Are u Monster?

      Аято внимательно смотрел в дисплей телефона, на котором белым по чёрному горел короткий номер. В телефонной книжке он помечен довольно ясно и чётко: CCG. Парень то подводил большой палец к кнопке вызова, то вновь его отводил, а под конец, как обычно, громко выдыхал и, заваливаясь набок, утыкался носом в подушку.       Его раздражала собственная нерешительность, раздражали всевозможные мысли и эта тупая боль в рёбрах и перевязанном боку. Хоть принимай целую упаковку обезболивающих, лишь бы не чувствовать ничего и не думать ни о чём.       Так уже несколько дней, а если быть точным — три. Три дня прошло после той страшной перепалки в парке. После этого Аято плотно засел дома по рекомендации врачей и запретам Тоуки выходить дальше ванной комнаты или кухни. В больнице ему насчитали три переломанных ребра, разрыв связок на правой ноге, вывих левой руки, а также разрыв кожных покровов на боку. Чудом повезло, что не достало жизненно важных органов, хотя рана находилась достаточно близко. И теперь подростку приходилось сидеть дома, в полном одиночестве и компании книжек и домашнего задания. Хотя про одиночество он сильно загнул…       — Опять лежишь и убиваешься? — спросила вошедшая в комнату Киичи. Девушка подошла к кровати, держа в руках стакан и несколько таблеток. — Не понимаю, чего тебе опять туда звонить? Тоука же всё уже решила.       Сегодня, в воскресенье, выходной был не только у всех школьников, но и у непоседливой медсестры. Впрочем, не совсем из-за этого Куроно пришла навестить своего маленького друга: она делала так все три дня, с тех самых пор, как узнала, «в каком критическом состоянии находится Аято-кун».       Одетая в обычную повседневную одежду, она почти что не была похожа на себя, а больше походила на ровесницу самой Тоуки: внешность простой студентки, на вид немного глуповатой и по-детски наивной. Только вот младший Киришима знал, что это далеко не так. И даже сейчас, вдали от работы, Киичи выполняла свои обязательства: лечила того, кто в этом нуждается.       И да, девушка была права: Тоука правда звонила и докладывала обо всём. Вначале в полицию, а та, в свою очередь, передала всё отделению по отлову гулей. Утром субботы к ним домой приезжали двое следователей, старшая Киришима дала несколько показаний, а затем они ушли. Аято она наотрез запретила что-либо им рассказывать.       Тоука не верила в россказни своего брата. Зная, в каких они отношениях с Канеки, девушка думала, что, на почве испуга и шока, тому просто почудилось. Однако дала приблизительные наводки агентам, и те пообещали во всём разобраться. Младший Киришима, конечно же, остался этим недоволен, поэтому хотел сам рассказать обо всём. Только вот что-то всякий раз его останавливало.       — Я понимаю, что она всё решила, — заговорил Аято, принимая положение сидя.       Скривившись от боли в рёбрах, он принял из рук Киичи лекарства. Выпив их, протянул стакан обратно и, вытерев рот рукой, продолжил:       — Но такое чувство, что они ни черта не поняли. По таким наводкам, как им объяснила Тоука, они будут искать целую вечность!       — А ты можешь предложить что-то получше? — спросила Куроно. — Может, знаешь, кем является тот напавший на тебя гуль?       — Нет, этого я не знаю, — буркнул Аято.       — Ну, вот видишь! Так что перестань уже строить из себя героя и защитника всего мира и попытайся хотя бы раз позаботиться о себе!       — Киичи, не начинай!       — Я ещё не заканчивала! — она взмахнула руками, но, посмотрев на наручные часы, глубоко выдохнула. — Мне пора. Я обещала Такеши прийти сегодня пораньше.       — Проводить?       — Лежи уже, — буркнула медсестра и, улыбнувшись, выставила перед собой руку. — Выздоравливай, Аято-кун.       Киришима ударил кулаком в кулак, после девушка поднялась и, пообещав как-нибудь ещё заглянуть, покинула комнату, прикрыв за собой дверь.       