Are u Monster?

      — Ну что, как губа? Всё ещё болит?       Аято, пожав плечами, дотронулся до зашитой раны, и та отозвалась колкой болью, заставляющей подростка сощуриться. Киичи, глядя на это с другого конца города через видео связь, покачала головой, недовольно цокая и говоря, какой же он болван.       — Прости, что пришлось занять у тебя немного денег, — сказал своей подруге Киришима, когда та перестала ругаться. И она, улыбнувшись, махнула рукой.       — Ой, да ладно тебе, Аято-кун! — ответила Киичи. — Если насчитать, сколько я съела твоих обедов, то мы квиты.       Пока она продолжала нелепо смеяться, снизу экрана показались маленькие ручки, тянущие девушку за пижамную кофту, которую та пыталась удержать сверху, за ворот. На заднем плане послышалось недовольное: «Мама! Хватит смеяться, вторая сторона!», и Киришима невольно усмехнулся от этого, но, услышав, как за стеной что-то загремело, снял с себя один наушник. И, извинившись перед подругой, вовсе отложил их в сторону, поднимаясь с места и двигаясь в сторону выхода из комнаты.       Выглянув из-за двери, Аято тут же увидел бродящую туда-сюда Тоуку. Та, расхаживая по дому в сапогах и куртке, что-то искала, совсем не заботясь о том, что оставляет за собой грязные следы на полу, который, между прочем, часом ранее вымыл никто иной, как её младший брат!       Глянув на грязный след с недовольной безысходностью, он вновь перевёл взгляд на сестру.       — Так с кем ты собралась отмечать? — подал голос Аято, когда сестра направилась к выходу.       — Не твоего ума дело! — огрызнулась Тоука, а затем, скрывшись за поворотом, покинула квартиру, громко хлопнув дверью.       Младший Киришима ещё какое-то время стоял так, в дверном проёме собственной комнаты, но, выдохнув, закрыл в неё дверь.       — Она всё ещё злится на тебя? — спросила Киичи, когда он вернулся за ноутбук.       — Всё ещё, — повторил Аято, слегка кивнув.       — Так и не сказала, почему?       — Она вообще со мной не говорит. Такое чувство, что я где-то оступился, а она таким образом пытается меня проучить!       Он взмахнул руками, но потом, положив ладонь на лоб, глубоко выдохнул. Киичи, заплетающая волосы Томо, с долей грусти посмотрела на своего друга, но промолчала, продолжая заниматься «домашними делами», которые, если отложить хотя бы ненадолго, начнут из-за этого кричать и вопить.       В самом деле, Аято не понимал, что случилось с Тоукой. Последние две недели они нормально не общались: вначале из-за того, что сестра была завалена работой и скорой сдачей тестов, а теперь по неведомой парню причине. Если тот что-то спросит у неё — тут же огрызается, начинает кричать и ругаться, а затем и вовсе уходит в другую комнату, не желая продолжать данный разговор.       Почти не бывает дома, не готовит («Если хочешь есть — приготовь себе сам, не маленький уже!»), постоянно то ночует у Йорико, то запирается в своей комнате.       Аято пытался даже узнать об этом у Косаки, но та отвечала, что не знает. Точнее, она просто говорила, что не знает… а потом добавляла, что её попросили об этом не говорить. Хотел даже спросить у отца, когда тот позвонил, сообщая, что не сможет приехать, но подросток ничего ему не рассказал. Как бы Аято не злился на Арату за вечные разъезды, тревожить и заставлять переживать его лишний раз не хотелось.       