***
Жизнь вернулась на круги своя. Я снова пропадал в офисе, каждые пять минут отвлекаясь на галдеж из общего зала и не в силах написать ничего стоящего. Только дома я оживал, садясь за письменный стол комнаты, усеянной напоминаниями о Билле. Мне понадобилось несколько дней, чтобы привести мысли в порядок и перенести все воспоминания на бумагу. И, судя по количеству листов, конверт обещал быть увесистым. То был вечер четверга, когда я писал не о поездке, а о нем самом. О том, как мне не хватало писем во время путешествия, и сколько раз я перечитывал то, последнее, и как благодарен за фото. Я был настолько погружен в собственные мысли, что не заметил появления Томаса. — Как давно? — спросил он, возникнув в дверном проеме словно ниоткуда и заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. От его голоса веяло безразличием, но я давно научился распознавать его эмоции. Том был зол. Насколько, что мог взорваться в любой момент и старательно держался, лишь накапливая весь негатив внутри, рискуя породить еще большую бурю. Сердце едва не выпрыгнуло из груди и еще долго не желало успокоиться. Но этот вопрос — меньшее из того, что я ожидал. Да, я боялся его гнева. Не из-за того, что он может натворить, а потому, какую боль он тем самым причинит еще и себе. Последнее, чего бы я хотел, так это его срыва. — Пару месяцев, — не моргнув признался я. К чему скрывать очевидное? Впрочем, ответ «с декабря» был бы не менее правдивым. Но написал я ему только в мае, а, сдается мне, именно об этом спрашивал Нойманн. — А ведь я просто просил их выбрасывать... — послышался тихий смешок с его стороны. — Билл молодец. Отличный способ насолить мне. Насколько же сильно он меня ненавидит, что посчитал, будто напоминаний чертовыми письмами мало? Что стоит еще и тебя у меня забрать? Я пытался остановить его бессмысленный (на тот момент) — как мне казалось — лепет, но Том и не думал прерваться. Я просил успокоиться — человек в гневе может сказать многое, о чем потом будет жалеть. Я все еще беспокоился о нем, даже несмотря на то, что не осталось той искры, что когда-то давно зажгла эти чувства. Осталась лишь память о чудесном времени, проведенном вместе. Он не позволил мне приблизиться к нему. И слово за словом выплескивал на меня весь яд, всю свою боль. Я не был готов. Черт возьми, я был счастлив! Я писал любимому — да, именно любимому — человеку и не был готов к скандалу года. Этот день должен был окончиться моей прогулкой до почтового ящика и крепким сном, но никак не ссорой с расставанием. Я знал, что дело идет именно к этому, но все-таки надеялся, что успею подготовиться морально. Не успел — жизнь распорядилась иначе. — А он тебе рассказывал, что он инвалид? Что это я посадил его в это кресло? Что это я виновен в смерти мамы и его подружки? Хотя что это я? Наверняка вы мне уже все косточки перемыли. Молодец, братец. Уважаю. Достойная месть получилась. — Он любит тебя и безумно скучает, — только и смог выдавить я, едва ли осознав сказанное, но не в качестве оправдания или успокоения — просто потому, что так оно и было. Но слова не возымели никакого эффекта. — Ты слеп, Дэвид, если так считаешь, — со слезами на глазах произнес он, взревел белугой, подняв голову к потолку, и развернулся, не произнеся больше ни слова, скорее уходя прочь из этого дома. Я только услышал, как звякнули ключи, брошенные на пол, и понял одно: это конец. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я вновь обрел способность думать. Том огорошил меня такой новостью, ирреальной, невозможной — я и подумать не мог, что они братья. Мысль о том, что когда-то давно они были парой, крепко засела у меня в голове и не позволяла даже предположить ничего другого. Я вспоминал письма Билла, полные отчаяния, ведь он не может достучаться до любимого человека, и не верил, что в этом светлом юноше есть хоть капля ненависти. Иначе стал бы он пытаться из года в год писать Тому в надежде получить ответ? У него чрезвычайно сильная воля. С каждой очередной мыслью о его письмах я все больше уверялся, что в них не было вины. Как часто люди, чьи сердца полны ненависти, вспоминают о счастливых