Проект

      Позвольте мне признаться в одной ужасающей детали: утро я ненавижу. Нет, вовсе не по тем причинам, что подходят большинству, учитывая моё расписание и ритм жизни. В отличие от людей, которые проклинают понедельники и ранние подъёмы — в отличие от тех несчастных, что идут на работу, вынужденные выползать из тёплой постели, — я ненавижу утро совсем из-за другого. Это начало нового дня, верно? Но иногда мне совсем не нужно это самое «начало». Утром мы просыпаемся и всё, что происходило предыдущим днём, автоматически задвигается и словно теряет значение; утро будто стирает всё, что происходило до него. И, даже если вы ложитесь спать с хорошим настроением и чувством, что всё снова на своих местах, утро запросто может отнять это. Вот за что я его ненавижу.       Примерно с такой мыслью я проснулся тогда — даже с капелькой страха, если честно. Не открывая глаз, я помнил, что случилось прошлой ночью, насколько ближе мы теперь стали с Мисаки, и тогда это казалось правильным. Но утро, как я уже говорил, порой заставляет нас сомневаться; нет, я был уверен в том, что чувствую, но боялся лишь, что Мисаки может изменить своё решение. Потому несколько минут я не открывал глаз, тихо и размеренно дыша, вслушиваясь в тишину комнаты; никто не касался меня, и я не ощущал рядом чужого присутствия, оттого прошлая ночь стала ещё более размытой. Я даже подумал, что всё это мне приснилось — тогда-то решился, наконец, взглянуть на вторую половину кровати.       Мисаки не было. Я тупо смотрел на чуть скомканные простыни, от которых явственно пахло им, на мерцающую медью волосинку, запутавшуюся в наволочке. Мисаки здесь определённо был — но сейчас я лежал в одиночестве, и на стуле не было его вещей, и квартира была тиха, словно бы никогда не впускала в себя посторонних. Я удивлённо вздохнул: лучше бы мне это приснилось, пожалуй, чем просыпаться в грёбанной тишине.       Я всё-таки заставил себя встать, бросив взгляд на часы и болезненно сморщившись: стрелка еле-еле перевалила за девять, для меня то была несусветная рань, однако валяться дольше я не мог себе позволить. Во-первых, лежать, не имея понятия, где Мисаки, представлялось той ещё пыткой. Во-вторых, меня по-прежнему ждала новелла, услужливо содержащая в себе все ответы, и я обязан был найти их до обеда, чтобы поскорее расправиться с этим уже порядком поднадоевшим мне делом. Так что я неохотно принялся одеваться, стараясь думать о Широ, но в голову мне лезли лишь навязчивые вопросы, касающиеся Мисаки; откровенно говоря, я начинал переживать, что он ушёл насовсем. Его вещей не было в комнате и, когда я обошёл квартиру, заглядывая во все двери, то не обнаружил ничего из принадлежащего ему, кроме брошенного в ванной полотенца. Кухня была чиста, чашки вымыты и расставлены, стол тщательно протёрт — возможно, это осталось после вчерашнего ужина. В коридоре пропали его обувь и куртка; я молча стоял, глядя на пустой коврик, и растерянно думал, что Мисаки мог хотя бы оставить записку, прежде чем уйти и бросить меня ни с чем.       Он снова смалодушничал. Снова испугался и сбежал, спрятался, наплевал даже на Проект — этот маленький, во всех отношениях эгоистичный мальчишка, не разобравшийся в собственных...       На середине мысленной тирады входная дверь заскрипела замком. Я вскинулся, с изумлением наблюдая, как она распахивается, открытая снаружи, и внутрь, как ни в чём не бывало, заходит Мисаки, почему-то отряхивающий руки. Он напоролся на мой ошарашенный взгляд и неуверенно застыл, пытаясь улыбнуться и одновременно скидывая ботинки. — Что с лицом, Сару?       Я выдохнул. Да, выражение у меня, наверное, было то ещё — я ведь сам себя убедил, что Мисаки ушёл, а теперь он преспокойно ввалился в мою квартиру, пряча в кармане запасной ключ, что я сам же ему и дал. — Ты где был? — Мусор ходил выбросить, — пожал он плечами, с некоторой тревогой всматриваясь мне в глаза. — Да что с тобой такое? Ты весь взвинченный.       