Gutters

https://www.fanfiction.net/s/6122026/18/Gutters Никогда в жизни голова не казалась Питеру такой легкой. Он не помнит, сколько времени назад ел или пил. Последнюю банку супа они с Данией разделили вскоре после перехода границы Польши, а вода кончилась немного позже, значит, получается, что уже много дней его организм не получал ничего нового, кроме душевных потрясений и физического истощения. Пеший переход и слёзы также не добавили телу энергии, и когда Питера неожиданно сбивает с ног, вокруг всё расплывается и кружится в вихре бледных цветов — серого и оливково-зеленого. Головокружение такое сильное, что мальчик думает, он может потерять сознание. Но руки удерживают его. Знакомые руки, теплые руки, руки, принадлежащие Швеции, который обнимает Силенда так крепко, что шансов выскользнуть нет. Пальто мужчины колючее и пахнет дымом, его ладони большие и слишком грубые — они водят по плечам и спине Питера, вдавливаясь в куртку и прижимая мальчика невыносимо близко. Он здесь. Он здесь, он здесь, он здесь. — Папа! — всхлипывает Силенд. Снова и снова, словно это единственное известное ему слово. Позади опять раздается грохот, и Питера сжимает ещё одна пара рук. Одновременно с этим раздается громкий вскрик и чье-то лицо вжимается в изгиб шеи мальчика. — Питер! Финляндия. Финляндия тоже здесь. Мальчик хочет обернуться посмотреть на него, но не осмеливается отстраниться от Бервальда, чтобы сделать это, и просто обвисает, падая на обоих мужчин и теряя последнюю надежду на связность речи в новом потоке слез. Он с трудом осознает, что где-то позади него раздаются другие голоса, и смысл их речи абсолютно чужд Питеру — он лишь может предположить, что это Норвегия и Исландия. Они здесь. Они действительно здесь. Швеция смещает руку и подхватывает Питера под колени, поднимая мальчика, после чего, прижав к груди, быстро покидает центр бункера. Питера даже не дернуло — настолько движения мужчины бережны. Перестук торопливых шагов позади них, и вот уже Швеция сидит на одной из коек у стены, натягивая Питеру на спину одеяло и заворачивая в него трясущееся тело, после чего снова прижимает мальчика к себе. Питеру не так уж холодно — в одеяле душно и ему вообще слишком жарко от стольких слоёв: и одеяло, и куртка, и руки. Однако как бы он ни пытался, перестать дрожать всё никак не получается. Мальчик просто снова и снова выкашливает имена Бервальда и Тино, пытаясь не забывать после каждого напряженного всплеска неразборчивых слов оставлять в лёгких воздух. Они в самом деле, в самом деле здесь. Питеру не хочется шевелиться — ему слишком хорошо сейчас — но нужно подтверждение. Ему надо убедиться, что это действительно они, и он дрожащими руками отталкивается от груди Швеции, чтобы поднять на мужчину наполненный слезами взгляд. Лицо мальчика чуть снова не кривится в плаче. Это он. Он выглядит иначе: одну сторону лица полностью покрывают шрамы в виде зернышек перца, и волосы отросли, спадая мужчине на глаза, но это он. Это Швеция. Это Бервальд. Это его отец. Питер сглатывает и протягивает руку, чтобы прикоснуться к нему. Швеция берет его за запястье — пальцы бережно смыкаются вокруг — и прижимает ладонь к своей щеке; то самое привычное хмурое выражение лица Бервальда смягчается, когда швед встречается взглядом с заплаканным Питером. Пальцы мальчика проводят по грубой поврежденной коже, по щетине и паутине шрамов, и Швеция теплый. Его кожа теплая, как ей и положено. Живой. Что-то в груди Питера надламывается, и он снова разражается слезами, бросаясь на Бервальда и цепляясь за его пальто. — Т-ты в порядке! — всхлипывает он. — Ты в порядке, ты в порядке, ты в порядке… Бервальд прижимает лицо к его волосам. — И ты тоже, — шепчет он, и Питер чувствует, как что-то теплое капает ему на ухо. — И ты тоже. Силенд