Gutters

https://www.fanfiction.net/s/6122026/3/Gutters Утром Силенд просыпается от звука приглушенного кашля. Он сдерживает зевок и перекатывается набок, прижимаясь щекой к руке Дании, после чего поднимает взгляд и смотрит, как тот шевелится под покрывалами. Мужчина лежит на спине, глаза закрыты, а рука чуть прижата к губам. За другую же его берет Питер, пока сам трет со сна лицо и опирается на локти. – Ты в порядке? Дания неуверенно моргает и слабо улыбается, роняя руку, чтобы взъерошить мальчику волосы. – Да, всё отлично. Просто неудачно сглотнул, – он вздыхает и натягивает угол одеяла назад на плечи Силенда, показывая ему жестом ложиться. – Ещё рано. Ты можешь поспать подольше, если хочешь. Питер качает головой и кладет подбородок на плечо Дании. – Нет, я совсем проснулся, – мальчик внимательно смотрит снизу вверх на датчанина, когда тот поворачивает голову и снова кашляет. – Ты уверен, что ты в порядке? Дания только ухмыляется и пихает голову Силенда в подушку. – Сказал же тебе, всё отлично. Будет он мне тут ещё беспокоиться. Силенд выворачивается из-под его руки и, скрещивая руки, ложится на спину, возмущенно пыхтя. – Я не беспокоюсь! Просто спрашиваю, – его взгляд поднимается и мельком встречается с глазами Дании. – Это лишь потому, что Бервальд всегда называл тебя слишком глупым, чтобы попросить о помощи, вот и всё. Так что, знаешь… – он опускает взгляд. – Не будь глупым. Лицо Дании смягчается, и он немного подталкивает себя вверх, чтобы сесть, облокотившись на стену. – Эй, я же здесь, так ведь? – он пихает Питера в руку, самодовольно ухмыляясь. – Слышал когда-нибудь выражение "слишком глупый, чтобы сдаться"? Силенд кивает. – Так он про тебя тоже говорил. Дания смеется и трет лицо. – Да, – говорит он мягко, откидывая волосы назад. – Уверен, что так он и делал. Питер молчит, сглатывая то вязкое чувство, которое начинает зарождаться у него в горле, и сжимает одеяло. Он снова смотрит на Данию, наблюдая за тем, как тот роняет руки себе на колени и тяжело прислоняется к стене, закрывая глаза и выдыхая. Несмотря на ночной сон, на лице мужчины лежит печать усталости. Он действительно выглядит иначе, непривычно: теперь он весь состоит из острых углов, припорошен грязью и сажей и кажется потрепанным. Это так непохоже на ясный и открытый облик, что был у него когда-то, тогда, раньше, когда Дания приходил в Стокгольм в летние месяцы, чтобы помочь Швеции собрать новую мебель или починить Питеру домик на дереве. Глаза датчанина открываются, и Питер подается вперед, чтобы слегка сжать забрызганную грязью ткань рубашки мужчины. Мальчик хранит молчание, и слышно лишь его тихое дыхание внутри пространства под одеялом, когда он поворачивается лицом вниз. Дания снова вздыхает и кладет руку на плечо Силенда. – Знаю, мелкий, знаю, – он позволяет тишине окутать их, пока Питер возится, устраиваясь удобнее, но потом датчанин сжимает руку мальчика и усаживает его, чтобы встретиться с ним взглядом. На самом деле его мертвый глаз ни на чём не фокусируется, но второй серьезно и внимательно смотрит на Силенда. – Слушай, Питер, я хочу, чтобы ты пошёл со мной, – он дергает головой по направлению к дверям. – Я не могу тут остаться, но и оставлять тебя с этими людьми не хочу. Они явно о тебе никак не заботятся, и я не могу доверить им твою безопасность. Питер вытирает глаза. – Я н-не нуждаюсь в чужой заботе. Я достаточно взрослый, чтобы сам за собой присматривать, – шмыгает он. Дания кивает. – Снаружи ещё опаснее, и я понимаю, что сейчас, возможно, со мной не так весело, как обычно, но я не могу просто оставить тебя здесь, – он