Проект

      Да, сейчас в этом признаться легко, а ведь раньше я честно считал свой вылет полнейшим фиаско и страшился подобных вопросов. Слава высшим силам, что теперь-то я осознаю никчёмность этого провала и абсолютно не стесняюсь себя самого. Нет у меня модного диплома — и жизнь на этом не кончается. Мунаката, правда, всё порывался пристроить меня куда-нибудь доучиваться, раз уж работать у него я отказываюсь наотрез, но и эти предложения я деликатно отвергал. Возвращаться на учёбу не хотелось, заняться чем было всегда, так зачем тратить себя на то, что неинтересно и в экстаз не вводит? Я серьёзно считал, что самообразование, в конечном счете, восторжествует, и продолжал изучать интересующую меня сферу дома, не растрачиваясь на экзамены и сессии.       Сэнди учился со мной на одном потоке, и пересекались мы только на лекциях. Он был, по выражению Мисаки, «типичным ботаником»: носил несуразную одежду, очки в тяжёлой оправе, на голове у него было воронье гнездо из немытых волос, а в руках — потрёпанная сумка, забитая тетрадками. Зачем он их таскал, непонятно — ни разу не видел, чтобы Сэнди записал хоть слово за лектором. Он сидел, положив подбородок на руку, и внимательно слушал, изредка отвлекаясь на морской бой, в который мы оба играли сносно. На практиках мы не работали вместе, но в списках результатов он всегда стоял в первых строчках. Сэнди был повёрнут на технологиях, зачитывался научными журналами и пытался построить дома робота — в этом он, кажется, преуспел лишь частично, поскольку забросил данный проект после одного происшествия. Если бы не это, то, быть может, Сэнди совершил бы какой-нибудь научный прорыв и обеспечил себя на всю жизнь — хоть материальные блага ему и были до лампочки. Единственное, что его интересовало, были компьютеры, и он готов был забесплатно ковыряться в них на благо человечества. У меня подобного благородства и в помине не водилось, но я всегда внимательно наблюдал за Сэнди: многому я научился, всего лишь повторяя за ним некоторые вещи. Сэнди ненавидел объяснять, но всегда давал списать, и порой я ночами разбирался в его записях, выискивая там что-то читабельное. Потом я прекратил заниматься ерундой и просто начал ходить за ним хвостом, буквально учась на ходу, и это дало свои плоды: все познания, за которые Мунаката так меня ценит, были почёрпнуты из наблюдений за неловкими движениями Сэнди, из его криво сформулированных выводов и набросков. В общем, я прилепился к нему и не отходил ни на шаг, отчаянно желая научиться — и Сэнди постепенно привык ко мне, как к своей тени. Мы, может, не стали друзьями в общепринятом смысле, но существовали в неком подобии симбиоза, и это были мои самые продолжительные и продуктивные отношения. Я восхищался его незаурядным талантом и целеустремлённостью; он находил во мне интеллектуальную ровню и приятного собеседника. Когда дел не находилось, мы рубились в игры, пили литры кофе и не спали ночами, пытаясь пройти какой-то сложный уровень. Иногда я помогал ему пройти симуляторы свиданий, которые он любил, но играть в которые совсем не умел. Сэнди был симпатичным, но своеобразным; в нём было какое-то грубоватое обаяние, спрятанное за пристрастием к технике и несуразной причёской. Девчонки никогда не обращали на него внимания, предпочитая кого-то более классического — иногда даже меня, —, а Сэнди никогда не мог привлечь их. Я честно считал, что бедняга будет одинок долгое время, но чудо свершилось, и на третьем курсе Сэнди удалось очаровать Сэм. — И после этого ваша дружба закончилась, да? — перебил меня Ята, закидывая ногу на ногу. — Это так предсказуемо. Когда у твоего друга появляется девушка, ты сразу становишься третьим лишним…       Я с интересом посмотрел на него, прикидывая, опирается он на жизненный опыт, или это очередная отсылка к подростковым книжкам и глупым фильмам. Мисаки никогда не тянул на Казанову: с девушками у него не складывалось вообще, и, если его слова действительно правда, то тем самым третьим наверняка был он.       