***
Наступление ночи застаёт их немногим дальше того дерева. Они отправляются в путь после того, как Дания приходит в себя и сверяется с картой. Он объявляет, что прежде, чем продолжить путешествие, им надо снова найти дорогу, поскольку он понятия не имеет, куда они забрели. Определив север, они выдвигаются: в одной руке Дания несет рюкзак, а за другую цепляется Питер. Они поднимаются по склону оврага и углубляются в чащу леса в поисках трассы, осторожно и крайне внимательно двигаясь среди деревьев по гниющим листьям. Питер поначалу настроен оптимистично. Вблизи бункера Нидерландов проходила дорога, так что они должны быть не особо далеко. Он предполагает, что они найдут машину для ночёвки, а утром вернутся по своим следам до места, где смогут сориентироваться по карте, и отправятся в следующий город. Но продвижение слишком медленное. Дания идёт не очень уверенно, и ему приходится останавливаться для отдыха. Дышит он слабо, даже несмотря на маску, и во время ходьбы продолжает прижимать руку к боку – в глазах при каждом шаге видна боль. Питер практически слышит скрип рёбер из-под его одежды. Но Дания совсем не жалуется и извиняется каждый раз, когда они останавливаются, чтобы он мог присесть и утереть со лба пот – в уголках его глаз появляются морщинки от горькой улыбки, когда Питер взволнованно сжимает его шинель и помогает глотнуть мужчине воды. Дания пытается отмахнуться от помощи. – Просто притомился, – говорит он, когда они останавливаются второй раз за час. – Это был тяжелый день. Питер ему не верит, но вслух утверждает обратное, не желая ещё больше нагнетать обстановку. К тому времени, когда солнце начинает садиться, они по-прежнему находятся посреди леса, не представляя, в какой стороне может быть дорога. У Дании остался фонарик из бункера Нидерландов, и он поручает Питеру его подержать, пока сам сооружает примыкающий к огромному упавшему дереву навес из веток и мусора. Уверившись, что небольшая наклонная конструкция достаточно надёжна для ночёвки, Дания раскладывает одеяла и открывает банку томатного супа. Это опасно, Питер прекрасно понимает, спать вот так на открытом месте, но особого выбора у них нет, и он молча ест свою порцию, сидя напротив Дании, пока последние проблески дневного света исчезают в отдалении. Когда Дания передает Питеру оставшееся после ужина, его плечи кажутся придавленными незримым грузом. – В горячем виде оно было лучше, да? – тихо спрашивает он. Питер не знает, что ответить. Мальчик засыпает быстрее Дании – усталость перебарывает его страх быть обнаруженным – и ему, прижавшемуся к дереву и завернувшемуся в одеяла, на которых ещё сохранился запах убежища Яна, удаётся на несколько часов затеряться в собственном мире. Когда Питер засыпает, датчанин ещё сидит снаружи, и когда мальчик просыпается несколько часов спустя, то с удивлением обнаруживает себя в полном одиночестве, отчего изнутри его снова начинает терзать беспокойство. Он прижимает к груди фонарик и вылезает из-под навеса, завязав себе на шее концы одеяла, чтобы уберечься от ночной прохлады. Оказавшись снаружи, мальчик щелкает переключателем, и прогалина совсем еле-еле освещается тусклой желтой лампой. Далеко идти, чтобы найти Данию, ему не приходится. Тот сидит у другого конца ствола, прислонившись к нему с отрешенным выражением на покрытом синяками лице. Дания смотрит вверх, в небо, обернув себе вокруг ног шинель и почти небрежно закатав рукава рубашки до локтей. Его респиратор висит на шее. С губ датчанина свисает неплотно зажатая сигарета. Питер выключает фонарик. – Дания? Тот немного поворачивает голову, чтобы увидеть мальчика. В красном свете тлеющего кончика сигареты Питеру удаётся заметить на лице Дании мокрые дорожки. – Не спится? – голос мужчины чуть громче шепота. Питер кивает и подходит, чтобы сесть рядом. От Дании пахнет потом и жженым табаком. – Тебя не было внутри, когда я проснулся. Я забеспокоился, – он подтягивает колени к груди. – Ты в порядке? – Язмчательно. Некоторое время тянется неловкое молчание, после чего Питер вновь нервно осматривает Данию. – Ты уверен, что тебе стоит курить? – спрашивает он. – То есть, я понимаю, почему тебе хочется, но… Датчанин качает головой. – Я и не курю на самом деле. Пытался, но слишком больно, – двумя пальцами он отнимает окурок от губ, держа его