Psycho

Когда Рен под руку с Каей подошел к дому, уже начало темнеть. Становилось ощутимо прохладнее, несмотря на то что летние вечера обычно не лишены душного воздуха. Свет горел лишь в одном маленьком окне, видимо, в комнате Тамао, которая в последние дни редко проводила время без Сёты. Остальные, наверное, уже разошлись и стали готовиться ко сну. Только на веранде в садовых качелях сидел Йо, а рядом, положив голову на его колени, мирно дремала Анна. Кая невольно улыбнулась этой милой сцене и легонько толкнула в бок Тао, который немедленно скрыл глупую ухмылку (на самом деле его зрелище впечатлило ничуть не меньше, но не признаваться же в этом). Однако подошел ближе, наклонился, улыбнулся в ответ на виноватую улыбку друга и спросил: — Перегуляли сегодня, да? Асакура только кивнул, осторожно пытаясь переменить не весьма удобную позу, но неудачно. Тогда Рен вдруг, присев на корточки, быстро и легко подхватил на руки спящую итако и, указав взглядом на вход, дал понять, что позаботится о покое подруги и что та будет отдыхать в своей спальне. Йо благодарно улыбнулся и, наконец, с наслаждением потянулся, разминая затекшие от непривычного положения конечности, и посмотрел на стоявшую поодаль Каю. Ее лицо приняло какое-то очаровательно трогательное выражение, которое прежде не доводилось наблюдать. Она провожала Тао взглядом, полным нежности, хотя, наверное, другая стала бы ревновать за такую внезапную заботу, предназначенную другой. Она долго оставалась неподвижной, а Асакура наблюдал. Разительное отличие ее от Киоямы уж очень бросалось в глаза. Внешность Канэко можно было смело назвать образцом женской красоты, тогда как внешность медиум была напрочь лишена всего того, что самый первый взор, улавливая, находит женственным. У первой были ярко выраженные черты лица, у второй на лице — кротость и робость. У первой — соблазнительные изгибы тела, у второй — худенькая и хрупкая фигура. Йо как-то никогда не задумывался, почему избрал именно Анну и ни разу в жизни его не посетило сомнение относительно этого выбора. Конечно, он считал Каю красавицей и даже был счастлив за друга (ибо зависть неведома людям счастливым), но был доволен своей пассией. Он нечасто разговаривал с Реном о девушках, нечасто понимал его устремления и метания, но сегодня вдруг понял все. Хотя он мало знал Канэко, ему казалось, что он видит достаточно, чтобы проникнуться сутью их с Тао отношений. Помимо красоты, в ней, безусловно, было что-то еще, что-то невидимое глазу, но приятное душе. При первой встрече девушка показалась Асакуре слегка надменной, но, если вспомнить ситуацию, легко догадаться, почему. Поле боя заставляет людей искажать свои эмоции, часто даже против воли, и многие показывают себя такими, какими не являются на самом деле. Сейчас Кая была другой. И ему нравилась эта другая сторона. — Присядь, — с улыбкой предложил он. Та отказываться не стала. Проговорив «спасибо» и опустившись рядом на качели, облокотилась на мягкую спинку и замолчала. Ей было слегка неловко, тем для беседы она придумать не могла. Молодой шаман ощущал ее смущение, но хотел его развеять. В конце концов, пора перестать чуждаться друг друга; ярко выраженные «два лагеря», один из которых состоял из него, Анны и ребят, а другой — из Каи и Рена, заметно отдалились друг от друга в последнее время. Нужно было исправлять это. Но вдруг шаманка заговорила сама: — Я всегда так завидовала вам… Йо сразу понял, что она говорила о нем и медиум. Об их отношениях, которые мало кто воспринимал правильно, да и вообще в которые мало кто верил. Но он подумал, что Кая видит все верно. Так, как есть. — По-хорошему, разумеется, — быстро добавила она. — Просто вы всегда такие… спокойные. Даже не то что спокойные. Вам будто незнакома суета мира. Вы только вдвоем, вы любите друг друга, вы живете этой любовью, и вам нипочем все испытания, которые подкинет жизнь. Другие не понимают ваших чувств, иногда смеются, но они просто не видят того, что движет вами. Это не так просто объяснить, но мне кажется, что вы как будто над всем тем, что происходит. У вас что ли… ох… у вас душа одна на двоих, в вас нет какой-то странной спешки, нет стремления показать или доказать что-то другим. Когда я смотрю