Пока я раздумывал над этим, Мисаки начал нетерпеливо ёрзать, желая продолжения банкета. — Я угадал, да? Сару? — Не совсем. Наша дружба действительно закончилась после этого, но не сразу. Мы неплохо ладили и часто проводили время втроём. Мне нравилась Сэм — как человек она была замечательной, —, а уж Сэнди, понятное кино, был от неё без ума. — Какой она была? — заинтересовался Ята. — Сногсшибательной красоткой? — Вот уж нет, — фыркнул я. — На Сэнди бы такая не повелась. Единственное, что было в ней выдающегося — стремящееся к минус бесконечности зрение и уровень интеллекта.       Я на секунду вспомнил Сэм. Хоть прошло несколько лет, это не составило мне труда: я хорошо запоминаю лица тех, кто мне чем-то дорог. Она действительно была милой, особенно когда снимала очки с толстенными линзами и распускала волосы. Мне часто хотелось нарядить её во что-то более удобоваримое, вместо тех жутких бабушкины вещей, что она носила, но это всё же было не моё дело. Впрочем, Сэм нравилась мне в любом виде — внешность для меня не суть, а во всём остальном она была превосходна. — Так что произошло? — Мисаки уже весь извёлся от любопытства. — Ты в неё влюбился? Она ему изменила? — Господи, откуда такие мысли? — в очередной раз изумился я. — Ты смотришь слишком много телевизора. Ничего такого не было. Просто она умерла, вот и всё.       У меня получилось сказать это так легко, что я даже поразился: неужели время и вправду лечит? Помнится, когда я говорил это последний раз, у меня начались рвотные позывы —, а я ведь вовсе не впечатлительный человек. — Она умерла? — неверяще спросил Мисаки. — Но как же так? — У меня было такое же лицо, когда я узнал, — криво усмехнулся я. — Невероятно, правда? Совершенно дурацкий финал. Её сбила машина на оживлённом перекрёстке. Из всех переходивших, этот пьяница ухитрился задеть именно её, а сам отделался парой царапин. Сэм пролетела метров десять, прежде чем упала, и, надеюсь, к тому моменту она уже была мертва и не страдала.       Мисаки поёжился и натянул шапку на лоб. Не знаю, что испугало мальчишку больше — сам рассказ или же выражение моего лица. На миг мне стало его жаль, и я успокаивающе похлопал его по руке: — Не расстраивайся. Это было давно, и я уже не так по ней скучаю. — А Сэнди? — несмело спросил Ята. — Это из-за неё он спился? — Возможно, спился, — поправил я. — А может, сейчас у него всё хорошо. Тогда, конечно, он был просто в раздрае: нас таскали на опознание, и его тошнило целый день после этого. Потом он неделю не вылезал из дома, не отвечал на звонки, не пришёл на похороны… Я волновался, — добавил я, заметив вопросительный взгляд Яты, —, но не мог помочь. Мне было лишь немногим лучше, и, ты же знаешь… я, в первую очередь, думаю о себе.       Он медленно качнул головой, заставляя меня ощутить сожаление. Можно было солгать, но я ненавидел делать это перед Мисаки — с ним притворяться выходило из рук вон плохо. — Он перестал ходить на занятия, и его отчислили. Я вылетел буквально через месяц, провально сдав экзамены. Сэм затронула каждого из нас, но я смог совладать с собой, хоть и не сразу, а Сэнди — нет. Когда я видел его последний раз, он походил на картинку из учебника истории — знаешь, те, где изображён пещерный человек? Такое увидеть и врагу не пожелаешь. Я ушёл и больше не смог заставить себя вернуться. — Ты его бросил, — укоряюще сказал Мисаки. — Согласен. Ты бы понял, если бы был там. От Сэнди несло безысходностью; я старался выкарабкаться и забыть о Сэм, насколько это было возможно, но до тех пор, пока Сэнди был рядом, это казалось невозможным. Я… ладно, я не знаю, зачем оправдываюсь перед тобой. — Вдруг разозлился я. — Это была моя ошибка, но прошлое не исправить.       