Я автоматически повторил его жест. — А чего не предупредил? — стоило бы остановиться, но меня уже понесло; вопрос получился каким-то жалостливым. Мисаки вскинул бровь, удивлённый такими запросами, и я мог его понять — мы, в конце концов, не семейная пара, предупреждающая половинку перед уходом. Мы вообще были непонятно кем, и мне не стоило акцентировать внимание на этом, но я просто... боялся, видимо. — Ты же спал, — он сказал это так, будто разговаривал с полным придурком, — не хотел будить. Господи, Сару, я только пару метров от подъезда прошёл, чего ты так взъелся...       Я шумно вздохнул и взъерошил волосы, пытаясь неловко улыбнуться — вышло кривовато. Вести себя как идиот получалось не только у Мисаки, я тоже иногда в этом преуспевал; впрочем, в этом виноват был он и только он. — Извини? — Ага, — фыркнул он, подходя ближе и насмешливо глядя снизу вверх. — Вот это верное решение. Пойдём, сделаем что-нибудь на завтрак, а потом ты снова... эй?       Его возмущённый вопрос затерялся где-то в моей футболке. Я притянул Мисаки к себе, кладя руку ему на затылок и аккуратно прижимая к груди; он слегка дёрнулся, больше от неожиданности, но позволил мне обнять его. Тело в руках было таким же хрупким, каким я его помнил с предыдущей ночи; мне отчаянно захотелось вновь его поцеловать, но при свете дня это желание вдруг стало постыдным и неуместным. Мисаки не смотрел мне в лицо, уткнувшись взглядом в футболку, и кончики его ушей, виднеющиеся сквозь пряди, отчаянно пытались слиться цветом с волосами. Я ограничился тем, что прижал его к себе покрепче, невесомо целуя в макушку и ощущая, как мышцы под ладонями попеременно напрягаются и расслабляются, повинуясь порывистому настрою хозяина. Мисаки нервничал, всё ещё не привыкнув к моей потребности физического контакта: ему, в отличие от меня, не надо было постоянно касаться, чтобы быть уверенным в присутствии другого. И, возможно, для него такие ситуации были смущающими и непонятными, однако он не отталкивал; на самом деле, он, хоть и покрываясь румянцем, всё-таки обнимал меня в ответ — это значило слишком, слишком многое. — Я тебя прошу, Сару, давай уже пойдём на кухню, — почти умоляюще простонал он, не поднимая глаз. — Твоё переменчивое настроение меня с ума сведёт. — Ага, — радостно согласился я, вдыхая запах его волос и нехотя выпуская из рук. Мисаки глаз так и не поднял, но хмурился и кусал губы достаточно красноречиво; ретировавшись в дверном проёме, он позорно сбежал с поля боя. Я, довольно посмеиваясь, отправился следом: смущать Мисаки оказалось делом приятным, особенно теперь, когда он стеснялся скорее собственной положительной реакции на происходящее. Поэтому я уселся за стол, показательно опёршись на локти и уставившись Мисаки в спину. Тот наверняка ощущал это, поскольку нервно перемещался вдоль стенки, не удостаивая меня взглядом и вообще делая вид, что игнорирует моё присутствие, но напряжённые плечи его выдавали. Минут десять, что он потратил на завтрак, прошли в таком режиме и полном молчании, поэтому тарелки на стол он метал уже в откровенном раздражении, пронзая меня яростными очами. Я делал вид, что не понимаю смысла этих намёков, глупо улыбался и вконец добил беднягу, когда тот, наконец, плюхнулся на своё место, вымотанный беготнёй и мною. — Ты красивый, — сказал я, сам не зная, зачем вообще это ляпнул, но произвёл неожиданный фурор: Мисаки вспыхнул ещё ярче, чем в коридоре, гневно сузил зрачки и принялся набивать рот едой, очевидно, опасаясь вылить на меня весь свой нецензурный словарный запас. И я бы понял его в таком случае: когда другой мужчина называет тебя красивым — пусть даже вы с этим мужчиной сблизились несколько больше, чем нужно, — это всегда вызывает дискомфорт, даже сказанное с благими намерениями. Я был вполне искренен — я считал Мисаки до неприличия красивым, — однако озвучивание этого факта вслух априори оглашало мои чувства. Пусть не напрямую, но всё же; если до этого Мисаки ещё мог спустить на тормозах возникающую меж нами неловкую близость, то теперь он был обязан воспринять её всерьёз. Так, как я это делал.       