Проект

      Прошло несколько дней, в течение которых мы практически ничего не предпринимали. Первое время — то есть, первые полдня, — я порывался действовать и долго уговаривал Мисаки хотя бы издалека взглянуть на убежище Широ. Конечно, мы оба понимали, что его там почти наверняка нет: Куро, так подло напавший со спины, должен был непременно предупредить своего дружка. Так что, пока меня сшивали в травмпункте, эти двое собирали вещички, особо никуда не торопясь. Именно этот аргумент выдвигал Мисаки, когда я принимался ныть; железная логика была призвана меня отрезвить, как всегда и получалось, но почему-то тогда мне отчаянно хотелось пойти и самому убедиться, что Широ снова ускользнул из наших рук. Догадки меня не устраивали.       Мисаки фыркал на все мои уверения в том, что я в порядке, и говорил: «не хочу я снова с тобой возиться». Мисаки говорил: «ты долбанный псих, который вечно лезет в самое пекло».       Ну, в этом-то он был прав. Отчасти.       Как бы то ни было, добиться справедливости я не смог. Мисаки запер дверь, спрятал ключи и запретил мне вообще заводить речь о Широ. Я хотел нажаловаться Мунакате на такой произвол, но Ята равнодушно отобрал у меня телефон и вынул батарейку, которую, подозреваю, спрятал там же где и ключи. Сказал, что вернёт, когда моя черепушка придёт в приличное состояние. До тех пор я оказался оторван от внешнего мира благодаря усилиям чересчур заботливой наседки с полным параноидальным набором. Ради того, чтобы контролировать меня сутки напролёт, он даже забил на работу — бросил что-то вроде «перебьюсь несколько дней», и остался в квартире, неусыпно блюдя моё здоровье. Деньги на продукты беспринципно вытряс из моего же кошелька, чему я не противился — зачем вообще деньги, если из дома меня не выпускали.       Причём, в неволе был я один: Мисаки беспрепятственно выходил за продуктами и в аптеку, выбирая время, когда я спал. Можно было возмутиться и этому тоже, но Мисаки делал мне перевязки по три раза на дню, хотя особой необходимости в том не было, и упорно кормил ароматным бульоном с травами. Я пил, послушно пытаясь выздороветь, но в душе уже вожделел какой-нибудь жирной вкуснятины, которая обязательно загонит моё сердце в гроб уровнем холестерина.       Мисаки, естественно, такого не позволял и не готовил. Не знаю, вязалась ли черепно-мозговая травма с правильным питанием, но он делал всё, чтобы я на полную ощутил постельный режим, вплоть до того, что загонял меня в кровать в девять вечера и заставлял спать днём. В душе я бунтовал, но покорялся — отчасти потому, что во сне время летело быстрее, отчасти из-за усталого лица Мисаки. После недавних событий с него не сходило тревожное выражение, и я был уверен, что сам в этом виноват.       Что-то было не так. Не только из-за его вечно задумчивых глаз, но и из-за атмосферы. Все эти дни мы были заперты в одном пространстве, наедине, и ни разу за это время ничего не сделали вместе. Мы почти не разговаривали, если не считать препирательств по поводу Широ и всяких бытовых проблем. Мы не смеялись вместе, не шутили, даже не устраивали разборки. Не вспоминали прошлое. Мисаки ни разу не заговорил насчёт Хомры, а я не упоминал Микото всуе. Мисаки проводил много времени на кухне, ожесточённо готовя диетические блюда, совсем не нужные моей голове, а я сидел в его стерильной комнате, листая книжки. По утрам я отсыпался, днём уходил на вынужденный тихий час, а вечером мы молча ужинали, заглушая тишину телевизором. Ята отдал мне кровать с морковными простынями, а сам сгинул в комнате родителей, куда я ни разу не зашёл. Из-за этого всего я иногда просыпался ночами, и долго не мог снова уснуть, пытаясь услышать, как через стенку от меня дышит озабоченный чем-то Мисаки.       