На лице Мисаки, вопреки моему ожиданию, я не разглядел порицания. Была лёгкая грусть и нечто, похожее на сострадание; от этой странной, почти невыраженной жалости мне стало тоскливо и паршиво. — Не надо было мне это рассказывать, — глухо пробормотал я, поворачиваясь к окну. Откуда-то накатила тошнота, вызванная воспоминаниями, и я, вспомнив про бутылку в руках, быстро открутил крышку, сделав глоток. — Это не то, чем делятся с посторонними.       Откуда-то вдруг пришла темнота. Я поднял руку и наткнулся на тёплую материю шапки, натянутой мне на голову. — Ничего страшного, — мягко сказал Мисаки, и голос его прозвучал будто издалека. — Хорошо, что ты рассказал. Теперь я лучше тебя понимаю. — Правда? — Ага. Серьёзно, ты открыл мне глаза на многие вещи. — На какие, например? — слабо поинтересовался я из темноты.       Я ощутил, как он сжал мне руку в ободряющем жесте и сообщил: — Может, я расскажу позже. Когда ты перестанешь считать меня посторонним.       Я хотел спросить, когда же это произойдёт, но не стал. В темноте шапки было хорошо и уютно, так что я разрешил себе расслабиться и закрыть глаза, позволяя воспоминаниям уйти прочь. Вокруг была безопасность — я ощущал это всем телом — и хотелось, чтобы это чувство осталось при мне, когда Ята заберёт свою шапку обратно.       В тот момент я, кажется, стал куда лучше понимать Мисаки. — Кстати, — нарушил молчание Ята, с любопытством оглядывая незнакомый квартал, — почему ты не вспомнил о Сэнди ещё прошлой ночью? Он же прекрасным образом подходит под моё описание задротов твоей юности.       Я вздохнул. В воображении Мисаки мы были той самой командой сыщиков, где напарники понимают друг друга с полуслова. Стоит ему заикнуться — и в моей голове уже должна быть логическая цепочка, ведущая нас прямиком к преступнику. К сожалению, такое мировоззрение давно уже отнесли к разряду научной фантастики, хотя в данном случае оно бы очень и очень пригодилось. — Я же говорил: у меня плохая память. Неужели ты думаешь, что Сэнди — его настоящее имя? — Ну, если честно, у меня даже сомнений не возникло, — осторожно ответил он. — А что, это какая-то кличка? — Без понятия, — так же честно парировал я. — Он просто так представлялся всем вокруг. Само собой, в паспорте он записан как-то иначе. Поэтому нам и пришлось ждать информации от Мунакаты — искать человека по прозвищу можно хоть целый год.       Мисаки что-то невнятно промычал, соглашаясь. Мы неторопливо шли по переулку, оставив позади трамвайные пути — по ним же укатил вагончик с бутылкой воды, которую я ухитрился забыть. В этом я обвинил Яту: он конфисковал свою шапку прямо перед выходом, чем откровенно меня дезориентировал. Мисаки на такое только фыркнул, назвал меня «неблагодарной обезьяной» и миролюбиво предложил забить уже на эту ерунду. Я согласился — жара всё равно начала спадать — и теперь мы прогулочным шагом шествовали по тротуару, надеясь не пропустить нужный дом. — Знаешь, на нас посмотришь, так мы вовсе и не торопимся кого-то ловить. — Это да, — скептически подхватил Ята. — Видел бы твой Мунаката, с каким энтузиазмом ты преследуешь его обидчика, спорю, тут же зачислил бы в штаб. Такой талант просиживать штаны сейчас вообще редкость…       Я немного не разобрал, в чью сторону была стрела, но защищать никого не стал. Мисаки был прав — я откровенно не старался вычислить Широ за короткий срок, и уж тем более не намеревался растрачиваться на беготню. По глубоким философским измышлениям, к которым я пришёл за прошедшие полтора дня, время, выкинутое на борьбу с вредителем, я мог провести с пользой, а именно — в попытках налаживания хоть каких-нибудь отношений с Мисаки.       