Are u Monster?

      Аято бежал по скользкой дороге со всех ног. Времени было уже десять часов, и именно в десять они с Киичи договорились встретиться у храма. Впервые в жизни он не услышал будильника! А ведь заводил его! По всей видимости, засидевшись до самого утра, его организм не хотел принимать пятичасовой сон, поэтому отказался от будильника.       Проснулся Аято в девять тридцать, в пустой квартире, на диване, укутанный в плед. Вроде как с ним был Кен… но утром его уже не оказалось рядом.       Расталкивая людей и то и дело поскальзываясь на поворотах, Киришима прибыл к воротам храма в двадцать минут одиннадцатого. К великому счастью, семья Куроно стояла неподалёку, видимо, ожидая его.       Киичи, держа Томо за руки, то поднимала её, то опускала обратно на землю, заставляя девочку озорно смеяться, а стоящий рядом мужчина, — не иначе как Такеши, — пытался угомонить свою жену, говоря что-то о том, что руки ненароком дочери оторвёт. Та недовольно шикнула на него, возмущаясь, мол, много он понимает в воспитании, но, заметив стоящего поодаль Аято, девушка воспрянула духом и, выпрямившись, замахала руками.       — Эй, Аято-кун! Мы здесь!       — Здравствуйте, Куроно-сан, — сказал подросток, подходя к ним и чуть кланяясь Такеши.       Тот поприветствовал его в ответ, а затем глянул на наручные часы.       — Ну ты и соня, Аято-кун! — хлопнув того по спине, сказала Киичи. — Мы тебя тут столько ждали!..       — На самом деле, мы тоже только что пришли, — перебил её муж, выгнув бровь. — А всё из-за того, что «ща я затащу катку и помчимся быстрее ветра, ливать нельзя»!       — Ух ты, слово в слово повторил… — удивлённо распахнув глаза, проговорила девушка.       — Хозяюшка Аято! — крикнула маленькая Томо, прыгая на того с разбега.       Парень, еле как поймав её, глубоко выдохнул: маленькая, прыткая, она чуть не отбила ему желудок ко всем чертям.       Девочка, усевшись на руках поудобнее, похлопала его по щекам, а затем, коротко, но громко чмокнув в правую, подняла руки вверх, широко улыбаясь.        — Привет!       — Даже не знаю, кто ждал с ним большей встречи: я или она… — обращаясь как бы к Такеши, проговорила Киичи, на что Аято, закатив глаза, бросил на неё недовольный взгляд.       — Очень смешно, Киичи-кун, — сказал тогда Киришима, опуская девочку на землю. Та недовольно заныла, говоря, что тот с ней не поздоровался и расстраиваясь из-за этого. — Привет-привет, Томо-тян.       — А чмокнуть в щёку?! — искренне удивившись, мол, как же без этого, спросила Томо.       — Томо-Томо, хочешь онигири? — спасая своего друга, отвлекла дочь Киичи.       — Онигири! — завопила та, кидаясь в объятья матери.       Киичи и Аято перекинулись взглядами, один из которых благодарил, а второй как бы отвечал: «Всё под контролем, я прикрою».       Глядя на всё это, Такеши, вздохнув, указал на часы, а его жена, надувшись, точно малое дитя, начала говорить что-то о том, что он и на минуту не может расслабиться! «Сегодня же праздник!», — говорила тогда Киичи, поднимая руки вверх.       Малышка Томо, не понимая, из-за чего весь шум, также подняла руки вверх с криком: «Праздник!», и это не оставило равнодушным даже угрюмого Аято.       