моментах детства, проведенного вместе? Как часто надеются на новую встречу? Разве пишут они о том, как скучают? Своими словами Том меня слишком обескуражил. И, кстати, как я и думал: после ссоры я определенно чувствовал вину. Сердце сжали в тисках ментальной боли. Слова и вправду ранят сильнее всего. Я пытался ему дозвониться, но абонент был недоступен. Надеюсь, Тому хватит ума не наделать глупостей. И надеюсь, что однажды он ответит почти потерявшему надежду брату, ведь сколько можно бегать от того, кому просто нужна твоя поддержка? Как жаль, что столькие не замечают очевидного. Не знаю, какие мысли крутились бы в моей голове, будь я на его месте. Мне сложно это представить. Боль? Предательство? Обида? Лучше бы мне никогда самому такого не испытать. Нервы и так ни к черту, а теперь еще и смерть мамы... Странно, что я вообще не отреагировал на его срыв. Скорее всего, это был шок. Поблагодарив небеса, что я почти закончил писать к моменту появления Томаса, я дополнил еще пару строк и запечатал конверт. Что-то помешало мне рассказать Каулитцу о нашем разговоре с Томом. Заботливое сознание тут же предложило подозрения в сторону Билла, якобы на самом деле я не исключаю вариант такого способа мести. Но это было настолько бредовой идеей, что дальше оставаться в такой обстановке я просто не смог. Я поспешил на улицу — проветрить голову. Мне определенно требовался либо свежий воздух, либо что-то сильно алкогольное. Я забрел в неприметное кафе, обставленное в стиле ретро, и всю ночь бездумно пялился в телевизор, поглощая одну за другой чашки крепкого кофе. Показывали фильмы восьмидесятых. Черно-белое кино отвлекало от дурных мыслей получше любого алкоголя. Это был лучший вечер отдыха за весь год. Я был один в компании таких же одиночек, как я сам. Каждый наблюдал происходящее на экране с одной только целью — не думать о том, из-за чего здесь оказался. Это место как магнит тянуло сюда людей, чья голова была переполнена неразрешенными вопросами, и призывало забыть о них. И люди поддавались, потому как каждый раз, когда открывалась входная дверь, я чувствовал поток негатива, угрюмость и задумчивость, но стоило человеку опуститься в кресло, усеянное подушками, эта пелена рассеивалась, обнажая усталую душу. Мне это напомнило некую секту, и я скорее переключил внимание обратно на фильм, пока не появился лже-проповедник, что со словами «встаньте, дети мои» не увел нас за собой в неведомые дали. Мое уединение было нарушено только под утро. Я и не заметил, когда ко мне успела подсесть эта юная девушка, может лет двадцати. У нее были бездонные голубые глаза и ловкие пальцы. Что-то мне слишком везет на них в последнее время. Это поколение уже не знает правил приличия, а если и знает, плюет на них с высокой башни. С малых лет они умеют сводить с ума, бросают похотливые взгляды на тех, кто вдвое старше их самих, и умеют добиваться желаемого. Не знаю только, с какой целью они делают все это. Наверное, потешить свое эго, доказать себе, что они способны на такое. Для них это игра, чтобы доказать остальным свое превосходство. А за всем этим скрываются разбитые сердца и ранимые души. И я не желал подыгрывать. Не подпуская девушку ближе, я перехватил ее руку, попутно замечая давно зажившие шрамы на запястье, и безмолвно попросил уйти. Повторять вслух не пришлось, но отчего-то защемило сердце, когда я увидел слезы на ее глазах. Мне был нужен еще кофе. Двойная порция. Просто чтобы не думать. Но аромат принесенного напитка заставил меня это сделать. Задуматься. Слишком напомнил мне о Билле. Я достал фотографию из бумажника. Он все так же сидел, отвернувшись. Впрочем, было бы странно, повернись он сейчас. Только мне теперь казалось, что его поза словно показывает обиду. И вспомнил о конверте, что все еще лежал во внутреннем кармане куртки. Часы показывали шесть утра. Если выдвинуться сейчас, я как раз успею к выемке писем. На выходе я даже поклонился работникам кафе за столь приятную атмосферу и оставил щедрые чаевые. Теперь буду знать, где разгружать голову в случае чего. Я едва успел, захваченный мыслью сделать что-то неординарное, и пока писал на запечатанном конверте сзади «Ты мне нужен», на английском, розовым фломастером, который оказался единственным пишущим из всего, что лежало на детском столике, машина чуть было не уехала. Повезло, что я заметил Лукаса. Раньше он часто забирал мою почту — пока не повысили. Мы обмолвились парой фраз, и он забрал конверт. Я снова передал эстафетную палочку. Теперь твоя очередь отправлять письма, Билл.***