С целесообразностью этого плана можно было и поспорить, но налицо были лишь два факта. Первый: Мисаки не проявлял ко мне очевидной агрессии. Второй: у него времени тоже было до задницы. Его вообще не тяготило моё общество — как это и бывало ранее, собственно, —, а несколько натянутые первые часы я списал на ночь, недосып и закидоны Яты. Условия тяготели к благоприятным, Мисаки если и не проявлял расположение, то хотя бы не выражал желания сломать мне какую-нибудь лишнюю часть тела, а это, всё же, я считаю за немаловажный такой аргумент. Руководствуясь всем этим, я попёр ва-банк и решил саботировать наши поиски во имя того, что нормальные люди называют дружбой, а Мунаката — выразительно смотря при этом на меня — помешательством. — А ты чего меня не подгоняешь? — спросил я, надеясь не спровоцировать его на это. — Ещё вчера же вопил, что занят, как тысяча султанов. — А чем занята тысяча султанов? — удивился Ята. — Я думал, султаны только штаны на диване просиживают да сладости едят… Ааа, понял, — помрачнел он. — Очень остроумно. Ещё одно такое выражение, и я начну подгонять, обещаю. — То есть сейчас ты просто меня жалеешь? — уточнил я.       Мисаки нехотя покачал головой. — Нет, сейчас я просто не в настроении для беготни. За утро, знаешь ли, измотался. К тому же, что бы нам ни сказал этот Сэнди, сегодня мы больше никуда не пойдём — и смысл тогда торопиться? Я хочу с комфортом провести хотя бы остаток дня…       Он горестно вздохнул и переместил скейт под другую руку. Я прекрасно понимал, как он себя чувствует, но поделать ничего не мог — не я же толкнул его на добровольное участие в этом импровизированном детективе. — Кстати, как вы решали, кто пойдёт на поиски? — поинтересовался я. — Жеребьёвкой? — Ага, если бы, — Мисаки помрачнел ещё больше. — Микото просто ткнул в меня пальцем — образно говоря — и всё было решено. Ему, видите ли, показалось забавным поставить меня в пару с тобой…       Тут я заржал в голос, чем вызвал целый шквал негодования с его стороны. Какая ирония: именно Суо, к которому я питал откровенную неприязнь, подкинул мне такой замечательный подарок. Мисаки, правда, это «совпадение» не очень-то радовало, но ко всему, как говорится, привыкаешь. — Прекращай ржать, — он больно ткнул меня под рёбра, заставляя замолчать. — Или у тебя всё произошло точно так же? — Вот уж нет, — открестился я с улыбкой. — У меня всё было диаметрально противоположно.       Мисаки пару секунд шевелил губами, переваривая слова «диаметрально противоположно», а я с наслаждением ждал, когда же до него дойдёт. — Так всё из-за тебя! — воскликнул он, расшифровав фразу. — Это всё ты подстроил! — Скажем так, это был Микото и счастливый случай, — я еле увернулся от его грозного кулачка, который хоть и выглядел маленьким, но бил больно. — Ну не злись, Мисаки. Я вообще идти не хотел —, но раз уж так вышло, может, это судьба? — Судьба, — передразнил он меня, остывая. — Как же. Я тебя знаю: ты на судьбу никогда ставку не делаешь. Всё предпочитаешь контролировать собственноручно… — Что правда, то правда, — миролюбиво согласился я. — Но разве это так уж плохо?       Ята зыркнул на меня из-под бровей, но комментировать не стал. Он вдруг остановился и упёрся рукой в старую дверь с облупившейся краской. — Пришли?       Я сверился с адресом и удовлетворённо кивнул. — Пришли.       