отстраняется и, не выпуская из рук пальто Швеции, оборачивается, чтобы посмотреть на Финляндию. Короткое мгновение они просто смотрят друг на друга, губы дрожат, а мышцы болезненно сжаты как пружины. Тино не должен быть таким худым, думает мальчик. Он должен быть мягким и теплым, а вовсе не таким хрупким и костлявым. Финн выглядит грязным: лицо измазано в пепле, а на одежде пятна, вероятно, воска. Но под всей этой грязью и острыми углами глаза всё те же, и они проливаются слезами, когда мужчина бросается к Питеру, увлекая его в сокрушительные объятия. Питер зарывается лицом Финляндии в плечо, и они оба заваливаются вбок на койку, оказываясь на коленях Швеции. Впервые в жизни Тино не отстаивает свою мужественность, когда Питер называет его «мамой». Мальчик не знает, сколько времени они проводят на постели, рыдая уткнувшись друг в друга, но когда он наконец достаточно приходит в себя, чтобы сесть, большинство прочих жителей бункера разошлись по своим кроватям, светильники выключены, а свечи задуты. Возможно, Питер оказался здесь позже, чем рассчитывал, а может просто действительно прошло так много времени, но он ещё слишком оглушен и не в состоянии спросить. Прислонившись к Швеции и по-прежнему цепляясь за руки Финляндии, мальчик пытается собраться с мыслями и справиться с головокружением. Норвегия и Исландия сидят на полу возле койки — у младшего в руках фонарик — и терпеливо наблюдают за ними, ожидая, пока те придут в себя. Они оба выглядят вполне привычно. Волосы Норвегии отросли, так что теперь он их стягивает в маленький хвостик, и Питер замечает, что на левой руке Исландии остался только большой палец, когда парень встает и протягивает ему фонарик. Они худые, но сохранили эту свою абсурдную миловидность, и потому не кажутся больными — только лишь похожи на привидений. — Вы все в порядке… — с трудом произносит Питер. Он крепко сжимает фонарик и обводит его лучом всю их небольшую грязную компанию. Все одеты практически одинаково: темно-зеленые комбинезоны парашютистов заправлены в тяжелые ботинки на шнуровке, а поверх надеты шерстяные пальто. У Силенда уходит пара мгновений на то, чтобы опознать в их одежде такие же комплекты военного образца, какие раздавались тогда в его бункере в Мюнхене. Он протягивает руку, всё ещё не веря, и хватается за рукав Исландии. — Даже… даже ты? Тот кивает и садится на край постели. — Я был в то время в Осло, — он жестом указывает на Норвегию, и Питеру немного не по себе из-за отсутствия пальцев. — Мы вместе сюда добрались. — На лодке, — добавляет норвежец. — До нас дошли слухи, что здесь устраивает поселения страшный швед. Оказалось, что так и есть, — он прислоняется к ноге Исландии. — А за Тино пришлось побегать. Он прятался. — Я не прятался, — Финляндия пытается возмущенно фыркнуть, но выходит скорее смешок. — Меня слегка затопило. Питер часто моргает, пытаясь заставить картинку перед глазами не двигаться. Он дошёл. — Мы отправились на лодке Нора к п’бережью, — говорит Швеция. Он действительно это сделал. Он их нашел. — Нашли ‘го на крыше д’ма в Коуволе. Он нашел их, и они все здесь. — Сейчас делаем рейсы на лодках. Они все здесь. Кроме… — Дания! — внезапно восклицает Питер и почти сваливается с койки оттого, что сильно вскинулся. Финляндия подхватывает его и затягивает назад, усаживая к стене, и прикусывает губу. — Мы… мы не смогли найти его, — осторожно произносит он. — Мы искали несколько месяцев, но… — Он мертв, — сдавленно говорит Норвегия и отводит взгляд от кровати. — Мы совсем ничего не нашли. Питер трясет головой. — Нет, нет, не мертв! — он выворачивается из рук Финляндии и оглядывается, чтобы посмотреть на Швецию. — Он был в Германии! О-он был со мной всё это время, — мальчик оборачивается к норвежцу. — Это он меня сюда привел. Выражение лица