Возможно, для него это было слишком. Я подумал об этом, когда Мисаки так и не ответил ничего, продолжая полыхать, однако отмёл эту мысль, когда он на автомате подложил мне в тарелку остатки риса. Он сам заметил это не сразу, и наверняка чертыхнулся про себя, поняв, как крупно облажался, но сделанного было не исправить. Мне стало жаль его, так что я ненадолго отставил еду в сторону и попытался заставить Яту забыть о неловкости. — Думаю, во второй половине дня можно будет выдвигаться.       Мисаки встрепенулся и поднял серьёзный взгляд, в котором я уловил капельку благодарности. — Уже? — это прозвучало несколько разочарованно, хотя мне, может, показалось. — Но куда именно? — С адресом я ещё не определился, но... — Да я не об этом, — беззлобно перебил он. — Я говорю, куда мы? За ключом или за Широ?       Я бездумно подёргал чёлку. Вообще-то я размышлял над этим с тех самых пор, как Широ заявил о своих намерениях дать только один вариант, и пока что мне с одинаковой силой хотелось найти и его и ключ. Приблизившись к разгадке, я ощутил охотничий азарт, и относился он по большей части к человеку, устроившему нам всю эту огромную засаду; как бы важен не был ключ, Широ, понял я, стал приоритетнее. Однако без ключа всё предприятие теряло смысл. Я внимательно посмотрел на Мисаки, против воли растягивая губы в хитрой ухмылке — тот, только-только расслабившийся, снова насторожился. — О боги, я предчувствую жуткий план, — пробормотал он. — Выкладывай. — Да нет ничего жуткого, — усмехнулся я, довольный произведённым эффектом. — Всё предельно просто. Есть два пути, но нас ведь тоже двое, верно?       Мисаки скептически вскинул бровь. — И ты думаешь, он такой дурак? Широ прекрасно знает, что ты не один его ищешь. Да его оба лагеря ищут, если пораскинуть мозгами! — Но настолько активно — только мы, — не согласился я. — К тому же, ты упускаешь важную деталь. Помнишь, как на видео Широ обращался только ко мне, хотя знал о твоём присутствии? — Ага, — нехотя согласился Мисаки; его до сих пор бесил этот момент, — ты ещё сказал, что Широ интересуешь только ты. — Вот! — я воздел указующий перст к потолку. — Широ может знать, что я не один, но он просто-напросто не принимает это во внимание. Он играет не с Создателями, не с лагерями, даже не с Мунакатой — только со мной. И только от меня он ждёт выбора, однако... — я отпил немного чая, делая передышку, — однако я не собираюсь под его дудку плясать. К чему выбирать? Сделаем проще. Он хочет встретить меня, а у меня руки чешутся добраться до него — так удовлетворим наши желания. Я пойду к Широ, потому что, по совести, нам давно уже следует поговорить... — ... а я пойду за ключом, — понятливо подхватил Мисаки, однако без особого энтузиазма. — Всё интересное, значит, тебе? Ладно, с этим я смирюсь. Но что, если Широ это предусмотрел? Вдруг там какая-то программа самоуничтожения или охрана или... — Или ты снова телевизора насмотрелся, — со смешком прервал я его зарвавшуюся фантазию. Мисаки надулся. — Хочешь секрет? Думаю, Широ по барабану, что станет с Проектом. И ему всё равно, получим мы ключ или нет. Единственное, что он действительно хочет — увидеть меня. — И кто из нас телевизор пересмотрел? — уточнил Мисаки после непродолжительного молчания, складывая руки на груди. — Не спорю, из тебя неплохой главный герой: весь такой самонадеянный, считающий себя центром вселенной и при деньгах. Даже с неким подобием личной жизни, — на этих словах он непроизвольно покраснел и тут же попытался это скрыть, быстро продолжив, — но что, если все твои домысли неверны? Что, если ты думаешь так, потому что Широ хочет, чтобы ты так думал? — Что же, тогда я извинюсь перед Мунакатой и распрощаюсь с Проектом, — пожал я плечами, чересчур легкомысленно — Мисаки неодобрительно нахмурился. — Это всё, что мне останется сделать. Но, знаешь, я почему-то уверен, что мне не понадобится так поступать.       Мисаки буравил меня оценивающим взглядом несколько секунд, прежде чем вздохнуть и, наконец-то, расслабить плечи. — Знаешь, самое дурацкое, что я тоже уверен в этом, — сказал он, и искорки смеха проскользнули в его зрачках, словно янтарные карпы. Я еле удержался, чтобы снова не брякнуть какой-нибудь комплимент в его адрес и не разрушить этот неожиданный образ: Мисаки, искренне улыбающийся мне, казался будто вылепленным из света.