Киришима не любил людей. Всегда пренебрегал общением с ними, мог лишь грубить и язвить, смотря на всех высокомерно и гордо, презирая каждую мелкую сошку, зная, что он сильнее всех и каждого! С какого-то момента начав этого придерживаться, он уже не мог откинуть от себя подобное, но после знакомства с весёлой и озорной медсестрой, пребывающей ещё тогда в школе на практике из медицинского университета, что-то в порядочной системе парня поломалось, заставляя его смотреть на людей не с презрением, а с безразличием.       Помнится, вначале ему не нравилась Киичи. «Куроно-сенсей, школьная медсестра и студентка», — когда-то давным-давно описывала её Тоука, находясь на обучении в старшей школе. Всякий раз, стоило Аято прийти в медпункт, как она, улыбаясь во все тридцать два зуба, начинала его расспрашивать, причём с таким энтузиазмом, что подросток закатывал глаза и, огрызаясь, тотчас покидал кабинет.       Со временем подобные выкрутасы от неотступной девушки стали привычными и даже перестали раздражать. Аято стал замечать за собой, что приходит в медицинский кабинет просто так, даже когда ничего не болит или разбито: прогулять урок или занять время шумной перемены. Видевший её ещё совсем мальчишкой, учеником младшей школы, он никогда бы не подумал, что потом, привыкнув к месту, она устроится в школу Киёми Таканадо на постоянную работу. Впрочем… просто очередная шутка судьбы.       Уже потом, найдя общий язык, они стали друзьями. Аято-кун и Киичи-кун, неповторимый дуэт для хаоса и разрушений. И Киришима мог поклясться, что эта беззаботная девушка живёт лишь для себя и в своё удовольствие, но придя в один из учебных дней в медицинский кабинет залатать раны, он увидел маленькую девчушку. «Знакомься, это Томочка», — сказала тогда Киичи, предоставляя маленькому другу свою четырёхгодовалую, смышлёную не по возрасту дочь.       Аято был удивлён, нет, даже поражён, узнав о том, что у его подруги есть семья… а потом понял, что у такого человека, как Киичи, просто обязана быть семья.       Вслед за маленькой Томо, которая поначалу боялась угрюмого подростка, но затем, привыкнув, вешалась у него на шее и заставляла тем самым свою мать «грустить и ревновать», Аято познакомился с Такеши. То было случайно, во время похода в магазин за продуктами по просьбе Тоуки, но уже в тот момент он понял, что с ним-то у них дружбы не получится.       Нет, Такеши не был плохим человеком или как-то отрицательно относился к самому парню. Просто они были слишком из разных миров. Полная противоположность своей жене, сдержанный и серьёзный, он относился к другу Киичи холодно. Мог заговорить, что-то спросить, но в основном держался поодаль. Никто не был против (кроме Киичи, конечно, но со временем она перестала что-то для этого предпринимать), да и редкие появления Аято в доме Куроно не смущали отца семьи, но… Киришима, так или иначе, старался с ним не пересекаться. Чтобы не смущать обоих.       Эта семья была примером для подражания. Может, супруги иногда ругались, может, Киичи вела себя слишком ветрено, а Такеши, наоборот, чрезмерно сдержано, но они были хорошей парой и воспитывали такую же прекрасную дочь.       Иногда Аято ловил себя на мысли, что завидует им… но потом, когда Киичи, оборачивалась на него, стоящего у них за спинами, и подзывала к себе, чтобы он пошёл вместе со всеми в одном ряду — это, пожалуй, затмевало любые отрицательные эмоции.