Норвегии становится жестким. — Невозможно. Питер засовывает руку в карман и лихорадочно там шарит до тех пор, пока пальцы не смыкаются на золотой заколке. Он вытаскивает руку и демонстрирует всем крестик. — Это же твоя, да? — спрашивает он. — Твоя заколка. — Где… — Норвегия сглатывает. — Откуда она у тебя? Мальчик наклоняется и вкладывает заколку в ладонь Норвегии. — Она была у Дании, — говорит он, — Он сберег её для тебя. Несколько мгновений Норвегия просто пораженно смотрит на свою руку; никто не произносит ни слова. — Если это правда, — осторожно говорит он в конце концов, — где он сейчас? Желудок Питера завязывается узлом. — Нам пришлось разделиться в Польше. Мы оба собирались уплыть на лодке Феликса, но нас преследовали, а в лодке было только два места, — мальчик сжимает кулак. — Он заставил меня отправиться без него. — Как давно это было? — спрашивает Исландия. — Ты только сюда пришел, так что… — Вчера. Я не… — он замолкает. — Я не знаю, в порядке ли он сейчас, но Польша сказал, что вернется поискать и привезет его на то же место, где высадил меня. Норвегия поднимается на ноги. — Когда? — Через два дня, — Питер тоже пытается встать. — Это в тридцати километрах отсюда, если мы выйдем прямо сейчас, мы сможем… Финляндия ловит его за локоть и усаживает обратно. — Мы не можем уйти сейчас, — говорит он. — Не до наступления утра. Никому не позволено уходить в тёмное время суток. — Что? Почему? — Сл’шком опасно, — Бервальд кивает в сторону лестницы. — Рейдеры выходят на охоту. — Что? — Это люди, — говорит Финляндия, — крайне опасные люди. Они ждут, когда бункеры закроются на ночь, и отправляются на поиски тех, кто остался снаружи, — он тяжело вздыхает. — Днём они прячутся, и мы не знаем, сколько их в этом районе, но когда кто-то пропадает, это случается из-за выходов в темноте. В животе Питера всё сжимается, и он снова пытается сесть прямо. — Р-раз так, тогда мы просто обязаны выйти сегодня же ночью! Что, если они найдут его раньше нас? Тино выглядит неуверенным. — Ты сказал, его привезёт Польша, верно? Он тоже придёт сюда? — Нет, нет, нет, Польша не останется с ним! Дания будет один и он может быть ранен! — Силенд прижимает фонарик к груди и утыкается взглядом в пол. — А ещё он болен и не в силах больше бегать, и мы не можем его вот так бросить… — Болен? — Норвегия прищуривается. — Насколько? — Очень болен. Он слепнет и не может нормально дышать без этого, — мальчик стучит костяшками по маске у себя на шее и крепко зажмуривается. — Он заставил меня забрать её. Швеция напрягается и спускает ноги с края койки, затем встаёт и застегивает пальто. — Пепел до него д’брался, — он оборачивается и кивает Питеру. — Я пойду. — Я иду с тобой, — быстро добавляет Норвегия. Он несмело забирает челку заколкой и пристраивает её над ухом, задержав пальцы на тусклом металле на мгновение дольше необходимого. — Если этот идиот не может ходить, тебе потребуется помощь, чтобы добраться с ним сюда. Где Польша его высаживает? Питер садится. — Возле Веккельсонга. Я покажу, где это, — он начинает выбираться из постели. — Если поторопимся, то будем там через несколько часов и… Финляндия хватает его за куртку. — Оставайся здесь, — жестко говорит он. — Ночью в этих местах слишком опасно, позволь нам самим всё сделать. Питер пристально на него смотрит. — Нет. — Нет? — Нет, — мальчик сосредотачивает на нём напряженный взгляд. — Пожалуйста, — просит он. — Он заботился обо мне всё это время, я не могу просто сидеть и ждать здесь в то время, когда ему требуется помощь, — он оборачивается к Швеции. — Вы ведь не знаете, где именно это находится. Что будет, если заблудитесь? — Питер… — Позволь ему пойти, — вмешивается Исландия. Он спокойно моргает, когда все на него смотрят, и пожимает плечами. — Это будет честно. Финляндия