Письма счастья

В Гамбурге я задержался на пару дней — мне было попросту не остановить поток рассказов Билла. Это отвлекало его — я помню собственную реакцию на кончину матери, и в отличие от меня Билл держался молодцом. Потерять обоих родителей в столь юном возрасте должно быть непросто. Я сам с ужасом представлял тот день, когда мне придется хоронить отца... Почти весь день мы проводили на улице, Билл показывал мне город с другой стороны, с которой я не был с ним знаком, находил мелочи, для большинства ничего не значащие, наслаждался жизнью — никто так ее не ценит, как тот, кто не может вкусить ее в полной мере. И этот человек с каждой секундой все больше меня удивлял. Это существо было лучшим генератором идей среди всех «креативщиков», с кем мне довелось общаться. Ни один из них не мог за минуту придумать логическое завершение высказанной мной идеи, а Каулитц сходу подхватывал и продолжал мою мысль. Заметив это, я поделился с ним соображениями насчет своих рассказов, давно брошенных в силу отсутствия вдохновения. Впервые за все это время он искренне и от души засмеялся, сказав, что, в таком случае, я просто обязан указать его в соавторах. Ради того, чтобы еще хоть раз услышать этот смех, я был готов его там прописать и без всякой помощи с его стороны. Время пронеслось, мы и не заметили. Лишь только, когда пришло напоминание об очередной статье, которую я был должен, чувство времени вернулось ко мне. Билл предоставил мне ноутбук с выходом в глобальную паутину и время от времени подсказывал мне нужные слова, чтобы я успел в срок. А сам снова рисовал. Он показал мне меня другим, заставил поверить, что и во мне есть задатки волшебства, так летали пальцы над клавиатурой на его рисунке... Я закончил в кратчайшие сроки, вдохновленный его присутствием, но стоило мне нажать кнопку «Отправить», как я понял, какую ошибку совершил — Билл осторожно сжал мою руку и сказал, что мне пора возвращаться. И он был неумолим. Вещи я собирал, чувствуя, как тяжело на душе от этого расставания, и ощущая на спине его взгляд, наполненный противоречивых эмоций. Но Билл не оставил себе шанса попросить остаться. Да и я сам понимал, что для первой встречи, к тому же при таких обстоятельствах, уже достаточно, и пора идти. Он проводил меня до двери и уже хотел ее закрыть... Но я выпустил из рук пакет с вещами, падая на колени рядом с ним. Я позволил себе один осторожный поцелуй. Всего один. Пока Билл не осознал, что произошло. И пообещал, что вернусь, потому что он мне нужен. Таким я его и запомнил: потрясенным, запрокинувшим голову назад, чтобы стряхнуть слезы счастья. — Я обязательно тебя дождусь, — прошептал он мне в губы. Кто бы только знал, как тяжело было оставлять его в тот момент.

