Декабрь 2014
Пришлось признать, что желание поговорить об этих письмах у Тома не возникнет, и смириться с этой мыслью. Вот только у меня рука не поднималась их выкинуть и забыть. Честно признаться, они сводили меня с ума сильнее, чем самого Тома. Но у него было преимущество: он знал отправителя, знал содержимое писем и имел причины не читать. А мне приходилось только держать себя в руках, чтобы не вскрыть очередное письмо, и гадать, насколько все серьезно. Тайный поклонник? Бывший? Только об этом подумав, я уже ощутил укол необъяснимой ревности. Это помогло на какое-то время, и я положил новый конверт в коробку к прочим письмам, которой, кажется, вскоре перестанет хватать.***
Существует особенный тип людей. Их главное отличие — подбирать самый неподходящий момент, чтобы позвонить. Услышав знакомую мелодию, я уже предполагал, чем обернется этот звонок. И причина была мне до боли известна, вот только желания у меня не было отвечать никакого. Том изогнулся, дотягиваясь до трубки, и снова подался мне навстречу. Мередит у меня еще получит за это. — Мм... жена, — игриво протянул Том, обнимая меня за шею и целуя. — Познакомишь? Отобрав мобильник, на который парень чуть не ответил, я сбросил вызов. Перезвоню, она не обидится. Томас прекрасен в своей показной ревности, и уж точно невозможно остаться равнодушным, когда она переплетается с его дикой страстью.***
— А все-таки, кто это был? — спросил Том по выходу из душа. — Я разве не говорил, что женат? — улыбнулся я, протягивая ему полотенце. Боги, как мне хотелось запечатлеть это непередаваемое удивление на камеру. Мне впервые удалось удивить Нойманна настолько, что у него не осталось слов, чтобы съязвить в ответ. Но то и неудивительно. За эти несколько лет я ни словом о ней не обмолвился — было бы странно, оставь он это без внимания. — Моя матушка много лет сводила меня с ума попытками найти мне жену. Пришлось сдаться. У нас юбилей через пару дней, и, кажется, мама решила удостовериться, что мы счастливы вместе. Том аж присвистнул, возвращаясь в постель. Тонкий запах морского бриза защекотал ноздри, он словно нарочно выбирал те запахи, которые я не любил. — Не ожидал от тебя. И как долго? — Десять лет. Подняв брови в изумлении, Том покачал головой, не веря своим ушам. Улыбка не сходила с его губ, но я понятия не имел, о чем он сейчас думает. Я коснулся его плеча, возвращая в реальность. Тихий Нойманн — не к добру. А ругаться мне точно не хотелось. — Ты так и не перезвонил, — скосил он взгляд на телефон, поцеловал меня и поднялся. — Приготовлю ужин пока, — и вышел из комнаты, щеголяя голым задом. А я не удержался и пошел следом, дозваниваясь по пути. Мер была отличным другом и не обиделась, что ей не ответили сразу. Она бы поняла, даже расскажи я ей об истинной причине сброса звонка. Звонкий голос навевал воспоминания о свадьбе — кажется, это едва ли не единственный день, что мы действительно были вместе и счастливы. Пышное празднество, масса гостей, которых мама созвала, кажется, со всего свету — половину из них я не знал, с другой был знаком лишь поверхностно. Но то был слишком хороший день, чтобы обращать на это внимание. Глубокий вырез на спине платья до сих пор будоражит мое сознание, а аккуратные кудри, обрамлявшие лицо, стоят перед глазами. Определенно, я влюбился в нее в тот день. Всего на сутки. Не знаю, где мама их только искала, но с Мередит она не ошиблась. Та приехала из Великобритании, а брак давал неоспоримые преимущества. И я решил: пошло все к черту, мама все равно не отстанет, а так хоть у нее будет душа спокойна. И не прогадал. Девять лет мы лишь периодически созванивались, порой встречались, если случалось что-то срочное (навроде приезда мамы). А этой весной развелись, когда она узнала, что беременна. Я не возражал, напротив — мне не было дела до возни с ребенком, а Мер явно знала, на что шла. Вот только от мамы моей деться некуда, и мы всеми силами поддерживали легенду. — ...