На лбу у него пролегла длинная складка — я видел порой, когда он снимал шапку перед душем. Ещё одна маленькая, режущая деталь — шапку он теперь носил даже дома, будто прячась от меня. Или боясь?       Спрашивать было страшновато.       Когда я вконец достал его просьбами, Мисаки сходил к магазину Куро. Естественно, тот оказался закрыт; на двери висела табличка «Инвентаризация», внутри было темно и тихо. Если Куро и находился там, пряча у себя Широ, то они наверняка ютились в подсобных помещениях, но разумней было предположить, что они укрылись на квартире одного из них. Мне думалось, что у Широ было много вариантов того, где переждать бурю, так что даже не факт, что они были вместе: возможно, в ответ на спасение от нас Куро не досталось ничего, кроме «спасибо». Почему-то мысль об этом грела особенно сильно, когда Мисаки менял мне повязку, хмуря брови. Эта процедура была не нужна: кровотечения давно не было, хватило бы пластыря на шов, да и без того можно было обойтись. Но Мисаки педантично приносил бинты, кромсал их ножницами, засыпая пол обрезками, и просил меня сидеть смирно. Я постепенно начинал ненавидеть эти минуты, потому что пальцы, которыми он меня касался, были холодными и чужими, а сам Мисаки старательно избегал моего взгляда и прикосновений. И, странное дело — он всегда откликался на любую мою попытку заговорить о чём-то отвлечённом, но выглядел при этом так вымученно, что у меня пропадало всякое желание терзать его ради своих прихотей. В итоге получилось весьма забавно: место, где мы могли бы сблизиться, раскидало нас по разным углам и отдалило друг от друга. Когда я думал об этом, то неизменно возвращался к своему первоначальному плану — закончить дела и разбежаться, — хотя после всего мне не особо хотелось не то, что заканчивать на такой ноте; в принципе заканчивать. Но Мисаки ощутимо расстраивал то ли я сам, то ли моё присутствие, так что я не собирался быть эгоистом и планировал уйти, как только он попросит. Он, конечно, не просил — только пёкся о моём здоровье, вздыхал и гремел кастрюлями так, будто это могло разбить образовавшуюся между нами корочку льда. Это лишь мои предположения, а так я даже не знал, хочет ли он всё починить — от этого незнания было паршивее всего.       Дней через пять он вернул мне батарею, и я целый час маялся, дожидаясь зарядки. Мисаки хлопнул дверью, крикнув, что дойдёт до магазина, я что-то ответил, но он наверняка не услышал. К тому моменту на экране уже высветилось время и привычная заставка, я торопливо пролистал список контактов, находя Мунакату, и нажал вызов, надеясь, что деньги на счету не кончились в самый неподходящий момент.       Нет, пронесло. Рейши ответил буквально через пару гудков, будто ждал моего звонка, и тут же спросил: — Ну как ты? — Так себе, — честно признался я, садясь к стенке и вытягивая ноги. — Мисаки странно себя ведёт последнее время. — Что? — удивился он. — Причём тут Ята? Я про твою голову спрашиваю, чудила. — Ах, ну да, — запоздало сообразил я. — Всё в порядке, до свадьбы доживёт. Шрам остался, но под волосами-то всё равно ничего не видно. Ты лучше скажи, как продвигаются дела?       Мне не терпелось узнать последние новости. Благодаря изоляции моё любопытство изнывало и теперь, когда канал вновь был открыт, я чувствовал себя способным родину предать ради сколько-нибудь интересной информации. — Да ничего такого, — буднично сказал Рейши. — Кроме тебя из ряда вон выходящего не происходит. Проект по-прежнему не работает, о Широ ни слуху ни духу, Суо то и дело лезет с какими-то новшествами...       