***

*       После молитвы у храма, находящегося на самой высокой горе их города («Пока дойду пожелать здоровья своим родным, сама себе ноги переломаю», — высказывалась госпожа Куроно касательно «бесконечной», по её мнению, лестницы), Киичи, проходя мимо маленького киоска, предложила чуть-чуть задержаться и, купив мясных пирожков, перекусить.       Аято уже было хотел сказать, что лучше поторопится домой, так как чертовски устал и ещё ко всему прочему не выспался, но, заметив горящие глаза двух стоящих напротив него, он смог лишь согласно кивнуть.       Аято, Киичи и Томо сели на деревянную скамью в находящемся рядом маленьком парке, в то время как Такеши, извинившись перед ними, отошёл чуть в сторону, встретив каких-то своих коллег и приятелей и теперь ведя с ними лёгкий и беззаботный разговор. За подобным наблюдать было странно, хотя бы Киришиме, который, откусывая кусок своего пирога, старался не обращать внимание на то, как девочка, удобно примостившись у того на коленях, дёргала его за намокшие от несильного снегопада колючки волос.       Увлечённая этим занятием, Томо даже забыла про свой пирог, который сжимала в маленькой ручке, и это заставляло Киичи тихо посмеиваться.       — Так что, Аято-кун? — заговорила тогда медсестра, откинувшись на спинку лавки.       — Что? — переспросил тот, поворачиваясь к ней. Но, сощурившись, тихо шикнул на Томо, а потом, развернув ту к себе спиной, просто усадил на коленях.       Девочка удивилась, но возражать не стала и, вспомнив о своей еде, замотала ножками, осматривая округу и слушая «взрослые» разговоры.       — Я про Тоуку, — продолжила тем временем Киичи. — Она не вернулась ещё? Ничего не сказала?       — Не вернулась, — согласился парень. — Ни вчера, ни сегодня. Наверное, пошла к Йорико, и теперь вместе намерены проспать до самого обеда, засидевшись перед телевизором до утра. Так бывало, и не раз, правда, у нас дома, но… Не знаю. Она ничего мне не сказала.       — А те…       — Я про это ничего не знаю, — Аято внезапно перебил её, заставляя девушку осечься и, кивнув, опять замолчать.       На какое-то время они смолкли, продолжая поедать мелкий перекус.       То и дело Киришиме приходилось отвечать на тихие вопросы Томо, которая, заслышав то, что они замолчали, решила, что так надо и громко говорить нельзя, разговаривала шепотом, то и дело тыча в человека или какой-нибудь предмет пальцем, интересуясь: «А что это такое?», «А зачем он это делает?», «А кто это?». Аято приходилось отвечать на каждый «секретный» вопрос странными ответами, придуманными буквально за секунду, но потом он, задумавшись, утих окончательно.       Повертев фантик с меньшей половиной пирога в руке, Аято ещё какое-то время обдумывал мысли в своей голове, но, всё же решившись, чуть покосился в сторону жующей подруги и нарушил тишину вопросом:       — Киичи-кун, а ты знаешь, что такое любовь?       От подобного вопроса Куроно подавилась кусочком мяса, стуча себя по груди и пытаясь откашляться. Расширив от удивления глаза, она вначале посмотрела на самого Аято, потом перевела взгляд на Такеши, дальше на Томо и вернулась обратно к подростку. И, громко сглотнув кусок, оставшийся во рту, чуть покашляла и хрипловато заговорила:       — Это такой… своевременный вопрос, Аято-кун.       — Наверное, не стоило этого спрашивать… — отвернувшись, сказал тогда Аято, но Киичи, замахав руками, пару раз ткнула его пальцем в плечо.       — Это что это такое получается, — затараторила она голосом приниженным, внимательным, сощурив свои огромные глаза. — Отшиваешь меня с предложением отпраздновать Сочельник вместе, а наутро спрашиваешь о любви? Аято-кун! Я чего-то не знаю?!       Аято отвёл взгляд в сторону, неловко почесав подбородок пальцем, и в это самое время, стоило ему немного дёрнуться, сидящая на его руках Томо будто бы ожила. Чуть ли не выронив из рук пирог, она, удивлённо вытянув лицо, повернулась к парню, устремив на него внимательный взгляд огромных, как у матери, карих глаз.       — Аято что, влюбился? — несколько громко и возмущённо пролепетала девочка. — И без меня?!       — Ох, началось, — выдохнула Киичи и затем, наклонившись к дочери, чуть тихо проговорила: — Знаешь что, Томочка? Давай ты сейчас пойдёшь к папе и расскажешь ему ту прекрасную историю о том, как ты Аято-куна в мужья себе взяла? Он очень её любит. Смотри, как раз сейчас пьёт кофе. Самое время!       Девочка недоверчиво покосилась в сторону второго родителя, но, улыбнувшись, активно закивала и, спустившись на землю, громко закричала, призывая к себе внимание, и понеслась в сторону Такеши. Тот, повернувшись к дочери, мягко ей улыбнулся, но стоило ей закричать своё: «А ты знаешь!..», как мужчина подавился горячим кофе.       Киичи, сидящая рядом с Аято, засмеялась почти так же весело, как и друзья её мужа, но, заметив недоуменный взгляд сидящего рядом друга, пожала плечами.       — Просто мы вчера вечером поссорились из-за готовки, вот и мщу ему, — ответила девушка, но, приблизившись к другу, вернулась к старой теме: — Так что, Аято-кун? Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Ничего рассказать не хочешь?       — Знать бы самому, зачем я об этом спрашиваю, — несколько устало ответил ей Аято. Киичи отстранилась, глупо хлопая глазами. — Просто стало интересно. Переходный возраст, договоримся на этом? Включаю режим «хочу всё знать».       — Ты такой жулик, Аято, — надувшись, ответила ему медсестра, но, разведя руками, всё же сдалась. — Ладно, раз ты говоришь, что тебе интересно. И что, видимо, из своих сказочек, которые ты читаешь круглосуточно, так ничего и не смог узнать, так уж и быть, я расскажу тебе об этом!       — Давай без пафоса.       — Сейчас вообще замолчу! Ну, значит, смотри. Это вообще трудно объяснить, но, знаешь… Это очень трепетное и лёгкое чувство, заседающее в самом сердце, наверное. Когда вот у тебя там прямо всё шук-шук-шук шебаршится, голова лёгкая, и ты очень часто возвращаешься мыслями к возлюбленному. Хочешь быть рядом, угодить, помочь, видишь лишь его плюсы, закрывая глаза на недостатки! Нет, последнее, конечно, ко многому относится. Но вот чтобы прямо… минусище такой, понимаешь? Но знаешь что, Аято-кун, я никогда не ставила тебя рядом с подобным.       — Не ставила рядом с подобным? — не понял подросток.       — Да, — она замялась. — Понимаешь, ты просто человек такой. Я фантазёр тот ещё: могу представить себе всё, что угодно. Но только не то, чтобы ты в кого-то влюбился. Да даже влюблённого в тебя человека… нет, это возможно, но… нет. Ты ботан — да. Хулиган — не то слово! Но только не влюблённый мальчишка. Не для тебя это.       — Да, наверное, ты права, — чуть посмеявшись, ответил ей Аято.       «И от этого почему-то становится не по себе», — внезапно продолжил свою реплику, но не произнёс её вслух.       Так оно и есть. Аято всегда ставил в приоритет будущее, семью и учёбу и никогда не думал о своей подобной стороне. Возможно, потому что оно ему не нужно? Лишние хлопоты и мысли. Лишние. Действительно лишние.       — Так почему ты спросил? — вновь поинтересовалась Куроно, но уже не так уверено, как прежде: было видно, что ей стало стыдно за свои слова.       — Да правда, просто стало интересно. После фильма одного. Наверное, не выспался, вот и лезут глупые вопросы в голову, — он повернулся к подруге и чуть улыбнулся. — Да ладно тебе, всё в норме. Ты сказала всё правильно.       — Ты куда? — спросила Киичи, когда тот поднялся с места.       — Домой пойду. И так отнял у вас слишком много времени, — он скинул мусор в стоящий рядом бак и вновь повернулся к девушке. — Спасибо за утро, Киичи-кун, но я правда очень сильно устал.       — Я напишу вечером, — сказала она, поднявшись. — Извини, Аято-кун. И удачи тебе.       Тот кивнул и, попрощавшись, развернулся и пошёл к выходу из маленького парка. Дальше — по левой дороге, в сторону дома.       Какое-то время он бездумно оглядывал прохожих, машины и витрины магазинов, но стоило в голове пронестись воспоминанию о их последнем разговоре, он, укутавшись плотнее в шарф, посмеялся сам над собой. Такой идиот, что сам себе удивлялся.

