***
Утром четвертого дня Дания проявляет необычайную для себя наблюдательность и обращает внимание на тихое поведение Силенда. Мужчина прерывает своё занятие – починку порванной куртки Питера – и присаживается перед мальчиком. Дания берет его руки в свои и с беспокойством заглядывает ему в лицо, хмуро поджимая губы, когда Питер отказывается встретиться взглядами. – Что случилось? – мягко спрашивает мужчина. – Ты весь день себя странно ведешь. У тебя нога болит? – Нет, – Силенд пытается высвободить свои руки, но упрямый датчанин держит крепко. – Я в порядке. – Нет, не в порядке. – В порядке. – Нет, не в порядке. Питер пристально на него смотрит. – Ты споришь как маленький ребенок. – Вполне разумно, раз я спорю с маленьким ребенком. – Я не маленький ребенок! Дания вздыхает и сердито на него смотрит. – Тогда перестань дуться как маленький ребенок, и расскажи мне в чём дело. Я не могу тебе помочь, если не знаю, что тебя беспокоит. Питер прикусывает губу. – Не надо мне никакой помощи. – Питер… – Я слышал ваш с Нидерландами разговор об Англии и Франции этой ночью, – вырывается у него. Питер крепче вцепляется пальцами в руки Дании и опускает взгляд в пол – его лицо пылает от чувства, которое слишком грустное, чтобы быть злостью и слишком затяжное, чтобы быть смущением. – Я просто подумал… – он чувствует, как к его глазам подступает жар. – Артур меня даже не ищет. Когда Питер начинает возмущенно шмыгать, выражение лица Дании смягчается, и он протягивает руку, чтобы погладить Силенда по затылку и притянуть в объятия при первом признаке слёз. Датчанин ничего не говорит – просто перетаскивает мальчика к себе на колени и обнимает, терпеливо и молча, пока Питер плачет ему в плечо – маленькие руки сжимают рубашку на груди Дании, а самого мальчика потряхивает в приступе, с которым он боролся всё утро. Он едва замечает грубые руки датчанина, которые гладят его по волосам, но это мало успокаивает, скорее лишь напоминает Питеру о том, что руки Англии были намного меньше, и что тот никогда не делал ничего подобного, когда Силенд расстраивался. Он никогда не испытывал ненависти к Англии – Питера просто обижало непризнание с его стороны. Мальчик никогда не жаловался на недостаток семейного общения, поскольку никогда и не хотел, чтобы Артур каким-то образом его опекал, даже в отцовском смысле. Его особо не беспокоило, что Артура никогда не было рядом, ведь он, по крайней мере, знал, что тот всё-таки, пусть и в собственной манере, заботится о нём достаточно, чтобы при случае написать письмо или подарить подарок на день рождения, или заглянуть в гости между собраниями. Но сейчас всё не так. – Ему всё равно… – он всхлипывает. – Я мог умереть, а ему всё равно. Дания прижимается щекой к его макушке и утешающе шипит. – Питер, это неправда, и ты это знаешь. – Т-тогда почему же он меня не ищет? Он ищет Испанию и Пруссию, так почему же… – некстати закашлявшись, он обрывает предложение и так и оставляет его неоконченным. – Я не знаю, о чём он думает, – шепчет Дания ему в волосы. – Может, кто-то сказал ему, что видел тебя мертвым, а может, он просто слишком упрям, чтобы признать, что волнуется о тебе. Но это вовсе не значит, что ему всё равно, – мужчина отстраняется и проводит большим пальцем по скуле Питера, стирая следы слез. – Важно то, что он в порядке, и мы знаем, что он где-то в Лейпциге. Лейпциг нам по пути, и когда мы туда доберемся, то проверим каждый найденный бункер. И тогда ты сможешь спросить его сам, – он подхватывает Питера за подбородок и мягко поднимает его лицо, чтобы заглянуть в глаза. – И если он не обрадуется встрече с тобой, я обещаю лично вытащить его в пепел, чтобы ты смог выбить из него дурь, – он серьезно смотрит на Силенда. – Договорились? Питер хлюпает носом и трет глаза тыльными сторонами ладоней. Он пока не доверяет своему голосу, поэтому отвечает Дании неуверенным кивком. Этого мужчине оказывается вполне достаточно, чтобы улыбнуться. Он довольно сильно хлопает Питера по плечу, отчего тот покачивается, и пересаживает его обратно на матрас. – Хорошо. А теперь давай, – он поднимается на ноги и достаёт их несуразную колоду карт. – Ты можешь снова надрать мне задницу в Блекджеке.***
