Лучший друг

Жизнь превратилась в кошмар. Где бы мы случайно не пересекались, все заканчивалось скандалом. Он цеплял меня, и я никогда не оставался в долгу. Дошло до того, что я наткнулся на интервью, где он критиковал мою игру в «Александре»: «Это был самый ужасный Гефестион, пробы которого мне довелось наблюдать. Было множество достойных кандидатов на эту роль, но почему выбор кастинг-директора пал на Лето, мне до сих пор непонятно. Остается только догадываться, чем он так привлек режиссера. Его игра непрофессиональна, а работать с таким избалованным и высокомерным партнером было настоящим испытанием…» Ну, спасибо, Колин. Я позвонил ему сразу же, как увидел это: — Вот уж не думал, что ты опустишься до такого, Фаррелл. — Кто-то, кажется, вычеркнул меня из жизни? — Я бы с радостью, только ты не даешь забыть о себе такими вот напоминаниями. Он засмеялся: — Лето, ты еще не скоро меня забудешь, даже если я улечу на Марс. — Пошел ты. — Нет, это ты пошел. — Жди приглашения в суд. — Да, ты прав, единственное, что нам осталось — оформить развод официально и поделить имущество. — Посмотрим, как ты будешь веселиться, когда я отсужу у тебя пару миллионов за клевету. — Я всегда знал, что у тебя болезненное отношение к репутации. — А я вот, к сожалению, не сразу понял, какой ты мудак. — Ну, это и понятно, ведь любовь — слепа. Внутри все закипело от злости и ненависти: — Мерзкий, подлый сукин сын. — А когда-то ты считал, что я очень даже ничего. — Ты сам сказал: «любовь — слепа». Это был удар ниже пояса, я знаю, но только так можно было заставить его заткнуться. Он замолчал. — Расслабься, я просто издеваюсь. Увидимся в суде. — Пошел ты. Ни до какого суда я, конечно, не собирался доводить, хотя стоило. Просто не хотел пропускать себя еще и через мясорубку из бесконечных слушаний и заседаний, и неизбежных встреч с ним. Но я не знал, сколько выдержу, не отвечая подобным на его выходки. Он вел нечестную игру, но внутри я понимал, что все это от безысходности — он не может смириться с моим отсутствием в своей жизни. До дня премьеры «Александра» я даже не представлял, насколько сильно мы подсели друг на друга. И да, я тоже чувствовал необходимость в этой войне.