***

      Я поклялся себе, что в ближайшие месяцы не подойду к новеллам и на пушечный выстрел. Даже мой стаж и гордое звание задрота, каковое я мог бы потерять при подобном воздержании, не остановили меня от этого серьёзного шага: новелла Широ меня, если честно, доконала. Играть во что-то весело, но только не когда выискиваешь в каждой фразе подвох; я не мог полностью насладиться сюжетом, в напряжении ожидая, что вот-вот передо мной откроются метафорические врата, так что, когда это, наконец, произошло, я с облегчением выдохнул и свернул окно, откидываясь на спинку стула.       Передо мной лежал лист бумаги с криво нарисованным подобием схемы: две линии расходились к противоположным краям, оканчиваясь острыми стрелками, под которыми красовались адреса. Найти их было приятно: Широ, конечно, не смог бы вписать реальную улицу в диалог, происходящий в фэнтези мире, однако он позволил себе заполнить задний фон безделушками, где я и обнаружил искомое. Один адрес виднелся на корешке книги, которую героиня обнаружила в несчастной шкатулке своей матери; другой был на конверте письма, полученного от её «истинной любви». Оба рута, кстати, действительно были интересными, и я бы всплакнул над историей, если бы не был так занят разглядыванием каждой сцены. Но плоды моего упорного сжигания глаз перед компьютером теперь лежали на столе, а я прикидывал, какой же из них нужен мне, а какой — Мисаки.       В конце концов, я обвёл красным фломастером адрес слева — он предназначался моему другу. Это решение было принято не совсем от балды: во-первых, я пробил адреса в карте и обнаружил, что обведённый находится где-то на окраине, скорее всего, в районе новостроек или же, наоборот, среди развалюх, типа той гостиницы, что так напугала Мисаки. Второй же адрес был вообще с другого конца, но ближе к центру, во вполне жилых местах — вероятнее, он должен был привести меня к Широ. Конечно, такова логика нормального человека, но этот засранец мог бы всё сделать наоборот — я учёл это и, ещё разок подумав, оставил всё как есть. Почему? Можно назвать это прихотью, или же самоуверенностью, но я знал, что Широ не станет путать меня именно в этом плане: он хотел, чтобы пришёл я, а не кто-то другой, и он тоже прекрасно мог предсказать ход моих мыслей. Плюс адрес, что я уже предназначил себе, относился к ветке с человеком — это наверняка должно было намекнуть мне на очевидный ответ.       Широ был там. Я знал, что он был там, и от этой мысли предвкушение рождалось внутри будоражащими мурашками. Я даже передёрнул плечами, довольно постукивая пальцами по столу — долгое путешествие, наконец, должно было подойти к концу, и, как ни странно, я ни капли не боялся этого.       