В этот вечер Нидерланды возвращается намного позже обычного и по прибытию не отпускает никаких шутливых замечаний. Он бросает свою шинель на стол, едва не задев разложенные карты, и направляется прямо к постели. – Завтра мы уходим, – сообщает он. Ян говорит безэмоционально и даже не смотрит в их сторону. – Убедитесь, что к рассвету будете полностью собраны и готовы выдвигаться. Дания и Силенд обмениваются непонимающим взглядом, после чего датчанин встает со своего места и подходит лежащему на матрасе мужчине. – С чего такая спешка? – Люди подбираются ближе. Нам надо уходить, – он натягивает покрывала себе на плечи и отворачивается. – Это последняя ночь, которую вы проводите на кровати. Наслаждайтесь. На этом он завершает беседу, пряча голову под одеяла и устало вздыхая, отчего Дания остаётся стоять с озадаченным выражением лица, в то время как Питер просто недоуменно моргает. Дания пожимает плечами и вытаскивает из-под карточного столика их рюкзак. – Похоже, что утром мы уходим, – он начинает складывать туда консервы, заодно с альбомом Питера и их картой. – Если твоя лодыжка ещё не до конца зажила, я могу тебя понести. – Думаю, всё уже нормально, – Питер соскальзывает на пол, чтобы подтвердить свои слова, и тоже начинает собираться. – Ты думаешь, он уже упаковался? – Скорее всего. Он из тех, кто предпочитает быть всегда готовым. Питер кивает. – Ты его довольно хорошо знаешь, да? – О да, мы с ним давние кореша, – Дания смеется и перекидывает Питеру его свежезашитую куртку. – Нам доводилось сражаться друг с другом, равно как и сражаться вместе. Мы даже переписывались во время Второй мировой, когда никому из нас не было позволено общаться со своими семьями. Хотя, после того дерьма, мы, по большей части, просто часто общались, – он улыбается. – Он единственный из моих знакомых, который любит велосипеды так же, как и я. – Норвегия говорил, вы, ребята, часто в походы ходили. Он кивает. – Да, ходили. Мы брали свои велики и отправлялись в лес несколько раз в месяц просто чтобы расслабиться. – Ты имеешь в виду наркотики, верно? Дания резко к нему оборачивается – на его лице отражается чистейший ужас. – Кто тебе такое сказал? – Никто. Ну так что, это так? Дания закатывает глаза. – Ладно, хорошо, да, мы изредка могли разделить на двоих дозу лёгкого наркотика, – он указывает на мальчика пальцем. – Но такое было редко. Чаще всего это были просто пиво и сигареты у костра. Наркотики – это плохо, понял? Питер ухмыляется. – Не думаю, что я смогу найти их сейчас, даже если бы захотел. Дания на мгновение задумывается, явно удовлетворенный ответом Силенда, после чего поворачивается и приглядывается к Нидерландам, проверяя, спит тот или нет, кидает в него скомканный обрывок разрисованной бумаги. Когда тот скачет по плечам мужчины, не вызывая никакой реакции, Дания жестом подзывает Питера поближе. – Сохранишь секрет? Питер поднимает брови и кивает. – Ладно. Дания ещё раз оглядывается на Яна и лезет себе в карман, вытаскивая пластмассовую баночку от фотоплёнки. – Я нашел это примерно за неделю до нашей с тобой встречи, – он открывает крышечку большим пальцем и вытряхивает содержимое себе на руку. – Я приберёг её на случай нашей с ним встречи. На его ладони лежит половинка сигареты без фильтра – практически неповрежденная. – Я хочу её отдать Яну, когда мы отсюда уйдем. В качестве сюрприза. Питер на него пялится. – Это странный подарок. – Ой, да тихо ты, – мужчина аккуратно кладет сигарету обратно в баночку. – Подарок это подарок. Просто хочу, чтобы Ян знал, что я рад, что он идет с нами. – Думаю, он знает, – Питер смотрит, как Дания прячет баночку назад в карман. – Ты же на нём так виснешь. – Неправда. – Правда. – Приведи пример. – Прошлая ночь. Вы, ребята, уютно так пристроились друг к другу. Лицо Дании приобретает отчетливый красный оттенок, он обхватывает Питера за пояс и кидает его в кровать. – Иди спать.***