на другие пары, я замечаю, насколько они разные. В смысле каждый из партнёров. А вы едины. В вас есть нечто, что я не могу передать словами, но это встречается настолько редко, что… это даже больше, чем любовь. Вы особенные. Асакура, пораженный, молчал. Столько лет он уже сталкивался со стеной непонимания, но его это не волновало. Он глубоко любил Анну, это было для него главным. Однако постоянный шепот, сплетни выводили его из равновесия. И внезапно появился человек, который словно заговорил его устами, прочтя все, что он ощущал, заглянул в самое сердце. Кая, которая не была близка ни с ни, ни с Киоямой (а Тао вряд ли много трепался об их отношениях), увидела его насквозь, поймав слова, которыми он про себя всегда описывал то, что чувствовал к возлюбленной. И, услышав это от постороннего человека (который после этого уже не мог быть посторонним, но становился близким другом), он был настолько ошеломлен, что позволил себе слабость пустить слезу. — Ты не представляешь, как я рад, что ты это узнала. Некоторое время они не произносили ни слова. Йо пытался прийти в себя, а Кая думала. О нем и Анне, о них с Реном. И обнаруживала такую разницу, что становилось немного страшно. При мысли, что она никогда не будет так счастлива, как незаметная, маленькая итако, заставляла ее тяжело вздыхать. Сердце ныло. Неожиданная грусть накрыла ее, и девушка сама была не рада, что сумела так вот прекрасно понять молодого шамана. А тот заметил, что гостья вдруг расстроилась. — Ты зря переживаешь, — заверил он, вполне успокоившись. — Может, Рен и не идеал, но он и не последний негодяй. Он способен на светлые, искренние чувства. Кая грустно усмехнулась. — Я знаю это. Я вовсе не хочу обвинять его ни в чем, но он иногда… — Несдержан, дерзок, прям, — закончил за нее Асакура. — Я понимаю. Я наблюдал это дольше тебя. А еще его проблема в том, что он много молчит. Он весь в себе, когда очень часто лучше сказать что-нибудь, чем угрюмо замкнуться и не подпускать к себе никого. Но я уверен, что он любит тебя так глубоко, как способен. Может, еще лучше, чем я могу любить Анну. Но такой он человек, что никто не узнает, что происходит в его душе, пока он не поделится. Самых близких он способен настолько отдалить от себя, что они ни за что не узнают, как они ему дороги. Они страдают от этого. И он тоже. Но он был воспитан в семье, где не было места нежности, не было место словам, возвещавшим любовь. Никогда не позволяй необоснованным догадкам испортить твое счастье. Рен любит тебя, это видно. И слышно, кстати, тоже. Кроме как о тебе, он говорить ни о чем ни с кем не может. Виновник разговора не замедлил появиться в дверях и с умиротворенной улыбкой сообщить, что «несравненная зазноба» Йо изволит спать крепким сном и что и им с Каей уже пора отдохнуть. Йо подмигнул девушке на прощание и, пожелав друзьям доброй ночи и взяв с них обещание прийти завтра, скрылся в домике. Девушка шла медленно. Тао приспособился к этому ритму, и ему неожиданно захотелось гулять так всю ночь. Что их ждет дома? Постель. Почему же они никогда не разговаривают ни о чем, остановившись посреди стремительно шагающего вперед мира? Почему никогда не занимаются той ерундой, которую обычно обожают все влюбленные? Почему не гуляют, держась за руки, не смеются над какими-нибудь глупостями? И он просто остановился, удерживая подругу рядом с собой, однако сказать внятно ничего не смог. «Ты сумасшедший», — констатировала Канэко и через секунду залилась звонким смехом. Она понятий не имела, что ее так развеселило: попытки ли Рена объяснить, зачем они посреди ночи «сделали привал» в непонятном месте, его ли странно сосредоточенное лицо. Но почему-то сейчас это казалось неважным. Глядя друг на друга, они просто смеялись, казалось, совершенно забыв о том мире, в котором находились. Забыли о поединках, которые происходили каждый день, забыли о Хао, грозившем разрушить хрупкий мир, установившийся и в деревне, и на планете. Наверное, смех им был как никогда нужен, чтобы не вспоминать о том, что они однажды могут пасть на поле битвы, как, собственно, могли и четыре года назад. Но они ощущали, что теперь почему-то столкнуться с великим шаманом не так страшно. Может, потому, что они уже