Проект

      Мисаки пришёл около семи. Открыл дверь своим ключом, который я, оказывается, всучил ему между делом несколько дней назад, бухнул на пол пакет с продуктами и громко заявил о своём прибытии громогласным «Сару!». Я высунул нос из комнаты, потирая глаза, и сонно уставился на него непонимающим взглядом.       В ответ он состроил знакомое возмущённое выражение из оперы «ты опять не сделал ничего полезного».       Ну, частично он был прав.       После моего замечательного открытия все умственные рычажки отказались поворачиваться. Я послонялся по квартире, ещё раз пересмотрел кассету на старом, выкопанном из кладовки видаке, покривился при взгляде на лицо Широ. Пересмотрел ещё раз. Снова поплевался. После пятого просмотра мне немного полегчало, и его добрые глаза уже не вызывали такого отчётливого желания придушить хоть кого-нибудь — вот на этом этапе я и решил, что с меня хватит. Выключил кассету, немного почиркал на бумажке, делая вид, что решаю очередную проблему, и тут мои силы иссякли. Я знать не знал, кто такая Адзуна и как она может нам помочь, и даже пятикратное рассмотрение морды нашего хакера не помогло мне в осознании этого. Так что я решил: утро вечера мудренее, и завалился в тёплую постельку, надеясь проснуться следующим утром.       В итоге меня разбудил Мисаки, и это было не так уж и плохо. Во-первых, последнее время я был подозрительно доволен его перманентным присутствием рядом. Во-вторых, вздремнуть удалось хорошо, и теперь я был бодр, весел и готов к новым свершениям. Вершить предстояло много: для начала, следовало рассказать Яте о невероятных открытиях, совершённых моим интеллектом и откровениями Мунакаты. Ещё стоило бы поесть, и это, на мой взгляд, можно было поставить в начале списка. Далее я предполагал хотя бы временные размышления о будущем, но настолько далеко решил не загадывать. Мисаки смотрел на меня укоряющими большими глазами; я расчувствовался и вопросил: — Как дела, счастье моё? — Ой, вот не надо этого, — тут же сморщился он, превращаясь в обычного себя. — Я тебе не Мунаката.       Я пропустил это мимо ушей и радостно подскочил к пакету, надеясь отрыть там что-то вкусное. Мисаки ловко хлопнул меня по запястью, когда моя загребущая ручонка уже почти сунулась внутрь. — Я тебе что, кот шкодливый?! — растерянно взвыл я, скорее от удивления, нежели от боли. Тот ухмыльнулся, подхватил пакет и бросил: — А что, похож.       А потом удалился на кухню, крикнув что-то вроде: «До ужина ни-ни!». Я не стал испытывать его терпение, поэтому отсиделся в комнате, лениво перещёлкивая вкладки браузера. Заняться, в общем-то, было нечем. Пару раз я кидал взгляд на ярлык новеллы, от которой меня отрывали уже который день подряд, но настроения погружаться в приключения героини не было. По натуре я был человеком увлечённым, и, если бы засел за игру, то ужина было бы мало, чтобы отвести меня от компьютера. Поэтому я ограничился чтением новостей и хихиканьем над спорами в чатах. На самом деле, давненько я так не развлекался; прошло уже две недели с тех пор, как объявился Широ, и именно столько мне и не давали спокойно вздохнуть. Сперва Мунаката, затем — и до сих пор, — Ята. Потом друзья Широ, сам Широ.... И, господи, как же я устал от этого. Внезапно заимев свободное время для всякой ненужной ерунды, я понял, как сильно скучал по такому вот плеванию в потолок. По простому залипанию в Интернете и болтовне по скайпу. Две недели приключений явно пошли мне на пользу: теперь мне не хотелось никаких подвижек в жизни, если только в виртуальной.       Оставалось не так-то много дел, чтобы это желание воплотилось. Я знал, что увижу Исана Яширо в ближайшие дни — стоит лишь разгадать его наводку, и дело пойдёт в гору. Я чувствовал, что отгадка близко, но не мог понять, с какого краю её искать, вот в чём дело. Устал ли Широ от своей же Игры? Возможно, раз вышел на связь и чуть ли не дал свои координаты. Всё близилось к финалу, и часть меня была этому безумно рада: та часть, что жаждала разрешить разногласия с Яширо, починить Проект и вернуться к нормальной жизни. Другая часть — та, что вечно искала проблем на одно место, — слегка бузила и требовала новых впечатлений, но как-то неуверенно и невнятно.       Потому что помимо суеты вокруг Проекта существовал я сам — тот я, которому до лампочки была беготня и поиски. Ещё потому что был Мисаки, чьё сознание тоже не ограничивалось Проектом, и он тоже чего-то хотел и ждал. Вообще-то, Мисаки просто был, и один этот факт вводил меня в ступор. Мисаки находился в моей жизни, в моём доме, на моей кухне, чёрт возьми, и готовил мне ужин, и ждал, пока я приду, чтобы поговорить. Со мной. Я мог бы повторить это миллион раз, а лучше бы всё равно не стало. Подобные предложения плохо укладывались в моей наспех сшитой голове. То ли я до сих пор не мог поверить, что мы так хорошо ладим, то ли подозревал одну большую подставу, но ясно одно: расслабиться я не мог. Не хотел. Не умел, в конце концов. Но такова была цена дружбы (дружбы?) с Мисаки в принципе, поэтому я не особенно и возражал.       