«Привет. Как же долго шло твое письмо! Думал, что у меня не хватит терпения, и я напишу сам. Вижу, ты хорошо отдохнул. Загорел? Я бы все время только и делал, что валялся на пляже и наслаждался морским воздухом. Как у тебя только хватает терпения ходить по музеям в такую жару? В другое время года я бы с удовольствием и сам посетил каждую из этих галерей. Жаль, ты не прислал фотографий... Должно быть, там все совсем иначе. Ты бы хотел жить там? Однажды прославиться и купаться в лучах голливудской славы? Жить на берегу океана на дорогущей вилле и встречать закат на пути к ней по серпантину, за рулем кабриолета, чтобы ветер трепал волосы и жить хотелось все больше с каждым днем? Кажется, я замечтался? Прости. Это было бы интересно. У тебя дрожала рука под конец письма. Надеюсь, у тебя все хорошо, и ты просто устал. Я бы тоже умаялся: столько подробностей! Тебе впору начать писать книгу, у тебя хорошо получается. А, может, ты уже начал, просто я об этом не знаю? Обязательно напиши! Я уже вижу эту книгу на полках магазинов — «Путеводитель по городам США. Лучший маршрут в кратчайшие сроки». А если ты будешь писать художественную литературу, я обязательно проиллюстрирую ее для тебя. Абсолютно бесплатно! *Акция распространяется исключительно на тебя на период с сегодняшнего дня по начало двадцать второго века. Я серьезно. Это честь для меня. Прости, что спрашиваю... Есть новости от Тома? У меня нехорошее предчувствие, я чувствую, что должен с ним поговорить. Знаю, как он отреагирует на эту просьбу, тем более, если его попросишь ты, заранее извини меня за это. Но я слишком привык доверять своим инстинктам, чтобы проигнорировать их сейчас. И, да. Спасибо тебе. Ты мне тоже нужен». Письмо добралось ко мне ближе к концу месяца. Я едва не пропустил его, зашиваясь на работе. Мне было не до отдыха в свете последних событий. Я соглашался на каждую статью, что мне были готовы предложить в газете. Даже бесплатно. Я был готов чуть ли не зубами вырывать очередное задание из рук других репортеров. Я чувствовал эмоциональный подъем, и эту энергию мне было попросту больше некуда растратить. В те дни, когда работы не находилось, я усердно пытался разыскать Тома. И безуспешно. С сожалением я отметил, что Том так и не впустил меня в свой круг общения — мне было попросту не к кому обратиться, чтобы его найти. Оставался только один вариант, который мне был совсем не по душе. Штерн. Настало время узнать, с какой целью Томас наведывался в редакцию в день нашего с ним знакомства. Но все было против меня. Как только он мне понадобился, оказалось, что буквально накануне он выбил себе отпуск и, равно как и я некоторое время назад, укатил в неведомые дали, не оставив никакого способа с ним связаться. Я был раздражен таким раскладом. Пересилив себя, я все-таки отправил ему сообщение на электронный ящик с просьбой связаться со мной. На многое я не рассчитывал, наши с ним отношения всегда были напряженными, что уж говорить о том, что происходит сейчас. Его сместили не без моей помощи, хоть и был виноват он сам. Когда на четвертый день он все еще не ответил, я перестал ждать. Только тратил время впустую. Письмо Билла оказалось настоящим спасением. Он снова напомнил мне о том, что нужно наслаждаться жизнью, всем назло. И мечтать. Его предложение звучало совершенно безумно, казалось несбыточным, но обладало определенным шармом. Наверное, так и стоит мечтать. Потому что слишком часто, достигая поставленной цели, мы начинаем скучать. И мысли в голову лезут, что не было никакого смысла в этой самой цели. Хорошо, если случается иначе. За этот месяц Каулитц почти ничего не написал. Конверт был полон рисунков и фотографий, словно он забывался, словно мое отсутствие слишком сильно давило