Ещё какое-то время подросток слышал, как та возилась на кухне, споласкивая стакан, обувалась, а потом хлопнула дверь. Всё погрузилось в тишину. Впрочем, он даже привык к ней. Тоука либо на учёбе, либо на работе; Киичи приходила, сидела немного, а затем уходила, не оставляя после себя и следа — старшая сестра так и не имела понятия о том, что к брату приходит так называемый друг, которых, как она считала, у того вообще нет.       Ещё какое-то время он продолжал лежать, совсем не двигаясь и глядя куда-то вперёд, в стену, но потом, громко выдохнув, медленно поднялся. Взял со стола несколько книжек и тетрадей и, сжав в зубах карандаш с ручкой, двинулся к выходу. Перенёс всё это на диван, скинул, а затем, достав из холодильника газировку, сел перед телевизором и, включив его, разложил учебники и принялся заниматься.       Новости негромко рассказывали о последних событиях в стране, а, в частности, в их районе, и, если верить словам, всё было как никогда нормально и спокойно. На подобное заявление Аято тихо прыснул и, взяв пульт, переключил канал. Взгляд его вновь упал на телефон, лежащий под рукой, но он быстро перебросил своё внимание на учебники и записи в них.       Канал показывал какой-то не очень интересный, но популярный у нынешней молодёжи сериал. Он надоедал точно так же, как и период Муромачи, который так тщательно зубрил подросток уже не первый час с короткими перерывами. Сидя на полу перед низким столиком, Аято, вскинув руки вверх, потянулся, но почти тут же сжался обратно от поступившей в рёбра боли.       Тихо выругавшись себе под нос, он взял стоящую рядом со столом бутылку и, открыв её, сделал пару глотков. Сразу после этого, глубоко выдохнув, хулиган услышал скрежет замочной скважины, а за ним — звук открывающейся двери. Кинул короткий взгляд на часы. Семь тридцать две. Сегодня рановато.       Позади послышались шаги, зашуршали пакеты и зазвенели какие-то баночки. Скорее всего, Тоука заскочила за продуктами.       Аято, не обращая на это должного внимания, вновь взял в руки карандаш и принялся делать пометки как в учебнике, так и в тетради, но уже более подробно, чтобы после было легче учить. Сверяясь с записями, сделанными кем-то из учеников, что принесла Киичи как раз сегодня, он пытался как можно более точно погрузиться в историю старой Японии, и у него это, впрочем, неплохо получалось.       — Всё ещё учишь, Аято? — спросила стоящая неподалёку Тоука, продолжая разбирать продукты.       Подросток, не отводя взгляда от тетради, удовлетворительно угукнул.       — У тебя ошибка: Ашикага был свергнут в семьдесят третьем, а вот Ода встал на правление Киото в шестьдесят восьмом.       Рука замерла над записями, пальцы сжали карандаш до побеления костяшек. Всё тело буквально онемело, а в горле от испуга во мгновение ока пересохло. Этот голос… неужели у него слуховые галлюцинации?       Опустив ладонь на стол, Аято начал медленно разворачиваться, вплоть до тех пор, пока не наткнулся на взгляд серых глаз незваного гостя. Прямо перед ним, облокотившись рукой о подлокотник дивана и чуть склонившись вперёд, стоял Канеки. Такой, как всегда: мешковатая одежда, повязка на лице, нормальный человеческий глаз с обычным белком. Но что он тут делает? Зачем Тоука привела его? Ведь!..       «Она не поверила мне», — вспомнил младший Киришима. Не поверила, поэтому привела его сюда. Как обычно, так уже было, но всякий раз парень выгонял того из дому, приговаривая, чтобы Кен более сюда не возвращался. И сейчас он должен сделать то же самое. Встать, прикрикнуть, прогнать. Только вот почему-то не получалось даже слова проронить.       — Привет, Аято-кун, — улыбнувшись, сказал Канеки.       — Ох, прости, что не предупредила тебя, Аято, — сказала Тоука, посмотрев в их сторону. — Замоталась с учёбой. Наверное, стоило для начала позвонить. Я понимаю, что ты не любишь гостей, но Канеки-кун мне очень сильно помог с тестом. Это, так сказать, небольшая благодарность.       — Я же говорил, что это необязательно, — выпрямившись и повернувшись в сторону кухни, ответил Кен.       Девушка махнула рукой.       — На одной лапше и кофе далеко не уйдёшь. Кстати, насчёт лапши… — она оглянула стол с разложенными на нём продуктами, а потом, заглянув в один из ящиков, тихо выругалась себе под нос. — Я забыла её купить.       — Мне сходить? — предложил белобрысый, но старшая Киришима отрицательно замахала руками.       — Нет-нет, я сейчас быстро сбегаю и вернусь. Вы пока подождите… телевизор там гляньте, историю почитайте. Пару минут — и я вернусь.       Тоука схватила куртку с ключами и, махнув рукой и показав пять оттопыренных пальцев, вышла из квартиры. Та вновь погрузилась в тишину, нарушаемую лишь разговорами героев сериала, которые собрались куда-то сходить на выходных и поэтому теперь строили планы.       Аято вновь прожигал взглядом свои записи, но не мог разобрать и слова, написанного в них. Волнение и нарастающий страх медленно сковывали всё тело, и он не мог даже элементарно разжать руку или повернуть голову, вдохнуть побольше воздуха или сглотнуть слюну, скопившуюся в горле. Ему не хотелось признавать, но было страшно.       Отсюда невозможно было убежать. Несмотря на ловкость и быстроту младшего Киришимы, в четырёх стенах, с болью в рёбрах и явных физических отставаниях он точно не сможет себя спасти. Грубо говоря, сестра только что заперла его в одной клетке со зверем, бросила кролика буквально в пасть волку, даже не подозревая об этом. Наивно полагая, что мальчишке всё только показалось, что то были лишь его галлюцинации, возникшие из-за неприязни и подозрений. Только вот сам он понимал: то был далеко не мираж. Его на самом деле пытался убить Канеки.       Когда за спиной послышался шорох, Аято невольно вздрогнул, но так и не посмел двинуться с места.       Кен сделал пару шагов в его сторону и, выдохнув, сел на диван: парень услышал скрип нескольких пружин. После этого гость ещё некоторое время сидел в тишине, а сам Аято не сводил невидящего взгляда с тетради, пытаясь сосредоточиться на чём-то ином и унять дикое сердцебиение, от которого уже было даже больно.       Просидели вот так, в тишине, они около двух минут, а потом белобрысый выдохнул и, усевшись поудобнее, заговорил:       — Ты ведь в курсе, что она специально забыла её купить?       Удивлённо распахнув глаза, подросток медленно повернулся в сторону говорившего. Канеки сидел с правого края дивана и, упершись в подлокотник, подпёр кулаком щёку. Одна нога была перекинута через другую, а взгляд единственного открытого глаза был направлен на хозяина дома. Тот, коротко посмотрев на него, вновь отвернулся, в этот раз имея способность двигаться: он убрал со стола руки и, сжав их в кулаки на коленях, смотрел уже куда-то вперёд от себя. Предполагаемо, в телевизор.       А тем временем Кен продолжил:       — Мы прошли мимо лапши раз десять, если не больше. Наверное, таким образом Тоука пытается нас «помирить». Ей кажется, что ты слишком зациклен на моём так называемом уничтожении, поэтому подталкивает нас на дружбу, — он понизил голос. — И по секрету она рассказала мне, что ты даже в напавшем на тебя гуле увидел не кого-либо, а именно меня.       Аято не отвечал, продолжая молчать и вслушиваться в каждое его слово. Хотелось кричать, обвинить во всём именно этого чёртового человека, но противный ком, застрявший в горле, не позволял этого сделать. Он бы непременно начал ругаться, лезть с кулаками, независимо от того, какие раны потом вновь получит, и задавал бы много-много вопросов, копившихся в голове долгое время и свалившихся на плечи после последнего происшествия страшной волной. Но он молчал.       — Если честно, я удивлён, — резко сменил тему Канеки. — Я думал, ты тотчас позвонишь агентам и сдашь меня с потрохами. Все эти несколько дней я сидел дома и ждал, когда же Голуби придут по мою душу. Но, к великому удивлению, никто из них так и не появился. Неужели ты смирился с ложью Тоуки или причина в другом? Почему ты не сдал меня — того, кто тебя чуть не убил? Ведь телефон лежит рядом, стоит только руку протянуть.       После этих слов Киришима покосился в сторону мобильника. Да, это правда. Сколько раз он тянулся к нему, набирая номер, но так и не нажимая на кнопку вызова? Сколько часов он провёл, бездумно глядя в экран, на цифры, которые заучил наизусть?       Мысли бешеным потоком всякий раз плелись в голове: ты должен, он опасен, нельзя оставлять всё так, как есть. Аято знал, что просто так оставлять это нельзя, но каждый раз он громко и злостно рычал, чуть ли не откидывая телефон в самый дальний угол комнаты. Почему он так делал? Знать бы самому. Хотя нет, кажется, он понимал…       — Знаешь, сколько мы уже знакомы с твоей сестрой? — не дождавшись ответа, вновь заговорил Канеки о совершенно другом. — Уже полгода. Мы встретились на летних подготовительных курсах. Я тогда только приехал в город и поступил в университет. Она вызвалась помочь и освоиться, а также помогла устроиться в Антейку. А знаешь, сколько раз за всё это время она предлагала мне встречаться?       — Тоука? Тебе? — поражённо воскликнул Аято, поворачиваясь к гостю. Тот улыбнулся и тихо засмеялся.       — Посмотрите, оно разговаривает! — пошутил юноша, но Киришима, нахмурившись, с силой ударил по сидушке дивана, игнорируя боль в боку.       Одноглазый приунял пыл и кивнул.       — Ровно семь раз, — сказал тот. — И каждый раз мне приходилось отказываться.       — Сколько?! Но почему? Конечно, это здорово, что у вас ничего не складывается, потому что я был бы непременно против. Особенно теперь... Но всё равно не понимаю.       — Немудрено, детям такое вообще не в силах понять, — вновь хохотнул Канеки, но, поймав на себе испепеляющий взгляд, всё же ответил: — Тоука хорошая девушка. Ответственная и заботливая. Возможно, в один момент я ловил себя на мысли, что она мне нравится: нравится, как любая симпатичная девушка может понравиться парню. Но у нас бы всё равно ничего не вышло. Понимаешь, — продолжил отвечать он на немой вопрос, — союз между гулем и человеком не редкость в наше время: сам лично знаю несколько подобных пар. Даже несмотря на все трудности и запреты при данном раскладе, оба влюблённых приходят к общему согласию и живут вместе. Без детей, — так уж вышло, что иметь их пара гуля и человека не может, — с кучей секретов и совместных проблем. Но не все люди готовы смириться с тем, что рядом с ними — гуль. Предвзятое мнение, выстроившееся из-за нарушителей, заставило их нас ненавидеть и бояться.       — Хочешь сказать, Тоука была бы против этого? Даже если… — Аято скривился, всем видом показывая, что говорить о таком ему неприятно. — Даже если ты ей настолько сильно нравишься?       — Когда-то я спросил у неё, что бы она сделала, если бы я вдруг оказался гулем. В шутку, конечно же, но сама Тоука эту фразу так не восприняла. Она довольно серьёзно сказала, что не пустила бы меня на порог дома и тут же сдала бы Голубям. В тот день я понял, что никогда не расскажу ей всей правды и буду держаться на расстоянии вытянутой руки. Отказаться от неё, как от друга, я всё же не могу.       Аято удивился. Это было и правда неожиданно. Но какова вероятность того, что ему не дурят голову? Пытаясь запутать подростка, но… зачем Канеки запутывать его в этом? Если хорошенько подумать, то такой исход событий вполне естественен. Старшая сестра всегда ставила в приоритет свою семью и заботу о ней, поэтому вполне логично её такое заявление. Если вдруг кому-то будет грозить опасность, она, наверное, откажется ото всего, лишь бы не потерять своих родных.       «Глупая сестра», — подумал тогда Аято, усмехнувшись своей же мысли. Даже он, наверное, так сильно не хватался за это.       