И, когда он позвал меня к столу, я просто отбросил лишнее.       Это становилось до ужаса похожим на что-то, изображённое в рекламе плавленого сыра, когда вся семья сидит за столом, и каждый пускает какие-то убогие шуточки. Мисаки, слава Богу, не шутил и сыр не ел, но атмосфера была близка к такой. Как ни странно, это вовсе не действовало на нервы мне, человеку, влюблённому в одиночество и свой тихий дом, что значило две вещи. Первое: я постепенно социализировался, и этому можно было порадоваться. Второе: Мисаки неотвратимо вливался в мои будни, и этому можно было огорчиться, потому что я не знал, что буду делать, если он вздумает уйти.       Но пока что он не уходил. Он сидел напротив меня, увлечённо ковыряясь в тарелке, по привычке отделяя еду; я так же увлечённо наблюдал за этим, параллельно запихивая в рот разные кусочки. Мисаки приготовил что-то, похожее на рыбу по виду, но на вкус отдающее мясом; я не стал спрашивать, что это, и просто ел, потому что вкусно было до безумия. В этот раз мы не пили — вино кончилось после моего последнего приступа отчаянного алкоголизма, — и вот этот факт меня слегка расстроил. Мисаки, напротив, был рад, что я в кои-то веки трезв — ха-ха, смешная шутка, я оценил, — и это было неплохо, поскольку мне предстояло рассказать ему много интересного. — Как прошло с Сэнди? — спросил я, как только мы сели за стол. — Он не сбежал после первого же броска? — Неа, — бормотнул Ята, уже успевший запихать что-то в рот. После нескольких часов активного досуга он выглядел усталым, но довольным, а ещё голодным до чёртиков, так что пришлось смириться с тем, что он говорит, не дожевав. — Правда, бьёт он ещё хуже тебя. Этого следовало ожидать, но всё же...       Я хихикнул. Представлять Сэнди с битой в руках было тем ещё развлечением. Уж на что я сам смотрелся забавно в любом виде спорта, будь то бейсбол или же плавание, так и Сэнди абсолютно не вписывался в суровые физкультурные будни. В университете он исправно не посещал занятия по физической подготовке, поскольку в медкабинете с первого курса хранилась его справочка о хронической астме и прочих противных болячках, дающих ему полное право не посещать этот жуткий предмет. У меня, к сожалению, такого не было, так что пришлось обзавестись неким количеством мускулатуры, прежде чем вылететь из этого чудного учебного заведения. — Так ты доволен, — подытожил я его невнятную речь. — Неужели вам с Сэнди есть что обсудить? — Помимо тебя? — фыркнул он насмешливо. — Да что угодно. Он отлично умеет слушать. — О, да, только хорошего слушателя тебе и не хватало, — я показушно закатил глаза. Мисаки сарказм не оценил, к сожалению; вместо этого он решил, что пора прекращать болтать о нём и перевёл стрелки: — Так что ты сегодня полезного сделал, Сару? Не то чтобы я жаждал пускаться в погоню за Широ, но было бы неплохо знать, что нам есть куда двигаться. — О, нам есть куда двигаться, — усмехнулся я. — Пока ты развлекался с моим другом, я успел распутать мировой заговор. — А загадку ты распутал? — осведомился Ята. Я открыл было рот, чтобы сказать, что это не главное, но тут же его закрыл. — Не распутал, — резюмировал он. — Так я и думал. Ладно уж, гений, рассказывай про свой мировой заговор.       И вот тут-то мне было чем его удивить.       Когда я закончил трепаться, недоверие на лице Мисаки сменилось обречённой усталостью. Он посмотрел на меня исподлобья, глубоко вздохнул и заявил: — Сару. Прямо сейчас я тебя ненавижу до глубины души. — Это ещё за что? — Это ты во всём виноват. Снова! — он страдальчески опёрся на руку. — Вот надо тебе было подкладывать Широ такую свинью. — Он первый начал, — автоматически огрызнулся я. — Это единственное, что тебя поразило?       