не были детьми. В домике Каи горел свет. Аято, очевидно, дожидался их, но навстречу не вышел. Наблюдал из окна своей комнаты за тем, как сестра шла рядом с этим странным, невесть откуда взявшимся парнем, и впервые за долгое время улыбалась. Здоровый румянец блестел на ее щеках, синие глаза искрились задором. Она стала девушкой, кошмары в жизни которой закончились. Она смеялась, флиртовала, радовалась. Она жила. Аято отошел от окна. Недолюбливал он Рена Тао, но чувствовал, что Кая изменилась именно благодаря ему. Ее перестали мучить жуткие сновидения, но вот ее дух… Девушка могла использовать его в состязаниях, но это отняло бы много сил. А если в соперниках будет сам Хао, она обречена. Без поддержки придется очень трудно. Он вспоминал, как упражнялся когда-то давно, подражая отцу, которому не было дела до детей, когда умерла их мать. Он был угрюмым, нелюдимым человеком, но в глубине души бесконечно добрым. Эта черта осталась и в Аято. А Кая была редкой красавицей. В мать-покойницу. С плеч шаманки упало легкое платье. Она с наслаждением упала в постель на прохладные простыни. Тао осторожно улегся рядом. Закрыв глаза, задумался о чем-то, а Канэко прильнула к его боку, обнимая. Парень обнял в ответ. Повернулся к ней, заглянул в серьезные синие глаза. Она молчала. Уткнувшись в его шею, поцеловала. Он покорно отводит голову, позволяя обвить себя за шею. Кая охотно целовала крепче, спускаясь к груди. Сколько они это ни проходили, Рен не мог остановиться. Когда Кая касалась его, его всего обжигало. Мысли терялись, мир растворялся. Существовала она, ее ласковые руки и гибкое тело. Он любил брать инициативу в свои руки. Любил целовать ее губы до онемения, скользить руками по плечам, талии, повторяя каждый изгиб. А когда она, теряя терпение, прижималась к нему всем телом и стройные ноги обвивали его бедра, он почти терял самообладание. Но принуждал ее ждать, оставляя пунцовые следы, заметные даже на ее загорелой коже, сминал ладонями длинные волосы, обнажая шею для новых поцелуев. Ему нравилось смотреть на закрытые глаза, нравилось слышать тихие стоны. Ему нравилась она. Он впивался пальцами в ее кожу, держал тонкие запястья сомкнутыми над ее головой. Губы целовали лицо, грудь, живот, приподнятые бедра. Затем вбивался в податливое тело, отпуская руки Канэко, голодные до прикосновений. Он не мог без этого не потому, что кроме этого его ничто в девушке не интересовало. Просто она была странно притягательной. Он, привыкший не идти ни у кого на поводу, готов был перевернуть полмира, чтобы Кая улыбнулась. Ее задумчивость часто пугала, потому что могла служить предвестником кошмара. А Тао, гордый, решался ломать гордость. Уже высвобождаясь из ее некрепких объятий спустя некоторое время, он точно знал, что должен сделать. Завтра. Или послезавтра. Как можно скорее. Когда Рен вышел на прохладную террасу, чуть ли не лицом к лицу столкнулся с Аято. У него был, правда, на редкость дружелюбный вид, чему китаец поначалу удивился. Конечно, парень редко напрямую выражал свое недовольство, но ощущать его нутром приходилось. А сейчас Канэко был спокоен. В глазах не было злобы или насмешки. А еще он был настроен на серьезный разговор. Но только начал издалека. — Спит? Молодой шаман кивнул. — А ты почему не спишь? — спросил он. Вежливость… Аято усмехнулся. — Слишком шумно в доме было. Не мог заснуть. Увидев, как Рен отворачивается и нервно хихикает, он тоже улыбнулся. — Прости, не смог удержаться. — Все в порядке. Такая непривычно дружелюбная беседа почему-то вызывала подозрения. Наверное, потому, что Тао привык ожидать от брата Каи только чего-то плохого. Может, решил забыть о старых ссорах и попробовать подружиться? — Я думал о предложении сестры, — сказал Канэко. Ну вот оно. Наконец-то. — Она попросила меня, и я согласен помочь. Когда начнем? — Можно и завтра, — с готовностью ответил Рен. — Если ты готов. — Я бы на твоём месте не сильно выпендривался, — беззлобно сказал Аято. — Вдруг я решу оторвать тебе твои пронырливые ручонки, чтобы они не лезли, куда не следует? Или еще чего-нибудь. Китаец уже не воспринял эту угрозу всерьез. Он знал, что с этой минуты их отношения изменились. И протянутая ему рука Канэко-старшего это доказывала.