Проведя независимое расследование, а если быть точным, дойдя до Антейку и поговорив с Ромой, Аято узнал возможную причину такой нервотрёпки со стороны сестры, которая, если верить словам, срывалась чуть ли не на всех, кто попадался ей на пути. Дело в том, что её дорогой друг, коллега по работе и, вроде как, любимый человек, Канеки Кен, внезапно пропал. Ничего не сказав, никому не сообщив о своём отгуле, даже владелец Антейку, Йошимура-сан, не знал, куда делся один из его лучших работников. Просто взял и исчез, не появляясь с того самого дня, с той злосчастной субботы.       И теперь Тоука заявила, что будет праздновать этот сочельник отдельно от Аято.       Просмотрев обновления на сайте, младший Киришима свернул окно браузера и увидел, как Киичи, щёлкая компьютерной мышкой, вытягивала лицо, дабы сидящая на её руках темноволосая девочка с двумя толстыми косичками на голове ненароком не оторвала ей своими маленькими пальцами нос. За их спинами украшенная комната, собранный стол с синей клетчатой скатертью, работающий телевизор и огромная ёлка.       Сама госпожа Куроно, сидя за компьютером всё ещё в пижаме с каким-то анимешным принтом, с большим пучком волос на самой макушке и квадратными очками на кончике носа, активно стучала пальцами по мышке и клавиатуре, уворачиваясь от противников как в жизни, так и в игре, в которую та играла.       «В очередной раз», — невольно подумал Аято.       — Слушай, Аято-кун, — заговорила Киичи, глянув в сторону второго экрана, где как раз было окно с видеоразговором. Она, сдунув с глаза выпавшую прядь, выругалась сквозь зубы, а потом, щёлкнув мешающую дочь по носу, вновь повернулась к другу, отвлекаясь от игры. — Это, получается, что? Ты с кем справляешь сочельник?       — Один, — довольно просто ответил подросток, откинувшись на спинку стула. — Отец сейчас в России, не может прилететь из-за важной встречи, а Тоука ушла… куда-то ушла, она не ответила мне: просто хлопнула дверью и наследила на чистом… полу… который я вымыл утром…       — Хозяюшка плачет внутри тебя, Аято-кун, — хохотнула Куроно, и Томо, хлопнув в ладоши, затараторила своё «хозяюшка Аято-кун!». — Слушай, — тем временем продолжила девушка, — тогда, может, присоединишься к нам?       — Я согласна! — вдруг воскликнула младшая Куроно, поднимая руки вверх и удивлённо оборачиваясь в сторону экрана, глядя на Аято, как ей казалось, в упор.       — Спасибо за предложение, но не стоит, — он хохотнул себе в кулак. — Такеши будет против, ты ведь знаешь, как важно для него праздновать чисто в кругу семьи.       — Да что ты, Аято! Ты ведь мне как младший брат! Тем более, — Киичи хмыкнула, — мнение Такеши в этом доме вообще никогда не учитывалось.       Вдохнув в грудь побольше воздуха, она откинулась на спинку крутящегося стула, отчего тот тихо скрипнул, а затем громко крикнула, так, что её, наверное, слышали не только в этой квартире:       — Эй, Такеши! Да-да, я к тебе обращаюсь! Слушай, ты ведь не против, что к нам на новый год придёт мой любовник? Кажется, он не против, — обращаясь к Киришиме, сказала медсестра. — Говорит: «Ок, только вещи соберу, если что, с балкона скинешь остальное».       — Ладно-ладно, Киичи-кун, я тебя понял, — усмехнувшись, сказал Аято, глядя на то, как его подруга заливается хохотом, который тут же подхватывает девчушка. — Но, правда, не стоит. Думаю, иногда побыть в такое время одному тоже весьма неплохо.       — Ох уж этот прекрасный подростковый переходный возраст, — покачала головой Куроно. — Тогда пообещай, что завтра сходишь с нами в храм. Уверена, один ты туда не пойдёшь.       — Хорошо, это я могу пообещать.       — Раз так, если что — пиши. А я пойду заниматься делами, а то Такеши говорит, все руки себе изрезал ножом, — она опустила дочь на пол. — Ничего без меня не может, ничего.       