Он покачал головой. За его спиной начал свистеть чайник, до того поставленный греться; Мисаки дотянулся до выключателя и вопросительно глянул в мою сторону. Я мотнул головой. — Не хочешь, как хочешь, — он встал, подошёл к шкафчику и принялся искать заварной чай. — Знаешь, больше всего в этой дикой истории меня напряг тот факт, что Создатели, выходит, и не Создатели вовсе. — Да нет, почему же, — я пожал плечами, забыв, что Мисаки повернулся ко мне спиной. — По сути, они забабахали Проект практически с нуля. Программа Широ была лишь основой, из неё можно было слепить что угодно. Они слепили Проект. Незачем обвинять ребят в плагиате или ещё в чём. — Я и не обвиняю, — сказал Ята, заваривая чай, найденный где-то в закромах. — Это просто... выбило меня из колеи, вот и всё. Я, знаешь ли, привык считать, что Микото гениален до мозга костей, а оказалось, что гений то вовсе не он, а Широ. — Не забывай о Мунакате, — напомнил я. Мисаки уселся за стол, обхватывая ладошками чашку. — Вообще-то он тоже руку приложил. Короче, все трое молодцы, раздать им плюшки за усердие. — Нам бы кто раздал, — вздохнул он. — В итоге все шишки на нас валятся. — На меня, в основном. — Да как скажешь.       Мы немного посидели в тишине, осмысливая информацию. Я понимал замешательство Мисаки — сам был в таком же состоянии, когда дошёл до этих выводов. Картина плохо укладывалась в голове, но стоило чуть привыкнуть, как становилось ясно: по-другому и быть не могло. И не было никаких совпадений, никаких мистических нитей судьбы и прочей чепухи. Просто однажды два человека что-то не поделили, а дальше всё пошло как по накатанной. И Мисаки оказался втянут в эту историю случайно, и стал совершенно крайним, не нужным ни одной из сторон.       Ну, кроме меня, пожалуй.       Я отогнал эту мысль прочь. Стоило сосредоточиться на Широ, который теперь был ближе, чем когда бы то ни было. Стоило поразмыслить над загадкой, и обдумать дальнейший план действий, и вообще понять, как мы собираемся жить с тем, что навалилось на нас за последние сутки. Стоило бы...       Но Мисаки вздохнул, глядя в свою кружку, и радужка его отразила тёмные круги на поверхности. Я забыл, что конкретно нам нужно было решить.       Стоило бы подумать, как я буду жить, когда всё это закончится и Мисаки уйдёт, но я пока был не готов к подобной теме. — Ладно, — сказал он через пару минут. — Мне нужно время, чтобы переварить. — Понимаю. — И мне нужно побыть одному. — Хорошо.       Он вскинул голову, глядя на меня из-под насупленных бровей. — Тогда уйди с глаз моих! Займись чем-нибудь, не знаю... — Пойду играть, — поспешно сказал я, вставая из-за стола. — Потому что я тоже не в состоянии размышлять о великом.       Он только кивнул в ответ, по-прежнему глядя в полупустую чашку. На мгновение меня охватило неудержимое желание взъерошить ему волосы, но я сжал руку в кулак и быстро проскользнул мимо, в коридор.       Только там я смог выдохнуть и ненадолго успокоиться.       Состояние Мисаки не очень меня напрягало: я понимал, что вызнанное мною в корне меняет дело. Его взгляд на вещи мог несколько поменяться, и для этого было нужно основательно прочистить голову, так что я не стал ему мешать. Однако мне вновь было нечем заняться: спать уже не хотелось, есть тоже, бездумное залипание в Интернете исчерпало себя. Я немного послонялся по комнате, полистал пару книжек, не обнаружил в себе никакого желания их читать, и снова уселся за компьютер. Скорее по привычке, нежели от большой охоты. Взгляд упал на иконку новеллы, и я пожал плечами, решив, что это лучше, чем ничего. Мне нужно было скоротать время, а оно никогда не летело быстрее, чем когда я вливался в игру. Так что уже через минуту новелла была запущена, сохранение загружено, и я ощутил странное удовлетворение от возможности заняться любимым делом. Героиня всё ещё околачивалась в таверне, светя своей открытой амуницией направо и налево; я поднапрягся, вспомнил сюжетную линию и вновь ринулся в словесный штурм выбора верных ответов.       Нет, мне определённо нравилась эта игра. В ней было достаточно активных элементов и разветвлений, чтобы не заскучать, но и не было недостатка в описаниях, да и предыстория была неплоха. Главная героиня занималась той же ерундой, что и мы с Мисаки: искала какой-то пропавший ключ, который должен был открыть шкатулку её матери. Ума не приложу, почему она просто не раздолбала шкатулку своим непропорционально большим мечом, но тогда бы и вся соль терялась, согласитесь? В общем, я прошёл новеллу процентов на двадцать, а основной сюжет ещё даже не слишком закрутился, что сулило много чего интересного в дальнейшем. Я потратил около десяти минут, чтобы покончить с разговорами в таверне, обследовал её на предмет полезных предметов и уже собирался двинуться дальше, как вдруг мой уставший за день мозг встрепенулся и указал мне на кое-что важное. Кое-что, что я пропустил мимо глаз, читая прохождение, да и после, уже играя. Я быстренько подошёл к первому попавшемуся персонажу, заводя с ним ничего не значащую беседу, и в диалоговом окне тут же высветилось имя моей героини.       «Адзуна».       