***

*       Вернувшись домой, Аято облокотился плечом о стену и стянул с себя ботинки. Скинул на тумбочку ключи, за ними уронил шарф и, шаркая ногами по полу, прошёл дальше, не в силах снять куртку: лишь расстегнул её, оставляя висеть вместе с пустым рюкзаком, с которым не расстаётся никогда.       Его окутало лишь одно желание: завалиться на кровать и поспать ещё немного, но, вспомнив о бардаке, который оставил сегодня утром, решил, что первым делом расправится с ним, иначе, если Тоука вернётся домой и увидит его, спящего среди мусора, то вновь накричит почём зря. А ему этого так не хотелось. Поэтому он уже было хотел заняться уборкой, как заметил, что это кто-то сделал за него.       На низком столике перед телевизором не лежала куча фантиков и ещё не открытых продуктов: тот был протёрт, на нём покоилась лишь всё та же самодельная и украшенная наспех ёлка. Диван заправлен, и рядом с ним не валялось бутылок. Конечно, ещё не подметено, да и мешок с мусором стоял на кухне…       В раковине скопившаяся посуда, на газу стояла кастрюля с водой — кипятится. Поначалу Киришима не понял, какого чёрта происходит в их квартире, но, заметив висящее на вешалке пальто и стоящие в углу сапоги, догадался: сестра вернулась домой.       Услышав шорохи в соседней комнате, Аято стал вести себя гораздо тише. Поднявшись на носочки, он ещё раз огляделся вокруг и, заметив скинутые абы как ботинки, вернулся к ним, поставив те в обувницу. Затем, повесив куртку, всё на тех же носочках проскользил в свою комнату, тихо закрывая дверь. Ему не хотелось тревожить Тоуку почём зря. По всей видимости, сейчас она не в таком плохом расположении духа — вон, даже что-то готовить начала. Именно поэтому парень молча ушёл к себе. Просто чтобы не нервировать ни себя, ни её. Так же будет… лучше? Хотелось бы ему в это верить.       Рухнув без сил на заправленную кровать, Аято посмотрел в потолок, знакомый ему с самого детства.       Глаза стали наливаться свинцом, закрываясь сами по себе, и пару раз он пытался одёрнуть себя, встряхиваясь, стараясь не погружаться в сон, но вскоре не выдержал и задремал, свесив одну ногу и положив руки на рюкзак, лежавший у него на животе.       Он не знал, сколько так пролежал, пребывая на границе между сном и реальностью, но проснулся сразу, стоило двери в его комнату с тихим скрипом открыться.       Приподняв веки, Аято перевёл взгляд на источник тихого шума и распахнул глаза, заметив в проёме заглядывающую к нему Тоуку. Она, несколько неуверенно обведя комнату взглядом, посмотрела на брата и спросила:       — Не голоден? Я приготовила рис с карри.       — А, да… — несколько удивлённо ответил ей младший Киришима, принимая сидячее положение. — Я сейчас приду.       Тоука слабо улыбнулась и скрылась за дверью, прикрыв ту за собой. И что это вообще сейчас такое… было?       «Кажется, она больше не злится», — подумалось тогда Аято, и от этой мысли он облегчённо выдохнул. Кажется, он был прав со своими догадками. И теперь, когда Канеки вернулся, Тоука стала прежней. Это несомненно радовало младшего Киришиму, настроение которого приподнялось и сон как рукой сняло. Может, теперь они смогут спокойно поговорить?       С этой мыслью он поднялся с кровати и, скинув рюкзак на пол рядом, прошёл к выходу из комнаты.       