Договорившись о месте встречи, Киичи пожелала ему весело встретить праздник, а затем, помахав рукой, отключилась. Аято ещё какое-то время смотрел в окно диалога, но, закрыв крышку ноутбука, откинулся на спинку стула, задирая голову и глядя в потолок.       Несмотря на то, что сегодня он толком ничего не делал, парень чувствовал себя как никогда уставшим — хоть сейчас заваливайся и спи. Но, пересилив себя, он всё же поднялся на ноги и пошёл в сторону выхода. Опять помыть пол, что ли…       Это был первый Новый год, который Аято праздновал в одиночестве. Конечно, бывало, иногда он сам мечтал провести этот или какой-нибудь ещё праздник в окружении себя, себя и ещё, возможно, себя, но это ему никогда не удавалось. А сейчас, когда всё только к этому и идёт, ему было несколько не по себе.       Пустая квартира, тишина, стоящая в ней… всё казалось парню неродным, словно он находится в чужом доме, просто случайно забредший, и сейчас сестра придёт за ним и заберёт его куда-нибудь далеко отсюда. Отчего-то он чувствовал перед ней вину… но пытался не думать об этом, говоря себе, что только она виновата в их спорах и разногласиях.       Ещё в обед, проснувшись, Аято сходил в магазин. Купил себе несколько упаковок «готово-за-пять-минут»: лапша, рамен. Немного готовых суши из холодильника в магазинчике на углу, выглядящих не очень, но вполне съедобных. Несколько бутылок газировки и сока, каких-то мелких сладостей и упаковок фастфуда, и, выложив это всё на низкий стол в зале, напротив телевизора, посмотрел на «праздничный стол» как на что-то великое — сам ведь «приготовил».       Времени оставалось ещё много, поэтому, перекусив лапшой, он просто завалился на диван, глядя какой-то низкосортный и непутёвый фильм ужасов, кровь в котором выглядит как разлитый томатный соус, а крики настолько наиграны, что хулиган то и дело закатывал глаза.       Так как это был первый случай, когда он праздновал в одиночестве, подошёл к этому парень, как ни странно, весьма серьёзно. Помимо еды из круглосуточного магазина, он нашёл в кладовой старую и немного кривую ёлку, которую они наряжают каждый год, и поставил её с краю стола. Однако украшений для неё не нашёл, поэтому пришлось импровизировать. К примеру, цветные салфетки для протирания стола, завязанные в кривые бантики, шипучие леденцы, привязанные на нитки, а сверху всего этого, вместо так называемой звезды, нацепил голову робота, которая, если включить, начинала светить красным из глаз.       Решив, что данная композиция среди белых искусственных иголочек выглядит вполне приемлемо, подросток удовлетворённо кивнул.       И теперь, вымыв посуду и убравшись в доме, заперев дверь на ключ и завалившись на диван, закидывая ноги на спинку, Аято смотрел неинтересный фильм, медленно и лениво жуя чипсы со вкусом паприки. Люди на экране носились и бегали, кричали, вопили, отстреливались от ходячих мертвецов, а стрелки настенных часов двигались чрезмерно медленно, так же, как тянулось время. Впрочем, у него ещё было несколько часов до того, как наступит праздник, поэтому, почему бы не вздремнуть?       С такой мыслью Аято прикрыл глаза и под шум работающего телевизора заснул.       Обычно Аято спал крепко. Его не могли разбудить крики Тоуки, шум пылесоса, работающая микроволновка и вопящий телевизор, зато стоит будильнику на телефоне тихо заиграть свою мелодию, парень тотчас открывал глаза, выключая его и просыпаясь: и сна ни в одном глазу. Никто и никогда не мог так просто добудиться до подростка, однако сегодняшний день стал исключением, которое он, наверное, не забудет никогда.