При упоминании Микото я скривился. Мунаката будто ощутил это и насмешливо спросил: — Кстати, как он тебе? Скажи, тот ещё экземпляр. — Однозначно, — мрачно подтвердил я. — Надеюсь, больше не придётся видеть эту кошачью морду. — Всё так плохо? — Да нет. Просто он показался мне самовлюблённым засранцем с кучей ирисок во рту и раздутым самомнением. — Как разгромно! — засмеялся Рейши. — И этого хватило, чтобы вывести тебя из равновесия? — Я вёл себя достойно ровно до тех пор, пока он не поцеловал Мисаки. — Что он сделал? — переспросил Мунаката, перестав веселиться. Я довольно хмыкнул — кажется, задел таки за живое — и пересказал ему содержание визита в Хомру. Он внимательно выслушал, повздыхал и серьёзно сказал: — Такого я от него не ждал. Ну, может, совсем немного. — А я ждал, прям чуял, только не смог сформулировать, — пожаловался я. — Но не волнуйся, я ему и слова не сказал на этот счёт! Видал дурака, поддаться на такую очевидную провокацию мог разве что ребёнок. — Ята наверняка поддался, — задумчиво хмыкнул Рейши. — Покраснел весь и даже оттолкнуть его не смог. Знаю я это убойное обаяние Суо — скорее помрёшь на месте, а руки не поднимешь...       В его голосе зазвучали какие-то мечтательные нотки, обычно ему несвойственные. Я тактично кашлянул, возвращая Мунакату к реальности; он спохватился, взял привычный менторский тон и похвалил меня за сдержанность, пообещав навешать беспринципному партнёру по бизнесу словесных люлей. Я посчитал это достаточным наказанием — лекцию Мунакаты даже я порой выдержать не мог, — и на этом обсуждение досадного эпизода закончилось.       Потом мне пришлось описать ему подробности нападения. Мунаката слышал это в исполнении Мисаки, который, оказывается, ответственно подошёл к делу: отзвонился моему начальству и предупредил о бессрочном карантине, тем самым зарекомендовав себя в глазах Мунакаты. Видимо, наши версии слегка разнились, потому что Рейши иногда прерывал меня для уточнений, но в целом всё совпало. Я рассказал о закрытом магазине и вывалил свои догадки на этот счёт. Мунаката сразу же согласился, что Широ наверняка покинул своё убежище, но предположения о том, где искать, выдвигать не стал. Я с упоением принялся перечислять варианты, придуманные от балды, дойдя вплоть до того, чтобы опять обратиться к Суо — только теперь через Мунакату, — пусть его экстрасенс ищет заново. Рейши сухо сказал, что Анна не может делать это по прихоти, — прям процитировал Мисаки, честное слово! — потом немного помялся, пытаясь вставить хоть слово, и, выцепив паузу, поспешно сказал: — Послушай, Фушими. — Ммм? — Я закрываю Проект.       Мне показалось, что я ослышался, потому что из уст Рейши это звучало абсолютно бредово. Пришлось переспросить. — Мы с Суо решили, что так будет правильнее, — голос Мунакаты стал твёрдым, но печальным. — Помнишь, я говорил про запасной план? Ты был прав — это вторая версия. Мы уничтожим первую, и запустим аналог, который будет даже лучше прежнего. За время вынужденного простоя мы ухитрились придумать много обновлений, так что это не пойдёт никому в ущерб и... — Стоп! — перебил я, ошарашенный этой новостью. — Ты хочешь закрыть Проект? И это после того, как ты — да не только ты, все мы! — вложили туда столько усилий и труда? Да мне черепушку из-за него проломили, а ты говоришь — закрыть?!       Мунаката вздохнул. Я сжал трубку, пытаясь побороть взявшийся из ниоткуда гнев — он затопил меня, поднявшись из глубины гигантской волной, но я не мог понять, почему сила его была так велика. Раньше — до появления Широ — меня бы эта новость не взволновала. Раньше я бы пожал плечами и сказал: «делай, как знаешь». Раньше — это чуть больше недели назад, но за эту неделю произошло столько всего, что я не мог так просто принять это решение.       