделять Адаму", — подумалось ей. — Ну, что же, давай, — она встала, взяла сына за руку и пошла в комнату.        Адам залез на кровать и придвинулся к стене, сама же мать легла у края и прижала к себе свое маленькое чадо. Через несколько минут они уже крепко уснули, обнялись.        Глубокая ночь. Мальчик проснулся от сумасшедшего мужского смеха, который пронзил всю квартиру. Из коридора повалил едкий дым, который стал поглощать всю комнату. Затем перед детскими изумрудными глазами вспыхнуло пламя, такое яркое и бушующее, готовое пожирать всё и вся. Маленькое сердечко от страха сжалось. Он стал расталкивать свою мать, крича. Увиденное повергло её в шок. Оторвав от своего старого платья кусочек ткани, она протянула его сыну, сказав закрыть нос и рот. Он и послушался. Огонь затмевал глаза, перекрывал, казалось все выходы. Они вскочили. Мать в отчаянии чувствовала, что от этого дыма теряет сознание. В глазах всё плыло, но нельзя было останавливаться. Дико откашлявшись, она вывела и себя и ребенка к коридору. Вокруг всё полыхало алым пламенем, желая испепелить её тело. Адам в страхе сжался, пытался растолкать её, разбудить. Но всё тщетно. Огонь подбирался к ним, где-то слышался скрип. Обвалилась какая-то старая балка. Не было сил больше терпеть. Она падает, теряя сознание. — Мама! Мама! — мальчик кричал, подхватив её.        Было ужасно тяжело, но Адам не собирался просто так сдаваться. Нельзя было. Он не хотел терять мать. Они обещали друг другу быть вместе и жить счастливо. Адам с трудом открыл дверь. Всё горело. Внезапно арка двери стала гореть. Пламя сжигало волосы. Мальчик вскричал. Левый глаз застилало пламя. Он запомнил эту ужасающую боль навсегда. Такую пронзительную, которая обожгла его левый глаз и кожу вокруг него. Из правого глаза потекла слеза боли. Но и на этом он не собирался сдаваться. Он делал шаг и ещё. Стал спускаться по лестнице. Тело матери давило на него. Вокруг всё так же пылало. Уже ничего не было слышно. Лишь каким-то чудом дверь, которая распахнулась, и вбежали мужчины в скафандрах, вытаскивая его и его мать. Ужасающая боль во всем теле и на лице. Больше ничего вспомнить было нельзя. Пожарники лишь поражались храбрости ребёнка с обожженным лицом, его воли к жизни и желанию спасти свою мать. Адам чувствовал, как теряет сознание... Последнее, что он успел увидеть, так это как врачи унесли Лизу и уже несли его в машину скорой помощи.        Он тяжело открыл глаз. Левым глазом он ничего не видел. Четверть его лица была заклеена чем-то медицинским, и эта четверть лица ужасно болела. Всё тело пронизывало болью. Вокруг были и другие дети, сторонившееся его. Адам тяжело дышал. Даже дыхание ему удавалось с трудом. Возле него сидел некто. Он узнал её. Это была его мать, Елизавета. Та, ради которой он чуть не погиб. Он хотел было её разбудить, но не смог сказать и слова. Слишком больно это было. Волосы матери были обожжены, части её тела также были перебинтованы. Его лишь радовало то, что она была жива. В этот момент он вновь уснул с полуулыбкой.        Прошло полгода. Адама и Елизавету долго лечили, но окончательно избавиться от ужасного ожога у Адама так и не смогли. Ему уже сняли повязку. Горя Лизы не было предела. Теперь у неё нет ничего: ни квартиры, ни денег, ни мужа. Теперь и сын искалечен. Мальчик не сожалел. Ни о чём. Ведь мать жива. Он ослеп на левый глаз, а ужасный шрам покрывал его лицо на четверть: от брови до половины щеки, не затрагивая крыльев носа и носа вовсе. Адам уж и не знал, как успокоить мать, поэтому просто подошёл к ней и обнял. От этого слёзы из материнских глаз потекли ещё больше. Но это была не единственная причина её слёз. Их