заламывает руки. — Ладно, — говорит он после паузы и тоже встает. — Мы все пойдем. Бервальд, не мог бы ты, пожалуйста, взять нашу походную сумку? И несколько ножей? Пока Швеция отправляется собирать вещи, Питер подбегает к основанию лестницы, подбирая отброшенную им винтовку, и торопливо возвращается, чтобы сунуть её в руки Тино. — Вот, — говорит он и отступает на шаг. — Ты стреляешь лучше остальных. Финн смаргивает и пробегает руками по рукояти. — Где ты её взял? — Это Дании. — Это… — он слегка усмехается, — кусок металлолома. — Мы знаем. Но она всё же стреляет, так что это лучше, чем ничего, так ведь? — Верно, — он оборачивается — как раз возвращается Швеция и быстро раздает всем небольшие ножи из свертка и пластмассовые маски. Питеру тоже дают нож, просто на всякий случай, и Финляндия перекидывает сумку через плечо. — Когда мы попытаемся выйти, народ будет вопить. Мы сейчас сильно нарушаем правила, так что, когда они начнут возмущаться, просто продолжай лезть наверх, хорошо? Питер кивает. — Ладно, — финн надевает респиратор и показывает всем сделать то же самое. — Когда мы выйдем, Питер, я хочу, чтобы ты при любых обстоятельствах держался между мной и Бервальдом. — Хорошо. — Я буду прикрывать тыл, — предлагает Норвегия. — Хорошо. Исландия, держись на всякий случай поближе к нему, — Тино замолкает и передает норвежцу маленький фонарик. — Делаем всё в темпе. Если нас долго не будет, люди решат, что мы мертвы, и отдадут наши койки кому-нибудь другому. Если Дания ранен или слишком плох, я не хочу разбивать лагерь снаружи. Они все молча соглашаются, и Финляндия отправляется вперед, начиная подниматься по лестнице. Сперва, вроде бы, никто их не замечает, но к тому времени, когда Питер начинает залезать наверх вслед за Швецией, по бункеру расходится громкий шепот, зажигается свет, и люди указывают на них. На лестницу становится Исландия, и им начинают кричать остановиться. Норвегия следует за остальными, а толпа уже на ногах, насмехается над ними. — Вы там все помрёте! — Не смейте открывать люк! Вы же впустите их внутрь! — А ну спускайтесь! — их тяжело игнорировать. Питер заставляет себя смотреть в стену и не отвечать на все эти вопли, особенно когда начинают сыпаться оскорбления и проклятья. Он сжимает перекладины и просто продолжает подниматься выше. Силенд не может на них злиться: он понимает их боязнь темноты может быть даже лучше, чем любой из них в состоянии себе представить, но эти люди не знают, почему эта полуночная вылазка столь важна, и они не знают — что на кону. Он не может их винить. Ветер снаружи ледяной, он сдувает капюшон с головы мальчика, как только тот высовывается из трубы. Швеция помогает ему выбраться и ставит на ноги, но Питеру приходится держаться за рукав Бервальда, чтобы его не снесло ветром. Всё не настолько плохо, как когда они с Данией только вышли из Лейпцига, но после такого долгого путешествия по нормальной погоде подобное всё равно ошеломляет и не доставляет удовольствия. Сильные порывы ветра стучат по его защитным очкам мелким песком. — Тут всегда так ветрено? — кричит Питер. Бервальд кивает и наклоняется помочь мальчику снова надеть капюшон. Швеция сильно затягивает шнурок и продевает его в собачку молнии, чтобы зафиксировать. — Это х’рошо, — говорит он. — Чем хуже п’года, тем меньше шансов кого-нибудь встретить. Как только все выбираются на поверхность, Финляндия роняет дверь бункера и крепко её закручивает, морщась, когда замок изнутри скользит в пазы, запирая их снаружи до утра. — Давайте, выдвигаемся, — говорит он сквозь свист ветра и щелкает фонариком. — Все в достаточно хорошей форме, чтобы побежать трусцой? Все кивают, даже несмотря на то, что это не так. — Только пока мы не выйдем из города, — финн жестом показывает им следовать за собой. — Идём.