улыбается и хлопает Питера по спине. – Если ты пойдешь со мной, я, по крайней мере, смогу приглядеть за тобой, пока ты будешь сам за собой присматривать. Силенд обхватывает руками себя под коленями и с любопытством смотрит на Данию. – Ты сказал, что побывал в Италии, верно? А теперь ты здесь, так… – он хмурится. – Куда ты идешь? Дания немного опускает голову и вздыхает. – А. Ну, думаю, я пытаюсь добраться до дома, – он свешивается с койки и, подхватив с пола свою сумку, подтаскивает её к себе и достаёт оттуда ветхую, попорченную водой дорожную карту. Затем датчанин начинает осторожно её разворачивать. – Ты помнишь Эресуннский мост, верно? Питер кивает. – Мы обычно им пользовались, когда ездили к тебе в гости. – Верно. Ну, один из капитанов катеров сказал мне, что часть моста всё ещё стоит. Не с моей стороны, а та, что подходит к Мальмё, – он раскладывает карту у себя на коленях и Силенд чуть подается вперед, чтобы посмотреть на нее. По карте черным маркером проведена длинная толстая линия. Она начинается в Италии, почти прямо идет через Швейцарию к Германии, изгибается к Польше и заканчивается у границ Балтийского моря. – Если часть моста пережила случившееся, то могу поспорить, что и Мальмё тоже устоял, – Дания стучит по карте указательным пальцем. – Вот туда я и иду. Силенд прикусывает губу. – Ты идешь в Швецию? Дания кивает. – Таков план. – Но… не хочешь ли ты пойти домой? К себе домой, я имею в виду. Дания сжимает челюсть и смотрит на карту в своих руках. – Там ничего не осталось, – угрюмо говорит он. – Половина моей земли под водой, а оставшееся непригодно для жизни, потому что слишком сильно выжжено. Мне некуда возвращаться. Питер смущенно молчит. – Прости. Дания качает головой. – Не надо. Тебе не за что просить прощения, – он криво улыбается мальчику и вздыхает. – Но спасибо, – датчанин снова указывает на карту. – Так или иначе, я планирую пойти через Польшу. Топлива больше не осталось, так что ни одна из старых гражданских баржей сейчас не ходит, но в нескольких бомбоубежищах я слышал слухи, что есть кто-то, кто по-прежнему выходит в море на лодке из Слупска. Никто не пожелал дать мне прямого ответа, но я от довольно многих слышал, что парень, который этим занимается, по-дурацки разговаривает. Глаза Питера распахиваются. – Думаешь, это Феликс? – Возможно. Смысл в том, что есть шанс, что кто-то всё ещё выходит в море. А вода сейчас слишком непредсказуема, чтобы использовать гребные шлюпки, так что мой план опирается на существование этого парня, – он громко выдыхает. – Если это не так, то я не вполне уверен, что делать дальше, – он глупо ухмыляется. – Возможно, отправиться вплавь или типа того. – Как ты собираешься добраться до Польши? – Питер робко берет карту и рассматривает её. – У тебя есть машина? Дания качает головой. – Топлива не осталось, помнишь? А даже если бы оно и было, дороги слишком искорежены, чтобы ехать. Многих основных магистралей теперь даже не существует… вся эта жара вплавила их в скалы, – он щелкает языком. – Я просто иду. Питер смотрит на него, открыв рот. – Ты пришел сюда? Из Неаполя? – Бери дальше. Я начал в Мессине. – Что? Как тебя занесло в Мессину? Дания пожимает плечами. – Так же, как и тебя сюда. Меня подобрали гражданские спасатели. Хотя я не особо-то и помню, как там оказался. Да и вообще о случившемся. Последнее, что осталось в памяти, это как кто-то волочет меня из кузова фургона в Бровсте. – Ты не помнишь, что случилось? Вспышки? – Неа, – он качает головой. – Люди мне рассказывали о событиях, но не более того. Когда я очнулся в убежище, мне потребовалась