***

Возвращался я на автобусе. Мне нужно было время, чтобы подумать обо всем, что произошло за последние несколько дней. Столь насыщенного лета у меня давненько не выдавалось. Стабильность, конечно, неплохая штука, но пятая точка всегда найдет, где разбавить однообразие будних дней. Но, в итоге, всю дорогу я думал о Билле. О его последнем рисунке, который он мне, кстати, так и не отдал, о его тонких пальцах и пронзительном взгляде, о том, как тепло и уютно было рядом с ним — и насколько одиноко сейчас без него. И невольно начал сравнивать братьев. Взбалмошного Тома, заводившего меня одним лишь взглядом, замкнутого и неразговорчивого наедине со мной, но зато любвеобильного... Непостоянного, взрывного, фанатичного... И Билла. Не подтверди мне это Билл, я бы так и не верил, что они братья, и тем более, что близнецы, слишком они были разные. Билл — постоянная единица, серьезный, собранный, хоть и чересчур болтлив. Он искренен и эмоционален, он творец, и мы — его творения. Я поддался этим чарам, а Томас боится стать другим, ему подчинившись... Кажется, я задремал, раз мои мысли расплылись, как масло на раскаленной сковороде. И разбудил меня лишь телефон, уже на въезде в город. Этот звонок был неожиданней для меня чуть меньше, чем возможный звонок от Тома. — Слушаю. — Доброго дня, Дэвид, — удивил меня своей доброжелательностью Штерн. — Что за срочность? Только смог вырваться в сеть, здесь со связью катастрофические неполадки... — Думал, ты сможешь помочь мне разыскать кое-кого. — Тебе запятую или двоеточие потерялось? — засмеялся он. — Прости. Кого ищем? Я стиснул зубы, чтобы не нагрубить этому клоуну, но он, на счастье, действительно был готов помочь. — Томас Нойманн. Он как-то приходил к тебе в редакцию, давненько уже. — Не так и давненько, захаживал периодически. Все надеялся шефа застать. — Зачем? — не понял я. — Йост, он же Каулитц, шефский сынок, взял фамилию матери. Я ему все объяснял, что… Дальше я уже не слушал. Телефон выпал из моих рук куда-то вниз, а я теперь был совсем растерян. Ежели Том — сын нашего шефа, получается газета лишилась владельца. Но как? Как я сразу не связал воедино эти две фамилии? Надо было полным идиотом! Не благодаря ли Тому мои дела пошли в гору? Да... Сомнений во мне было хоть отбавляй. Штерн все еще был на линии. — Ты не в курсе, что шеф умер на той неделе? — перебил я его продолжающийся до сих пор рассказ. — Вот так новость, — выдавил он из себя. — Как? — Авария. Не дотянул до больницы. — Ты поэтому про Нойманна спрашивал? — Да, как оказалось... — Эй, что значит «как оказалось»?! — Спасибо, Штерн. Наконец в моей голове хоть что-то прояснилось. Стало понятно, что Том делал тогда в редакции и как это все переплетается с Биллом. Встал на место и его рассказ о случившемся. Вот только что мне теперь делать дальше? На этот вопрос ответа не было. Я так и не спросил, где можно разыскать Томаса, а на той стороне провода ласковый голос уже убеждал меня, что абонент не сможет со мной поговорить из-за отсутствия сети. Ничего не оставалось, кроме как пойти в пустующий дом, в мечтах и раздумьях, где, как ни странно, обнаружился Том, которого я так тщетно пытался разыскать еще совсем недавно. Странным мне это не показалось лишь по одной причине — потрясений и так было слишком на столь короткий промежуток времени, чтобы удивляться еще и его появлению (несмотря на то, что он оставил ключи). Он был пьян — на полу, рядом с диваном, валялась почти пустая бутылка бренди, а на столе — давно остывшая и нетронутая пицца. Я отодрал засохший кусок и уселся рядом с парнем. По ТВ показывали какой-то древний ужастик, но Томас смотрел без звука — до того, как отрубился. Вздохнув, я выключил эту бессмыслицу и сходил за пледом для Нойманна. Не выгонять же его, право слово. Он пошевелился, когда я его укутывал, и потянул к себе — шептал что-то, разобрать я смог не все, но точно знал, что он пытается извиниться — пока не контролирует свои действия. — Я был в твоем кабинете... Я все видел... Вам было суждено через меня переступить, чтобы быть вместе, — всхлипнул он в полудреме. Случись это пару месяцев назад, я бы назвал его придурком и убеждал его, что просто надеялся во всем разобраться и помочь ему самому, что между нами ничего нет и быть не может. Но это произошло сейчас, и я бы сам не поверил в свои оправдания. — Прости меня, — пробормотал он, так и не открывая глаз. Его извинения казались чем-то ненормальным, лишним, — я сам был виноват не меньше, — однако сейчас, в таком состоянии, полубессознательный, своей искренностью он жутко напомнил мне Билла. Я коснулся ладонью его щеки, чтобы вспомнить, каково нам было вместе, нет, каково мне было рядом с ним. Но не почувствовал ничего, кроме ощущения легкой щетины под пальцами. Воспоминания меня еще держали — когда-то я всерьез его любил. Но сколько бы комфортно мне ни было тогда, сейчас я был счастлив. И не с ним. — Дэйв, — схватил он меня за руку, когда я поднялся, чтобы уйти к себе. Взгляд у него был на удивление осознанным. — Я кретин? «Определенно», — подумалось мне, но считал ли я так на самом деле? — Спи, — потрепал я его по заметно отросшим волосам, заметив, как он сморщился (в этом совсем не похож на брата), кивнул и провалился в сон, будто ничего и не было. Я не представлял, что мне делать дальше. И только сегодня, ложась спать, обратил внимание на пустующую половину кровати. В отсутствие Тома в последние месяцы меня не так сильно беспокоило наличие теплого бока рядом, зато сейчас отозвалось тоской в душе. Засыпая, я представлял сегодняшний поцелуй, в очередной раз сравнивая братьев. И всё думал, как меня так угораздило на старости лет.