***

      Тяжело дыша и то и дело сглатывая, он бежал в темноте. Где-то за спиной слышались крики людей, хлюпанье разрывающейся плоти, треск сломанных костей. А Аято всё бежал и бежал, зная, что, стоит ему остановиться — и его настигнет та же участь, что и других.       То были не воскресшие мертвецы — гули, повылазив из своих нор, в открытую стали нападать на людей, не страшась ни агентов, ни их навороченного оружия. Убивая каждого, кто встанет у них на пути, они двигались дальше, к толпе людей, бегущих как можно дальше. И среди этой толпы, безликой и вопящей, мчался сам Киришима.       Сбивая кого-то по пути, чуть ли не падая сам, он двигался вперёд, не думая останавливаться. Людей вокруг него становилось меньше: краем глаза он видел, как монстры, напоминающие самых обычных людей, прыгали на своих жертв со спины, сбивая тех с ног, роняя в пыль на землю и с довольным чавканьем начиная пожирать их плоть.       Парень чувствовал дыхание смерти у себя на затылке, ощущал чьи-то прикосновения у самых пяток, словно их руки, — невероятно длинные и цепкие, — уже почти достигли его. И вот она, спасительная дверь, за которую, если он выберется, то непременно избежит участи быть съеденным! Она была близка, но…       Но в этот момент он споткнулся и, переворачиваясь через голову, упал на землю. Клубы пыли поднялись над ним, он попытался подняться, но почувствовал, что не может встать: кажется, сломал ногу. Она, искривлённая, вывернутая в другую сторону, вызывала ужас от одного только своего вида, но Аято на этот момент больше заботило другое: десятки голодных глаз, горящих в темноте красными огнями. Они приближались к нему, злобно хохоча, громко сглатывая слюну, которой был переполнен их рот. И вот, он уже почувствовал, как рука коснулась его ноги: бледная ладонь с чёрными ногтями, а за ней появляется седоволосая, кажущаяся сейчас ещё более белой шевелюра, у хозяина которой лишь один глаз горит красным огнём. Голодным огнём, диким, точно у хищного зверя, загнавшего свою жертву в ловушку.       Аято видел, как монстр растягивает рот всё шире, показывая ему свои клыки, с которых капала слюна, перемешанная с кровью. Бледные руки цеплялись за одежду, подтягиваясь за неё, замедляя ход своей жертвы, которая, тянув руки к свету, всё ещё надеялась выбраться. Но потом чужие ладони легли ему на лицо, закрывая один глаз и влезая пальцами в рот, разрывая и без того разорванную губу ещё сильнее, отчего горячая кровь вновь потекла вниз, пачкая песок, подбородок, шею и одежду, руки монстра, делая их липкими.       Аято, потянувшись к двери, увидел, как та закрылась у него на глазах, погружая весь мир во тьму, оставляя его наедине с монстром, дыхание которого он слышал прямо у своего уха…       В ужасе распахнув глаза, Аято чуть было не закричал в голос, замечая, что на него сверху-вниз удивлённо смотрели два серых глаза. По рефлексу схватив бутылку, стоявшую рядом с диваном, подросток взмахнул ею, но тот, кому предназначался этот удар, легко увернулся от взмаха.       Киришима, поднявшись и отползя на другой край дивана, не переставал сжимать в трясущихся руках своё своеобразное оружие. Его пробил холодный пот, в горле пересохло, а мысли беспорядочно вертелись в голове. Какого чёрта?! Какого чёрта он делает здесь?!       «Может быть, я всё ещё сплю?», — сглотнув, подумал хулиган, вспоминая свой недавний сон, но потом понял: ни хрена это не сон, а самая настоящая, что б её, реальность! В этой реальности, прямо сейчас, прямо перед ним, в запертой не так давно квартире, появился никто иной, как пропавший без вести на полторы недели Канеки Кен! Лыбящийся, поднявший руки вверх, говоря как бы тем самым, что сдаётся. Да черта с два Аято поверит этому упырю!       — Я пришёл сюда не драться, — подал голос Канеки, но Аято, крепче стиснув бутылку в руках, невольно дёрнулся.       — Какая мне разница, какого хрена ты здесь делаешь?! — зло спросил он. — Пошёл к чёрту! Выметайся отсюда! Иначе я позвоню следователям в CCG и тогда!..       — Позвонишь так же, как и в ту субботу? — не переставая улыбаться, поинтересовался гуль, наконец опуская руки.       «Откуда он…», — промелькнуло в голове у подростка, который, замерев, удивлённо распахнул глаза.       — Я пришёл сюда не драться, — повторил Кен. — И не для того, чтобы убивать тебя или есть.       — С чего бы мне верить тебе? — недоверчиво спросил Аято, прищурившись.       — Потому что я говорю правду, — довольно беззаботно ответил юноша.       Указав рукой на диван, он дождался, пока Киришима кивнёт, а после этого сел на правый край. Подмяв под себя одну ногу, Кен повернулся лицом к хозяину квартиры, который приунял пыл, но не отпускал из своих рук оружие. Бесполезное, неспособное помочь, если то понадобится, зато вполне годящееся на отвлечь внимание. Кажется, иногда это намного выгодней, нежели сражаться с противником. Хотя бы теперь Аято думал именно так.       Пропавший более недели назад, всё ещё считающийся не найденным, сейчас Кен сидел напротив него. Где он был, что в это время делал, как будет объяснять другим — не ясно. Но ясно только одно: сейчас он здесь, пришёл, как предполагалось, не к Тоуке, чтобы сообщить радостную новость о том, что «Глядите! Вот он я!», а к Аято, для разговора о чём-то именно с ним. Хотя, возможно, поговорить, убить, сожрать или так, на живую, но… думать о таком парню совсем не хотелось.       — Я пришёл сюда поговорить, — продолжил тем временем Канеки.       — Я это понял. О чём? — спросил Аято, не сводя пристального взгляда с собеседника: следя за его взглядом, сейчас почему-то не закрытым повязкой, его руками и губами, которые, в случае чего, будут разрывать его плоть… так, нет, это уже что-то не то.       — Для начала я хотел бы признаться, что действительно хотел тебя убить.       — Отличное начало для серьёзного разговора! — истерично расхохотавшись, заговорил Киришима, от удивления даже перебивая его. Но потом, выдохнув, он покачал головой. — Ладно, я молчу, говори, что хотел.       — Какой бы комичной не показалась ситуация, это правда, — юноша развёл руками, и от его слов по спине подростка прошлись мурашки. — Всё то время, что мы были с тобой знакомы, я слепо следовал цели каждого гуля — убить того, кто знает твою тайну. Пытался втереться к тебе в доверие, подобраться через Тоуку, но удобного случая никогда не находилось. Или мне просто хотелось думать, что не находилось. Я не врал о том, что твоя сестра — мой дорогой и лучший друг, которого мне не хотелось бы потерять, но из-за того, что ты стал копать под меня…       — …ты решил избавиться от доносчика? — предположил Аято.       Кен, подумав, согласно кивнул.       — Доносчик. Звучит неплохо. В общем, да, ты правильно меня понял.       — Обсуждать то, как ты жаждешь меня убить — не самая приятная тема, уж поверь мне.       Канеки рассмеялся, но потом, покачав головой, сказал:       — Я просто пытаюсь объяснить тебе.       Аято удивился. Что же заставило его отступить от заданной цели и теперь, распинаясь перед ним, рассказывать?       Помнится, не так давно они сидели на этих же местах, вдвоём, и говорили о жизни одноглазого. О настоящей жизни. Почему в тот раз он раскрылся ему? Неужели заранее зная, что Киришима будет мёртв, он решил поведать свою историю хотя бы кому-то? Так сказать, не держать в себе, излить кому-то душу, а потом ещё и не переживать, что об этом узнает кто-то посторонний? Достаточно неплохая тактика! Аято запомнил бы её, если бы она ему хоть когда-нибудь да и пригодилась. Но, к счастью или разочарованию, это не так.       — Всякий гуль следует данному «правилу», потому что переживает за сохранность своей жизни, — продолжил тем временем Канеки. — И я не являюсь исключением. Я не храбрец, Аято-кун. Меня тоже можно убить. И, каждый раз думая об этом, мне становится жутко страшно. Разве тебе не страшно, когда в голове возникает образ того, как твоё тело разрубают на раздельные куски, сбрасывая их потом в канаву или сжигая, отмахиваясь, говоря: «Это же гуль, мусор! Он не имеет права на молитву или захоронение. Он ведь не человек».       — Я никогда не думал, что всё так… — Аято был искренне поражён.       — Люди вообще по своей природе жестоки. Не думай, что я говорю это из-за ненависти к вашему виду, — белобрысый помахал руками. — Моя мать, если ты помнишь, также являлась человеком. Но из-за того, что она связалась с гулями и, ко всему прочему, породила меня, её сдали агентам. Другие гули, кстати. Рассказали обо всём, и тогда, разбитая горем от смерти отца, она толком не смогла что-то объяснить. Убив её, агенты даже не подумали убирать тело: подвесили его на пороге нашей квартиры и вырезали на груди надпись. Вроде бы, «покровитель чудищ» или что-то из этого. Не помню, мелким был.       Он замолк, почесав шею правой рукой, а потом, кашлянув, продолжил:       — Наверное, ты подумал, что этот случай должен был заставить меня ненавидеть всех людей, но нет. Он заставил меня бояться и быть осторожным. Именно из-за этого я и пытался избавиться от тебя, думая, что ты можешь привести к подобному исходу, который погубит не только меня, но и близких мне людей. Не гулей, а именно людей. Знаешь, думаю, каждый бы поступил подобным образом на моём месте. И ты тоже, Аято-кун.       — Наверное, ты прав… — сказал Киришима, но тут же поправил себя. — Точнее, да, ты прав. Я тебя понял. Но что тебя заставило отступить? Почему ты пришёл сюда не с целью убить меня в такой удобный момент, а… чтобы рассказать об этом?       — Я живу среди людей всю жизнь, — улыбнувшись, начал гуль издалека. — И внимательно изучаю вашу психологию и поведение. Я бы сказал, что гуль и человек похожи, и не ошибся бы, сколько бы те или иные не отрицали этого. Среди людей есть ублюдки, как и среди гулей. Но также есть и те, кто поймёт и примет обе стороны. Как, к примеру, ты, Аято-кун.       — Не понимаю…       — Зная о том, что я гуль, ты ни разу не сдал меня. Сколько раз тебе выпадал подобный шанс? Каждый день, каждую минуту! Ты тогда набрал номер, заговорил, смог начать, но потом дал неправильную информацию, и что тебе выписали штраф за ложный вызов. Неужели хочешь сказать, что это не так? Я просто понял, что можно… не убивать. Попробовать, просто попробовать поверить, и совсем не важно, чем мне это встанет. Я пытался убить тебя два чёртовых раза, в те моменты, когда оно выходило из-под контроля, но даже после этого, после ран и потерянной крови, ты сейчас сидишь здесь, напротив, и хоть не доверяешь, но слушаешь меня.       — Просто мы похожи, — внезапно сказал Аято, даже не подумав об этом. Но, вздрогнув, чуть покраснел, отводя взгляд в сторону. — Нет, я хотел сказать… Возможно, я понял, потому что мы похожи. Конечно, я не гуль, которого киданул весь этот мир, но, знаешь, он меня тоже не очень сильно любит. Я знаю, насколько трудно выживать, хотя все считают, что живётся мне легко: сестра, отец, обеспечивающие любые удобства, крепкая крыша над головой… Если общество невзлюбило тебя, уж извольте либо подставить рожу на избиение, либо попытаться дать сдачи.       — Весьма интересное и правдоподобное изречение, — улыбнувшись, сказал Канеки. — Ты умеешь присматриваться к людям, точнее, не замечая очевидного, ты обращаешь внимание на мелочи.       — Мелочи? — переспросил подросток.       — К примеру, та книга, которой задержал меня Нишики.       — Не лучший был способ… подарить подарок…       Скривив губы в странной полуулыбке-полуусмешке, Аято чуть отвернулся, натягивая пальцами тёмные пряди волос себе на лицо, чтобы собеседник не увидел, как тот начал краснеть. Ему стало жутко неудобно, правда, так и не понял, отчего. Из-за того, что не смог вручить её лично? Но, отдай он ту чуть раньше, смогла бы она спасти его потом, отвлекая на себя внимание вроде как убийцы? Или, если бы он подарил её раньше, то того случая вообще бы не произошло? Теперь уже не узнать.       — Так или иначе, спасибо, — вновь хохотнув, сказал Канеки.       — Да не за что… ну… да, — промямлил подросток, заставляя собеседника вновь рассмеяться.       Из-за этого, вспыхнув, Аято повысил голос, недовольно глянув на белобрысого.        — Да хватит уже ржать!       — Твои способности общаться с людьми всегда меня поражали, — сквозь смех признался тот.       — Ещё одно слово — и вылетишь из квартиры! — сквозь зубы прошипел парень, и Кен, подняв руки вверх, наконец угомонился.       — А если быть серьёзными, то мне следует перед тобой извиниться. Конечно, слова не заставят раны зажить, а психику прийти в норму, но, так или иначе, прости за те случаи. За попытки убить тебя и шантаж, пуганье и ночные кошмары. Да, ты весьма громко вопишь во сне.       Аято, взвыв в голос, уткнулся лицом в колени, пытаясь унять свой стыд. Кричал во сне! Это же как такое может быть! Вот и смотри после этого ужастики перед тем, как уснуть! А вдруг он кричит всегда? И не только от страха? А вдруг!.. Ох, как же ему сейчас было стыдно!       Он уже было хотел зарыться в обивку дивана, спрятавшись ото всего мира, но, приподняв голову, заметил перед собой бледную ладонь, махающую в разные стороны, привлекая тем самым внимание.       Выпрямив спину, он увидел, что Канеки сидел и выжидательным взглядом смотрел на сидящего напротив парня.       — Если ты сможешь меня простить, то я предлагаю начать всё с самого начала. — Кен показушно кашлянул в кулак и, выставив перед собой раскрытую ладонь, сказал: — Канеки Кен.       Накрывшись пеленой ностальгии, Аято вспомнил, какой абсурдной считал подобную ситуацию пару месяцев назад. Когда ещё незнакомый ему, простой человек и знакомый с глазной повязкой, больше похожий на какого-то бандита или маньяка, вызывал отвращение и недоверие у младшего Киришимы, переживающего за свою сестру. В тот день он оттолкнул его руку, показывая всем своим видом, что не намерен водить дружбы с… подобным. Но теперь…       Какое-то время подросток просто смотрел на его ладонь, а потом, смутившись собственных действий и этой, в самом деле, по-детски глупой ситуации, чуть отвернулся, но всё же поднял руку, скрепляя их ладони рукопожатием.       — Аято Киришима, — негромко проговорил тот, вызывая улыбку на лице у белобрысого.       — Приятно, — стиснув его ладонь сильнее, сказал Кен. Но, будто опомнившись, захлопал себя по груди и животу, что-то ища. — Знаешь, на случай того, если бы ты отказался, я припас запасной вариант… который… а, вот, нашёл!       После этих слов он достал плитку шоколада из кармана, выставив её перед собой. Смятая, немного разломанная, со странным лицом, нарисованным на упаковке.       Заметив непонимающий взгляд со стороны младшего Киришимы, Канеки глянул на плитку в своей руке, а потом почесал второй ладонью затылок.       — Ну, Тоука говорила, что ты любишь сладкое… — начал он оправдываться. — А для мороженного сейчас слишком холодно…       Не дослушав его, Аято, поддавшись странному чувству, внезапно расхохотался, хватаясь руками за живот и складываясь пополам. Кен поначалу смотрел на того удивлёнными и испуганными глазами, подумав было, что ему стало плохо, но и сам растянул губы в улыбке, начиная тихо посмеиваться над самим собой.       Угомонился Аято из-за того, что услышал громкое биение колоколов из телевизионных колонок. Подняв голову, он посмотрел на время. Двенадцать часов. Начался новый день.       — С Новым годом, что ли… — сказал тогда подросток, переведя взгляд на ночного гостя.       — С Новым годом, — ответил тому Канеки, тепло улыбнувшись.       «Хорошо, что остался дома», — промелькнула мысль в голове Аято, и он невольно приподнял уголки губ.