Но потом Киришима зацепился ещё за одно слово. Нарушителей. Нарушители среди гулей? Неужели, и у них есть какие-то правила, которых те должны придерживаться, дабы выжить в этом мире? Вот уж о чём бы точно не подумал парень, так это о том, что эти монстры настолько умны.       Но, глядя на Кена, он вдруг осознал, что вообще не имеет понятия о том, кто такие эти гули. Чем живут, как им удаётся уживаться в этом мире и… что же на самом деле представляет из себя тот, кто сидит перед ним?       — Ты носишь повязку для того, чтобы никто не увидел твоего глаза? — внезапно спросил Аято, заставляя в этот раз удивиться самого Кена.       Белобрысый вновь улыбнулся и покачал головой.       Канеки похлопал ладонью по месту рядом с собой. Сидящий на полу Аято неуверенно посмотрел на его руку, но, кинув мимолётный взгляд в глаза собеседника, медленно поднялся.       Еле как перебирая затёкшими ногами, подросток приземлился на диван, несколько неудачно и криво, отчего случайно навалился боком на белобрысого, но, тут же взяв себя в руки, он отодвинулся в левую сторону и, вдохнув, повернулся обратно к собеседнику. Тот не переставал улыбаться, кажется, ещё веселее обычного, заставляя парня невольно смутиться. Но после Аято замер, замечая, что Кен начал снимать с головы глазную повязку.       Казалось, что, стоит ему это сделать, на Аято тут же устремится тот знакомый и жуткий глаз. С чёрным белком, красным зрачком и маленькими капиллярами, расходящимися вокруг тонкими корнями. Поэтому подросток страшно удивился, когда на него посмотрели два самых обычных глаза: серых, как у обычного нормального человека. Словно в тот раз ему всё привиделось. Из-за темноты или страха, но просто заиграло воображение?       Но и эту мысль тут же опровергли: стоило Кену моргнуть, как левый глаз залился чёрным, и на Аято в упор смотрел яркий красный огонёк.       — У обычного гуля оба глаза становятся чёрными: во время охоты или от голода, — пояснил Канеки, когда левый вновь стал обычным. Он посмотрел на свою повязку в руках, а потом перевёл взгляд обратно на Киришиму. — Так уж вышло, что из-за родителей мне достался лишь один.       — Из-за родителей? — не понял Аято.       Кен кивнул.       — Мой отец был гулем, но мать — человеком, — пояснил он. — Случай один на миллион и, пожалуй, именно из-за этого я так скоро лишился их: в десять лет пришлось учиться выживать самому. Вот смотри, в вашем мире люди презирают то, чего они не понимают? То, что выглядит диким, мерзким и уродливым. У нас, у гулей, примерно такая же ситуация. Не видевшие до этого одноглазых, все буквально ополчились: убив моих родителей, каждый пытался забрать меня к себе. Искали изъяны, пытались сожрать, какого только безумия не сыщешь в том месте, откуда я родом. Нередко приходилось переходить из района в район, но почти везде было одно и то же.       — Сожрать? Разве это нормально, есть себе подобных?       — Нет, — серьёзно ответил Канеки. Но, уловив непонимающий взгляд, выдохнул. — Для того, чтобы иметь способность выживать в этом мире, часть гулей приняли на себя несколько правил, некоторыми из которых являются: не есть себе подобных и не убивать людей просто так; прощается лишь самый крайний случай, когда запасов еды будет категорически не хватать. Конечно, этого придерживается чуть ли не меньшая половина — северная часть Японии и гули, проживающие там. Рассказы про них звучат как страшная сказка. Обычно мы, те, кто пытается выжить среди людей, питаемся падалью. Грубо говоря, самоубийцами, если повезёт их найти. Иногда мы вынуждены убивать, чтобы не быть раскрытыми, но… — он осёкся. — Но обычно я с таким не сталкивался. Знаешь что, Аято-кун? Посмотри на мою руку.       