Я откинулся на спинку, недоверчиво глядя в экран. После пятикратного просмотра кассеты я наизусть помнил имя той, кто должен был привести нас к Широ, и точно знал, что у меня нет знакомых с таким именем. Мало того, что нет, и не было никогда, даже не намечалось. И вот теперь это имя написано на моём мониторе, и я пялюсь на него, как баран на новые ворота, соображая, не слишком ли я люблю принимать желаемое за действительное.       Это слишком даже для Широ, нет?       Я осторожно свернул окно и открыл браузер. Совпадение или нет, а проверить нужно было каждую мелочь. Широ не стал бы указывать на то, чему я не смог бы найти применение, не стал бы подсовывать кота в мешке. Если он имел в виду именно эту Адзуну, то он знал, что я буду играть в эту новеллу. В принципе, это было несложно предугадать, если хорошо знать мой характер и любовь к игровым новинкам подобного рода и жанра. Широ мог ткнуть пальцем в небо, конечно, и тогда бы я даже не скачивал эту игру, но в таком случае мы бы абсолютно точно зашли в тупик, а ему подобное не на руку. Значит, он был уверен, что я догадаюсь? Во всяком случае, это был рискованный ход, слишком многие факторы должны были совпасть, но...       Широ был бы не Широ, если бы не внёс в Игру элемент удачи. Это стоило учитывать. Так что я открыл сайт новеллы и вскоре уже знал о ней всё, что существенно уменьшало мой к ней интерес. Однако вместе с основными характеристиками я вычитал кое-что интересное: ходили слухи, что игра построена на реальных событиях. Нет, не в том плане, что фэнтези-мир существовал, конечно. Речь шла о сюжете, который якобы базировался на неких фактах из жизни разработчиков.       Далее мне оставалось только открыть их список и увидеть имя Широ чуть ли не во главе парада. Почему-то это меня не удивило, скорее восхитило — вот как гадёныш использует свою работу во имя корыстных целей, — а ещё заставило задуматься вот о чём. Специально ли Широ взял новеллу за основу нашей Игры, или же это вышло случайно? Потому что он вполне мог найти в этом иронию, и заставить нас действовать по определённому сценарию. Как героиня искала ключ шкатулки, так и мы искали ключ к Проекту. Забавно, да, снимаю шляпу; но, будет ли одинаков конец? Я не знал, поскольку ещё не прошёл игру, и, видимо, был только один способ это понять. Как и один способ найти Широ — ведь Адзуна должна была указать нам это место. Без вариантов.       В тот момент я был почти рад, что являюсь таким неисправимым задротом.       Мисаки заглянул в комнату часа через полтора. К тому времени я успел преодолеть около половины новеллы, но намёка на местонахождение Широ на горизонте не виднелось. Впрочем, я уже с некоторым раздражением понял, что и не узнаю этого, пока не пройду игру до конца: Адзуна ожидаемо должна была найти свой грешный ключ ближе к финалу, и я автоматически оказывался в безвыходном положении вместе с ней. На это же указывало прохождение, из которого я вынес ещё один интересный факт: героиню, как и нас с Мисаки, ждала развилка. Она могла найти ключ или человека, как и мы, только вот в игре это были всего лишь перипетии сюжета, позволяющие при желании увидеть оба конца. А вот мы вынуждены были выбирать. В любом случае, я собирался узнать оба «адреса», а далее уже мозговать, что да как.       Так вот, Мисаки сунул голову в комнату очень не вовремя, я был увлечён игрой, и даже не мог оторваться, чтоб рассказать, почему. Но беспокойства оказались излишни: он полминуты смотрел, как я обхаживаю очередного второстепенного персонажа, тяжело вздохнул, показывая своё отношение к этому, и спросил: — Можно я останусь? Не хочу идти домой.       Я мельком глянул на часы и с удивлением обнаружил, что стрелки подбираются к одиннадцати. — Да без проблем, мог бы и не спрашивать, — я оторвался от экрана, чтобы улыбнуться ему, затем снова повернул голову. — Только я, скорее всего, буду всю ночь играть, так что кровать в твоём распоряжении. — Ура, — буркнул он как-то не очень довольно, посчитав, видно, что я трачу время на ерунду. Можно было поставить паузу и объяснить, чем именно я занимаюсь, но это только задержало бы прогресс, поэтому я пропустил его тон мимо ушей. Вскоре Мисаки ретировался обратно на кухню, немного погремев посудой, потом проскользнул мимо, бесцеремонно залез в шкаф и вырыл чистое полотенце. Бросил взгляд на скомканную постель, проворчал что-то вроде «надо же, чистые простыни», а потом исчез в направлении ванны. Через несколько минут зашумела вода; я встал, чтобы прикрыть дверь, и снова погрузился в увлекательный мир игры.       