Давно он не выходил вот так, замечая подобную картину: негромко работал телевизор, передавая какой-то фильм, а за накрытым столом, положив голову на сложенные руки, его дожидалась сестра, не начиная есть в одиночку. Две тарелки с рисом и карри, стоящие друг напротив друга, нарезанные овощи и горячий кофе: вкусный, такой, какой умела заваривать только Тоука. И она, заметив то, что Аято вышел из своей комнаты, отвлеклась от просмотра телепередачи и выпрямилась, выжидающе глядя на своего брата. Тот прошёл к столу, сел на стул и, взяв в руки палочки для еды, сказал:       — Приятного аппетита.       — Приятного аппетита, — ответила ему Тоука, вроде как даже чуть улыбнувшись.       Поддев палочками первый кусок, подросток положил тот в рот и поневоле блаженно закрыл глаза. Намного лучше готовых обедов в коробках, которыми он питался последние двенадцать дней, если не считать те два редких случая, когда его «подкармливала» Киичи во время перемен в школе. Что там говорить, его сестра умела готовить и делала это как никто хорошо — Аято мог с уверенностью сказать, что ничего вкуснее не пробовал. Конечно, вслух он такого не скажет, чтобы ненароком кого-нибудь не обидеть.       Первое время подросток набивал еду себе за щеки и глотал, почти не прожевывая, поэтому Тоука, глядя на него, даже не решалась перебить своим разговором. Однако, стоило её брату приунять пыл, как она, усмехнувшись, всё же решила спросить:       — Ты ночевал дома?       — Конечно, куда мне ещё уходить отсюда, — ответил ей Аято, прекратив жевать и выдохнув от собственного усердия.       — А ходил куда? Неужто в храм?       — В храм… нет. Просто решил прогуляться, проветрить голову, так сказать, — пришлось соврать, хотя делать этого сейчас отчего-то не хотелось. И, чуть продержав паузу, спросил уже он: — А ты была у Йорико?       — Да, мы там… просидели часов до двух, потом не выдержали и уснули. Утром сходили в храм, и я сразу вернулась домой, — она легко улыбнулась, чуть махнув рукой. Посмотрела в свою тарелку с почти нетронутой едой и вновь подала голос: — Прости меня, Аято. За то, что так вела себя эту неделю.       — Ну, знаешь. Ничего страшного, — ответил ей подросток, потерев ладонью шею. — Но было бы неплохо, если бы ты смогла объяснить мне причину. Просто… как-то не по себе.       Даже несмотря на то, что он знал примерную причину, всё равно хотелось услышать это именно от неё. Как она говорила? «Не иметь друг от друга секретов»? Так пусть тогда расскажет ему обо всём! Почему он один должен откровенничать, в то время как сама сестрица будет отмалчиваться?       Вздрогнув после данного вопроса, Тоука ещё очень долго молчала, глядя куда-то в пол задумчивым взглядом. Она, сжав в руках палочки, неловко закусила губу, а потом, когда Аято уже было хотел задать вопрос ещё раз или хотя бы как-то нарушить эту гнетущую тишину, девушка заговорила: несколько неуверенно, сипло. Голосом, совсем непохожим на неё и не идущим к темпераменту этой активной и на самом деле весёлой особы.       — Я видела вас с Канеки-куном.       — В смысле? — не понял Аято.       Нет, это, конечно, логичное объяснение! При учёте того, что она сама лично заставляла в последнее время их тереться рядом друг с другом: ходить в магазины, сидеть перед телевизором, пока она куда-то отходит, якобы пытаясь тем самым подружить их, но… Но что, чёрт возьми, она имеет в виду?       У подростка по спине пробежались мурашки. Он, конечно, мог бы предположить, но… Но нет, это просто невозможно.       — В смысле, ну… тогда, в ту субботу… на лестнице.       «Это просто невозможно!» — в ужасе подумал Аято, выронив из рук палочки. Этот резкий звук заставил Тоуку зажмуриться, и всё её смущение и неуверенность рассеялись. Она глубоко выдохнула, на мгновение закрывая глаза, а затем глянула на своего брата буквально в упор, отчего тот, растерявшись, поначалу даже не знал, что сказать.       