Лучший друг

Колин зашел в квартиру. Простояв в коридоре около двух минут, он все-таки прошел в комнату. Бросил на кровать рубашку и направился в душ. *** Устало вытираясь полотенцем, он прошел в спальню, оставляя на полу влажные следы босых ног. Тяжело… и… тяжело… Просто охренеть, как тяжело, словно могильной плитой накрыло. Не одеваясь, он быстро направился на кухню и достал из шкафчика на стене бутылку «Джека Дениэлса». Колин обещал себе не пить, но только алкоголь сейчас мог немного разбавить боль. Несколько больших обжигающих глотков. Перед глазами взгляд синих глаз. Тот самый, которым Джей проводил его сегодня утром — прощальный. Еще несколько глотков обжигающей отравы, а боль лишь сильнее. — Если с тобой что-то случится, я не смогу… Вернулся в комнату, сжимая бутылку в руках. Задвинул шторы. — Что делать сейчас? — спросил сам себя. — Надо поспать. Я должен казаться нормальным, будто ничего страшного не произошло, — горько усмехнулся. — Только мне так страшно, что хочется самому впасть в кому. На тумбочке лежат часы — его подарок. Сжал в руке изящную вещь. Слезы большими каплями упали на стекло циферблата. В голове уже созрело решение, которое дало мимолетное облегчение:  — Если тебя не станет, то и мне незачем здесь оставаться, — надевая часы, Колин застегнул браслет на запястье. — Без тебя нет смысла… Поставил полупустую бутылку на пол, откинулся на подушки. Слезы застилали глаза, на запястье колдовским огнем горел браслет. В сердце боль и какая-то невероятная ясность. Теперь он не сомневается, теперь все понятно. Он знает ответы, он знает… Погружение в тяжелый беспокойный сон: — Не бойся, я с тобой… *** Я проспал почти три часа и теперь, как ненормальный, мчался в больницу. Шеннон не брал телефон, и страх ледяными когтями сдавил сердце. Нет… Он просто не слышит. Есть причина, но только другая… Лифт спускался слишком медленно, и я не мог ждать. Нервы сдали, нужно было куда-то деть волнение, и я по лестнице забежал на десятый этаж, где находилось реанимационное отделение. Адреналин не давал почувствовать усталость. По мере приближения к палате я понимал — что-то изменилось. Вот нужный коридор, и я снова бегу, расталкивая медперсонал. Шеннона на входе нет. Никого нет. Дверь открыта, палата пуста. Джей… Парализующий страх. Нет… — Мистер, с вами все в порядке? — медсестра, проходившая мимо, обеспокоенно смотрит на меня. Видимо, все на лице написано. — Где пациент из этой палаты? — Его перевели минут двадцать назад на седьмой этаж, в отделение интенсивной терапии. Он пришел в себя. — Господи, — еле устоял на ногах. Эффект наркотического счастья. — С вами точно все нормально? — В какой он палате? — Кажется 214. — Спасибо, вам… Просто, спасибо. Сомнения все еще со мной, и я пытаюсь не сойти с ума, пока лифт медленно спускается. Длинный коридор, ищу палату: 210, 211… Вижу, как Шеннон появляется на горизонте. — Почему ты не позвонил? — сильно хватаю его за руку, пальцы стальным кольцом сжимают его локоть. Адреналин клокочет внутри. — Тише, Колин. Передохни. — Пошел ты со своим «передохни». — Что с ним? Почему ты не позвонил? — Колин, надо поговорить… — Да пошел ты, — пытаюсь зайти в палату, но он снова мне не дает. — Какого хрена? — Да послушай, черт, все не так просто, — теперь он хватает до боли мою руку и тянет в сторону. И снова это страх внутри, блядь, я с ума сойду. — Ты можешь сказать, что происходит? — У Джареда амнезия, он не помнит нихрена. — В каком смысле? — Он меня едва узнал. Там с ним психолог сейчас и… Короче, они выясняют степень амнезии. Как я понял, у него из-за посттравматического шока что-то в голове заклинило, защитный механизм сработал и все, что его тревожило, все плохое мозг забыл, спрятал типа в подсознание. Себя он осознает: имя, чем занимается, но почти ничего из прошедшего года, а то и двух не знает. Поэтому, как он на тебя отреагирует — непонятно. — Он не мог меня забыть, что за бред. — Вот это и надо выяснить. Только не обрушивай на него ваши отношения. Мало ли, как он отреагирует, если он вообще тебя узнает. — Привет, — я вошел в палату. Джей лежал на кровати и слегка приподнялся, увидев меня. В уставших синих глазах промелькнуло