Единственное, что могло отвлечь меня от мысли о Мисаки, который вновь ютился в моём доме — компьютер. Я был даже рад, что так быстро дошёл до решения нашей проблемы — теперь я имел полное право играть хоть сутками напролёт, и не нужно было оправдываться за это, переживать неловкое молчание, пока кто-то из нас не заснёт и тому подобное. Конечно, это было малодушно, и попахивало дезертирством, но внутренний голос говорил, что так лучше. Для меня ли, кто ещё недавно морально умирал, уткнувшись носом в пахнущее им бельё; для него ли, кто пассивно принимал объятья и каменел в моих руках. Я не знал, что конкретно думает Мисаки, когда в очередной раз остаётся, но не намеревался терзать его в этот раз. Мне сполна хватило предыдущих попыток установления физического контакта, когда он будто боялся меня, и прятал глаза, и был таким неподатливым и отстранённым. Я никогда не отличался мазохизмом; что же, если Мисаки это всё так неприятно, то нет смысла его стеснять.       Поэтому я заставил себя забыть о его присутствии. Я погрузился в новеллу, тем более что это дело требовало моего активного участия, и задумался о Широ, который эту же новеллу и создавал. Наверное, он сейчас был где-то в городе, и точно так же думал обо мне, ожидая, пока я распутаю все ниточки и приду за ним. Широ ждал меня. И я ещё не был уверен, как поступлю с выбором, что он мне предложил, но предполагал, что смогу выкрутиться. Бывали ситуации и похуже, в конце концов. И я оставался в выигрыше в любом случае, с Проектом или без, так что по этому поводу можно было даже не волноваться.       Так что я спокойно вздохнул и сосредоточился на диалогах. В виртуальной жизни мне всегда везло капельку больше.       Я настолько увлёкся, что еле-еле заметил, как вернулся Ята. Он немного постоял за стулом, прижимая к груди мокрое полотенце; глаза его равнодушно бегали по тексту героини. Я прямо таки ощущал его молчаливое осуждение, поэтому всё же сохранился и повернулся, собираясь объяснить, в чём дело.       Впрочем, мои благие намерения улетели в тартарары, когда я уразумел, что Мисаки даже не удосужился нацепить что-то на своё свежевымытое тело. Кроме трусов, разумеется. Его это не сильно беспокоило. Полотенце пыталось прикрыть его хоть отчасти, но воображение всё додумало без посторонней помощи. Эта картина бросила меня в жар, и я забыл, что хотел сказать. — Что делаешь, Сару? — спросил Ята, не выдержав моего залипшего взгляда. Я вроде как очнулся и поднял голову, собираясь смотреть ему только в глаза, но в итоге увидал его мокрые рыжие волосы: тёмные пряди липли к щекам, и он нетерпеливо отбрасывал их назад, заправляя за ухо. Этот жест был таким изящным, что меня снова вынесло, и ему пришлось повторить свой вопрос как минимум дважды. — Играю, — в конце концов, выдавил я. Получилось хрипловато, и Мисаки сдвинул брови, вопросительно нахмурившись. Я прокашлялся. — Эту новеллу разработал Широ, — о, получилось вроде удачно. — Да ты шутишь, — недоверчиво сказал он, вглядываясь в экран. — Серьёзно? — Как сердечный приступ.       Он явно не знал, что сказать, так что я поспешно продолжил, пытаясь глядеть куда угодно, кроме капелек воды, что падали с кончиков волос и медленно скатывались по шее. — Помнишь его загадку? Про Адзуну, — я сделал драматическую паузу. — Так вот, позволь представить: Адзуна!       Он наклонился, разглядывая героиню. Меня обдало запахом шампуня и пены; по-хорошему, стоило бы отвернуться, но я только придвинулся ближе, говоря себе, что это единственное, что можно себе позволить. — Окей, — сказал он, сверля взглядом её чуть ли не голую грудь. — Значит, ты думаешь, что Широ спрятал отгадку в новелле? — Ну, у тебя есть другие варианты?       Он пожал плечами. Вариантов явно не было. — Дерзай, — выдал Мисаки. — Хотя сейчас мне всё равно, прав ты или нет. Я всё ещё отхожу от того, что ты сказал ранее. — Понимаю, — сочувственно кивнул я. — Ложись-ка спать, утро вечера мудренее. А я попробую понять, куда же конкретно нас пошлют в этот раз. — Надеюсь, это будет ближе, чем сегодня, — он вдруг повеселел и улыбнулся. — Не хочу, чтоб ты снова висел на мне в метро.       Я улыбнулся тоже, хотя, честно говоря, был совсем не против опять ощутить его поддерживающее тепло.       Потом Мисаки устроился в моей кровати, свив из простыней подобие гнезда, и затих там, сонно посапывая. День был длинный, и вымотал он нас обоих, так что хорошо, что хоть один из нас мог отдохнуть, как следует. Я же остался за компьютером, постепенно подбираясь к разгадке: героиня вышла на финишную прямую. Ещё пара часов, и я узнаю, где находятся Широ и ключ. При мысли об этом внутри всё пело, и я самозабвенно жал Enter, пролистывая диалоги.       