Сэнди открыл дверь после минуты непрерывного стука. Какое-то время он молча стоял, осматривая нас, а мы точно так же пялились на него. Я предупредил Мисаки, что любые не относящиеся к делу комментарии не приветствуются, но кожей ощутил, как ему хочется взять и сказать что-то вроде: «Вот же грёбаный…»       В этом я был с ним вполне солидарен, хоть и был готов. Вопреки моим худшим ожиданиям, Сэнди, кажется, не планировал спиваться — по крайней мере, выпивкой от него не несло, —, но выглядел он, мягко говоря, не лучшим образом. И это притом, что в студенческие годы я уже намекал ему о необходимости сменить имидж. Всё познаётся в сравнении — эта просто золотая фраза крутилась у меня в голове всё то время, что мы рассматривали моего старого приятеля.       Может, я немного преувеличиваю, но Сэнди и впрямь стал похож на бомжа. Его воронье гнездо на голове распалось, пряди отросли, не подстригаемые и не мытые, наверное, все те три года, что мы не виделись. Он здорово похудел, и одежда — не самой первой свежести — висела на нём, как-то несуразно пытаясь сползти и оставить своего хозяина, в чём мать родила. Всё лицо Сэнди украшали разнообразные высыпания; на контрасте с болезненно бледной кожей они просматривались очень чётко. Единственное, что не изменилось в нём — очки в тяжёлой оправе, которые он поправил, прежде чем обратиться ко мне. — Фушими, — внезапно прохрипел он, — это ты?       Я слегка оторопел. Сэнди хрипел так, будто ему вырезали разом и гланды и аденоиды, да ещё и трахею впридачу. Куревом от него тоже не пахло, что задало такому феномену ещё большую загадочность. Жаль, что совершенно не было времени с этим разбираться.       Мисаки ткнул меня в бок, и я очнулся. — А… да, это я. Привет, Сэнди.       Он кивнул и перевёл взгляд на Мисаки. — Это мой… друг, Ята, — представил я. Мисаки неуверенно помахал ему, почему-то спрятавшись за мной. — Вот как, — проскрипел Сэнди, — и что привело тебя и твоего друга ко мне? Последний раз я получал от тебя весточку пятнадцатого числа. Наверное, что-то серьёзное случилось, раз ты отошёл от расписания…       Он прервался и закашлялся, слегка согнувшись. Мисаки испуганно уставился на меня, призывая сделать хоть что-то, и я похлопал Сэнди по спине, потому что других способов справиться с кашлем не знал. — Это не очень помогает, — Сэнди медленно распрямился и ещё раз прокашлялся. Теперь, когда ему удалось немного прочистить горло, голос стал чуть больше похож на человеческий. — Но, всё равно спасибо. Зайдёте? — Да, — твёрдо сказал я, шагая вперёд и дёргая руку Мисаки, — нам нужна небольшая консультация. — О, это прекрасно, — донеслось до меня от уходящего вглубь квартиры Сэнди. — Давненько у меня не было гостей.       Мы медленно пошли за ним по тёмному коридору. Пару раз я наступил во что-то липкое, а Ята прерывисто вздохнул, когда напоролся бедром на какой-то острый угол. С перепугу он впился мне в руку ногтями, расцарапывая ладонь чуть ли не в кровь; я возмущённо скосил глаза, но он этого даже не заметил. — Что с ним не так? — прошипел он мне на ухо. — Я о том, что манекены в секонд-хенде выглядят лучше… — Я предупреждал, — тихо ответил я. — Скажи спасибо, что он не пьян и не упорот. — Ты вообще уверен, что от него будет польза? Да по его лицу можно составлять справочник для дерматологов! — Ты с каких пор так обеспокоен вопросами гигиены? — раздражённо цыкнул я. — Какая разница, что у него с кожей, лишь бы смог помочь. И вообще, ты мог бы вести себя полюбезнее — это, на секундочку, мой друг. — С которым ты переписываешься раз в год, — парировал Ята. — Кстати, почему раз в год? Что за пятнадцатое число? — День смерти Сэм, — коротко бросил я, и Мисаки заткнулся. Чего, а тактичности у него было не занимать — жаль, что с её проявлением он обычно запаздывал.       