словно некое хрупкое сокровище. – Я просто жду, пока она исчезнет. As tot As, – он вновь подносит сигарету ко рту. – Вся эта фигня. Питер опускает взгляд себе на ноги. – Звучит непохоже на датский. – Это и не он. Силенд сглатывает. – Голландский? – Мм. – Что это значит? – Пепел к пеплу. – О. Ещё одна долгая растянутая пауза, пока они просто слушают дыхание друг друга. – Мне действительно жаль, – шепчет Питер. Дания не двигается. – Ага. – Он просто пытался помочь своей сестре… – Он был идиотом. Запаниковал. Мы могли помочь ему. Питер вздрагивает от того, насколько жестко говорит Дания. – Я знаю, но… – мальчик замолкает. Он слишком вымотан, чтобы попытаться хотя бы сформулировать мысль из беспорядка в голове, и в итоге просто придвигается к Дании ближе и накидывает одеяло на них обоих, прислоняясь к мужчине и кладя голову ему на плечо, чтобы подождать, пока тот докурит. – Я всё ещё считаю его своим лучшим другом, – говорит Дания после паузы. – Это делает меня дерьмовым человеком? Питер качает головой. – Нет, – он обнимает Данию за предплечье. – И его я тоже не считаю плохим человеком. – Нет… – датчанин раздавливает остаток сигареты между пальцами. – Он им не был, – мужчина трет подушечками друг о друга и стряхивает черный пепел в грязь. Страны остаются в полной темноте. Дания вздыхает и наконец двигается, забрасывая руку на плечи Питеру, притягивая его к себе и поглаживая по волосам. – Спасибо, мелкий. Они остаются снаружи ещё некоторое время и просто сидят в тишине. В какой-то момент Питер даже думает, что Дания заснул, но его медленный вдох проясняет ситуацию. Вскоре после этого Питер настаивает на возвращении в постель и уводит мужчину обратно в их маленькое убежище. Роли непривычно меняются: теперь Силенд подтыкает одеяло, а не наоборот. Мальчик накрывает Данию одеялом, поправляет ткань похлопываниями и лёгким движением руки проверяет, надёжно ли закреплена за ушами маска, после чего ложится рядом и устраивается у груди датчанина. Силенд тихо выдыхает и позволяет своим векам сомкнуться лишь после того, как руки Дании расслабляются, а его дыхание становится тише. Это очень странно – Питер понимает, что он держит руку Дании. Сколько они путешествуют, именно датчанин держал его за руку, будь они в пути или на отдыхе. Питер не знает, заставляет данный факт его гордиться собой или пугает ещё больше.***
На то, чтобы найти шоссе, у них уходит два дня, а потом ещё тянется неделя ночёвок в старых сгоревших зданиях и полуразвалившихся церковных двориках прежде, чем у них наконец появляется возможность остановиться в большом городе и поискать провизию. Они пытались экономить и максимально растянуть запасы, так что поначалу свели приемы пищи до одного раза в день, но не смогли придерживаться такого порядка более суток, не с тем объемом ходьбы и различных карабканий, которые были им необходимы на пути к Польше. Два приёма пищи в день становятся негласным правилом, и пока количество банок с холодным супом и упаковок сушеных овощей неуклонно сокращается, Питер начинает замечать, что его чашка всегда чуточку полнее чашки Дании, будь то вода или еда – ещё один продукт потребления, который у них истощается. Мальчик пытается поспорить с датчанином по этому вопросу, но тот отрицает подобные действия со своей стороны, и они просто продолжают идти дальше в туман. Они практически ползут. Хромота Дании за последние дни усилилась, а его рёбра по-прежнему слишком болят, чтобы позволить какую-то физическую активность сверх обычной ходьбы вдоль края шоссе и раскладывания одеял на ночь – даже это действие время от времени представляет трудность, когда они устраивают лагерь в каких-то низких укрытиях. К концу недели самочувствие Дании становится немного лучше, но Питер всё ещё беспокойно дергается каждый раз, когда мужчина кашляет или останавливается, чтобы дать отдохнуть болящим легким. Они об этом не говорят. Они вообще мало разговаривают. На это требуется слишком много усилий, и Дания продолжает блуждать в собственных мыслях. Питеру не надо спрашивать, чтобы понять, о чём тот думает. Они находятся недалеко от Нюрнберга, когда рюкзак наконец пустеет. Страны начинают медленное и осторожное продвижение к городу сразу после рассвета, когда ещё достаточно темно, чтобы хоть как-то скрыть их, пока они скользят по разбитым