на него, и он тоже старался не думать... Мне стало совестно, и отныне я пообещал себе, что буду писать ему регулярно, где бы ни находился на данный момент. Но рисунки снова украсили мои стены, слишком уж были хороши. В конце он подписал, что не отправлял мне своей фотографии, но догадывается, каким образом она попала в конверт. Еще посмеялся: «Надеюсь, я хорошо на ней вышел?» А у меня опять екнуло сердце. Должно быть, он не может ходить, передвигается на коляске. Его ирония была неуместна, но я был рад, что он находит в себе силы шутить об этом, пусть даже не в курсе о моей осведомленности. Его просьба найти Тома заставила меня собраться, чтобы его отыскать. Окольными путями, через знакомых своих знакомых я отыскал человека, который смог отследить его передвижения по истории кредитных карт. Марк, который и навел меня на него, потом смеялся: — И давно ты бегаешь за молоденькими парнишками? Я оценил шутку, но не смог даже улыбнуться в ответ. Сейчас мне было важно узнать, где находится Том. Проигнорировать просьбу Билла я бы не смог. Он двигался стабильно на запад, в сторону Кёльна. Но это и все, что мне удалось выяснить. Самое главное, что с ним все в порядке. А связаться с ним крайне проблематично, если он сам того не захочет. Домой я вернулся в приподнятом настроении. У меня получилось хоть что-то. Возможно, Билл сможет прояснить ситуацию, когда я расскажу ему про путь, который держит его брат. Но написать ему я не успел. Заглянув в почтовый ящик, я обнаружил еще один конверт от него. Не было привычного запаха краски, это-то меня и насторожило. Я вскрыл его тут же, с опаской, никуда не отходя. И чуть было не упал от очередной неприятной новости, что принес этот год. «Отец погиб. Скажи Тому, мне все равно до него не дозвониться». Предчувствие не обмануло Билла. Я смахнул выступившие на глазах слезы (у него и без того непростая жизнь, а тут еще такое!), еще раз попытался набрать Томаса, но он не собирался отвечать. Чертыхнувшись, я забежал в дом, прихватил пару вещей и вызвал такси до аэропорта. Я бы мог поехать на машине, но и без того представлял, насколько сейчас потерян Билл. Надеюсь, у него есть хоть что-то, кто мог поддержать его в такой ситуации. И если Том не считает своим долгом быть рядом с ним, я не смогу бездействовать, зная, как это тяжело. Часа через три я увижу его. Пусть только не прогоняет, что явился без приглашения. Ему сейчас просто нельзя быть одному.***
Томительное ожидание отправления меня нещадно раздражало. Как же сильно мне хотелось ответить любезной стюардессе на ее вопрос «Вам что-нибудь нужно?», чтобы мы взлетели сию же секунду, но понимал, что она ни в чем не виновата. Нельзя было срываться вот так. Я доберусь, и эта нервозность сойдет на нет, а она так и будет переживать и думать, что она сделала не так. Меня беспокоил Билл. Насколько же он сейчас, должно быть, потерян. У него совсем не осталось семьи. Интересно, в курсе ли Том о случившемся? Ему ведь должны были сообщить. Смогли дозвониться? Надеюсь, что так. Не хочется думать, что из-за своего характера он узнает о смерти отца спустя долгие месяцы. Впрочем, мне ведь неизвестно, какие у них были отношения? Может, он и с главой семьи не поддерживал отношения, как и с братом. Том оказался куда большей загадкой, чем я мог предположить. И тем еще засранцем.***
Гамбург был безмятежен, слишком спокоен. Все верно, жизнь не останавливается, когда умирает человек. Жизнь продолжает двигаться вперед, со временем унося и остальных. Я грустно улыбнулся, наблюдая радость на лицах встречающих. Давно я не испытывал такого. Взяв такси, я продиктовал водителю адрес с конверта, чудом не забытого дома, и приготовился расстаться с крупной суммой. Если повезет, через час я буду на месте. Что я скажу ему первым делом? Я не знал, сотни вариантов крутились в голове, но ни один мне не казался подходящим. Сказать о сочувствии или о том, как сильно рад видеть? Извиниться, что не предупредил, или начать оправдываться? Рассказать о Томе, той ссоре, когда он все мне рассказал? Я запрокинул голову назад, сильно зажмурившись. Голова начинала кипеть от обилия мыслей. Мне стоило