Octo sordida tentationibus.

      Тщеславие — стремление прекрасно выглядеть в глазах окружающих, потребность в подтверждении своего превосходства, иногда сопровождается желанием слышать от других людей лесть. Мы были обычной счастливой парой. Такой, как все. Он любил меня, буквально носил на руках. Я был так счастлив рядом с ним, хоть мы и были полными противоположностями: я — уличный панк, которому вообще плевать на все и на всех, а он — прилежный студент, который старается всем помочь и печется практически о каждой душе, хотя это с какой-то стороны было не очень и хорошо. Люди часто пользовались его добротой, и я был в их числе. Но его чистые голубые глаза и бархатный голос будто заворожили меня. Я влюбился в него. Прошло много времени. После жестоких ссор и взаимных упреков он предложил мне встречаться, и все стало просто прекрасно. Жили мы сначала в его съемной квартире. Вскоре его приняли на работу в крупную фирму, и он стал приносить в дом большие деньги. Я зарабатывал тем, что пел в местном ресторане, и меня это вполне устраивало. Как он меня ни заставлял, я все равно не пошел учиться, но все-таки хорошо на меня повлиял. Я стал более серьезным, коммуникабельным. Я даже книжки читать начал. А он после совместной жизни со мной пересел с классики на тяжелую музыку, а его мышцы на руках теперь украшали татуировки. Все чаще и чаще ему давали разные премии за отличные успехи на работе. Мы переехали в шикарную трехкомнатную квартиру с дорогущей мебелью, техникой и прекрасным интерьером. На меня вообще не влияла вся эта роскошь, главное, чтобы он был рядом, а остальное — не важно. Но не на него… Майк начал меняться. Начальник стал уважать его и чаще приглашать на разные мероприятия и вечеринки. Сборища богатых людишек были не для меня, и я иногда целую ночь ждал его возвращения домой с очередной гулянки. Он стал больше внимания уделять себе. Злился, когда я оспаривал его мнение, и практически меня не замечал. Чаще крутился перед зеркалом, покупая дорогущие наряды. Он хотел и меня нарядить в эти тряпки, которые стоят столько, словно их золотом посыпали. Когда я отказался, он накричал на меня, сказав, что я своим видом его позорю. После этого я всю ночь гулял по улице, утирая подступающие слезы, а когда вернулся домой, обнаружил только записку на зеркале: "Уехал. Жди через неделю". Честно говоря, я был в шоке. Я звонил ему и, когда он взял трубку, услышал на заднем плане девичий смех и сбросил. Это послужило последней каплей. Я собрал свои вещи и ушел, оставив записку: "Ушел. Не жди больше. Люблю тебя так же, как ты себя". Мне было ужасно больно. Он обменял меня, а на что? На тряпки и дорогой парфюм. Что же с людьми делает хорошая жизнь. Прошло несколько месяцев. Я стал играть в группе и обрел некую популярность в своих кругах. Нашел парня по имени Тре, который по совместительству был нашим барабанщиком, и переехал к нему. Я трахался с ним, стараясь забыть Майка, и мне было ужасно стыдно. Он любил меня и, похоже, понимал, что я не люблю его, но виду не подавал. Я видел плакаты моего бывшего парня, когда ехал с Тре на работу, читал про его успехи в газетах. До недавних пор. Его лицо все реже стало появляться в газетах, плакаты сняли. Я не понимал, что происходит, но знал одно — виноват он сам. И вскоре я прочитал статью о том, что он разорился, а его начальник разорвал с ним контракт. И тут я подумал: "А что, если он еще помнит обо мне? Может, я еще нужен ему?" Но прошел месяц, он не звонил, и я уже был уверен, что он вычеркнул меня из своей жизни навсегда, если бы не один звонок. Когда на экране высветился его номер спустя столько времени, я потерял дар речи и дрожащими руками взял трубку. Мне сообщили, что его в состоянии сильного алкогольного опьянения сбила машина, и он назвал единственного родственника. Я мигом помчался в больницу. Я так боялся, что он может умереть, поэтому бежал туда со всех ног, не желая ждать автобус. Но я был и рад... Ведь он все еще помнит обо мне... Я забежал в палату и увидел его. Он лежал весь перебинтованный, а врач сказал, что состояние критическое и шансов мало. Я сидел у его кровати ночами, держа его за руку, гладя мягкие волосы, и молился, чтобы все было хорошо. Вставая ночью у окна его палаты, я смотрел на ночное небо и шептал: — Ты же, мать твою, все можешь. Так верни мне его, пожалуйста, — глотая слезы, говорил я. Спустя две недели он открыл глаза, но был слишком слаб, чтобы говорить. Но я видел радость в его глазах, когда он увидел меня. И я не мог сдержать слезы, улыбаясь и утыкаясь носом ему в живот. Спустя еще неделю он немного окреп и заговорил со мной. — Билли, малыш, прости меня, — говорил он, сжимая мою руку, — я такой идиот. — Все хорошо, я рядом, мы будем вместе, — отвечал я, целуя его в лоб и щеки, на что он слегка улыбался. Фрэнк постоянно звонил, и мне пришлось все ему рассказать. Я не услышал ответа, бросая трубку. Все же было тошно, ведь я его предал. Но Майк был моей самой первой и последней любовью. Вскоре Майка выписали. Я пришел к Фрэнку извиниться, думая, что он никогда не простит мне этого. Но он лишь обнял меня, поцеловал и пожелал счастливой жизни. Мы с Майком купили недорогую квартирку и начали нормальную жизнь. Он опять устроился на работу, но на этот раз официантом в ресторан, где я играл в группе. И мы были счастливы.