скатам дороги и подходят к окраинам города держась за руки – Питер на каждом повороте внимательно следит за слепой зоной Дании. – Туда и обратно, – тихо и торопливо говорит ему мужчина, когда они рысят через пустой перекресток, направляясь в маленький продуктовый магазин в конце улицы. – Мы сначала, что сможем, проверим здесь. Если тут ничего полезного не окажется, осмотрим автозаправку по дороге из города, – страны останавливаются перед разбитыми стеклянными дверьми, и Дания прикрывает Питеру глаза, когда они заходят внутрь, перешагивая обуглившиеся остатки скелета, которые лежат на пути. – Держись рядом, – шепчет мужчина. – Сделаем всё быстро. Стоит зайти в магазин, как их накрывает невероятно отвратительным смрадом, и Питер быстро закрывает нос ладонями – его желудок некомфортно сжимается от волны едкого тошнотворно-сладкого воздуха. Мальчик понимает, что по крайней мере частично запах идёт от загнивших продуктов на стеллажах, но основная нота возвращает его прямиком к первым неделям в Мюнхене, и он хватается за локоть Дании, пытаясь сдержать тошноту, когда они проходят мимо покачивающейся на сломанных петлях двери магазинного склада. – Ч-что это за запах? Дания качает головой. – Ты не хочешь этого знать. Но он знает. И когда они делают несколько первых осторожных шагов внутрь складского помещения, его предположение подтверждается несколькими раздетыми раздувшимися телами, влажными массами лежащими посреди помещения – в тусклом свете, проникающем из разбитых окон, видна лишь их желтушная отслаивающаяся кожа. Глаза Питера распахиваются, и Дания отпихивает его назад прежде, чем мальчик успевает по-настоящему среагировать. – Вот, – мужчина протягивает ему винтовку. – Оставайся здесь, хорошо? – Дания поворачивается обратно, чтобы оставить дверь открытой, подперев её перевернутой полкой, после чего заходит внутрь. – Я буквально на секундочку. Питер сглатывает и кивает, поворачиваясь лицом к торговому залу магазина, пока Дания торопливо роется в сырых, деформированных от воды коробках по углам склада. Насколько Силенд может судить, тут осталось не так уж и много. Все свежие продукты слишком сильно загнили, чтобы даже мечтать об их употреблении, и, судя по тем нескольким стеллажам, что ему видны, мальчик не ожидает особых находок и среди законсервированного. Если только Дании не удастся раскопать среди ящиков нечто, что до Бедствия ни разу не вскрывалось. С того времени магазин неоднократно обыскивался. Тем не менее, Питер опускается на колени и начинает осматривать пространство под полками, которые стоят перед ним, возле двери. Он помнит, как во время походов за продуктами с Финляндией ему несколько раз доводилось доставать снизу товары, которые Тино случайно обронил – руки мужчины были слишком большими и не пролезали, а у Питера размер как раз подходил. Мальчик включает фонарик и ведет им вдоль по полу. В основном он видит лишь дорожки пыли, камешки и осколки бетона, но в дальнем углу свет от чего-то отражается, и Питер в любопытстве подползает вперед, чтобы вытащить этот предмет, корча рожи, пока его запястье елозит по скользкому линолеуму. Ему приходится немного пошарить вслепую, но в конце концов пальцы смыкаются вокруг чего-то твердого и явно стеклянного, после чего Питер отползает обратно, пока не освобождает руку из-под полки полностью. Это коричневая бутылка, ещё запечатанная; Питер вытирает с неё пепел рукавом и обнаруживает белую этикетку с нарисованной на ней индейкой. Он всматривается в надпись. – Hass… Hasseröder… – мальчик запинается на названии несколько раз, прежде чем до него действительно доходит, что он держит. Он нашёл сокровище. Силенд вскарабкивается на ноги и подбегает к складу как раз, когда Дания появляется в дверях с несколькими мятыми консервными банками и двумя литровыми бутылками воды. Он вздыхает и садится на корточки, чтобы сложить найденное в рюкзак. – Там было не слишком-то много, – он приподнимает одну из банок, показывая. – И они без ключей. Нам придется открывать их отверткой, – датчанин замолкает и, видя взволнованное лицо Питера, поднимает бровь. – Что такое? Нашёл что-то? Мальчик с энтузиазмом кивает. – Закрой глаза и протяни руки. Усмехнувшись, Дания выпрямляется. Он закрывает глаза и немного вытягивает руки, как раз, чтобы Питер прижал к его ладоням