Позади послышались тихие шаги, на которые я не отреагировал. Мисаки приблизился, положив руку сперва на спинку стула, а затем и на моё плечо, некрепко сжав пальцы; от них еле ощутимо пахло моющим средством. Я слегка склонил голову, пытаясь дотронуться щекой до кожи, и пробормотал: — Я нашёл его. — Правда? — голос Мисаки вовсе не был удивлённым, скорее задумчивым. Он чуть-чуть наклонился, вглядываясь в мою писанину. — И ты, конечно, знаешь, какая дорога приведёт к ключу? — Почти не сомневаюсь, — порывом воздуха до меня донёсся запах его волос, что я сентиментально вдохнул, даже не пытаясь это скрыть. — Всё ещё не хочешь отказаться от плана? — С чего бы вдруг? — хмыкнул он, переводя взгляд с листочка на меня. Я ощутил, как осторожно его вторая рука приобнимает моё плечо, заключая в несмелые объятья. — Потому что, — я откинулся назад сильнее, прижимаясь затылком к его груди;       Мисаки на миг замер, не ожидая такой стремительности, но быстро принял какое-то решение и сцепил руки в замок, связывая нас вместе, — однажды мы уже попали в неприятную ситуацию, помнишь?       Я непроизвольно коснулся своих волос в том месте, где на коже был спрятан шрам. Мисаки наклонился, успокаивающе мягко целуя мою руку, и столько нежности было в этом жесте, что я затаил дыхание, пытаясь впитать каждую секунду происходящего — быть может, то были последние мирные мгновения до очередной нашей войны. — Если что-то случится, я снова спасу тебя, — сказал он серьёзно, и я знал, что он действительно поступит так, — поэтому не болтай ерунды, Сару. — Да я не об этом волнуюсь. — Я буду в порядке, — он почти прошептал это, — если пообещаешь, что ты тоже.       Я откинул голову, глядя на него снизу вверх: перевёрнутое изображение Мисаки смотрело сквозь меня с плохо спрятанным беспокойством. Его нахмуренные брови немного подрагивали, но не от слёз или злости, а от чего-то другого — от напряжения, что крылось в его сжатых в замок пальцах и обкусанных губах. Я не мог встать, но мог дотянуться до его шеи, мягко наклоняя, и Мисаки послушно подчинился, по-прежнему не смотря на меня, закрывая глаза, будто в страхе перед тем, что должно было произойти. Я же не мог перестать глядеть; и, когда наши губы встретились — его, мягкие, сжатые, и сухие, открытые мои — я наблюдал, как разглаживается морщинка на его лбу и слегка сбивается дыхание. Мисаки отчаянно боялся сближаться со мной, но я был уверен: когда это всё-таки происходило, он неизбежно обретал то спокойствие, что искал уже давным-давно. Откуда я знал это? Всё просто: в моей душе тоже на время гасился пожар, тлеющий там годами, и на смену ему приходила морская прохлада накатывающей волны. Через касания, через мимолётные поцелуи, по невидимым нитям, связывающим нас, проходили эти чувства, не позволяя нам разъединиться; и, ощущая, как его пальцы крепче сжимают ворот моей футболки, я верил, что настоящая цель моего путешествия уже достигнута.       Тогда я почти сказал ему, что люблю, но удержался — не пойму, отчего же, — в самый последний момент.