Утро наступает слишком быстро. Питера будят грубые руки Нидерландов – тот трясет его за плечи и сдергивает с мальчика и Дании покрывала, невнятно бурча из-за соломинки во рту, что пора вставать. Датчанин нечленораздельно подтверждает, что уже проснулся, но Ян на это не ведется и дергает его за ворот рубашки. – Одевайтесь, – говорит Нидерланды. – Мы уходим прямо сейчас. Дания с трудом поднимается на ноги и зевает. – Попридержи лошадей, мужик, чёрт, – он проводит пятерней по волосам и подталкивает Питера локтем. – Пять минут погоды не сделают. Давай, мелкий, пора вставать. Питер стонет, уткнувшись себе в предплечья, но слушается и тоже пошатываясь поднимается. – Сколько времени? – бормочет он. Нидерланды не оборачивается. – Почти рассвет. – Почему нам надо уходить так рано? – Потому. Дания хмурится и подает Питеру куртку. – Ты странно себя ведешь. – Сейчас рано. И я хочу курить. Дания застегивает Питеру молнию и улыбается. – Что ж, прежде, чем мы выдвинемся, у меня кое-что для тебя есть. Он начинает лезть в карман, но Нидерланды его обрывает. – Позже, – он наконец оборачивается. – Готовы уже? Улыбка Дании меркнет. – Хорошо. Позже так позже, – он кашляет. – Да, мы готовы, – он окидывает взглядом пустые руки Яна. – Ты ничего не берешь? – Нет. – Даже еду? – Нет сумки, чтобы нести. – Мужик, мы можем сделать сумку. У тебя же есть все эти коробки… – Матиас, – Нидерланды пронзает его тяжелым взглядом. – Я ничего не беру. Питер мешкает, чтобы зашнуровать ботинки и попадает как раз на тот момент, когда между мужчинами повисает напряженная тишина. Ян поворачивается к лестнице и выплевывает остатки соломинки. – А теперь поторапливайтесь. Дания качает головой и поднимает рюкзак Питера. – Он забит консервами, так что пока я сам его понесу, – говорит датчанин. Он удостоверяется, что очки Питера висят у того на шее, и в последний раз проходится по содержимому рюкзака, пересчитывая их имущество, после чего показывает мальчику большие пальцы. – Готово. Всё взял? Питер кивает. – Ты маску не надел. – Я надену её, когда мы выйдем наружу. – Ладно. Они подходят к Нидерландам, стоящему у лестницы, и тот начинает подниматься вверх. – Я пойду первым, – он кивает на Питера. – Ты следующий, так что я смогу помочь тебе выбраться после того, как скажу, что всё в порядке, понял? – Понял. – Хорошо, – он начинает быстро забираться наверх и вскоре исчезает в люке, мгновением позже зовя: – Ладно, Питер, поднимайся, – Нидерланды делает паузу. – Эй, я забыл фонарик. Можете захватить? – Да, понял, – Дания разворачивается обратно, в то время как Питер начинает лезть по лестнице. Обнаружить фонарик удается не сразу – его нет на привычном месте. Датчанин пристегивает его к кольцу на поясе и тоже начинает подниматься на поверхность. – Взял! – кричит он наверх. На полпути к выходу Дания притормаживает. – Ничего другого не забыл? Тишина. – Ян? Дания хмурится. – Питер? Ответа нет. Что-то у него внутри обрывается, и он устремляется вверх по лестнице так быстро, как только это возможно с тяжелыми консервами за спиной и бьющей о бок винтовкой. Что-то не так. Слишком тихо. Он дотягивается до кромки люка и выталкивает себя наружу. Как только его ноги касаются земли, что-то холодное проносится в его слепой зоне и прижимается с левой стороны к голове. – Не двигайся. Датчанин застывает. – Ян, какого хрена ты творишь? – Молчи. Дания немного поворачивает голову, чтобы более высокий мужчина появился в поле зрения