выписали. Всю дорогу она плакала. Адам не знал, куда они идут и зачем. У них больше не было дома, куда бы они могли вернуться. Теперь у них не было ничего. Страшно. Темно. Холодно. Тьма все сгущалась, а фонари слабо светили. Виднелось странное старое здание, навевающее ужас. По коже прошли мурашки. Оттуда вышла женщина пожилых лет в тёмном пуховике. Один взгляд строгих глаз старухи заставил пробежать дрожи по спине. Было невероятно страшно, детское сердечко, которое столько натерпелось, сжалось. "Это единственный способ", думала она с болью в сердце. — Мама, куда мы пришли? — Адам, послушай. Это единственный способ. У нас не осталось дома, не осталось ни денег, ни документов. У нас не осталось ничего! Я не хочу, чтобы ты умирал с голода, поэтому так будет лучше.        В этот момент всё будто бы пронеслось перед глазами. Сердце было будто разбито. Было разбито не только сердце, но и что-то другое внутри. — Женщина, хватит прелюдий, — грозно сказала старуха, вздохнув. — Я не хочу! — Адам, поверь, так будет лучше, не бойся, мама скоро придёт — девушка обняла ребёнка, а у него слёзы всё не останавливались. — Мама, ты солгала, ты обещала, что мы всегда будем вместе!!! — он оттолкнул её, плача и крича. — Малыш, так и будет, — из глаз девушки лились слёзы.        Она ушла. Женщина крепко держала его за плечи. В этот момент с его глаз упала последняя слеза. Та, которая была ему матерью, предала, оставила в полной тьме, которая забиралась этому ребенку в самую душу, пожирая. Он провёл её взглядом, а затем пошёл в здание вместе с воспитательницей.        Над ним первый год никто не издевался, даже сочувствовали. Они твердили, что из-за его уродства от него отказалась собственная мать. В это-то он и поверил и каждый раз с ненавистью смотрел на себя в зеркале. Душа всё больше погружалась во тьму. Почему-то он верил во все эти слухи всей душой, самовольно погружаясь в этот проклятый чан, пропитанный ужасающей тьмой, будто из глубин ада. Что же случилось с Елизаветой?        У женщины не было паспорта, не было документов, позволяющие ей трудоустроиться. Но из-за этого она не собиралась идти и попрошайничать в подворотнях или что-то такое. Ничего другого не оставалось. Она шла к тому зданию, к которому идут все одинокие холостяки. — «Ну что же, Паша, ты же именно этого хотел, не так ли?» — подумалось ей перед входом и обустройством. Отчаянной женщине ничего другого не оставалось. Её тошнило от этой работы. Все эти мужчины просто ужасны. Пусть теперь она и проститутка, но другого ничего не оставалось. Лизе нужны были деньги, и, кстати, неплохо зарабатывала за эти два года. Она уже хотела наконец-таки прекратить, но один страшный диагноз при попытке устроится на новую хорошую работу, убил в ней всё наповал. Вирус иммунодефицита человека [ВИЧ] уже перерос во вторую стадию. Теперь она была неизлечимо больна синдромом приобретенного иммунного дефицита [СПИД]. Она понимала, что теперь ей не устроиться на нормальную работу. Не встретить сына, не попросить прощения. Болезнь развивалась слишком быстро.        Все эти годы мальчик рос, и ненавидел мать, и понимал, а она потихоньку умирала. Лихорадка прогрессировала. Было тяжело дышать. Её руки уже напоминали почти кости, обтянутые серой дряхлой кожей. Голова сильно болела, просто пронизывалась болью, что свидетельствовало уже об опухоли головного мозга. Странные пятна на коже появлялись, не давая покоя. Конец её был уже близок и неопределим. Она лишь кинула объемный конверт в почтовый ящик, затем вернулась обратно в кровать. Теперь она могла поддаться смерти, пролив последнюю слезу. Болезнь поразила полностью женщину, забрав её душу...