***

      Мы расстались на автобусной остановке. Мисаки постоянно хлопал себя по карманам, проверяя, не выпал ли листочек с адресом, и немного нервно постукивал ногой по скейтборду. Надетая шапка впервые не приносила мне болезненных ощущений — больше у Яты не было повода натягивать её на глаза в моём присутствии, — и я даже не испытывал особой тревоги по поводу предстоящего. — Я зайду за битой, на всякий случай, — пообещал он, разглядывая расписание автобусов. Я согласно кивнул. — Может, тебе тоже следует? — Широ не причинит мне вреда, — мягко сказал я, отчего-то уверенный в этом на все сто, — это битва разумов. Люди вроде нас свои разногласия решают относительно мирным путём. — А вот их друзья — нет, — возразил Мисаки, снова делая отсылку к происшествию с Куро, и мне нечего было возразить, поэтому он чуть ли не силой впихнул мне какой-то карманный ножик: «если что, взломаешь им замок, хотя бы». Такая своеобразная забота была мне в новинку; я рассмеялся, пряча бесполезное оружие, и пообещал, что смогу защитить себя и без его вмешательства.       Мисаки окинул меня недоверчивым взглядом, но всё-таки улыбнулся.       Потом подошёл нужный автобус и увёз моего маленького друга, примостившегося на заднем сиденье. Я немного постоял на остановке, глядя ему вслед и привычно ощущая пустоту, что заполняла меня, когда Мисаки оказывался вне поля зрения, а также смутное беспокойство, рождённое неизвестностью. С этого момента Игра шла только по правилам Широ, которые никто из нас не знал и не мог предсказать. Конечно же, он ждал меня, и я был почти уверен, что на ключ ему плевать, но подстраховаться стоило, потому Ята прихватил с собой скейтборд, на случай быстрого побега, и биту, если вдруг кто-то будет ожидать его. Я понадеялся, что Широ не допустит вторую ошибку — ранить кого-либо он наверняка не хотел, особенно серьёзно — и пошагал прочь от остановки, изредка сверяясь с картой и всё больше теряя мысли о Мисаки — теперь все они были поглощены Исана Яширо.       Наш план был безукоризненно прост. Строго говоря, его даже нельзя было назвать планом: мы разделялись и шли каждый своей дорогой. Мисаки радостно ехал за ключом, лелея надежду спасти Проект, а я стремился навестить Широ — увидеть его после стольких лет, наконец, взглянуть в его наглые глаза и спросить, какого чёрта он устроил мне такой геморрой. В общих чертах. Возможно, меня ещё ожидал душевный разговор, или битьё чьей-то морды (только бы не моей), или вообще пустая квартира, потому что Широ мог бы подложить и такую утку... но откуда-то я знал, что этого не произойдёт. Я направлялся к месту с полной уверенностью в том, что за дверью, куда я постучусь, неизбежно окажется мальчишка, которого я знал в школе — конечно, уже подросший и более умный, но такой же любитель Игр — только в другом масштабе. И я всерьёз намеревался объяснить, как он был не прав, втянув меня в одну из них ещё много лет назад, когда он заимел смелость — наглость! — украсть мой собственный проект безо всяких объективных причин.       По пути я набрал Сэнди, вспомнив, как давно не напоминал ему о своём существовании. Тот откликнулся почти сразу, хотя голос у него звучал несколько хрипло, будто он только что встал. — Как дела? — поинтересовался я с ходу. Сэнди булькнул что-то невразумительное, прокашлялся и произнёс уже чётче: — Фушими, это так в твоём стиле: пропасть на несколько дней, загреметь под домашний арест с проломленной головой, и даже не сообщить об этом. — Да, знаю, каюсь, — вздохнул я, — ты сердишься?       Он задумчиво засопел. — Да. Нет. Не знаю, я слишком волновался, чтобы задуматься. А потом Ята занял моё внимание настолько, что я забыл о твоём полном пренебрежении окружающими, если только их не зовут «Мисаки» и они не маленькие рыжие мальчишки со скейтбордами...       Я не выдержал и расхохотался, прерывая его тираду. Общение с Мисаки явно шло Сэнди на пользу, раз он уже мог выдавать такие пропитанные здоровой иронией предложения. Конечно, мне по-прежнему было стыдно, что я позабыл оповестить его о своём хорошем самочувствии, но он хихикнул, не сдержавшись, и я понял, что всё же буду прощён. — Скажи спасибо Яте, — проворчал Сэнди вместо ответа на мой вопрос, но голос его ощутимо потеплел, — он сгладил твою бестактность своим милым личиком. Я ведь говорил, что он напоминает мне Сэм?       