его здорового глаза. Одной рукой Нидерланды держит Питера за шею, крепко зажимая ему рот ладонью и прекрасно зная об испуганных попытках мальчика освободиться, а его пистолет упирается в висок Дании. Ян заставляет датчанина пройти вперед, а сам тащит Силенда с собой, пока они все не оказываются в центре школьного двора рядом со старой каруселью, лицом к лесу. – Стой смирно и ничего не говори, – бормочет он. Его голос абсолютно безэмоционален. – Если что-нибудь выкинешь, я убью вас обоих. – Ян, какого хрена… Рукоятка пистолета так сильно бьёт его по его лицу, что датчанина мотает в противоположную сторону. Он едва успевает восстановить равновесие, как ботинок Нидерландов впечатывается ему пониже спины, отчего Дания падает лицом в пепел. Питер кричит, заглушаемый ладонью Яна, но мужчина не обращает на него внимания и пинком переворачивает датчанина на спину – подошва ботинок оставляет пепельные следы на и так уже грязной ткани на его груди. Нидерланды свистит, так громко, что в застывшей тишине двора раздаётся эхо, и пинает Данию в бок. – Поднимайся. И не разговаривай. Дания лишь кашляет. Когда ему наконец удается снова встать на ноги, щека под медленным потоком красного, что течет от линии его волос, уже приобрела фиолетовый оттенок, а Питера трясёт так сильно, что он удерживается прямо только за счет руки Нидерландов у горла. Ян снова свистит, и на этот раз свист сопровождается шорохом веток и звуком шагов. Когда из леса показывается группка людей, его лицо остается безучастным: у приближающихся, у каждого из них, в руках толстые мотки веревки и различные виды острого сельскохозяйственного инструмента. Один из людей, жилистый мужчина с холодным лицом, выступает вперед и хлопает в ладоши. – Не думал, что ты это сделаешь. – Заткнись, – Нидерланды приводит пистолет к голове Дании. – Дай мне её увидеть или я оставлю их себе. Мужик ухмыляется. Даже со своего места на расстоянии нескольких шагов от него Питер видит, что немногие оставшиеся зубы у того желтого цвета. Человек, не отводя взгляда от Яна, дергает головой, и из леса появляется ещё двое мужчин, которые тащат с собой вырывающуюся блондинку, одетую в рваный рабочий комбинезон бежевого цвета. Её руки и ноги связаны такой же тяжелой веревкой, что многие держат в руках, а рот заклеен несколькими лентами скотча, обмотанными вокруг головы. Мужики кладут её перед собой на живот, она поворачивает вверх свое перепачканное в грязи лицо и умоляюще смотрит на Яна. Глаза Дании распахиваются. – Бельгия?.. Пистолет опять толкает его в затылок. – Бель? – зовёт её Нидерланды, на его лице наконец появляется проблеск эмоций. Он делает шаг вперед. – Бель, как ты? – Превосходно она, – отвечает вместо неё мужик. – Может, слегка поизносилась, но мы не слишком усердствовали, – он снова ухмыляется, и от этого Питер чувствует тошноту. – А теперь отдавай их нам. Дания открывает рот. – Ты невероятный сукин сын… – выдавливает он из себя. – Ты нас продаёшь? Нидерланды толкает его вперед. – Я сказал тебе прекратить трепаться, – он хватает Питера за ворот куртки и пихает его в руки желтозубого мужика. Тот сразу же дергает мальчика за волосы, задирая голову, и улыбается ему прямо в лицо, осматривая Силенда сверху донизу, после чего передает его другому члену банды. – Живым нам нужен только этот. Но второго мы возьмем себе на потом, – снова эта тошнотворная улыбка. – Убей его, – он кивает на Данию. – И ты сможешь забрать свою сестру. – Этого в договоре не было. – Теперь есть. Нидерланды сжимает зубы и хватает Данию сзади за шею, заставляя встать на колени. Как только мужчина падает, подаваясь вперед, дуло пистолета упирается ему в голову. – Дания! – кричит Питер. – Отпусти его! Дания! Датчанин впивается пальцами в грязь и бросает короткий взгляд на Яна. – Не делай этого, твою мать. Что ты творишь? – Я сказал тебе