Он выставил перед лицом подростка ладонь, заставляя того недоуменно заморгать глазами. Но, чуть приблизившись, Киришима внимательно посмотрел на неё. Длинные худые пальцы, тонкое запястье, из-за которого Кен, облачённый в просторную одежду, всегда казался тоще, чем есть на самом деле. Кожа бледная, в небольших белых рубцах, а чуть отросшие ногти покрашены чёрным лаком, что изначально, да и до сих пор казалось парню довольно странным.       Однако ничего странного, кроме этого, Аято не заметил. Шероховатая кожа, несколько заусениц и мелких царапин. Вполне себе обычные руки. Именно поэтому, глянув Канеки в глаза, он пожал плечами.       — Я не вижу ничего странного, — сказал Аято.       — Внимательно присмотрись к ногтям, — ответил ему Кен. — В частности, к указательному. Видишь?       Присмотревшись, Киришима медленно кивнул. Сразу не заметно, но на этом пальце не было лака, как на остальных: увидел он это лишь тогда, когда разглядел полупрозрачный кончик ногтя, но остальное всё равно было чёрным. Точнее, не совсем чёрным.       Тёмно-фиолетовый, синий, желтоватый: все эти цвета переливались между собой. Красные точки, которые, казалось бы, кровоточат где-то под самим ногтем. Вживую подобное он никогда не видел, но знал, что так бывает: раны, похожие на синяки, но не проходящие долгое время.       — Где-то полтора года назад я встретил одну девушку, — опустив руку, заговорил Кен. — Я не знаю её настоящего имени, но она представилась как Ризе. Поначалу мы ладили: двое отвергнутых в мире гулей, один из-за происхождения, другая из-за странных наклонностей. Она стала мне другом, первым другом, похожим на меня, и это меня несказанно обрадовало. Только вот в один момент я понял, что дружбы-то никакой и не было. Я тогда жил как раз в Шибуе. Только окончил школу, собирался поступать в университет. Но Ризе предложила одно дело: убить кое-кого. В том районе убийство обычных гражданских без причины несло за собой страшный выговор, а убийство сородича — наказание. Ризе сказала, что один человек узнал обо мне, о ней, поэтому нужно было от него избавиться. Я поверил и выдвинулся на охоту. Забрался в дом и наткнулся на девушку, якобы предполагаемую жертву. Расправиться с ней не составило труда, но кто знал, что вскоре появится иной гуль? Пришедший просто домой, а не на запах крови? Для того, чтобы остаться в живых, мне пришлось убить и его. Ризе пообещала, что никому не расскажет, но через несколько дней за мной пришли сильнейшие гули района. За то, что я нарушил покой в их районе… о таком вспоминать просто страшно, но тот случай, пожалуй, переменил всю мою жизнь. Но я ещё легко отделался: Ризе, кажется, и вовсе убили.       Он умолк и, вновь подперев лицо рукой, посмотрел куда-то в сторону. Кажется, продолжать он не намерен. Аято сделал то же самое: отвернулся и задумчивым взглядом уставился куда-то перед собой, полностью погружаясь в мысли.       Его история… ещё одна история из жизни этого человека… точнее, не совсем человека. Существа, живущего в двух мирах одновременно. Такая необычная, фантастическая, почти что сказочная история монстра, пытающегося выжить в двух мирах, ни в одном из которых его не принимают. Изгой, не похожий ни на кого в этом мире. Каково ему живётся? И как ему удаётся справляться со всем этим? Наверное, Аято никогда не найдёт ответы на свои вопросы.       А потом он вспомнил фотографии. Фотографии человека, похожего на Канеки, но кардинально отличающегося по внешности. С чёрными волосами, блёклыми глазами и скромной улыбкой. Зажатым, остающимся в тени и, казалось бы, совсем несчастным. Одиноким во всём мире, а после обманутым и изменённым полностью.       Киришима покосился в его сторону. Кен смотрел в телевизор, но по глазам было видно, что он так же погружён в свои мысли, как и сам подросток. О чём-то упорно думал, несколько грустно нахмурившись, будто, вспомнив о прошлом, оно навалилось на него страшным грузом, заставляя утопать во всех этих ужасных воспоминаниях по новой. И, как обычно, глаза его говорили гораздо больше, чем он сам — понял это Аято при первой их встрече. Поэтому, пожалуй, и поверил этой истории.       — Почему ты рассказал мне обо всём? — нарушил тишину Аято, повернувшись к белобрысому. Тот, очнувшись, пару раз моргнул, а потом пожал плечами.       — Я никогда и никому об этом не рассказывал, — признался Канеки. — Всегда держал в себе, думая, что так будет лучше. Но сейчас мне показалось, — он повернулся к подростку. — Мне показалось, что я могу тебе довериться.       В груди хулигана будто всё замерло. Тянущее чувство давило изнутри, застревая в глотке плотным комком, который невозможно было проглотить, а в голове громко зашумело. Сердце завелось как от испуга, только вот он был далеко не напуган: смущён до покраснения кончиков ушей. Ещё никогда Аято не слышал, чтобы кто-то говорил такие слова в его адрес. Довериться? Ему? И ладно бы так! Те мелкие секреты Тоуки не стояли рядом с тем, что поведал ему Канеки! Открылся перед тем, кто пытался найти в нём самый малейший изъян; буквально раскрыл все карты, показывая каждую свою оплошность, каждое отрицательное качество. И ещё несколько дней назад Аято был бы рад разузнать столько о прошлом и настоящем Кена! Только теперь не хотелось использовать это против него, наоборот: подросток хотел помочь, хотя бы самую малость. Тем, на что он был способен.       Он не мог отвести взгляда от тёмно-серых глаз юноши, смотрящих прямо на него. Каждый вдох и выдох давались страшным трудом: Аято почти боялся дышать, будто неверное или резкое движение отпугнёт это странное наваждение, окутавшее тело со всех сторон. Но парень всё же вздрогнул, когда Канеки двинулся.       Когда он, упершись левой ладонью в диван, чуть наклонился в сторону Киришимы, поднимая правую руку и потянувшись ею к лицу заворожённого. И сердце того начинало биться с каждой секундой всё быстрее и быстрее, а дышал он тише и тише. Всё это походило на тот безумный сон, на то ночное виденье, от воспоминания о котором у парня пробежали мурашки по коже. И он должен был заставить себя встать, уйти от этого, но…       Хлопок двери буквально привёл Аято в чувства, и он, вздрогнув всем телом, резко отсел ещё дальше, отворачиваясь в сторону и закрывая лицо рукой, чувствуя, как холодная ладонь быстро нагревается от жара полыхающих щёк. Его сердце билось как заведённое, уши будто бы залило водой, а голова закружилась от волнения. Вдруг стало не по себе: что только что было? Точнее, что только что могло быть? Если бы Тоука не пришла в этот момент… да ему даже думать о таком страшно!       — Ну, как вы тут? — спросила Тоука, поставив пакет на стол и стянув с себя шарф.       — Всё в порядке, живы и здоровы, — ответил ей улыбающийся Канеки, поднявшись с места и подходя к кухне.       — Без повязки? С чего бы это такой праздник? — в шутку спросила старшая Киришима, растянувшись в улыбке.       Кен пожал плечами.       — Показал Аято-куну, что глаз на месте, и я вполне полноценный человек.       — А когда я попросила тебя это сделать, ты сказал, что это страшная тайна и раскрывать её нельзя, — разыграв обиженность, ответила ему девушка, но потом, достав что-то из пакета, подошла к дивану и, нависнув над Аято, протянула тому шуршащую упаковку. — Вот тебе за то, что не разодрались в моё отсутствие.       — Мороженое? Ты серьёзно? — переведя взгляд на сестру, спросил подросток. Та довольно улыбнулась, роняя покупку в руки брата.       — Ой, да чего ты от этого так раскраснелся? Здесь все свои, не стоит стесняться любви к сладкому, — хохотнула Тоука, заставляя Аято ещё больше зарумяниться.       — Так значит Аято-кун любит сладкое? — спросил Кен у подошедшей подруги. — Надо будет это запомнить.       — Запоминай что-нибудь другое, придурок! — гневно воскликнул хулиган, пуская упакованное мороженое в белобрысого. Тот с лёгкостью его поймал и тихо засмеялся, посмотрев в сторону разозлившегося.       И опять его глаза говорили намного больше, чем сам Канеки.