бутылку. Силенд ухмыляется и покачивается с пятки на носок, наблюдая за тем, как пальцы Дании смыкаются вокруг горлышка. – Это… – тот не открывает глаз. – Лучше бы это не было шуткой. – Это не шутка. Датчанин моргает, и на его лице расползается широкая улыбка. – Да ты прикалываешься. Ты нашел пиво? – Оно лежало под полкой вон там! – показывает Питер. – Больше ничего не было, но, должно быть, эту кто-то пропустил, – он поворачивается обратно к Дании. – Тебе же нравится пиво, верно? Мужчина поворачивает бутылку в руках и смеется. – Я люблю пиво. Будь у меня возможность жить на нём одном, я бы так и сделал, – он снова улыбается. – Даже не припомню, когда в последний раз пил Hasseröder. Поверить не могу, что ты его нашел. – Можешь его взять, – Питер сияет. – Это подарок! Дания качает головой и продолжает смотреть на пиво. Помолчав, он поднимает взгляд и аккуратно прячет бутылку в рюкзак. – Мы его сохраним, – говорит он. – До той поры, когда найдем остальных. Тогда мы сможем разделить его на всех, – Дания шутливо пихает Питера кулаком в плечо. – Даже с тобой. Тебе сколько сейчас, в районе семидесяти? Думаю, это достаточно большой возраст, чтобы попробовать пиво. – Не знаю, разрешит ли Бервальд. – Мне кажется, что ради такого случая он сделает исключение, – датчанин протягивает Питеру руку, и они вместе идут вдоль остальных стеллажей. – Вообще-то, я тоже кое-что для тебя нашел. – Да? – Мм-хмм. Бóльшая часть оставшегося здесь – это просто консервированные овощи и ещё суп, но нашлась и одна банка фруктов, – он опускает взгляд на Питера и улыбается. – Ананасы. Одна из больших банок. Глаза Питера распахиваются. – В самом деле? – В самом деле. Она твоя: мы можем её съесть, когда ты захочешь. Углубившись в раздумья, Питер ждет, пока Дания становится на груду пластиковых молочных ящиков и проверяет верх полки стеллажа с хлопьями. – Возможно, нам её тоже стоит приберечь, – говорит мальчик после паузы. – Норвегии нравится сладкое, верно? Дания вытягивается, чтобы достать до выцветшей коробки мюслей. – Больше, чем он сам готов признать. Как и Бервальд, – мужчина хмурится, когда обнаруживает, что снятая вниз коробка пустая. Питер помогает ему слезть с ящиков. – Тогда нам стоит оставить и то и другое до нашей встречи. Могу поспорить, они очень этому обрадуются. – Если ты так хочешь, то я в деле. – Да, хочу. Это будет как вечеринка. Они в последний раз окидывают продуктовый взглядом и направляются к выходу, в город. Найденные припасы скудны: только консервы и вода со склада и ещё покореженная упаковка залежавшихся злаковых хлопьев, но отчего-то Питер чувствует себя, словно они нашли золото, даже когда Дания снова прикрывает ему глаза и проводит мимо тела у входной двери. Это глупо, размышляет мальчик, что нечто столь элементарное, как банка консервированных ананасов или бутылка пива могут настолько его взволновать. Но это всё, о чем он может думать, пока они идут в сторону шоссе. Он может представить, как они сидят вокруг огня в маленькой хижине, все шестеро, передавая по кругу фрукты и пиво и наслаждаясь покоем, который они наконец нашли друг в друге. Так по-детски, он это понимает. Скорее просто выдумка. Но пока они идут по тротуару, окаймленному черными скелетами, эта мысль всё равно греет.***
Ещё пять дней спустя они приходят во Франкфурт. – Большой город – это значит, что где-то здесь есть торговая точка, – задумчиво произносит Дания за завтраком. У него на коленях разложена карта, а Питер в это время упаковывает их постельные принадлежности. – У нас сейчас есть что-нибудь стоящее для обмена? Питер переворачивает рюкзак и разбирает имеющиеся вещи. – У нас есть альбом с кучей игр, в которых ты жульничал, журнал, который я тогда нашёл, наша еда и вода, наши одеяла, фонарик, коробок спичек, отвертка и вся одежда, что сейчас на нас, – он поднимает взгляд. – Так что… не совсем. Дания вздыхает. – У нас должно получиться сторговать одеяло на консервированные бобы или что-то такое, – он морщит нос и складывает карту. – Или кошачий корм. – Гадость. – Лучше чем ничего. – Но всё равно. Гадость. – Знаю, знаю, – Дания стаскивает маску и кашляет в кулак. – Эй, можешь показать мне, как поменять тут фильтр? Становится трудновато дышать. Питер расстегивает молнию на переднем кармане рюкзака и вытаскивает мешок с