По сути, я был никем — я даже в штате не состоял и кричал об этом направо и налево. Но в тот момент я задыхался от злости и отчаяния так исступленно, будто сам создавал этот чёртов Проект.       Мунакате, пожалуй, было ещё тяжелее, но он наверняка успел всё обдумать и взвесить. Рейши, как и Суо, состоял из Проекта, он взращивал его, он сидел над ним ночами. Он жил им и в нём — до такой степени, что доверил мне его спасение. Видимо, я не справился. — Всё уже решено, — сказал он устало. — Нет смысла кричать. — Это из-за того, что я не нашёл Широ? Дай мне время, я ещё могу наверстать... — Не во времени дело. Слушай, Фушими, я ни секунды не сомневался, что рано или поздно ты найдёшь Широ, но теперь речь идёт не о сроках, а о твоей жизни и жизни Яты. Ты же сам сказал — тебе голову проломили из-за Проекта. А вдруг ещё что-то случится? — Всё будет в порядке. — Ты можешь гарантировать? — невесело усмехнулся он. — К тому же, ладно ты — есть ведь ещё Ята. Сумеешь его защитить, когда будет нужно?       Я хотел сказать: «сумею», но вспомнил, как Мисаки пытался меня оттолкнуть — и не успел. А если бы это я был на его месте? Мне было не страшно снова попасть под раздачу, но видеть, как держится на волоске жизнь Мисаки, я не желал. — Ты же сам это понимаешь, — сказал Мунаката в ответ на моё молчание. — Всё зашло слишком далеко, и мне жаль, что ты пострадал из-за меня. — Не из-за тебя, — возразил я, трогая повязку. — Просто так карты легли. — Не стоит преуменьшать, — сказал он с горькой иронией. — Ты ведь у меня даже не работаешь. — А что с Широ? Отпустим безнаказанным? — Видимо так. — А если он снова влезет? — спросил я, с каким-то болезненным напором пытаясь изменить свершившееся. — Опять будет новая версия? — Давай решать проблемы по мере их поступления, ладно? — мягко попросил Мунаката. — Не злись. Я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, вот и всё. Ты же мой друг. — А ты — мой. Поэтому я и стал тебе помогать. — И я это ценю, — Рейши снова вздохнул, уже более расслабленно, и попросил: — Выздоравливай, ладно? — Ага, — автоматически пообещал я. Мунаката, очевидно, не знал, что ещё можно сказать, поэтому быстро попрощался и отключился, оставив меня в одиночестве, с полным набором сумбурных скомканных мыслей. Почему-то начала болеть голова; я медленно упал на простыни, свернувшись в клубочек, и застыл. Происходящее вообще не вписывалось в картину мира: закрыть Проект казалось немыслимым делом. Не то чтобы я был к нему привязан, скорее наоборот — с него и пошли мои проблемы с Мисаки, — но там же я и познакомился с ним. Проект был тем, что свело меня с Мунакатой и Авашимой, тем, что помогало мне расслабиться и погрузиться в совсем иной мир. Благодаря Проекту — ну и Широ, конечно, — я получил возможность исправить старые ошибки и наворотить новых, я встретился с Сэнди, я открыл новые грани своих друзей. В конце концов, я заново познакомился с Мисаки и стал ему чуть ближе, чем раньше — это уже был огромный прорыв. Может, сам по себе Проект не был чем-то особенным, но именно из-за него в моей жизни случилось столько удивительных вещей. Я это понимал и не мог заставить себя так просто от него отказаться.       Вторая версия мне была не нужна. Первая, украденная — вот что должно было быть возвращено и починено. Я благодарил Широ, потому что он стал первым звеном цепочки событий. Я ненавидел Широ, потому что из-за него всё рушилось. Я обязан был его найти — может, даже не столько ради Проекта, сколько ради себя самого.       Странное дело — первоначально я согласился на поиски только ради встречи с Мисаки, но со временем этот фактор отошёл на второй план. Остался лишь полагающийся на меня Мунаката и его детище, для которого не жалко было в лепёшку расшибиться. Я решил: даже если Мисаки откажется, я найду Широ в одиночку и вытрясу из него всё, над чем так упорно трудились десятки людей. Никакие запреты Рейши меня не волновали — я, вообще-то, даже в штате не состоял, и эта маленькая деталь в очередной раз играла мне на руку.       