на Рождество? Ты все еще не хочешь ей рассказать? Я не думал, что... — я взглянул на Тома, стоящего в фартуке на голое тело. Он внимательно ловил каждое мое слово. — А в другие дни никак? — спросил я с надеждой. — Поезжай, — улыбнулся Том, прекрасно понимая, о чем идет речь. — Хорошо, я буду, — сдался я, прощаясь с Мередит. — А ведь могли бы съездить куда-нибудь вместе, — цокнул я языком, откладывая телефон в сторону. — На праздниках платят больше, — хмыкнул Том, — не пропаду. Но я все равно слышал нотки расстройства в его голосе. Других вариантов не оставалось, придется ехать, чтобы ублажить матушку. Вот она порадуется прибавлению... Лишь бы не решила сама переехать, чтобы понянчиться с будущими внуками. Иначе нашему хитрому плану придет конец.***
Получив накануне еще одно письмо для Тома, я уложил его к остальным, только сейчас ощутив тонкий аромат кофе, исходящий от конверта. Значит, мне не показалось в тот раз, а ведь я все грешил на свою неаккуратность... Осознавая, что во мне просыпается какая-то нездоровая любовь к этим письмам, я скорее закрыл шкаф, чтобы больше и не думать о них. Вещей брать с собой не пришлось — в доме Мер специально для таких случаев был особый шкаф, и поехал я налегке. Мне не хотелось ехать, какое-то предчувствие не давало мне оставить Тома со спокойной душой. А может дело было в другом, а я отчаянно искал причину — и находил лишь одну? Я не знал, но пообещал вернуться, как только будет возможность.***
Предчувствие не обмануло, несмотря на то, что до последнего дня моего вынужденного отпуска все складывалось идеально. Непринужденные беседы, предполагаемый восторг от скорого рождения внука, скромные семейные посиделки — мне даже не приходилось притворяться, я действительно был рад за Мер. Но, в конце концов, мама рассказала, что уже давно в курсе, что между нами ничего нет. О том, как она горда Мередит, ее желанием сохранить эти отношения, как рада прибавлению. И как ей стыдно за меня. Я не стал дожидаться окончания этой пламенной речи, подхватил рабочий ноутбук и, извинившись у бывшей жены, ушел. Матушка умудрилась устроить нам чудесное Рождество. Возвращался я в ночь, злой до чертиков. И надеялся, что хоть дома меня ждет что-то хорошее. Дом оказался пуст. Рождество я отметил в компании дорогущего пива и по счастливой случайности купленной по дороге курицы гриль. Мне было так погано, что я не знал, куда податься. Сон как рукой сняло, и даже убойная доза алкоголя не помогла — определенно, стоило начинать с виски. По телевизору крутили мелодрамы и прямые включения с мест празднования. Слишком все там было хорошо. Так и не найдя для себя ничего интересного, я поднялся наверх. Том, кажется, решил работать круглые сутки, чтобы выжать возможный максимум из выходных дней. И это меня, в частности, бесило. А потом я вспомнил о припрятанной коробке и со злости решил, что настал тот час. Я отнес ее в кабинет, решив, что так надежнее. Том сюда не заходил, позволяя мне полное погружение в работу, и, в случае чего, он и не узнает. Да, мне до дрожи хотелось прочитать эти чертовы письма! Потребовалось три месяца, нервный срыв и хорошее пиво, чтобы это признать. Дурманящий меня запах хлынул в лицо, стоило только открыть крышку. К запаху пережаренного кофе примешивался еще один, смутно мне знакомый, но я не мог понять, что это. На какой-то миг мне стало стыдно за свои желания. Лезть в это казалось неправильным, но волной нахлынувшие воспоминания последних дней тут же убедили меня в том, что я должен это сделать. Вот во что вылился наш с Мер спектакль. Не хотел бы я узнать через годы, что у Тома где-нибудь растет сын, когда наши отношения уже будут официальными. Или какой другой секрет. Сегодня я чувствовал себя должным влезть не в своё дело, наплевав на этикет и прочую мишуру.***
По правде сказать, я ожидал увидеть официальные бумаги, но никак не то, что содержал конверт. Я начал с самого первого — того, что мне удалось «спасти» от участи быть выкинутым.«...И сплелись белые драконы в чудовищном танце, взмывая в небо по восходящим потокам самой жизни. Не ведали они иного проявления любви, и оттого это казалось схваткой насмерть...»