их куда-нибудь записать, но мой верный ежедневник остался в Дрездене — не думал, что он смог бы пригодиться. Видя понимание на лице таксиста, когда тот озвучил мне стоимость (неожиданно низкую для моих расчетов), я всерьез засомневался: не говорил ли я вслух? Меня было уже нечем удивить, даже если так. Глубоко вдохнув, я подошел к аккуратному дому. Постриженный газон, клумбы, декоративные статуи. Здесь не обходилось без женской руки. Невольно я подумал, что ошибся адресом, и мои сомнения чуть было не подтвердились, стоило мне позвонить в дверь. Мне открыла девочка лет пяти. Мало сказать, что я опешил от неожиданности. Я был обескуражен. Для последней недели что-то слишком много неожиданных открытий. — Паааап, — протянула она, прежде чем я что-то успел пролепетать, и убежала внутрь. От неожиданности я ухватился за перила, закружилась голова. Что же это получается, Билл еще и отец? В таком случае, я зря сюда заявился. Кажется, в этой семье все хорошо. Они смогут друг за друга постоять, и уж точно вместе переживут смерть его отца... Уже собравшись уходить, не дожидаясь его появления, я обратил внимание на картину, висящую на входе. Аккуратные штрихи, геометрическая точность и идеальная красота еще раз убедили меня в том, что я ошибся лишь в одном: в том, что посчитал нужным приехать к тому, кому, похоже, и без меня будет неплохо. Неужто ль Том был прав, говоря о мести? Я не мог в это поверить. Не мог и не хотел. — Добрый вечер. Чем я могу Вам помочь? — окликнул меня мужчина, когда я уже спускался. И та самая логическая нестыковка, наконец, нашлась. Голос. Я ведь говорил с Биллом по телефону. Пускай и слышал всего пару слов от него. И стоящий передо мной человек попросту не был им. — Простите, я, кажется, ошибся... — я достал конверт и протянул мужчине. — Здесь указан Ваш адрес. — А, вот в чем дело. Я уж думал, этот день никогда не настанет. Алиша! — он обернулся, чтобы позвать жену. — Вы проходите. Я Стефан, очень рад знакомству. Я совершенно во всем запутался. Алишу, а, вернее сказать, Алисию, я узнал по письмам Билла. Тогда-то все и начало складываться. Она помогала парню, а значит и письма могла отправлять сама. Девушка с непонимающей улыбкой смотрела на меня, пока не услышала слова мужа: — Это к твоему подопечному. В этот же момент я увидел неподдельную радость на ее лице. Кажется, она ждала этого дня больше каждого из нас. — Вы очень вовремя, Дэвид. Мне как раз пора его навестить. Минут через десять мы вышли, и я все же решил спросить о картине на входе. Она сказала, что это был подарок на их годовщину свадьбы со Стефаном. Билл уже давно был их семье как родной. Они часто брали его с собой, если выбирались за город или на какие-нибудь выставки. Большая машина давала преимущество, да и Каулитцу любой повод выйти из дома был полезен. Алисия поджала губы, поняв, что рассказывает то, о чем Билл, собственно, не писал, но я успокоил ее, что я в курсе. К тому же, мы все равно уже на полпути к нему. Все так или иначе раскроется в ближайшее время. Я намеренно не стал просить ее рассказать, что случилось. Надеялся узнать все у самого Билла, поговорить с ним о брате. Это было важно. Я надеялся, что он даст мне такую возможность... — Волнуешься? — неожиданно она перешла на «ты». — Как первоклассник, — позволил я себе улыбнуться. — Ему сейчас непросто, он остался один. Еще и авария отца наверняка напомнила о его собственной. Ему нужна твоя поддержка, только не дави на него. Он не слишком общителен, это естественно, что новый человек будет встречен не радушными объятиями. Такой вариант развития событий я предполагал. Для Билла определенно будет неожиданностью мое появление. К тому же, он никогда не рассказывал мне о том, что он инвалид. Сейчас этот его секрет раскроется, и вполне вероятно, что он не будет к этому готов. Чем ближе мы подходили к дому, тем сильнее меня терзали сомнения. Может быть, Алисии стоит сначала его предупредить, подготовить? Поговорить о том, что я здесь и хочу с ним увидеться? Она, словно почувствовав это, взяла меня за руку и крепко сжала пальцы. «Ты справишься, он поймет, все будет хорошо». Я почувствовал эту