***

Рейс задерживали почти на два часа. Хорошо, что я решил вылететь в Канны за день до фестиваля. Спустя мучительное ожидание я, наконец, могу занять свое место в бизнес-классе. Но еще через полчаса мы все равно не взлетаем, и я начинаю сожалеть, что вообще согласился принять приглашение на это событие. Когда опаздывающий пассажир, из-за которого все еще задерживали вылет, зашел в салон Боинга, я понял — ловушка захлопнулась. Сердце в одно мгновение будто покрылось коркой льда и замерло. Когда Колин направился ко мне, мозг начал медленно отказывать и подозрение, что пустующее рядом со мной место принадлежит ему, пронзило вымороженное сознание. Но он прошел мимо, обдавая ледяным взглядом. Абсолютный ноль, никаких эмоций, лишь обволакивающее безразличие темных глаз. Когда я снова смог дышать, мы уже взлетали. Я чувствовал испепеляющий взгляд на своем затылке, но не смел обернуться. Ладони вспотели, я терял тепло и даже проверил, есть ли пульс, нервно про себя усмехнувшись: «Может я умер, и это мой ад?». Но сердце все еще стучало, что было странно, учитывая то, как я себя чувствовал. Когда лайнер набрал высоту, я уже твердо знал, что живыми мы не доберемся — нельзя нам находиться одновременно в тесном, замкнутом пространстве, катастрофы не избежать. Я решил пойти умыться, а заодно и проверить, могу ли я все еще двигаться. Холодная вода немного привела в чувства. Я вытер руки бумажным полотенцем и открыл дверь туалета, собираясь выйти. — Не так быстро. Сильные руки втолкнули обратно. Больно ударившись локтем о какую-то панель, я не понял, что происходит. Закрывая за собой дверь Колин оказался так близко, что я почувствовал запах виски на его губах. Темные глаза болезненно блестели. — Что ты делаешь? — Ничего сейчас не говори, — я не узнал его голос, он был слишком низкий и глухой, будто за него говорил кто-то другой. Он дернул шнурок на моих штанах, развязав их одним движением, и потянув за резинку, тесно прижал меня к себе. — Что ты делаешь? Отвали, — я оттолкнул его, впечатывая спиной в дверь. — И что ты сделаешь? Закричишь? Позовешь на помощь? Может ударишь меня? Попробуй… Так даже интереснее. — Ты совсем с ума сошел? Дай пройти, — не было пространства даже сделать шаг, поэтому я продолжал стоять на месте, как загипнотизированный глядя в его глаза. — Ты прав, со мной что-то случилось, когда я увидел тебя здесь, — его рука, скользнула мне под футболку привычным движением. Ощутив на животе тяжелую ладонь, я почувствовал, что у меня встает. — Ты все так же замираешь, когда я рядом, — на губах мелькнуло нечто наподобие улыбки, а вот в карих глазах плескалось что-то жуткое, что-то, чего я раньше никогда в них не видел. — Не смотри на меня так… — с трудом сглотнув, я понял, что бежать некуда, да я и не смог бы сделать и шага, открой он сейчас эту дверь. Заполняя вены, адреналин расходился по телу, лишая возможности двигаться. Он ничего не отвечал, просто продолжал трогать меня, гипнотизируя взглядом незнакомца. Его рука под моей футболкой скользила по груди вверх, и когда пальцы задели сосок, меня пронзило током, он почувствовал это и, наслаждаясь эффектом, медленно моргнув, наконец-то произнес: — Джей… Как ты без меня? — снова это мучительно медленное движение на моей коже, будто испытывает на прочность. Завороженный силой его взгляда, давая трогать себя, я опасался, что он почувствует, насколько бешено разгоняется мое сердце под его рукой. — Поцелуй меня, — большой палец скользит по подбородку, задерживаясь на моих губах. Воспоминания нахлынули, снося остатки сознания. Я почувствовал все, я все вспомнил. Его близость, его тепло, запах кожи. Глаза закрылись сами собой, я безжизненно прислонился к стенке, пока его рука тонула в моих волосах, осторожно продвигаясь к затылку. Я больше ничего не видел, остались лишь чувства. Я боялся открыть глаза, боялся снова посмотреть на него. Он поцеловал, мягко касаясь языком нижней губы. — Прошу, прекрати… Он, конечно, не остановился. Карие глаза загорелись таким знакомым хищным огнем, что слов больше не требовалось. Я почувствовал крепкие руки на своей заднице и твердый член, вжимающийся мне между ног. — Когда ты так близко, просто не могу думать ни о чем другом, — губы заскользили по шее, прожигая вместе с кожей мою душу. — Поцелуй меня. Кислорода здесь едва хватало на одного, и у меня начала кружится голова. — Мы в тысячах метрах над землей, и кто знает, чем закончится этот полет. Что если это — последний раз, когда мы можем быть вместе. Я ничего не мог ответить, потому что все сильнее ощущал недостаток кислорода, голова кружилась, и его губы не давали шанса одуматься. Руки как-то сами собой обвили его шею, и я поцеловал уже сам глубоко и нежно, так целуют последний раз. Он прижал меня крепко, приподнимая на руках, посадил на узкий выступ рядом с раковиной. — Я трахну тебя сейчас. Посмотри на меня. Я открыл глаза. Убрав волосы с моего лица, он прошептал в самые губы: — Не бойся, тебе понравится. Места было так мало, но у него получилось стянуть с меня штаны. До боли привычным жестом он раздвинул мои колени, и я почувствовал, как в тесной близости от моего члена он раскатывает презерватив. Ноги с силой уперлись в стену за ним, когда я ощутил внутри настойчивые пальцы. — Тише, тише. Сейчас все пройдет, сам же знаешь, — он успокаивающе поглаживал мое бедро, целуя в губы. А когда решил, что прелюдий с меня уже хватит, закинув на плечо мою ногу, начал медленно втискиваться. Тонкая звукоизоляция была не в силах поглотить мои стоны, поэтому хозяину моего тела пришлось зажать мне рот ладонью. Асфиксия всегда меня возбуждала, и я начал кончать, забывая себя, разрываясь на части в его руках. Он прижимал меня крепче, засаживая так глубоко, что становилось больно. И совсем как раньше, теряя контроль, оставлял следы в форме полумесяцев на моих плечах, кончая следом. Когда все закончилось, никто не мог начать разговор первым. Мы молчали, приводя одежду в порядок. Самым сложным было собраться и выйти оттуда незамеченными, но я думал лишь о том, что кто-то все-таки должен внести ясность, и этот кто-то точно не я. — Я пойду первым, — начал он. Я продолжал стоять к нему спиной, делая вид, что все еще занят одеждой. Он сжал мое плечо: — Прости за то интервью. Я не должен был делать этого. Убрав волосы с моей шеи, он поцеловал меня куда-то за ухом и вышел. Я не ошибся, когда сказал, что живым я не доберусь до места назначения. Я умер там, на высоте десяти тысяч метров над землей. Когда лайнер совершил посадку в Каннах первое, что я сделал — купил билет до Лос-Анджелеса на ближайший рейс. Через полтора часа я уже летел назад. Я был готов пойти на все, чтобы больше никогда не видеть этого человека. Не видеть, не чувствовать, не помнить. Но это было невозможно, он жил во мне, и куда бы я ни направлялся, он всюду незримо меня сопровождал.