фильтрами, после чего придвигается к Дании, чтобы взять у него маску. – Тут просто его выщелкиваешь. Вот так, – он нажимает на маленькую петельку внутри носа и опрокидывает респиратор. После легкой тряски диск фильтра падает мальчику на ладонь. Он абсолютно черный. Дания поднимает кругляш двумя пальцами. – Так вот чем мы дышим, да? – он хмурится глядя на Питера. – Мне вправду хотелось бы, чтобы ты носил маску вместо этой банданы. Питер вставляет свежий фильтр на место. – Тебе нужнее, чем мне. Вот, – он протягивает маску назад, отказываясь убирать руки, пока Дания, закатывая глаза, не надевает её опять себе на лицо. – Воздух становится хуже, мне это заметно. Так что я хочу, чтобы её носил ты. – Курица-наседка. – Бестолочь. Питер выпрямляется, не совсем понимая, должно ли оскорбление Дании его задеть. Но тут его брови беспокойно хмурятся. – Эй, ты это видишь? – Что вижу? Мальчик указывает на небо над деревьями. – Дым. Дания оборачивается посмотреть и щелкает языком, когда видит высокий неспешный дымный след, который клубится над длинными тонкими верхушками деревьев. – Не то чтоб дым был чем-то новеньким, Питер. Силенд на это хмурится. – Его не было там, когда мы утром проснулись, дуралей. – Ты уверен? – Абсолютно. Когда мы ели, я сидел лицом в ту сторону, – Питер нервно сжимает руки. – Что значит, он появился за последний час. Дания кивает, медленно и задумчиво, и начинает надевать шинель. – Как ты считаешь? Люди? – Возможно. Дыма немного. Это может быть костёр. – Что означает, это либо ловушка, либо кто-то просто очень-очень глупый. Питер надевает рюкзак и ждет, пока Дания перекинет через плечо винтовку; глаза мальчика прикованы к дыму. – Стоит ли нам пойти посмотреть? Дания вздыхает. – Нет, не стоит, но… – мужчина хмурится. – Не думаешь, что преследуй нас кто, они бы выскочили ещё несколько часов назад, когда мы спали? – Не нравится мне это. – Мне тоже, – датчанин берет Питера за руку. – Мы сменим курс и вернемся отсюда на трассу. Это потребует некоторого времени, но лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Давай, мы… – Погоди… – Питер поднимает свободную руку. – Ты это слышишь? Дания немедленно замолкает и наклоняет голову, прислушиваясь. Сначала ничто не выделяется: слышно только плотный шорох пепла и их собственное дыхание. Но спустя мгновение Питер указывает в сторону леса, и Дания тоже это слышит. Свист. Тихий фальшивый свист. И он близко. Слишком близко, чтобы суметь неслышно убежать. Мужчина хватает Питера за плечо и тащит его в овраг, где они спали. – Не шевелись, – шепчет он. Он притягивает себе к боку винтовку и медленно поворачивается на живот как раз, когда над ними шуршат кусты и свист становится гораздо более четким – шаги раздаются уже в прогалине. Питер прикусывает губу. Он боится повторения событий в школьном дворе, его бросает в жар, несмотря на холодные сырые листья, и ему приходится крепко сжать кулаки, чтобы руки не тряслись. Силенд слышит, как хлещут ветви и чавкает грязь, а свист становится немного громче, достигая некоего бессловесного хора, если неожиданный прилив энергии является показателем. Однако Дания практически немедленно начинает выглядеть сбитым с толку. Он уже слышал эту песню прежде. Ритм у неё хромает, она странная и ей вообще здесь не место, учитывая обстоятельства, и Дания никак не может её вспомнить. Но он абсолютно уверен, что слышал её пару раз как минимум. Вертится в голове, он даже знает слова. Слова, раздающиеся из колонок старого форда пикапа. Джон Денвер, понимает он. Country Roads. Какого хрена песня Джона Денвера делает во Франкфукте? Датчанин бросает взгляд вниз, на Питера, и подносит к губам указательный палец, призывая сохранять тишину, после начинает осторожно ползти вверх, чтобы выглянуть за край, пока шаги замедляются, а свист нарастает. Питер выпучивает глаза и пытается притянуть Данию назад, но тот с легкостью отклоняется от руки мальчика и успевает быстро глянуть на прогалину. Он сразу же прячется назад – его лицо приобретает испуганно-удивленное выражение. Дания неверяще моргает, после чего ползет обратно посмотреть ещё раз и, к огромному ужасу Питера, медленно поднимается на ноги, оказываясь полностью на виду. – … Альфред? Свист прекращается и наступает долгая, ничем не заполненная пауза, а потом Дания летит назад в овраг.