волну убеждения и поверил девушке. На подходе к дому, я уже начинал замечать те мелочи, о которых писал Билл. И запах из пекарни, что располагалась в соседнем доме — время, когда люди возвращаются с работы, самое подходящее, чтобы купить пару свежих булочек к ужину. И потрясающий вид из окна — те выходили прямо на парк. Это оказалась квартира-студия, судя по всему индивидуально спроектированная. Она была огромна и включала еще пару закрытых комнат. Третий этаж, хороший лифт. И запах кофе, бьющий в нос сразу, как заходишь в подъезд. — Он часто забывает следить за кофе, когда варит. Не раз тот выкипал и даже поджаривался, и мне приходилось покупать новую турку, — объяснила мне Алисия, заметив, что я принюхиваюсь. — Людям нравится, никто не жалуется. Только надеются, что он не спалит квартиру в один прекрасный день. Мне невольно вспомнились его кексы. Определенно: Билл может. Она открыла своими ключами, в квартире было тихо. Только с кухни доносился булькающий звук: Билл опять забыл про кофе. Здесь был приподнятый пол — чтобы Биллу было удобнее передвигаться и дотягиваться до нужных вещей без чужой помощи, — а высокие потолки компенсировали эти полметра. Когда за нами захлопнулась дверь, у меня чуть сердце в пятки не ушло. Алиша по-хозяйски прошла на кухню, отключила газ, а я стоял в дверях, не в силах пошевелиться, потому что в следующую минуту увидел, как Билл выезжает из комнаты на коляске. Судя по взгляду, он был удивлен, когда заметил меня — кого-то, кроме знакомых ему людей. То был интерес, неожиданность, непонимание. Он изучал меня, слегка сощурившись, не знал кто я, причину моего появления и как ему со мной себя вести. — Лис? — позвал он ее, не отрывая от меня взгляда. И я не смог больше молчать, услышав его голос. — Здравствуй, Билл, — улыбнулся я ему, поджав губы. Его глаза округлились в ту же минуту: он все прекрасно понял, но, как я и предполагал, он не был готов к такому. Я слышал, как он часто дышит, глаза его метались из стороны в сторону, пытаясь удержать внимание хоть на чем-то, но не выходило. Я позволил себе подойти, но он тут же развернулся и заехал обратно в комнату, закрывая за собой дверь. Девушка лишь пожала плечами. Она все еще была уверена, что все образуется. — Твой кофе, — она слегка постучала костяшками пальцев по двери. Он позволил ей войти. Она жестом предложила мне пока осмотреться и юркнула в комнату. Я не слышал, о чем они говорили — наверное и к лучшему. Еще слишком рано делать выводы, и уж тем более на косвенных фактах. Я слишком близко все воспринимаю к сердцу. Жилая комната здесь совмещалась с мастерской. Запах краски был естественен, Билл рисовал, хоть я и заметил, что больше он предпочитал эскизные работы. Ему самому так нравилось куда сильнее. А запах кофе пропитал здесь каждую из вещей. Что уж там, если за все время пересылки он не выветривался с отправленных писем! Этот запах кружил голову, заставлял меня вспоминать каждое слово, написанное Биллом. Он оказался куда более хрупким, чем я его себе представлял. Такое состояние никому не идет на пользу. Мало движений, мышцы слабеют, общее состояние организма не на высоте. Неужели нет ничего, что бы могло ему помочь? Я сходил с ума, пока они общались за закрытой дверью. За последние годы медицина сильно рванула вперед, надо будет узнать, что именно стало причиной, каков диагноз. Поговорить с врачами, выяснить прогнозы. Я не верил, что нет возможности поставить его на ноги. Если найдется хоть что-то, я сделаю все, чтобы это произошло. Я не заметил, когда наступил тот день, когда Билл стал настолько важен для меня. Должно быть, мне стоит поблагодарить Томаса. Именно он не позволял мне заботу о себе, именно поэтому я нашел объект заботы сам. Наверное, я забегаю вперед, и очень сильно, но стоит мне только подумать о Билле, как сердце тут же переполняется нежностью. Мне нужно с ним поговорить. Этот разговор может поставить многие точки над ё и позволить мне решить, что делать дальше. От нечего делать я перемыл посуду, лишь бы занять руки. Алисия все не выходила, но их голоса я все же слышал приглушенно. Я рассматривал картины, когда услышал, что она