После того, как я всё обдумал, стало легче. Какое-то время я полежал, не двигаясь, размышляя, как действовать дальше. Мунаката отстранил меня от дел; Мисаки, надо полагать, тоже. С его решением мы теряли информационную поддержку, которая спасала нас до настоящего времени. Конечно, всегда можно было обратиться к Сэнди, но у того наверняка не было доступа к базам данных Мунакаты. Я подумал об этом и тут же пришёл к выводу — если возникнет необходимость, мы просто взломаем его компьютер, благо терять Рейши уже нечего. Конечно, это был запасной план; так-то я надеялся обойтись своими силами, тем более что первый шаг напрашивался сам собой.       Я перевернулся на спину, напряжённо представляя, что можно выжать из тех немногих крупиц информации, которыми мы располагали, когда стукнула входная дверь. Я услышал лёгкие шаги Мисаки за дверью и шорох пакетов, но не стал подниматься. Я знал распорядок — он разберёт покупки и придёт, чтобы сменить мне повязку второй раз; правда, он не подозревал, что сегодня я намеревался покончить с этим фарсом.       Почему-то я был уверен, что он в курсе происходящего, что он давным-давно знает о закрытии. На самом деле это предположение объясняло многое: и его невероятную заботу, и информационную изоляцию, и отказ идти к убежищу Широ. Мисаки хотел оградить меня от этого знания — нарочно или же нет, — но чем он при этом руководствовался? Когда он вообще был со мной честным в последний раз? Когда я обнимал его, стоя на кухне, он уже хранил эту тайну — поэтому был так холоден и отстранён? Эти вопросы роились у меня в голове, мешая сохранять хладнокровие. Поведение Яты, по большей части, было построено на эмоциях, но в этом случае трудно было определить, что именно он испытывает. Про себя я решил, что не стоит гадать об этом ещё дольше: искать Широ было необходимо, вне зависимости от мнения Мисаки по этому поводу. Каждая минута промедления теперь казалась мне потерей — нужно было действовать сейчас.       Поэтому я просто стащил с себя бинты и дождался, пока Мисаки сам придёт ко мне. Он вошёл, толкнув дверь локтем. При виде моей оголённой макушки тут же нахмурился, поставил чашу с водой и бинты на стол, скрестил руки на груди, стараясь выглядеть сердито: — Ты зачем снял повязку? — Потому что она мне больше не нужна, — сказал я как можно мягче, не собираясь с ним ссориться. — Всё уже зажило. — Ничего не зажило! — тут же заспорил он. — Тебе ещё неделю пролежать нужно, чтоб твоё состояние нормализовалось...       Я закусил губу, чтобы не сказать ничего лишнего. После новостей Мунакаты всё казалось мне ложью — и даже Мисаки, пляшущий вокруг меня слишком активно, чтобы это можно было выдать за правду. Зачем так распыляться из-за небольшого шрама? Мне давно стало казаться, что он перегибает, но слова про недельный постельный режим окончательно убедили меня — он просто тянет время. — Я разговаривал с Мунакатой, — сказал я, пристально глядя ему в лицо. Мисаки ощутимо напрягся, но постарался выглядеть так, будто ничего не произошло: отвернулся к своим бинтам и небрежно спросил: — И о чём болтали? — Он сказал, что закрывает Проект.       Спина его закаменела. Мисаки вцепился в бинт, намереваясь вымочить его и наложить вопреки моему желанию, но так и не поднял руку. По этой безмолвной реакции я понял, что моя догадка подтвердилась — он и так это знал. — Почему ты не сказал раньше? — спросил я, сверля взглядом его лопатки. Он дёрнул плечом, будто пытаясь смахнуть что-то невидимое, и тихо ответил: — Мне нельзя было. — Суо тебе запретил? Или Мунаката?       