замолчать. – Нет! – кричит он. – Что за хрень происходит? Нидерланды толкает его. – Хватит трепаться, Дэн. Даже не пытайся сказать, что поступил бы иначе, будь это Норвегия или любой другой из них. – Мы бы могли помочь тебе её вернуть. Мы бы могли… Пистолет вновь бьет его по лицу, и датчанин заваливается набок в пепел. Питер яростно дергается в руках незнакомца, зовя Данию снова и снова, и вся банда начинает пересмеиваться, наблюдая за с трудом поднимающимся обратно на колени мужчиной. – Если ты и вправду мой друг, то позволишь мне это сделать, – Ян хватает Данию за воротник и рывком его выпрямляет. – Ради её блага. Не моего. Дания сплевывает кровью в грязь. – А что насчёт его блага, а? – он дергает головой в сторону Питера. – Что насчёт моей семьи? – Он бы всё равно тут не протянул, и ты это знаешь. Не с таким помощником, как ты, – его губы поджимаются. – Посмотри на себя. Ты не можешь видеть, не можешь бегать… не можешь даже защитить себя. Так каким макаром ты собираешься заботиться о маленьком ребенке? – Он не маленький ребенок. Нидерланды презрительно усмехается. – Заткнись. Дания наконец восстанавливает дыхание и зарывается пальцами в землю. – Ну так что? Вот так вот, значит? И всё? И после всего, что было, ты просто собираешься продать нас этим чёртовым людишкам? – Семья на первом месте, Дания. Так было всегда. Датчанин снова сплёвывает. – И ты такой трус, что застрелишь меня со спины? – он оборачивается назад и смотрит на него тяжелым взглядом. – Даже не посмотришь мне в единственный глаз как настоящий грёбанный мужик? – Заткнись. – Трус. – Я сказал, захлопнись нахрен, Дэн. Дания усмехается. Он поворачивается обратно, чтобы взглянуть на Бельгию, и они встречаются взглядами. – Бесполезный мудила, неспособный позаботиться о своей сестре. Ботинок Нидерландов тяжело впечатывается ему в грудную клетку, отчего мужчина некоторое время лежит на земле пластом. Он кашляет сквозь смех и переворачивается, чтобы снова подняться. – Не волнуйся, Питер, – говорит он, когда мальчик опять выкрикивает его имя. – Всё будет просто зашибись, – он перекатывается на колени и поднимает взгляд на Нидерланды. – У этого тупого гандона даже яиц нет. Нидерланды взводит курок. Дания не даёт ему возможности выстрелить. Он резко бросается в район живота Яна, пока тот слишком зол, чтобы ожидать подобного, и наносит удар кулаком челюсть, сбивая мужчину с ног, после чего сам падает на него сверху. Пистолет вылетает из рук Нидерландов и лязгает, попадая под карусель. Дания же подскакивает и наносит тяжелый удар ботинком ему по голове прежде, чем голландец успевает прийти в себя, после чего хватает упавший пистолет и стреляет прямо в животы двух надвигающихся на него мужиков – слишком близко, чтобы можно было промахнуться. Перед Данией остаются ещё трое. Они падают ему под ноги, и датчанин отбрасывает разряженный пистолет, резко оборачивается, чтобы оглядеть оставшихся – винтовка оказывается в его руках и упирается прикладом в плечо, нацеленная на главаря, удерживающего Питера. – Отпусти его! – орёт датчанин. – Ты отдаёшь его мне и вы все сваливаете нахрен! При виде нацеленного на него оружия Питер вскрикивает и начинает брыкаться по новой, изворачиваясь и отчаянно пытаясь вырваться на свободу. Кровь заливает Дании пол-лица, и всё, что Питер сейчас слышит, это жизнерадостный голос Финляндии внутри своей головы: «Он отвратный стрелок». Желтозубый начинает смеяться. – Я так не думаю, – он тянется себе за спину и вытаскивает из кобуры собственный маленький пистолет. – Мы все в курсе твоей небольшой проблемки с определением расстояния. Ты не выстрелишь. Слишком рискованно. Ты можешь задеть ребенка. – Я сказал отпустить его. Немедленно. Мужик начинает поднимать пистолет. – Я так не… Винтовка грохочет и Питера швыряет вперед, его лицо внезапно становится мокрым и горячим, когда