зовет меня. Сердце забилось сильнее, я предвкушал, как сяду напротив парня, загляну ему в глаза, и нам не потребуется произносить ни слова — мы поймем друг друга, словно читая те самые письма в этом взгляде. Кто бы объяснил мне, почему с ним я становлюсь таким безбожным романтиком? — Я оставлю вас, — мягко улыбнулась мне Алисия и легонько потрепала Билла по волосам. Выскользнула из комнаты она так же незаметно, как и зашла в нее некоторое время назад. А я стоял, счастливый, как дурак, и не знал, что сказать. Только смотрел на него, внимательно изучая черты лица и пытаясь прочесть его эмоции. Покрасневшие глаза выдавали, как тяжело ему далась эта потеря. Он склонил голову, слегка изгибая бровь. Только сейчас я начал видеть, как сильно они похожи с Томом. И с удивлением — и даже легким испугом — отметил, что они близнецы. Это же надо было так умудриться... Билл сделал первый шаг. Пардон, подъехал ко мне на коляске и протянул руку, все еще с легким недоверием глядя на меня. — Извини за такой прием. Это было... неожиданно. Не думал, что в век цифровых технологий найдется кто-то, с кем мне доведется поболтать вот так и... — ...кто решит в одночасье увидеться? Прости, обычно я более сдержанный. Мне подумалось, что тебе это нужно. — И кто будет заканчивать за меня мысли, совершенно верно. Ты абсолютно прав. Он пожал мне руку, на удивление сильно — старался. А я постарался запомнить нежное прикосновение пальцев творца. Билл сам потянул меня на себя, заставляя склониться и обнять. Мне не удалось сдержать слез: здесь и сейчас я впервые чувствовал себя на своем месте. — Спасибо, что ты рядом, — прошептал он, уткнувшись носом мне в плечо. Стоять было жутко неудобно, но я не мог пошевелиться. Меня так давно никто не баловал объятиями, что я попросту забыл, насколько приятно чувствовать чужое тепло и ни к чему не обязывающую заботу. Ему понадобилась всего пара минут, чтобы прийти в себя. Я не ожидал, что это произойдет так быстро, но в очередной раз вспомнил, насколько Билл волевой человек. — Добро пожаловать в мой мир, Дэвид, — улыбнулся он беззаботно и вдруг слишком серьезно спросил: — Вот ты здесь. Что теперь? От столь резкой перемены я даже опешил, растерялся, не зная, что сказать, но мне не позволили подумать — он тут же кивнул на дверь и попросил следовать за ним. — Мне нужно кое-что закончить. Он выехал из комнаты в студию, усадил меня на диван вызывающе красного цвета, что невольно навело на мысль об обнаженных девицах, которые бы с удовольствием попозировали столь выдающемуся художнику. Но, к счастью, Билл не любил рисовать людей — насколько мне было известно. Пока я устраивался поудобнее, он подъехал к мольберту и, заигрывающе приподняв бровь, стянул покрывающую картину ткань, привлекая к ней мое внимание. Я уже давно заметил его любовь к драконам. На этот раз от картины веяло мистикой и несметной любовью. Тот рисунок, что Билл как-то присылал мне, был лишь наброском и передавал абсолютно другие эмоции. В нем была сжигающая страсть под личиной любви. Здесь же он показал крепкий союз любящих сердец. Кем бы они ни приходились друг другу. Покуда я с интересом разглядывал картину, Билл взялся за карандаш и начал что-то рисовать. Мне не было видно, поэтому я продолжить изучать драконов. — Это подарок Тому, еще на прошлый день рождения. Он так и не обзавелся постоянным местом жительства, поэтому я не рискнул ее отправлять. Написал, что его подарок ждет у меня. Надеялся, что хоть тогда прочитает и ответит. Хотя бы скажет оставить его себе. Но он опять промолчал, а здесь осталось еще одно напоминание о нем. Его чарующий голос так и приковывал мое внимание к полотну. Странно: продолжая говорить, он тем самым не позволял мне повернуться. Недаром я был уверен, что и парой слов он меня сможет «оживить». Было в нем что-то магически-необъяснимое, и это делало его еще более интересным человеком. Я слушал шорох скользящего по бумаге карандаша. Слышал, как ушла Алисия, покончив с ежедневными делами — она не прощалась, но дверь закрылась достаточно громко. Похоже, она знала, что не стоит отвлекать хозяина дома от работы. Скосив глаза, я увидел, как счастливо улыбается Билл, но стоило ему поднять взгляд от бумаги, тотчас же смотрел на картину... Я пропитался запахом кофе и сейчас с упоением вдыхал яркий запах акварели. И задремал, измученный мыслями и дорогой сюда... — ...