Оставался один подводный камень. В игре было много концовок, так или иначе похожих друг на друга, а прохождение, как ни крути — слишком общим, чтобы понять, в какой из них может быть спрятана отгадка. При условии, что мне не повезёт с первого раза, появлялась неплохая вероятность провести за игрой всю ночь, проглядывая одну концовку за другой. Такая перспектива меня не радовала, поскольку глаза уже устали от нескольких часов за компьютером, и спину ломило от долгого сидения, и героиня уже как-то поднадоела своей откровенной одёжкой. Ах да, ещё был Мисаки, на которого я принципиально не оборачивался. Этот пункт я малодушно поставил в конце списка.       И продолжил самозабвенно играть.       Очнулся я где-то в два ночи. К тому времени я добил большую часть концовок. По иронии судьбы и закону подлости, ни в одной из них Адзуна не дала мне подсказку и оставила ни с чем. Это начинало злить, но я был упорен в своём стремлении. Наверное, так бы и просидел до утра, забыв о времени, если бы сзади не раздался сонный голос: — Сару.       Я вздрогнул, и тогда же взглянул на часы, практически на автомате. Мисаки давно заснул, и от него не было слышно и звука, но несколько моих особо громких ругательств, возможно, разбудили его. Я повернулся, пытаясь состроить виноватое лицо, и обнаружил, что Мисаки щурится, стараясь прикрыть глаза от света настольной лампы. Его заспанное лицо выглядело мило, чего наверняка нельзя было сказать о моём, с этими жуткими кругами под глазами и сероватой от недосыпа кожей. В полумраке, впрочем, он вряд ли заметил. — Я разбудил тебя? Извини.       Он слегка приподнялся на локте, потёр глаза. Одеяло соскользнуло с его плеча вместе с лямкой майки; он лениво поправил её, не отрывая от меня прищуренных глаз. — Ты ещё долго собираешься этим заниматься?       Голос его был хрипловатый, тихий, словно шершавый. Я мог сколько угодно отводить взгляд, но голос — он врывался в мою голову, и без того уставшую и неспособную сопротивляться чему-либо, а потом застревал там, проигрывая фразу снова и снова. — Я... — мой собственный голос вдруг тоже охрип, и я удивлённо прокашлялся. — Я уже почти нашёл правильную ветку. Думаю, ещё час-полтора, и...       Он со стоном упал на подушку, прервав меня, и натянул одеяло до подбородка. Страдальчески глянул в мою сторону. Вздохнул. — Если я мешаю, то могу выключить свет.       Он помотал головой, снова вздохнул, как-то досадливо. Потом из-под одеяла высунулась его белая, чуть ли не светящаяся от падающих лучей рука, и похлопала по кровати. — Иди уже ко мне, Сару.       На этом месте, господа, я растерял весь свой словарный запас, и смог выдавить только жалкое «что?», на которое он закатил глаза и приподнял край одеяла. — Я говорю, хватит уже там сидеть. Доиграешь утром.       Теперь это звучало почти что раздражённо, и вот такие интонации меня успокоили — это было знакомо, это было правильно. Такая причина мне подходила. Я не стал дожидаться, пока он вконец разозлится, и быстро сохранился, выключил компьютер с лампой; Мисаки блаженно выдохнул, избавленный от необходимости щуриться из-за света. Одеяло всё ещё было приглашающе приподнято, и я нырнул в его тепло, вдруг остро ощутив собственную усталость, и ломоту в костях. Глаза заслезились. Мисаки неразборчиво бормотнул что-то, подвинувшись к стене и освобождая место; я послушно улёгся, соблюдая принятую нами дистанцию. Простыни оказались приятно тёплыми, потому что Мисаки метался по ним во сне; я немного поворочался и затих, вытянув ноги и готовясь заснуть быстрее обычного. Этот проклятый день вымотал меня донельзя, но заметил я это, только когда он закончился.       Через несколько минут веки уже стали тяжёлым свинцом. Я поймал это ощущение дрёмы, из которого обычно выходят, резко вздрагивая, и поплыл с ним вместе, зная, что сейчас усну. Тело окончательно расслабилось, и я чувствовал ставший привычным запах Мисаки рядом, что успокаивало меня ещё больше. Мне подумалось, что вовсе необязательно быть кем-то большим, чем друзья, если есть возможность просто проводить время вместе. Я решил, что можно довольствоваться и тем, что есть, если оно приносит мне успокоение. Я действительно был счастлив, даже просто находясь с ним рядом, и вряд ли нуждался в чём-то ещё, и...       И стоило мне об этом подумать, как что-то тёплое прижалось к моим губам.       Я не стал открывать глаз. Я подумал, что сплю. Я не вздрогнул и не двинулся с места, не протянул руки, чтобы убедиться — я просто знал, что это Мисаки, чёрт побери, потому что больше некому было, это был Мисаки, несмело касающийся меня и замирающий от страха. Или от чего-то другого. Я слышал его напряжённое дыхание, что он безуспешно пытался скрыть; его высохшая прядь волос щекотала мне щёку. Я чувствовал мягкие губы на своих, и думал, что мысли о ненужности подобного можно отправлять в топку вместе с намерением быть друзьями.       