Дрогнувшей рукой я перевернул лист. Тонкие карандашные линии в точности отражали написанное сзади. Мне показалось, будто рисунок движется, и я поспешил отставить бутылку. Не хватало еще до белой горячки допиться. Я приоткрыл окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Дрожь прошла по телу. И не только из-за ворвавшихся в комнату с очередным порывом ветра снежинок — этот эскиз стоял перед глазами, и воображение подсказывало, чем окончится история. Знал я одно — ничем хорошим. И отчего-то идея вскрыть письма уже не казалась такой привлекательной. Город не спал. Одного взгляда в окно хватило, чтобы заметить, что каждый дом пестрит огнями. Пришла пора признать: мне попросту было обидно за столь поганый праздник. И вряд ли что-то поспособствует его улучшению. Закрыв окно, я примостился прямо на полу, раскладывая конверты на ворсистом ковре. Мне хотелось найти хоть какое-то отличие на них, помимо дат. Каждое размером А4, аккуратно подписанное и с умопомрачительным запахом. Наверное, именно на него я повелся. Хмыкнув себе под нос, я дотянулся до распечатанного конверта. Кроме рисунка там было еще что-то.«Здравствуй, Том. Вот и очередное письмо, на которое ты не ответишь. Мне даже не верится, прошло столько лет, а ты еще не готов вернуться. Ничего, однажды я достучусь до тебя. Главное помни, я люблю тебя, несмотря ни на что. Может быть, ты помнишь, сколько времени мы проводили в парке «Плантен ун Бломен»? Я уже и не надеялся там снова побывать. Вышка все так же портит обзор — помню, как тебя это раздражало, когда ты пытался что-то снять. А я ведь до сих пор пользуюсь твоим фотоаппаратом. Надеюсь, ты не в обиде. Мне предлагали купить новую модель, но и этот ничем не хуже. Спасибо, что научил меня им пользоваться. Я отправлю тебе пару снимков чуть позже, их пока не напечатали... Иногда мне кажется, что тебя и вовсе не существует. Словно я пишу в пустоту. Я начинаю забывать, как ты выглядишь. Только старые фото — подтверждение твоей реальности. А голоса твоего уже давно не помню. Неприятно, но я все еще верю и жду. Когда письма начали возвращаться, я успел испугаться, не случилось ли с тобой чего. Хотел бы я узнавать не в числе последних, что происходит в твоей жизни. Извини, вечер меланхолии. У меня это частенько бывает. В одиночестве нет ничего прекрасного».
Я насилу оторвался от текста, сглатывая комок в горле. Своих впечатлений я еще не понимал. Это оказалось не так-то просто. Зато стали понятны эмоции Томаса при виде новой корреспонденции. Голова вскоре начала казаться слишком тяжелой, чтобы думать об этом. Ничего не трогая, я запер кабинет и завалился спать, прокручивая в голове текст письма. Мне снились завитушки на буквах, выведенных тонкой кистью на бумаге. И только тогда до меня дошло, что именно запах краски сбивал меня с толку, перемешанный с ароматом кофе. Завитки превратились в драконов, невидимым пламенем сжигающих все мосты за моей спиной, а вместе с ними и проблемы. А наутро я почувствовал обессилено рухнувшего на постель Тома, прижал его к себе, еще не до конца проснувшись, все думая о том, что же он натворил. И снова окунулся в сон, полный облегчения. Просыпаться не хотелось, но рано или поздно — все равно приходится...