что-то похожее на понимание. «Пожалуйста, помни». Но в следующее мгновение он уже растерянно смотрел на Шеннона, ища поддержки. — Джаред, это Колин. Колин Фаррелл. — Прости, я знаю тебя, только вот не помню, что мы знакомы. Шеннон попытался что-то ответить, но я перебил: — Мы друзья, Джей, — сказал я, подходя ближе. — Я не помню… прости… Извиняющийся тон в его голосе… Смысл произнесенных слов, я не понимал как это возможно, в голове не укладывалось то, что происходило между нами, точнее не происходило ничего… От противоестественности ситуации начало тошнить. — Джей, посмотри на меня, — я взял его за руку, он следил за моими движениями, но сам оставался неподвижен, контакта не случилось. — Неужели совсем ничего? — Прости, я не знаю, что сказать… — Не надо извиняться, здесь нет твоей вины, — хотелось обнять его, прижать крепко и еще долго не отпускать, но я не мог этого сделать, и дело не в том, что мы были не одни, нет. Просто он не помнил меня, а объятия малознакомого человека вряд ли кому-то покажутся приятными. — Мне нужно так много тебе сказать, — не удержавшись, я слегка коснулся его лица привычным для нас движением, поправляя прядь его волос. Его словно током ударило: — Черт, — он зажмурился, болезненно хватаясь за голову. — Так, все на выход, — сказал врач и, выходя за нами следом, добавил сестре: — Кубик обезболивающего и два кубика успокоительного. — Что с ним? — спросил Шеннон, когда мы уже стояли в коридоре. — Поймите, у него амнезия, мы можем только догадываться о состоянии его памяти. Некоторые воспоминания, в основном те, что вызывали самые сильные эмоции, сейчас заблокированы. И когда он пытается вспомнить, случаются боли. Это побочный эффект травмы. Организм защищает себя от стресса. — Но это пройдет? — Каждый случай амнезии уникальный. Но к большинству пациентов память возвращается. К кому-то быстрее, к кому-то медленнее — зависит от степени стресса. Как только он будет готов, он вспомнит. — И что нам делать? — спросил Шеннон. — Мы можем как-то помочь ему? — Единственное, что вы сейчас можете — это оградить его от волнений. Не пытайтесь заставить его вспомнить что-то важное. А вам, — врач посмотрел на меня, — лучше пока повременить с визитами, видите, какую реакцию вызвало ваше появление. Ему сейчас эмоциональные перегрузки противопоказаны. Дайте время. Эти слова прозвучали как приговор. Мне нельзя приходить к нему? Нельзя видеть Джея, как же тогда он все вспомнит. Чушь какая-то. Замкнутый круг. Меня прошиб холодный пот. Такого не бывает, он не мог забыть. Все как в дешевой мыльной опере. — И что мне делать? — спросил я Шеннона, когда мы остались вдвоем. — Ну, ты сам слышал. Не приходи к нему пока. — А не пошел бы ты? — Это не мои слова, это требование врача. — А не пошли бы вы оба. — Кол, я понимаю, это сложно, но… — Нихрена ты не понимаешь, — пальцы нервно сжались. — Он забудет меня совсем, я просто… Я навсегда его потеряю, если мы не будем видеться. — А мне плевать, для меня главное — чтобы брат вышел отсюда здоровым. Только это имеет значение. — Если бы тебе пришлось забыть дорогу к нему? — Я бы забыл. Если бы был хоть малейший шанс, что это поможет — я бы согласился. Мы должны сделать все для него и даже оставить в покое, если понадобится. — Сука, это просто невозможно. Абсурд. — Я буду держать тебя в курсе. Буду звонить каждый день. — Шеннон… — Без компромиссов, Кол… Сделай это ради него. Я вышел на улицу из здания больницы. Происходящее напоминало сон, ужасный кошмар. Джей забыл меня. Забыл все, что нас связывало. Но как можно забыть любовь? Чувства-то никуда не денутся, если они есть. Почему ты так отреагировал? Что мне делать теперь? Я не смогу не видеть тебя, я просто сойду с ума.

***

Прошло две, а может быть три недели, я точно не знаю. Я пью, трезвею, вспоминаю все это и снова пью. Шеннон сказал — его выписали вчера. И я хотел встретиться, но брат запретил, просил пока не приезжать, сказал, что ему стало лучше, боли почти прошли, и тревожить его моими визитами сейчас рискованно. Наверное, наша встреча никогда не состоится. Он забудет меня совсем. Но пусть лучше это, чем его страдания. Если не знать меня ему на пользу — я согласен.