Это продолжалось лишь несколько секунд. Потом он отодвинулся, медленно-медленно, выдохнул тяжело и протяжно, а затем затих на своей половине кровати. Я всё ещё лежал, делая вид, что сплю, и ждал чего-то — возможно, что он снова повторит этот неловкий странный поцелуй, или разбудит меня, или позовёт. Но Мисаки был молчалив и недвижим, поэтому я приоткрыл глаза, втайне боясь напороться на его смущённый взгляд. Однако он, хоть и был повёрнут ко мне лицом, смежил веки, беспокойно жмурясь. Я протянул руку, отчётливо видя всё, что делаю. Словно в замедленной съемке, я прикоснулся к его горящей от стыда (волнения, радости?) щеке.       Кожа обожгла мои пальцы. Мисаки вздрогнул, но не открыл глаз.       Тогда я плюнул на всё и просто поцеловал его в ответ.       Он оттолкнул меня. Он... ну, попытался? Его ладони взлетели, упираясь мне в грудь, словно собираясь остановить, и первые секунды я действительно ощущал в них силу, но вскоре они обмякли и потеряли волю. Вскоре его пальцы сжали мою футболку, и я чувствовал костяшки сквозь ткань — они больно жали на мои ключицы, но я не собирался останавливаться, чтобы попросить Мисаки убрать руки. Я в принципе не собирался отрываться от него, потому что боялся, что стоит это сделать — и он больше никогда не позволит прикоснуться к себе.       Мисаки так и не посмотрел на меня. Сквозь опущенные ресницы я порой видел блеснувший зрачок, но тот ни разу не остановился на моём лице, хотя оно было близко, слишком близко. Я целовал Мисаки впервые, и это не походило на то, что я когда-то рисовал в мыслях — это было странно, чужеродно, но, в то же время, невыразимо спокойно. Правильно. Где-то под моими ладонями пыталось каменеть его зажатое тело, но я прикасался к его губам снова и снова, слепо тыкался в щёки и лоб, внезапно охваченный нахлынувшей нежностью, и он неотвратимо расслаблялся, подаваясь навстречу. Мисаки хотел этого или нет? Я не знал, я не мог сказать; я лишь целовал его, боясь отстраниться, боясь, что он меня оттолкнет, и глупо надеялся, что этот момент не настанет. Я забыл о том, что мы друзья. Забыл о своём честном намерении никогда не портить наши отношения. Я забыл обо всём, когда он сделал первый шаг, и теперь... он сам был виноват в этом, пожалуй.       Так я сказал себе, целуя его уже в тысячный раз. Но эти слова не сорвались с языка, когда он всё же смог выдохнуть короткое «нет» и замереть испуганным котёнком. — Нет? — переспросил я тихо, вглядываясь в его лицо. Он глянул на меня, наконец-то, и взгляд его почему-то был полон печали, а не отвращения или злости. — Нет, — повторил он медленно. — Погоди немного.       Он глубоко вздохнул. Я осторожно сжал его запястье, скользнул к пальцам, переплетая их; Мисаки слабо улыбнулся, руша мои страхи. — Прости? — Нет, — в который раз сказал он. — Господи, Сару, за что ты извиняешься? Это ведь я всё начал.       Я не смог сдержать глупой улыбки. — Верно. Это ты. — В этот раз — да. — Что значит «в этот раз»? — удивился я, наклоняя голову и прижимая лоб к его. — Эй, Мисаки... — Я почему-то надеялся, что теперь ты вспомнишь, — он издал нервный смешок, и я успокаивающе погладил его по голове. — Я всё это время надеялся, что ты вспомнишь, если честно. — Что я должен был вспомнить?       Его глаза были непроглядно тёмными. — Когда Куро ударил тебя, и ты забыл целый день до этого.... Я спрашивал о последних событиях, что остались у тебя в памяти.       Я помнил, как он накладывал мне компрессы в стерильной квартире, рассказывая о наших похождениях, так что согласно кивнул. — Так вот, ты много чего забыл, поэтому мне пришлось восстанавливать события, но я, знаешь,... не всё тебе рассказал, — он попытался отвернуться, но я удержал его лицо в ладонях. Мисаки болезненно скривился. — Я умолчал кое о чём. Та ночь, когда мы курили в чьём-то дворе, а потом ночевали в твоей квартире, она, в общем,... прошла не так тихо, как до этого. Мы были на взводе из-за этих преследователей, из-за нашей ссоры и примирения, из-за разговоров, и ты ещё и достал откуда-то очередную бутылку вина, а потом... Сару? — Да.... да, — сказал я, облизав внезапно пересохшие губы. — Мисаки. Я здесь. Можешь не продолжать. — Ты...? — Ага. Я.       Я вспомнил. Зря он не начал говорить об этом раньше. Зря он молчал об этом, наверное. Если бы Мисаки не упустил этот маленький эпизод, всё давно стало бы куда проще, и не было бы моих молчаливых терзаний, и сомнений, и неловких моментов. Но, с другой стороны, он всё же поступил достаточно мудро.       