Я заверил его, что да, и мой друг мечтательно выдохнул в трубку — в кои-то веки при упоминании Сэм я не услышал печальных ноток, проскальзывающих в его интонациях. Видимо, Мисаки и вправду обладал волшебной способностью лечить чужие раны — если это не он сам нанёс их ранее. — Могу понять, что ты в нём нашёл, — продолжал Сэнди, — в нём столько энергии, что мне и не снилось. Он такой... живой? Не знаю. Обаятельный, простодушный... — Не ведись на это, — предупредил я, поудобнее перехватывая трубку. — Мисаки кого угодно сожрёт с потрохами. — О, не сомневаюсь. Его метафорическая хватка наверняка равно той, с которой он держит биту. — И это абсолютная правда. Я рад, что вы, ребята, поладили. — Я тоже, — хмыкнул Сэнди. — Признаться, не думал, что кто-то сможет вытащить меня из дома, но у него это получилось удивительно легко. Ята из тех, кому трудно сказать «нет». — Скорее из тех, кому это говорить и не хочется, — поправил я. Сэнди согласно промычал что-то в ответ и сменил тему, видимо, удовлетворившись обсуждением нашего общего друга. Я с радостью рассказал ему, как пошли дела после моего выздоровления. Часть информации он знал от болтливого Мисаки, но вот история о том, как я украл Проект, вызвала у него бурю эмоций. Сэнди даже попросил меня второй раз повторить, кем же оказался наш хакер, прежде чем удивлённо присвистнуть и тут же закашляться — его хронические болячки всё же давали о себе знать. — Грёбанная ирония судьбы, — философски выдохнул он, откашлявшись, — все эти бумеранги когда-нибудь сведут нас в могилу. Кто-то делает плохо тебе, ты делаешь зло в ответ, потом он отвечает, и так по кругу... до каких пор, интересно? — Без понятия, — сказал я, — и выяснять не планирую. Эта цепочка прервётся сегодня. — Так ты нашёл ключ? — Лучше, — усмехнулся я. — Я нашёл Широ. И ключ, кстати, тоже.       Сэнди ответил вопросительным молчанием, так что я вкратце пересказал мой нехитрый план. То, что Мисаки направляется в неизвестность в одиночку, почему-то огорчило его чуть больше, чем то, что я собираюсь встретиться с Широ лицом к лицу, и я даже немного обиделся, пока не вспомнил, что Сэнди имеет на это право. Но, к его чести, беспокойство за меня тоже весило немало, и он упрекнул меня в том, что я не посоветовался с ним раньше — стоило бы прицепить жучок или камеру, или отправиться вдвоём... — Всё будет хорошо, — я прервал его сомнения в благополучном исходе, легкомысленно бросая фразы, — причём при любом раскладе. Мисаки найдёт ключ, Проект окажется вне опасности, а я поговорю с Широ и разделаюсь с нашими прошлыми разногласиями. Возможно, придётся применить силу в качестве убеждения, но до этого вряд ли дойдёт: такие ботаники, как мы, обычно избегают физической расправы. — А твой шрам думает иначе. — Это была случайность, — скривился я, порядком устав от того, что близкие люди прямо-таки порывались напоминать мне об этом досадном инциденте. — Он мог солгать об этом, — спокойно возразил Сэнди. Я покачал головой, забыв, что он не видит, и поспешно сопроводил действие словами: — Не мог. Я знаю Широ, и он не мог. — Но он смог украсть твою флешку тогда. Почему же он не мог солгать? — Я ему живым нужен, вот почему, — безапелляционно заявил я, ставя точку в этом бессмысленном препирательстве. — А с проломленной головой вся его Игра скатилась бы псу под хвост. — Каламбур? — внезапно хихикнул Сэнди. Я открыл, было, рот, чтобы спросить, о чём он, как тут же вспомнил кличку Куро и тоже ухмыльнулся, позабавленный таким совпадением. — Знаешь, Фушими, меня всегда поражало то, что ты считаешь, будто Вселенная вертится вокруг тебя. Словно с тобою никогда не произойдёт ничего ужасного, потому что твоя жизнь просто необходима всем и каждому для осуществления какого-то великого замысла... — признался Сэнди спустя полминуты молчания. — И, что самое странное, так и есть. Не знаю, происходит ли оно из этой убеждённости, или же твоя убеждённость выросла из него, но ничто не может тебя сломить. Ты выживаешь — всегда. Выбираешься из любой передряги. Если даже умирает твой друг, или тебя предаёт тот, кого ты любишь, или когда ненормальный псих с битой пытается превратить твои мозги в фарш — ты выживаешь. Как сорняк. Будто твоя жизнь и вправду имеет какое-то невероятное значение.       