Сэнди жил совершенно один. В комнате, служившей ему и спальней, и гостиной и рабочим местом, мы нерешительно замерли, прикидывая, куда же можно сесть — или хотя бы удобно встать, — чтобы не вляпаться во что-нибудь. Сэнди не особо заморачивался с уборкой: из шкафа торчали змеи носков, на диване в творческом беспорядке разбросаны футболки — то ли чистые, то ли не очень, —, а пол живописно усыпан обёртками и бумажками. Мисаки не сдержался и скривился, порываясь заткнуть нос и не дышать весьма своеобразным запахом из смеси всего съедобного и несъедобного, сосредоточившегося на небольшой площади. Я незаметно одёрнул его — в конце концов, наше положение не предполагало выбора, —, но в глубине души хотел бы сделать то же самое: уйти из этого рассадника бактерий как можно скорее и забыть обо всём, как о страшном сне. Останавливало меня не только поручение Рейши, но и сам Сэнди — угрызения совести трёхлетней давности вдруг взвыли что есть силы, обвиняя меня и мой эгоизм в том, что бедняга зарывается в грязь из собственных вещей. Аргументация у совести была слабая, но меня проняло: одно время Сэнди значил для меня достаточно много, чтобы сейчас банальная брезгливость помешала мне остаться.       Под его изучающим взглядом мы всё же осторожно присели на краешек дивана. У Мисаки был такой вид, словно он готов подскочить при любом подозрительном звуке и линять отсюда через окно. Надеюсь, я выглядел немного более доброжелательным, иначе самолюбию Сэнди был бы нанесён огромный урон — если это самое самолюбие у него вообще присутствовало.       Единственное, что выглядело более менее чистым, был его рабочий стол. Посередине возвышался компьютер, сбоку были свалены какие-то книги и записи; с другой стороны я разглядел коробки из-под пиццы вперемешку с кружками. Сэнди на секунду завис над ними, потом выбрал одну относительно чистую и прошагал к чайнику — он почему-то стоял не на кухне, а на полу в углу. — Чаю?       Мы одновременно замотали головами. Мисаки отказывался так отчаянно, словно Сэнди мог не поверить и всё же угостить его чем-нибудь — похоже, эта перспектива его очень пугала. Сэнди пожал плечами, чуть не потеряв при этом футболку, налил в кружку кипятка — тот мгновенно приобрёл грязно-коричневый оттенок — и бросил туда пакетик.       Мисаки сглотнул. — Рассказывай, — велел он, садясь в кресло. При этом что-то хрустнуло: то ли какое-то печенье, то ли сам стул. Я быстро выбросил это из головы и начал: — Мы ищем одного человека. Он взломал… — Можешь остановиться прямо тут, — перебил меня Сэнди. — Он что-то взломал — этого вполне достаточно. Мне не нужно знать, что конкретно. — Точно? — осведомился я. — Потому что у нас нет вообще ничего. Только его ник и время взлома. Он не оставил никаких следов, сделал всё чисто и без шума. — Все оставляют следы, — философски отметил Сэнди, прихлёбывая чай. Мисаки завороженно следил за этим, как кролик за удавом. — Надо только поискать. Что он спёр? — Ничего.       Его брови удивлённо взметнулись вверх. Я понял, что прямо сейчас задача, стоящая перед нами, стала несколько сложнее. — Совсем ничего? Но зачем тогда вообще что-то взламывать? — он пристально сощурился. — Во что ты влез, Фушими? — Ничего криминального, — честно признался я. — Просто игрушки. Этот парень взломал сервер и поставил блок. Всё полетело к чертям, сам понимаешь.       