Я вспомнил ту ночь. Ту пропахшую сигаретами ночь, освещённые фонарями улицы, тёмный затхлый подъезд. Наши неловко соприкасающиеся руки. Поспешно найденное вино, разлитое в вымытые чашки, тёплый кухонный свет над плитой, разливающийся внутри жар. Лёгкий румянец на щеках Мисаки — от алкоголя или чего-то ещё? Брошенная под столом пустая бутылка, которую я нашёл много позже, поделённая на двоих единственная кровать, шепчущие голоса за дверью — о чём вообще мы разговаривали поздней ночью? Одеяло, подоткнутое со всех сторон, где мы уютно устроились, как в коконе; наши будто случайно спаянные пальцы, перемешанное дыхание. Волосы Мисаки пахли сигаретами. Я вдруг остро вспомнил этот запах и накатившую тоску, когда я первым прижался к его губам, ведомый то ли вином, то ли своими давними желаниями. Я вспомнил эту знакомую уже мягкость и тепло; распахнутые озёра глаз, трепещущие ресницы. Его губы подались мне навстречу, открылись створками раковин, и я этим... воспользовался, наверное? Мне нужен был человек. Мне нужен был Мисаки. И я целовал его так исступленно, словно видел последний раз, а он отвечал, отвечал...       В итоге, это закончилось тем, что я благополучно забыл и поцелуи, и всю злосчастную ночь. — Я должен был сказать, — он виновато отвёл глаза. — Но, Сару, я просто не мог. Мне было стыдно. — Почему? — Да кто бы вообще смог сказать такое?! — вспыхнул он, но тут же взял себя в руки. — Я испугался. Утром мы проснулись, и ты выглядел очень счастливым, я был рад видеть тебя таким. Я был рад, что... ну, что это благодаря мне, в общем, — Мисаки прерывисто вздохнул. — Но ты забыл. Я почему-то решил, что это знак судьбы. Что, если ты забыл, то всё это была одна сплошная ошибка. — Что за чушь! — непроизвольно вырвалось у меня. — Ты же всегда знал, как я к тебе отношусь! — Да, я лишь не был уверен, что чувствую то же. — Тогда зачем ты отвечал мне, а? — спросил я тихо, пытаясь встретить его взгляд, что он упорно прятал. — Зачем ты открылся сейчас, Мисаки? Если это было ошибкой, то ты мог бы просто заставить себя забыть.       Он усмехнулся, изломив губы. Мы всё ещё держались за руки, и его пальцы, до того напряжённо сжатые, вдруг расслабились и удобно устроились меж моих. Выглядело так, будто Мисаки наконец-то нашёл эту тонкую грань в себе самом — ту, где наши непростые отношения всё же могли существовать без вреда для нас обоих. — Как будто я мог поступить иначе, — сказал он, и ухмылка сгладилась, превращаясь в виноватую полуулыбку. Он посмотрел мне в лицо, и в кои-то веки я не заметил в его взгляде ничего ужасного, кроме лёгкой растерянности. — Как будто я мог не ответить. Господи, Сару, это же был ты. — И этого достаточно? — мой голос отчего-то сорвался на шёпот, низкий и доверительный. Мисаки немного подумал, всерьёз размышляя, а затем снова улыбнулся и просто сказал: — Да.       Я, кажется, упоминал, что не так много людей проходило сквозь мою жизнь, задержавшись в ней. Я говорил, что сам выбираю, кто будет со мною близок, и сам решаю, когда рвать эти хрупкие связи. По большей части так и происходит, но...       Бывают люди — бывают дни и моменты, — которые стоят выше любых моих желаний. Бывает, что даже если я хочу избавиться от человека, этого никогда не происходит. Я много раз убегал от Мисаки, уже и не сосчитать, сколько, и много раз отталкивал его от себя — намеренно ли, нет ли. Но, как бы я ни старался, Мисаки возвращался, и я не был властен над этим.       Он сам выбирал меня.       Я думал над этим всю ночь. Мисаки давно заснул, опустив голову мне на плечо, и его спокойное дыхание щекотало мне шею. Я думал об этом, когда невесомо целовал его в лоб и гладил запястья, боясь разбудить. Я честно не знал, не мог сформулировать причин, по которым Мисаки выбирал меня — возможно, он сам не понимал, отчего так случилось. Должно было пройти немало времени, прежде чем я смог бы услышать от него вразумительный ответ, но мне это было и не важно. Я всегда почитал слова за ненужное дополнение, если дело касалось нас двоих.       У Мисаки прекрасно получалось доносить всё безмолвно.       У меня — нет.       Поэтому я решил, что стоит когда-нибудь сказать это вслух. Пока же я откинулся на подушку, ощущая на руке вес его пушистой рыжей головы, и закрыл глаза, чувствуя невероятное умиротворение. Оно пришло даже не из-за произошедшего между нами, и даже не из-за откровенности Мисаки, и не из-за столь желанной близости, огорошившей меня внезапностью. Я был спокоен, ведь наконец-то внутри меня был порядок, и вещи встали на свои места.       Я точно знал, что чувствую, и это успокаивало.       Я точно знал, что люблю Мисаки.