***

То, как протекает путешествие такой поздней ночью, Питеру абсолютно незнакомо. До этого времени он был в пути лишь с раннего утра до позднего вечера — Дания всегда заботился о том, чтобы они успели остановиться и разбить лагерь до наступления темноты. Мальчик привык видеть покрытую пеплом дорогу и неяркий солнечный свет, как бывает ближе к вечеру: в дали всё становится мутным, но в остальном видимость абсолютно четкая и ясная. Сейчас же, при непроглядной темени, освещенной одним-единственным лучом уже садящегося фонарика — это жутко. Это другая форма тихой пустоты. Пепел так же падает — Питер видит его в свету — но сейчас кажется, что он не создает ни малейшего звука, заставляя все прочие шумы усиливаться окружающей их напряженной атмосферой. Ботинки скрипят по асфальту словно скребком, и Питер может поклясться, что ему слышно дыхание каждого из группы, даже несмотря на их маски и слои одежды. От этого становится не по себе. Ему не нравится то, как темнота всё поглощает, хотя тишина и может сыграть им на руку, если кто-нибудь попытается к ним подкрасться. Но всё же, это заставляет его нервничать, и Питер берет Швецию за руку, пока они трусят по трассе, а город исчезает в пустынной черноте позади них. Они говорят только при необходимости, даже во время остановок, сделанных, чтобы сориентироваться на местности или всех проверить. Их передвижение нельзя назвать бегом, но поддерживаемый темп всё же довольно напряжен, и потому дыхание сбивается при каждом обмене словами, так что в конце концов они это всё прекращают, и Питер просто тянет их в нужную сторону. Долго бежать у них не выходит, и через десять километров от бункера страны замедляются до быстрого шага, растянувшись за идущим впереди Финляндией в одну линию вдоль края потрескавшегося асфальта. Они идут осторожно, стараясь максимально тихо ступать по гравию и хрупким кусочкам обломков, которые трещат и щелкают при малейшем давлении. Норвегия прикрывает тыл; он каким-то непостижимым образом двигается гораздо тише остальных, и Питер время от времени оглядывается просто удостовериться, что тот всё ещё здесь. Норвежец идёт в ногу с Исландией, на лице у него мрачное и решительное выражение. Он волнуется, понимает Питер. Силенд может припомнить лишь один случай, когда Норвегия так выглядел — во время урагана Адама, когда Дания пропал на три дня в начавшемся потом хаосе. Но всё же выражение тогда было другим: он волновался, да, но уверенность его не покидала. Сейчас же нет ни следа того чувства непоколебимости. Норвежец кажется уставшим и напряженным, и даже в темноте, не видя его, Питер знает, что тот продолжает поднимать руку, чтобы прикоснуться к заколке в волосах словно для собственного ободрения. Помогает это Норвегии или нет, Питеру неизвестно, но понятно, что это не слишком отличается от того, как он сам проводит пальцами по грубой полотняной лямке своего рюкзака. Поддержка — наверное. Мотивация — однозначно. Четыре часа проходят без особых происшествий. Периодически они останавливаются свериться с картой и убедиться, что не сбились с пути, а Исландия кроме того заботится о том, чтобы не случилось обезвоживания и снабжает их флягой и пайками из своей сумки. В остальном же они путешествуют в сдержанном молчании. Ветер уже начал утихать, с одной стороны облегчая дорогу, с другой — хуже маскируя создаваемый ими шум. Ветви деревьев над ними шуршат друг об друга на ослабевшем ветру, шаги хрустят, а тьма продолжает смыкаться вокруг них. Это происходит примерно на пятом часу пути — в тишине раздается медленный скрип. Швеция, не дав остальным времени, чтобы осознать случившееся, бросается прочь с дороги, утаскивая за собой Питера и Тино, пихает их в придорожный овраг и, накрыв руками, вдавливает обоих в грязь. Исландия и Норвегия бегут сразу за ними и залезают в заросли кустарника. Питер с трудом пытается восстановить дыхание