Мисаки вздохнул, отбросил бинты и повернулся ко мне, облокотившись о край стола. На лице у него было трудночитаемое выражение — сожаление, замешательство, что-то ещё. Он покачал головой, глядя в пол: — Я сам себе запретил.       Потом он быстро и сбивчиво рассказал, как звонил Мунакате в ночь, когда меня ранили. Сделал он это по наитию, просто хотел предупредить моего друга о том, что произошло. И уж точно не подозревал, что на следующее утро Мунаката перезвонит, не дождавшись, пока я приду в сознание, и сухо скажет: мы закрываем Проект. И всё, никаких объяснений, никаких веских аргументов, ничего... — Хотя какие тут аргументы, — нервно усмехнулся Мисаки, цепляя руки в замок. — И так всё ясно. Наверное, на его месте я бы и сам так поступил. — Но ты не на его месте. Почему ты мне не сказал? Зачем было тянуть несколько дней? — А сам не догадаешься? — резко бросил он, поднимая взгляд. — Ты же был как медуза, даже двигаться нормально не мог первый день. Как будто я мог сообщить тебе что-то подобное... да тебя бы удар хватил! — У меня он и так чуть не случился из-за твоего поведения, — автоматически огрызнулся я. — Ходил, как в воду опущенный, избегал меня, прятался по комнатам. Зато кормил на убой и устраивал сиесту в любой подходящий момент. Я и не знал, что подумать! Отобрал телефон, не выводил на улицу... — тут я осёкся. — Это чтобы никто посторонний меня не огорошил?       Мисаки кивнул. Я должен был чувствовать себя виноватым, и это немножко было, но в целом я всё ещё был зол: и на Мунакату, который прикрыл Проект без моего ведома, и на Мисаки, который пытался это от меня скрыть. С благими намерениями, конечно, но ведь все мы знаем, какая дорога ими выстлана...       Возможно, на месте Мисаки я тоже бы скрыл этот секрет. Первые дни мне и вправду было плохо — я проводил больше времени в лежачем положении, чем когда-либо, но при этом порывался взглянуть на убежище Широ. Наверное, я и выздоровел так быстро лишь благодаря этому энтузиазму и наличию хоть какой-то цели; а скажи он мне, что произошло, остался бы стимул? — Наверное, я должен тебе спасибо сказать. Хотя если бы ты вёл себя чуть проще, я бы взбунтовался куда позднее. — Всё равно этот момент наступил бы, — невесело усмехнулся Ята. — А я просто не умею притворяться.       Я подумал — неправда. Мисаки был прекрасным лжецом, если хотел — он изящно прятал внутри всё важное, что не мог сказать, а потом выплёвывал это мне в лицо в порывах ярости. Нет, он отлично справлялся с притворством, но никогда не умел контролировать эмоции, и потому всегда прогорал. Вот и сейчас: я видел, что на самом деле он молчал не только ради моего здоровья. Мисаки, как и я, всегда боялся, что с окончанием этой маленькой миссии пропадёт и окрепшая связь между нами. И мы оба бессознательно оттягивали день, когда это произойдёт, прикладывая недостаточно усилий к поискам. Мунаката, не зная этого, разрушил схему, чем вызвал в душе каждого из нас смятение; и если я находил в себе смелость признать это, то для Мисаки нужен был повод. Что ж, если ему легче говорить о моём здоровье — пожалуйста, но я-то знал: он тоже не хочет, чтобы всё заканчивалось.       