Как вспышка в ночи

"Синдром приобретенного иммунного дефицита — состояние, развивающееся на фоне ВИЧ-инфекции и характеризующееся множественными инфекциями, неинфекционными и опухолевыми заболеваниями. Болезнь зарегестрирована американскими учеными в 1981 году." Диктор сказал это так бесстрастно, будто речь шла о статистике сбора урожая за последний год или чего-то вроде того, но никак о болезни, что уже начала уносить человеческие жизни одну за другой, одну за другой, будто снежный ком. Энциклопедические справки всегда выглядят такими безобидными. Пиши хоть о чуме, хоть о самых зверских убийствах - все одно. Одним солнечным весенним утром ты обнаруживаешь в своем почтовом ящике конверт. Белая непрозрачная бумага, твое имя, выведенное чьей-то уверенной рукой. Ни обратного адреса, ни имени отправителя. Так рассылают результаты тестов. А уже через минуту тебя начинает трясти. Колени отказываются держать содрогающееся от беззвучного плача тело. Медленно опускаешься на пол. Смерть. Смерть. Какое же уродливое слово. Он до последнего делал вид, будто с ним ничего не происходит. Янне, как всегда, превосходно играл свою роль. Даже когда его ясные медовые глаза заволоклись мутной пеленой. Когда кашель стал мучить его, не позволяя забыть о себе ни на минуту, когда его тело стали покрывать сочащиеся смесью гноя и крови язвы, когда он начал стремительно терять килограмм за килограммом, когда стали выступать ребра и ключицы, когда прятать происходившие с его слабеющим телом изменения стало невозможно. Он не мог смириться со смертью. Смертью, чье присутствие становилось все более явным. "Я здесь, я здесь, Я ЗДЕСЬ, ГЛЯДИ МНЕ В ГЛАЗА ТЕБЕ НЕ УБЕЖАТЬ, НЕ УБЕЖАТЬ, НЕ УБЕЖАТЬ," - вопила она с каждым новым выпавшим волосом. Янне обращался к самым разным врачам. Каждый принимался лечить симптомы, но ни у кого не было лекарства. Его словно душил питавший его ядом плющ, а они только и делали, что отрывали по одному его листья, заверяя в том, что это его спасет. Он таял на глазах, и никто не мог остановить процесс, что был запущен еще много лет тому назад, в одну из тех многочисленных ночей в чужих холодных постелях, когда он стонал, извивался и драл простыни под человеком, имени которого он не знал и так и не узнает. Вскоре он перестал пытаться. Это не было смирением. Это было осознанием того, что он тратит свое ставшее драгоценным время на то, что не принесет ему исцеления. Ночи были страшнее всего. Он ползал по полу, кричал и метался, словно запертый в клетке своего погибающего тела зверь. Он разбивал зеркала, ловя в них отражение своего хиреющего тела: впалый живот, проступающие сквозь тонкую бледную кожу кости, язвы, безжизненный цвет лица. Он разбивал в кровь костяшки своих пальцев и медленно опускался на пол. Плакал и, раскачиваясь из стороны в сторону, тихо завывал "Я не хочу умирать, не хочу умирать, не хочу, не хочу, не хочу...". Я тихо садился на колени рядом с ним и обнимал. Он вздрагивал. И впивался ногтями в мои плечи, пытаясь сдержать все подступавшие и подступавшие к горлу слезы. Он боялся, что я уйду. Вслух, конечно, не говорил, уж слишком был горд, но слова нам были ни к чему Все выдавало то, какими глазами он наблюдал за тем, как я варил кофе с утра. Натягивал майку поверх ставшей удивительно мощной на фоне его ослабевшего тела груди. "Погляди на себя. Тебе двадцать три. У тебя сильные ноги. Ты можешь уйти. Зачем тебе умирающий я?.." Он запрещал мне прикасаться к себе и вздрагивал каждый раз, когда я нарушал эту нашу заповедь. Именно тогда я понял, что он любит меня. Он не хотел, чтобы я отправился в бездну вместе с ним. Он говорил: "Эй, живи. Живи там за двоих, за двоих радуйся приходу нового дня, за двоих грусти. Не лей слезы обо мне. Но не забывай, ладно?" Он стал чаще шутить. Но в этих шутках было столько горечи, что каждый раз мне казалось, будто вместо смеха я услышу плач. "Детка, как думаешь, мне уже пора начинать писать мемуары?.." СПИД. Всего за пару лет это слово стало для нас настолько страшным, что мы вздрагивали каждый раз, когда по телевизору запускали еще один бесполезный ролик. "СПИД - чума двадцатого века." "Это наказание за грехи, что мы совершили." "ПЕДИКИ ЗАСЛУЖИЛИ ТАКОЙ СМЕРТИ." Он хотел жить.