Я не уловил ноток зависти или иронии в его словах: только глубокую чистую задумчивость и немного печали, будто Сэнди сомневался, хороша ли такая судьба. Да, я много раз хвастливо говорил — тому же Мунакате — вещи, подобные этой, правда, в несколько другой форме, но никогда не размышлял всерьёз. Каждый считает себя особенным — я высказывал это вслух, в основном от большой любви к себе, чем от веры; кто знает, может, это дало свои плоды? Желание, которое повторяешь, всегда сбывается; то, чего боишься больше всего, происходит. Я был искренне уверен, что без меня время остановит свой бег — может, оно прислушалось и поверило в это тоже?       Так или иначе, Сэнди был прав. Я всегда выживал, даже когда меня ранили почти смертельно. Я выживал и продолжал жить с этими шрамами — внутри и снаружи, — невольно опираясь на слепую веру в то, что хотя бы чья-то маленькая Вселенная крутится вокруг меня.       Теперь этим кем-то был Мисаки — значит, всё было не зря. — Ты формулируешь мои мысли куда лучше меня, — честно сказал я, и Сэнди фыркнул, теряя ореол серьёзности. — Я много времени провожу в одиночестве и читаю кучу книг, Фушими. Это помогает облачать чувства в правильные слова, но не помогает доносить их до других. — Считай, что до меня донести получилось. — Я надеюсь, — вздохнул он, — как и на то, что ты выберешься из этой передряги победителем. — Как и всегда, — я пожал плечами, чуть не выронив телефон, и сверился с адресом в другой руке: судя по всему, я уже подходил к нужному дому. — Мне уже пора, Сэнди. — Ага, — он кашлянул, не умея прощаться, — ну, тогда... удачи тебе. — Спасибо, — я улыбнулся, хоть он и не мог этого увидеть. — Обещаю, что в этот раз не буду медлить со звонком. — Лучше приходи, — голос его потеплел, и я догадался, что Сэнди тоже улыбается. — Я всегда рад тебя видеть.       И, хоть я и не сказал, но я был благодарен ему за это.

***

      Там была дверь. Обычная дверь самого обычного дома: деревянная, выкрашенная прозрачным лаком — она блестела в редких солнечных лучах, словно новая. Я стоял перед нею на небольшом крыльце, переминаясь с ноги на ногу; под ботинками пылился милый половик с приветливой кошачьей мордочкой. Позади, когда я оглядывался через плечо, оставалась неширокая зелёная лужайка с аккуратным газоном, приоткрытая калитка, будто дожидающаяся кого-то — не меня ли? Дорожку, ведущую к входу, я преодолел мелкими шагами, невольно ступая на стыки плит и разглядывая дом Широ со смесью недоумения и радостного возбуждения: он жил здесь, он ждал меня здесь, в этом обычном уютном месте, больше похожем на жильё какой-нибудь счастливой семейной пары, чем одержимого местью хакера. Занавески на окнах были задёрнуты, но за ними я видел мягкий свет лампы; сквозняком до меня доносился слабый запах какой-то выпечки. Я, было, усомнился в том, что это верное место: находящийся в отдалении от улицы дом, почти спрятанный деревьями, такой маленький и неприметный, хранящий в себе прелестные мелочи — мог ли Широ вправду жить здесь? Мог ли Широ всерьёз выдать мне своё настоящее жилище? Я бы не удивился, если бы это была новая уловка — или хотя бы снятый в аренду дом, — но, подойдя ближе, я точно знал, что пришёл туда, куда нужно, ведь, стоило мне коснуться двери ладонью, как та послушно приоткрылась в ответ.       Я услышал слабый отзвук «Джорджии», донёсшийся из глубин комнат, и глубоко вздохнул. Тёплый воздух, дующий в спину, казался невыразимо сладким и гнал кровь по венам слишком быстро, чтобы я мог удерживать себя на пороге ещё хоть мгновение.       Не знаю, сколь долго ждал этого Широ, но я — я не сумел бы медлить более.       И, толкая беззвучную дверь приветливого дома — словно ступая в радостно распахнутую глотку змеи, — я отчего-то вспомнил, что лето уже почти прошло.