и пробует повернуться посмотреть на Швецию, но один взгляд на лицо мужчины говорит ему заткнуться и держать голову низко опущенной. Мальчик закрывает голову руками и, прислушиваясь, задерживает дыхание. Он старается сохранять максимальную неподвижность, наблюдая за тем, как Тино медленно подводит руки, чтобы сжать винтовку. Над ними по асфальту скачет эхо от медленных шагов. Сначала Питер думает, что ног только пара, но когда шаги приближаются, становится ясно, что идут как минимум двое, а ещё слышен стон ржавых колес и легкое клацанье, источник которого Силенду непонятен. Питер прикусывает губу. Они спрятаны не слишком хорошо тут, в овраге, их единственное настоящее прикрытие — темнота, и если у людей сверху есть фонарики… Клацанье на мгновение прекращается, наступает тишина. Затем раздается звон, что-то металлическое шуршит по ткани, и начинается тихое принюхивание. Собака. У них есть собака. Сердце Питера пускается вскачь, и он зарывается пальцами в землю. У них есть собака. У них есть собака, а она, если захочет, сможет учуять его кошмарно немытое тело с другого конца страны. Даже если у людей нет света, всё, что требуется их собаке — это прыгнуть к оврагу. Их поймают. Питер поворачивается и сквозь темноту впивается в Финляндию умоляющим взглядом, побуждая того оттолкнуть Швецию и выстрелить в людей. Он должен это сделать, но не делает, и Питер чувствует, как с каждой секундой, проведенной в бездействии, его руки трясутся всё сильнее. «Выстрели… — думает он. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, выстрели». Ничего. Финляндия не шевелится, и Швеция тоже. Сопение над ними прекращается, сменившись неопределенной тишиной, в которой раздается топот ботинок и ещё больше металлического звяканья. — Чего мы встали? — Не знаю, тупая псина, видно, из ума выжила. Глухой стук и высокий скулеж собаки. — Уже не может живых тварей от собственной задницы отличить. — На запах вряд ли есть разница. Взрыв смеха. — Ладно, идём дальше. Скоро уже светает. — Ага, хорошо. Лязг. — Нам надо притащить его прежде, чем костры погаснут. Нет смысла волочь его туда, если не сможем использовать. Глаза Питера округляются, когда внезапно появляется третий голос — не более чем слабый протестующий стон. — Идиот, я же говорил его вырубить. — Я так и сделал! — Не шибко хорошо. Шаги и звук, как бетон царапает о бетон. Чавкающий удар. — Вот так. — Агх, ладно, так сойдет. А теперь пошли. — Иду. Стук цепи. Скрип ботинок, клацанье гвоздей на подошвах, и шум исчезает так же быстро, как возник, снова оставляя их в тишине. Никто не осмеливается пошевелиться. Пока ещё нет. Не до той поры, когда уверенность будет абсолютной. Они лежат в овраге не меньше получаса, пока бледный свет утра не начинает превращать черное в темно-фиолетовое, и Финляндия осторожно отползает от Бервальда. — Оставайтесь здесь, — шепчет он. — Никто не двигается, пока я всё не проверю. Финн, не дожидаясь подтверждения, поднимается на колени и медленно движется вперед, из оврага и назад на дорогу, а там выпрямляется с плотно прижатой к плечу винтовкой, пока не становится в полный рост. Несколько минут он просто стоит там, медленно поворачиваясь по кругу. Он ищет признаки угрозы. Ожидает худшего и готов с этим худшим столкнуться, если оно себя проявит. Ничего не происходит. Пепел плавно опускается, стоит тишина, и Финляндия машет им. У Питера слишком сильно дрожат колени, чтобы суметь идти самому, и Швеция подхватывает его на руки, перенося на трассу. — Ты в п’рядке? Мальчик кивает. Сердце у него ещё колотится, но уже не пытается подпрыгнуть в горло, когда Тино поворачивает фонарик назад. На асфальте видна небольшая лужица крови, расползающаяся по краю следа маленьких колес, а рядом с ней валяется тяжелый обломок бетона, одна из сторон которого сильно испачкана скользким красным и кусочками кожи. Кровь, плоть и клок жестких светлых волос.