Я со вздохом откинулся назад, прижимаясь к стене. Мисаки осторожно сел на край кровати, глядя на меня краем глаза. На самом деле я был рад, что не стал кричать и вызнал всё вполне культурно: по взгляду Яты я видел, что стоит чуть-чуть надавить — и он взорвётся. Он мог быть терпеливым сколько угодно, особенно если думал, что в чём-то виноват, но как только я переигрывал с недовольством, он выходил из себя. — Хорошо, что мы всё выяснили, — сказал я через некоторое время, удостоверившись, что все ураганы внутри улеглись. — Только обещай, что больше не будешь надо мной трястись. И вот ещё что: я собираюсь найти Широ. Плевать, что сказал Мунаката, для меня это теперь дело чести. Я не предлагаю тебе участвовать, если не хочешь. — Ты думаешь, я откажусь? — он удивлённо приподнял бровь. — Я думаю, что Мунаката прав: предприятие становится всё опаснее. Кто знает, что эти ребята выкинут в следующий раз? Вдруг тебе голову проломят? — Я уверен — ты меня защитишь, — он так очаровательно улыбнулся, что у меня сердце вздрогнуло и заныло. Мне не хотелось втягивать его в это, потому что я как раз не был уверен в своей способности защитить кого бы то ни было. Но и оставаться одному не хотелось. Мисаки смотрел на меня исподлобья, замерев — я вдруг понял, что он тоже не хочет, и что это ещё один секрет, о котором он запретил себе говорить.       Он улыбнулся кончиками губ, и я окончательно понял, что всё вернулось на круги своя. Больше никаких дурацких повязок, недомолвок, никакого одиночества вдвоём. Без Мисаки мне было скучно — я так ему и сказал, намекая, что не стоит оставлять меня, даже если кажется, что это лучшее решение.       Он ничего не ответил, но, в принципе, всё было ясно и без этого.       Потом мы долго думали, что делать дальше. Мисаки, как и мне, чётко сказали забыть о Широ и наслаждаться жизнью, пока Создатели расхлёбывают остатки проблем со второй версией. Мисаки, как и меня, это не устраивало. Вернее, он бы смирился, если бы Куро не успел зарядить мне битой — а так, сказал Ята, кровожадно сверкая глазами — он сам нарвался на неприятности. Я с облегчением выдохнул, радуясь, что Мисаки на моей стороне, и мы принялись разрабатывать план действий, отвлекаясь на кофе и бутерброды.       Зацепок было всего две: магазин Куро и бывшее убежище Широ. Так как магазин был уже проверен, оставалось наведаться в убежище, где почти наверняка было пусто. Мисаки скептически смотрел на вероятность найти там хоть что-то полезное, но соглашался — особого выбора нет. На самом деле убежище и было последним оплотом надежды — если там не обнаружится хоть малюсенькой нити к местоположению Широ, можно признавать своё поражение. Откуда ещё брать информацию, мы не знали; вариант со взломом компьютеров Мунакаты Ята отмёл, пояснив, что привлекать внимание будет небезопасно. Да, Рейши не мог запретить нам вести своё расследование, но был способен помешать любыми способами, какие сочтёт нужными. Я доверительно рассказал Мисаки, что в подвалах Скипетра есть помещения, которые когда-то использовались как тюремные камеры; сейчас в них хранилось старое оборудование. Внизу редко кто ходил, и Мунаката мог хладнокровно засадить нас там, пока не решатся все скользкие моменты — и это ради нашего же блага. Мисаки не удивился: сказал, что Суо способен быть таким же жёстким, когда это нужно. Двое Создателей приняли решение, а мы собирались пойти им наперекор — ну, было в этом что-то романтическое и опасное, хотя на деле, конечно, вели мы себя просто глупо.       В былые времена я бы не стал заморачиваться, но Широ это бы только сыграло на руку. Может, Мунакате уже не нужен был старый Проект, но нам с Мисаки он был необходим — как напоминание о том, что произошло, как гарант того, что всё это было. Может, мы двое просто боялись, что без Проекта исчезнет призрачная нить, связывающая нас вместе; я думал об этом, хоть и не говорил, и в глазах Мисаки читалось то же. Я не желал возвращаться к обыденной жизни, в которой, быть может, для Мисаки не нашлось бы места. Я вступил в игру из-за него, и пока он всё ещё оставался одной из главных причин для этого.       Мы обсуждали это когда-то давно, но я уверен: спроси я сейчас, он ответит, что пришёл сюда ради меня.