Неужели это настоящее? — услышал я его голос сквозь сон и открыл глаза. Он был в полуметре о меня, крепко вцепившись в папку-планшет. Я коснулся его побелевших костяшек пальцев — с такой силой он стискивал папку, — и тот наконец посмотрел на меня. — Мне твои письма давно покоя не давали. Каждый конверт, что приносила Лис, я забирал дрожащими руками. Как-то она даже заставила меня показать ей содержимое — побоялась, что ты шлешь мне угрозы, так сильно я нервничал при получении. Ты не давал мне покоя, и я начал рисовать. Пытался «увидеть» тебя через письма, представлял днями, не спал ночами. Мне казалось, что ты рядом, за стенкой, так ты хорошо меня чувствовал. Я боялся, что однажды ты прекратишь писать. Я признался Тому — в письме, конечно, — что... Ну да ты, наверное, и сам уже читал. На самом деле, читать письма Тома я перестал почти сразу, как начал получать их сам. Потому я отрицательно мотнул головой, вызывая неподдельное изумление на его лице. Он залился краской, зажмурившись и смущенно улыбаясь. — Мне было интересно, какой ты, как выглядишь. Ты не поверишь, сколько я истратил бумаги, пытаясь тебя «найти». Теперь все сложилось. Билл протянул мне лист. На террасе у моря стоял мужчина, опершись о перила. Слегка мятая рубашка, брюки свободного покроя, тонкий кожаный браслет, болтающийся на запястье... С босыми ногами и умиротворенным взглядом. А рядом призрачный юноша — лишь силуэт, нарисованный только сейчас, — легонько обнимающий меня за плечи. Он дорисовал еще и лицо, имея, наконец, возможность меня увидеть вживую. А в самом конце террасы было видно его кресло, отставленное за ненадобностью, но в качестве напоминания о том, что с любой трудностью можно справиться. Это было бы неплохим будущим, будь оно реально. — Прости, я ужасный хозяин. Ты, должно быть, голоден? У меня изумительно получаются стейки — по крайней мере, так говорят все, кто их пробовал. — Не нужно. Прогуляемся? Если ты, конечно, сам не хочешь есть. У него загорелись глаза, как только он услышал мое предложение. Мало кому по душе затворническая жизнь. А уж в его положении и подавно. Я заметил странную вещь: Билл говорил без умолку, помногу и по делу, и это не утомляло. Сам я никогда не был слишком уж разговорчивым, мне было достаточно что-то написать, чтобы мысли, роящиеся в голове, ушли и позволили задуматься о чем-то другом. Но зачастую мне и не хватало общения. Я старался выбраться куда-нибудь с друзьями, желательно компанией, чтобы их разговоров было достаточно, чтобы восполнить эту нехватку. Потому что и с Томом мы толком не разговаривали. В этом мы были с ним схожи — ни один из нас не хотел говорить больше, чем нужно. Однако нужно было. И теперь я ощущал себя еще комфортнее, теперь, когда понял, насколько Билл «родной» мне человек. Он рассказал мне об этом парке, что он был одним из излюбленных мест братьев. Недалеко от дома, много магазинчиков вокруг — как комиксов, так и сладостей навалом. Был здесь и домик на дереве — Билл заставил меня залезть наверх и запечатлеть вид на фотографиях. Должно быть, я сошел с ума, пойдя на такой шаг — никогда не любил высоту, однако сейчас словно забыл об этом. Мы гуляли довольно долго, он предложил мне взять перекусить в булочной (пухлый булочник намотал ус на палец и поклонился, сняв колпак и приветствуя соседа) и посоветовал брать луковый хлеб — «Лис всегда берет только его». Аромат действительно был изумительный, и я не смог отказаться. Но как только мы вышли, любопытство взыграло во мне снова. — Ты все ссылаешься на Алисию, на ее вкусы. Почему не предложишь что-нибудь, что нравится тебе самому? Билл слегка поник, смотря куда-то вниз. За то короткое время, что я провел с ним, это был второй раз резкой смены настроения. — Мне нравились сырные лепешки. — Он помолчал минуту. — До аварии. После нее я ничего не чувствую. Ни запаха, ни вкуса. Сытно — и хорошо... Отвези меня домой, пожалуйста.