Да чего там говорить! Она же просто не знает полноты всей картины! Даже не подозревая о том, что её брат был на грани между «меня сейчас сожрут» и «я сам скорее умру от страха», она умудрилась сделать какие-то выводы, разозлиться на него и не говорить больше недели! Да, ещё тогда подросток понимал, что… ох, чёрт бы их всех побрал! Он не знал, что говорить в своё оправдание так, чтобы не сдать Кена и его тайну с потрохами.       Какое-то время он пытается откашляться, ибо кусочек риса очень некстати прилип к одной из стенок в горле, но стоило ему открыть рот, заводя своё «Послушай», как Тоука, выставляя руки перед собой, заставила того замолчать.       — Погоди, Аято, для начала ты меня послушай, — сказала она, упираясь локтями о стол.       Взлохматив волосы, отчего заколка, держащая чёлку, несколько ослабла, девушка продолжила:        — Канеки-кун уезжал на неделю к родственникам, не сказав об этом, поэтому никто толком не мог с ним связаться: даже телефон отключил. Но сегодня я пересеклась с ним у храма. Мы… поговорили. Конечно, это я вывела его на это, но он мне всё объяснил, и этот разговор дал понять то, что я ошибалась, поступая с тобой так. Мне за это очень стыдно, хочешь верь, а хочешь нет. Так или иначе, я прошу у тебя прощения и надеюсь, что ты тоже сможешь меня понять, ведь…       — Нет, лучше не говори. Я понял, — чуть осипшим голосом ответил ей брат, и Тоука, выдохнув, согласно кивнула.       Они вновь замолкли, каждый погрузился в свои мысли и бездумно глядел перед собой.       Аято больше не притронулся к своей порции, ведь мысли его лихорадочным потоком выстраивались в такие же бесконечные вопросы, заслоняющие собой обзор. Многое ли она успела тогда увидеть? А услышать? Что конкретно она поняла и что ей рассказал сам Кен? Это и многое другое отчего-то ужасно волновали подростка, и он переживал больше не за то, что думает о нём сестра: он переживал из-за правды, прикрытой неустойчивой ложью. Баланс был слишком хрупким, и стоит сделать лишний шаг в сторону… всё ведь тогда закончится?       Узнай Тоука правду о происхождении её коллеги, она бы непременно позвонила агентам. А вдруг она уже знает? А вдруг уже позвонила? А если нет, то, если спросить, как потом объяснить свой вопрос?       Тихий удар тарелки о столешницу привёл парня в чувство, и он, поняв, что не двигается слишком долго, поднял чуть трясущиеся руки вверх, ухватил палочки и продолжил обедать.       — Слушай, Аято, — вновь раздался голос Тоуки. Она на мгновение замялась, а потом несколько странной интонацией спросила: — А тебе… тебе нравится Канеки-кун?       Невооружённым взглядом было видно, что говорить ей о таком не то, чтобы неприятно… странно. Обсуждать подобные темы с братом, конечно, она всегда о таком мечтала! Только не тогда, когда это касается двух парней, причём один из них — её брат, а второй вроде как возлюбленный.       Младший Киришима это понял. И от понимания этого стало неловко и ему.       Но потом он вспомнил утренние слова Киичи.       «Ты ботан — да. Хулиган — не то слово! Но только не влюблённый мальчишка. Не для тебя это»       — Нет, — ответил тогда Аято, подхватив еду палочками. — Не для меня это. Мне вообще никто и никогда не понравится.       Тоука одарила его озадаченным взглядом, но больше ничего не спросила. А Аято вновь стало интересно, что же всё-таки наплёл ей Кен?