неделя, чтобы вспомнить хотя бы, кто я такой. – О, – Питер замолкает и начинает складывать карту обратно. – Повезло тебе. – Ты помнишь? – Типа того. Было просто действительно жарко. Дания издает неопределенный горловой звук и, кивая, убирает карту себе в сумку. – Но это хорошо, что ты хоть что-то помнишь. Кому-то же надо рассказать об этом следующему поколению. Силенд фыркает. – Ты действительно считаешь, что мы столько продержимся? – Считаю. – С чего бы? – Дожило же человечество до этого времени, – он прислоняется к стенке и рассеянно чешет грудь. – Слишком глупый, чтобы сдаться, помнишь? Питер качает головой и подтягивает колени к подбородку. – Ага, – он обнимает себя за ноги и смотрит на ступни. – Ну так, как вышло, что ты хочешь в Мальмё? Дания на мгновенье затихает, а потом садится чуть прямее и привстаёт, чтобы суметь залезть в карман штанов. – Не хочу давать тебе ложных надежд, но я пытаюсь найти всех остальных. Мальмё - это хорошая отправная точка. И, если только наводнения не станут более сильными, из Швеции я смогу добраться до Норвегии и Финляндии. – Ты думаешь, они живы? – У всех у них есть горы и удаленные от центральных районов места, где можно спрятаться. Моё же королевство плоское, как галета, и тем не менее мне удалось выбраться, – он вытаскивает руку из кармана и садится. – К тому же Бервальд знает, что если я справлюсь, а он нет, я никогда не перестану его по этому поводу подкалывать. – Но… – Питер прикусывает губу. – Мне говорили, что Скандинавия исчезла, и что вернуться назад в Швецию невозможно. Отчего ты так уверен? Дания вздыхает. – Когда я очнулся в бункере в Италии, у меня в буквальном смысле ничего не было. Ни одежды, ни обуви - полный ноль. Кто-то стянул всё, пока я ещё был слишком слаб, чтобы что-то с этим поделать. Так что, когда я очнулся и начал снова ходить, мне пришлось собирать одежду с мертвых, – он берет руку Питера и вжимает тому в ладонь что-то теплое. – Я нашел это, когда рылся в чьей-то сумке. Силенд раскрывает ладонь. Уютно устроившись, там лежит маленькая золотая заколка в виде креста. – Парень, у которого она была, прибыл на одном судне со мной. Я спросил про заколку у его сестры, и она сказала, что он обменял её у какого-то мужчины ещё до того, как их на окраине Стокгольма нашли спасатели, – Дания опускает взгляд, его лицо немного мрачнеет. – Я знаю, что нет никаких гарантий, но это самая крепкая ниточка, что я нашел. Питер переворачивает заколку в ладони: на ней нет пятен, вещь явно каждый день полируется. Он даже видит своё отражение на тусклой поверхности - тонкое и тревожное, оно смотрит на него в ответ. Честно говоря, заколка может принадлежать кому угодно. Он уже видел такие зажимы раньше, тогда, когда украшения действительно носили и гордились ими. – Думаешь, это Норвегии? Дания пожимает плечами. – Но разве подобное… – его голос затихает, и он сжимает пальцы вокруг заколки. – Не маловероятно? Дания снова прислоняется к стене, по-прежнему избегая взгляда Питера, его плечи опускаются, и рубашка соскальзывает с одного плеча. Он тихо вздыхает и зарывается рукой в волосы. – Лучше слабая надежда, чем никакой. Заколка в его руке внезапно становится гораздо тяжелее. Он прочищает горло и аккуратно возвращает её Дании, кладя крестик ему в ладонь и заворачивая поверх заколки пальцы старшего мужчины. – Я хочу пойти с тобой, – говорит Питер после того, как Дания аккуратно засовывает зажим обратно в карман. Силенд подается назад, достаточно, чтобы кивнуть, строго и серьезно, после чего начинает быстро выбираться с койки. – Мы можем найти их вместе, – он наклоняется