***

       Скучный будний день. Ничего не предвещает нового, необычного. Всё как всегда. В этом городе даже небо серое, вечно затянуто тучами стального цвета, но, несмотря на это, дождь идёт лишь раз в месяц. Старушка не помнила, когда в последний раз видела настоящий цвет небес, свет от теплого солнца. Давно, слишком давно. Сильный, холодный ветер заставил пошатнуться. Рядом шел её муж, такой же старый и немощный, как она, но, всё же, они были счастливы вместе. Зайдя в свой подъезд, старая женщина взяла довольно толстый конверт. Повертев его, она вошла в квартиру вслед за мужем. Она села на диван, одела очки. — Ваня! Иди скорее сюда! Это от Лизочки! - закричала она.        Старик тут же зашуршал тапочками и показался, быстрым шагом подойдя к дивану и тоже натянув очки, сел на диван рядом со своей женой. — Клавдия, читай уже, — он поправил очки. Клавдия начала: «Здравствуйте мама и папа! Как давно я вас не видела. Хочу попросить прощения за то, что вас не навещала. Были дела. Простите меня за всё, старую дуру. Простите, что так сбежала с Пашей, простите, что не пригласили на свадьбу, простите, что не сказала вам о моём новорождённом сыне. Простите меня, мои дорогие. Мне больше не к кому обратиться. Павел при рождении ребёнка семь лет назад ушёл и больше я его не видела. Никогда. Пусть он и был сумасшедшим, пусть он и был чудовищем, но я действительно его так сильно любила, пусть он меня и бил. Я помню, как вы меня водили в парки, там я упала, ударившись коленкой. Тогда вы меня успокаивали и погладили по голове. Я никогда не забуду мамины нежные руки и голос, что так лелеяли меня. Я никогда не забуду папин ободряющий голос, который так помогал мне в случае чего. Я никогда вас не забуду. Спасибо, что растили меня, спасибо, что дали мне жизнь.        Моего сына зовут Адам. Красивое имя, правда? Он такой славный ребенок, будто ангел. После его рождения муж меня оставил полностью в долгах. Но два года назад случился пожар. Я не знаю, как он произошёл. Мы с Адамом вышли в коридор, но там я потеряла сознание. Он, пятилетний мальчик, вынес меня из горящего помещения! Он рисковал своей жизнью. Он получил такой сильный ожог из-за меня... какая же я ужасная мать. Нас лечили примерно полгода, может чуть больше.        Затем мы остались без денег, без ничего. Я оставила его в приюте №156. Там он хотя бы будет жить. Он всё ещё там. Я ему обещала быть всегда с ним вместе. Но ушла. Как же он там без меня? Я его уже не видела больше двух лет. И более не увижу. Я оставила деньги в конверте и письмо ему. Прошу вас, мама, папа, усыновите Адама. Это моя первая и последняя просьба. Передайте ему это письмо. Пусть он поймет и не сердиться на меня. Эти деньги, которые я заработала за эти два года, помогут. Простите меня. Теперь меня не будет на этом свете.        Пусть вас это не огорчает. Я сама виновата. Пошла на крайние меры и заболела этим ужасным синдромом. Возможно, сегодня последний день в моей жизни. Я уже чую приближение смерти, и теперь готова к этому с легкой душой. Прошу, не плачьте. Я осознавала, на какой риск иду. Просто, пожалуйста, подарите Адаму то, что не смогла я за эти два с лишним года. С любовью Ваша дочь,                                                                         Елизавета. 23.10.2006».        Клавдия уже не могла сдержать огромный поток слёз. Она уронила листок себе на колени, руки дрожали. Иван обнял жену, также, не сдерживая слёз. Они больше не могли поверить, что их дочери больше нет. Листок с письмом упал на пол.

***

       На следующий день в дверь постучались. Адам все также сидел на кресле, ни с кем не играя. С ним просто не хотели играть, хотя он никогда и не говорил ничего плохого. Вошли пожилые мужчина и женщина, почему-то заставившие обратить на себя внимание мальчика.        За эти два года он немного отрастил челку, которая прикрывала его шрам от ожога. Почему-то эти люди казались ему такими родными. Воспитательнице указала рукой прямиком на Адама. Старики тут же обратили на него внимание, вытирая блестящие слезы со щеки. Они подошли к креслу не спеша. Адам сидел так же спокойно. Дети же вокруг смотрели на них удивленно. — Ты Адам? — спросила старушка, смотря на него немного печальным, но добрым взглядом янтарных глаз.        Тот лишь кивнул, переводя взгляд на них. Черты лица старушки почему-то так напоминали черты лица матери... — Я Клавдия, а это Иван. Адам. Мы твои настоящие бабушка и дедушка. — Что? — он не верил своим глазам.        Всё сейчас будто исчезло перед глазами. Неужели хоть кто-то родной пришел? Пришел его забрать из этого богом забытого места? И почему они тут только сейчас? Сердце сжалось. — Мы твои бабушка и дедушка. Извини, что ты тут так долго был. Мы узнали о тебе совсем недавно и поспешили сюда сразу же. — Где она?        В этот момент старушка мягко положила свою руку на руку внука, опустила взгляд. — Мы расскажем тебе, как только заберём отсюда. Расскажем всё. Ты не против?        От этих слов что-то в глубине души затрепетало, а в голове возникли ужасающие мысли. Откинув их прочь, он кивнул. Воспитательница помогала ему собирать вещи, а его новоявленные бабушка и дедушка пошли оформлять нужные документы. Теперь у него появится дом. У него появится то, о чём он так долго мечтал. Но увидит ли он ещё свою маму?