Он сочувственно покивал головой. Тема игрушек была знакома нам обоим. — Узнаю себя в молодости, — иронично отметил Сэнди. — Тогда мы тоже развлекались, как могли. Хотя куда интереснее строить своё, чем ломать чужое… — Верно, верно, — я заметил, что он начал ностальгировать, и быстро вернул тему на рельсы. — В общем, с мотивами беда, а делать что-то нужно. Починить не получается, найти — тоже. Нужна твоя помощь, Сэнди. — Не знаю, чем могу быть полезен теперь, Фушими, — вздохнул он, красноречиво обводя руками пространство. — Я давно уже не занимался исследованиями. За три года почти не продвинулся. — Твоего запаса должно хватить, — твёрдо сказал я. — Этого вполне достаточно. Я не требую, чтобы ты нашёл хакера, дай хотя бы подсказку. Что-то, что может привести к нему, или к ключу. — Для тебя, я полагаю, ключ предпочтительнее, — усмехнулся он, почему-то взглянув на Яту. Тот изучал какое-то пятно под ногами и почти не вслушивался в наш разговор. — Ты очень рационален — это хорошее качество. Я хотел бы быть таким же в то время, когда Сэм была ещё жива: может, тогда всё сложилось бы иначе.       Мы замолчали. Мисаки оторвался от своего занятия и напряжённо взглянул на меня, но это был тот момент, когда Ята отошёл на второй план. Мы с Сэнди молчали и вспоминали Сэм. Я знал, что где-то в этой комнате, скорее всего, между страниц одной из книг, спрятана её фотография, которую Сэнди вынимает раз в год. У меня дома была точно такая же: я вставил её в рамку и повернул к стене, разделяя нашу общую с Сэнди печаль. Наверное, нет ничего, что могло бы скрепить двух людей вместе сильнее, чем потеря третьего; наши одинаковые чувства были тем канатом, что не давал нам разойтись навсегда. Сэнди смотрел куда-то сквозь меня, а я ждал его решения, мучаясь от собственной некомпетентности и необходимости тревожить человека, который остался жить в маленьком отрезке своей памяти.       Через какое-то время, когда тишина стала уже невыносимой, Сэнди хрипло выдохнул и сказал: — Я помогу, Фушими. Сделаю, что смогу. Мне приятно, что ты так веришь в меня, но не возлагай больших надежд. Я уже не тот, что прежде.       Мисаки что-то сунул мне в руку — кажется, конверты с нашими крупицами информации. Я отдал их Сэнди и сказал, следуя порыву: — То, что ты уже не тот, не значит, что ты стал хуже. Я тоже изменился, но кто знает, в какую сторону?       У стоящего позади Яты явно были варианты, но он предпочёл оставить их при себе. Сэнди задумчиво потеребил конверты, положил их на стол и не стал продолжать эту тему. Он предложил нам прийти через пару дней, хоть и не обещал чего-то сверхъестественного; на всякий случай я взял его номер телефона, пообещав звонить и справляться, как идут дела. Мисаки радостной антилопой помчался к выходу, снова стукнувшись ногой, а мы с Сэнди ещё немного постояли на пороге, молча вспоминая прошлое. Потом он легонько подтолкнул меня вперёд и полушутливо сказал: — Торопись, Фушими, а то твой друг убежит без тебя. — Куда он денется, — пробормотал я. — Но нам и вправду пора. Не будем тебя сильно беспокоить. — Ты, как всегда, очень тактичен, — Сэнди немного замешкался, но всё же продолжил. — Я хотел сказать, чтобы ты не терял Яту из виду. — Почему? — нахмурился я. — Зови это интуицией. Мне показалось, что он чем-то похож на Сэм, а подобными людьми не разбрасываются.       Он спокойно выдержал мой вопросительный взгляд и добавил: — Я не говорю, что это истина. Мне просто так почудилось. Необязательно воспринимать меня всерьёз. — Обычно я старался прислушиваться. — Те времена уже прошли. — Сэнди аккуратно вытолкал меня на лестничную клетку. — Теперь ты сам за себя. Я постараюсь помочь вам, ребята.       