вниз и достает из-под кровати свой рюкзак – застёжка звякает, когда он щелчком её открывает и начинает складывать тонкое шерстяное одеяло, засовывая его внутрь к оставшимся продуктам. Дания ухмыляется и тоже встаёт. Он потягивается – его спина щелкает – и берет собственную сумку. – Бери только то, что, по твоему мнению, тебе понадобится, – говорит он, натягивая ботинки. – У тебя есть пальто? Питер качает головой. – Нет. Снаружи холодно? – Иногда… – Дания вопросительно приподнимает брови. – Когда ты в последний раз выходил из бункера? – Я не выходил. – Совсем? – Нет. Не хотел видеть. – Чёрт, – Дания кашляет, прикрыв рот сгибом локтя, и начинает рыться в своих вещах. – Зрелище тебе не понравится. Говорю тебе прямо сейчас – не осталось ничего. Всё в буквальном смысле сгорело, – он вытаскивает из глубин сумки заношенную бандану и, мгновением позже, пару темно-синих очков для плавания. – Расчищать что-либо никто не пытался, так что… – он прикусывает щеку изнутри. – На дорогах по-прежнему много людей. Тел, я имею в виду, – он жестом показывает Питеру присесть на край койки и становится перед ним, повязывая вокруг шеи мальчика бандану и подсовывая её концы внутрь. – Проблема в том, что есть те, кто так и не попал в какое-либо бомбоубежище, но тем не менее смог пережить случившееся. Люди в отчаянии, и они очень, очень опасны. Осталось не так много еды и прочих ресурсов, многие занимаются грабительством, – он натягивает очки на голову Питеру и оставляет их прижатыми у него на лбу. – Люди ополчились друг на друга. Многие поджидают путешественников на главных дорогах и, если у тех есть что-либо для них полезное, они ни перед чем не останавливаются, чтобы это заполучить. Он отстраняется и поднимает рубашку, показывая рваный шрам поперек худого живота. – У меня был дождевик, – он роняет рубашку и возвращается к возне с ветровкой. Она слишком большая и доходит Питеру до колен. – Ещё есть люди, которые занимаются тем, что превращают в эти самые ресурсы других людей, если ты понимаешь, о чем я. Глаза Питера распахиваются. – Они… они едят друг друга? Дания кивает и натягивает Питеру на голову капюшон. – Да. Когда степень защиты куртки его удовлетворяет, он приседает, чтобы оказаться на одном уровне с Питером, и берет руки мальчика в свои. – А теперь слушай, – говорит он серьезно. – Мне нужно, чтобы ты пообещал мне, что, когда мы уйдем, ты будешь слушаться меня во всём, – он дёргает головой в направлении дверей бункера. – Я много времени провел снаружи, и это действительно важно, чтобы ты мне доверял, хорошо? Я знаю, что ты сам можешь о себе позаботиться, но тебе надо понять, как там опасно. Опасность представляют не только люди. От природы тоже теперь не стоит ждать ничего хорошего, – он сжимает руку Силенда. – Ты обещаешь делать то, что я тебе скажу? Питер смотрит на него, широко распахнув глаза, и дёргано кивает. – Я обещаю. Дания улыбается и хлопает его по колену. – Хорошо, – он выпрямляется и начинает натягивать шинель. – Я не пытаюсь запугать тебя… Я просто хочу, чтобы ты представлял, во что ввязываешься, – пока Питер завершает сборы своих вещей, датчанин наматывает себе вокруг шеи и рта ту свою прежнюю сырую простынку. – Почему так вышло, что мы должны закрывать лица? – спрашивает Силенд. Он вытряхивает свою наволочку и складывает её содержимое в рюкзак вместе с жестяной банкой мятных конфеток и парой ножниц. – Воздух плохой? – И это тоже, – Дания с хлопком надевает сварочные очки и закидывает на одно плечо сумку, на другое – винтовку. – Когда произошли те вспышки, это подожгло всю фигню. Все мусорные