державший его мужчина дергается и как подкошенный падает в грязь. У него нет возможности среагировать. Ни у кого из них нет. Дания пользуется наступившей ошеломленной тишиной и кидается вперед, подхватывая Питера с земли и бросаясь в лес как раз в тот момент, когда желтозубый начинает нецензурно вопить и приказывать единственному оставшемуся мужику их догнать. Дания не оборачивается посмотреть, послушался ли тот. Как только они добираются до леса, Дания ставит мальчика на ноги, но Питер ещё слишком потрясен, чтобы сигналы от мозга хорошо доходили до ног, поэтому спотыкается, пока торопливо идущий и срывающийся на бег мужчина тащит его за собой. Однако после нескольких неудач инстинкты Питера наконец включаются, и он, схватившись за рукав старшего, начинает бежать изо всех сил. Ни один из них даже не пытается скрыть поднимаемый их бегством шум. Листья и палки ломаются под ногами, а ветви хлещут маленькими жалящими плетьми, пока они уходят всё глубже и глубже в лес. Питер ничего не видит. Его глаза залиты чем-то, что он слишком боится определить. Дания дергает его в сторону, и они оба летят кувырком на дно глубокого оврага, приземляясь перед обугленными останками старого дерева. Корни торчат над землей, согнутые и перекрученные, и оставляют открытым вход в полый ствол. Дания заталкивает Питера внутрь и тут же залезает сам. Сжимая в руках винтовку, он поворачивается лицом к корням и прижимается к мальчику спиной, загораживая его от внешнего мира. Дыхание мужчины неровно: мокрое и затрудненное одышкой, а его плечи трясутся так сильно, что оружие у него в руках стучится о черную кору ствола рядом. Питер не знает, сколько времени они бежали, но понимает, что далеко уйти не удалось. Ведь они всё же смогли услышать два выстрела, звучащие вдали – один за другим, едва ли пауза между ними вмещает удар сердца, два громких щелчка, пропадающие в пепельном небе. Два выстрела. Две пули. Нидерланды и Бельгия. На протяжении нескольких минут они сидят так неподвижно и тихо, как только могут, и просто слушают. Питер чувствует, как сзади по шее соскальзывает что-то теплое и склизкое, и ему приходится зажать себе рот, чтобы не начать опять вопить, когда в голову приходит мысль о том, чем именно это может быть – чем-то, что точно ему не принадлежит. Чем-то, что принадлежит мужчине во дворе. Силенд пытается отвлечься закручивая сжатые кулаки сильнее в шинель на спине Дании. В слабом свете Питер с трудом может разглядеть его лицо. Тот сдерживает дыхание, но щеки продолжают подергиваться, почти как от икания. Сквозь сжатые зубы просачивается свежая кровь и из носа тоже – ещё один приступ из-за слишком быстрого бега. Питер слышит, как кровь капает мужчине на перед шинели и на изношенные лямки рюкзака, крошечные маленькие «плюх – плюх», которые просто не могут быть такими звонкими, какими они кажутся в окружающей их всеохватывающей гулкой тишине леса. Никто так и не появляется. Дания наклоняется вперед и блюет в грязь красным. Ему удаётся отклониться подальше от Питера, но искривленные корни мало что могут скрыть, когда мужчина согнувшись опирается на трясущиеся руки и просто кашляет и кашляет, пока это не переходит лишь в мокрые спазмы груди – ужасные звуки, которые смешиваются с высокими хрипами, вырывающимися сквозь зубы Дании. Питер на него просто смотрит. Смотрит, как тот трясется и задыхается, и кашляет снова и снова, ожидая, пока датчанин придет в себя. Силенду надо, чтобы Дания пришел в себя, потому что у него на спине налипла кровь и кожа незнакомца, и ему нужна помощь датчанина, чтобы от этого избавиться. Ему надо, чтобы Дания пришел в себя, потому что Дания всегда приходит в себя. И только когда с каждым кашлем начинает раздаваться имя Яна, Питер понимает, что Дания плачет. Почему-то данный факт пугает Силенда больше, чем осколки кости, застрявшие в его куртке.