свалки, строения, машины и всё прочее, что только можно вообразить – всё начало гореть. Воздух из-за этого очень едкий. Вторая причина – пепел. Если вдохнуть его слишком много, то будешь сильно болеть, а если он будет часто попадать в глаза… – он постучал по левой стороне своих очков, – ты ослепнешь. И ещё одно: мне надо, чтобы ты всегда шел по правую сторону от меня, хорошо? Если будешь слева, я тебя не увижу. – Хорошо. – Хорошо, – он глубоко вздыхает и кивает. – Хочешь перед уходом с кем-нибудь тут попрощаться? – Нет… – Ладно. И последнее, прежде чем мы уйдем, – он протягивает руку, чтобы открыть поясную сумку, и вытаскивает оттуда маленький нож, который вручает Питеру. – Когда мы начнем свой путь, я постараюсь найти тебе что-нибудь получше, но пока держи его всегда при себе. Тино когда-нибудь учил тебя стрелять? Силенд берет нож и осторожно пристегивает зажим на ножнах к петле у себя на поясе. – Типа того. Он показывал мне, как правильно держать оружие, но я в этом не очень хорош. Дания кивает. – Это уже начало. Когда мы остановимся на ночь, я покажу тебе. У меня недостаточно пуль, чтобы ты пострелял по-настоящему, но я научу тебя, как заряжать винтовку и правильно из неё стрелять, – он протягивает правую руку Питеру, чтобы тот за неё взялся, и начинает вести мальчика к дверям бункера. – Готов? Силенд сжимает челюсти и крепко держится за руку Дании, пока тот поворачивает ручку, чтобы открыть двери. – Готов. – Постарайся не вдыхать, – бормочет он, пока тянет створку на себя. – Первый вдох всегда самый плохой. Свет заливает вход в бункер, и, пока глаза Питера привыкают к освещению, он, несмотря на свои старания, не может последовать совету Дании. Мужчина легко подхватывает его, когда Силенд в его руках сильно наклоняется вперед, кашляя и брызгая слюной. Воздух горяч и наполнен песком, а, увидев серый пейзаж, Питер не может сдержать невольный резкий вдох. Тот врывается внутрь, несётся вниз по горлу и попадает в грудь, воспламеняя лёгкие огнем, которого мальчик не чувствовал со времени первых волн Бедствия. Справа он с трудом замечает край костровой ямы: её опоясывает жирное, чернильно-чёрное, что тянется из глубины и ведет к дверям бункера. Пока он пытается восстановить дыхание, мальчик старается не смотреть, старается не видеть следов ботинок в пепле или той пары разбитых очков возле огромной дыры в земле - последних напоминаний об умерших людях. Он старается не думать о том, кому принадлежали очки, и были ли оставившие следы ноги по-прежнему прикреплены к своим владельцам. Он старается не вспоминать того маленького поляка. Только когда Дания подхватывает его на руки и начинает нести, Питер понимает, что плачет. У него болит в груди, и он зарывается лицом в шинель Дании, всё так же не в состоянии прекратить сильный раздирающий кашель, а мужчина в это время крепко его держит и отворачивает от ямы лицом в сторону потрескавшейся, засыпанной пеплом дороги. Он хочет сказать Дании поставить его вниз. Он хочет уверить старшего, что он достаточно большой и не нуждается в поблажках, и что он сам может о себе позаботиться, но воздух ранит, а в дыре видны кости, и он в абсолютнейшем ужасе. Покрытая перчаткой рука Дании внезапно касается затылка Питера, нежно и аккуратно, и мужчина прижимается щекой к виску Силенда. – Питер, – говорит он мягко, немного поворачиваясь вниз, чтобы мальчик его услышал. – Всё будет хорошо. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Я защищу тебя, – он обнимает его ещё немножко сильнее, и через ткань капюшона Питер чувствует, как Дания уверенно целует его в макушку. – Я обещаю.