С этими словами он улыбнулся и захлопнул дверь. Я немного постоял перед ней, пытаясь осмыслить наш диалог, но, в конце концов, отвернулся и начал спускаться на улицу — туда, где уже ждал, пританцовывая от нетерпения, Мисаки. — Никогда я так не ценил свежий воздух, как сейчас, — признался Мисаки, падая на скамейку. После визита к Сэнди мы, недолго думая, пошли в неизвестном направлении, движимые лишь желанием убраться на расстояние, нейтрализующее запах его квартиры. Ята даже ухитрился забыть обо мне, вскочив на скейт и погнав вперёд; через несколько минут он всё же вернулся и виновато сообщил, что за следующим поворотом видел маленький парк. Я заставил его слезть со скейта и пройти остаток пути пешком, хоть этот шаг больше походил на лёгкую трусцу.       В конце концов, мы примостились на какой-то скамейке. Я глубоко вздохнул и признал, что именно теперь возможность дышать полной грудью кажется просто волшебной. — Слушай, а можно в следующий раз ты пойдёшь к нему один? Я там всё равно лишний. — Просто скажи, что не хочешь туда возвращаться, — лениво отмахнулся я. — И нет, нельзя. Ты очень понравился Сэнди.       Мисаки выглядел слегка озадаченным, но не рискнул выяснять детали. Он зачем-то стянул шапку, покрутил её в руках, только открыл рот, намереваясь что-то сказать, как в животе у него предательски забурчало. — Хочешь, обсудим планы на будущее? — дипломатично предложил я. — Самое что ни на есть недалёкое. Лично я не против перекусить, ты как?       Ята отвернулся; я услышал какой-то шелест и понял, что мой друг пересчитывает наличность. Результаты, видимо, оказались неудовлетворительными, потому что он кисло посмотрел на меня и помотал головой. — Я могу заплатить… — Нет! — категорично воскликнул Ята, сдвигая брови к переносице. — Хватит с меня твоей благотворительности. Я прекрасно поем дома. — И что же у тебя на ужин? — Ну, там ещё оставалось немного лапши, насколько я помню… — забормотал он. Я усмехнулся и подлил масла в огонь: — Кстати, твой дом на другом конце города. Пока доедешь, уже будет поздний вечер — так и от голода недолго помереть. А завтра, скорее всего, придётся возвращаться сюда же…       Мисаки спорить не стал. Осуждающе смерил меня взглядом, в котором ясно читалась уверенность в моей причастности к его неприятностям, и вздохнул: — И что ты предлагаешь? Уверен, у тебя миллион идей по облегчению моей жизни. — Ты меня переоцениваешь. Одну замечательную идею ты уже выкинул на помойку, чем глубоко меня ранил, — я закатил глаза, изображая оскорблённую невинность. Мисаки не проняло. — Но, к твоей радости, есть ещё одно предложение. Я сам живу тут, неподалёку, и, если уж ты наотрез отказываешься есть за мой счёт, то у тебя есть прекрасная возможность принять участие непосредственно в приготовлении пищи.       После небольшой паузы Ята набрал в грудь воздуха и уточнил: — Хочешь, чтобы я тебе ужин готовил? — Нам, — поправил я. — Всё по-честному. Я покупаю продукты, ты готовишь — я всё равно в этом деле полный профан, хоть и живу один достаточно долго. А ты, полагаю, обладаешь хоть каким-то базовым кулинарным набором.       Мисаки ошалело кивнул. Перспектива похозяйничать на моей кухне его, видимо, не совсем соблазнила, но я был намерен идти до конца. В голове тревожно звенел звоночек, призывая меня собраться и послать Яту домой — всё же совместное времяпровождение в столь интимной обстановке было чревато последствиями, которые могли обойтись мне достаточно дорого. Разумная часть меня оставалась хладнокровной, и считала, что безобидный ужин никак не может закончиться драмой. Та часть, которую называют интуицией, вопила во всё горло, воротила нос от Мисаки и призывала держаться от него подальше. Немного послушав эту какофонию, я призадумался, ещё разок окинул взглядом озадаченного моим предложением Яту, и выдал: — Если хочешь, можешь остаться на ночь. Ну, чтобы не ехать за тридевять земель. Спальное место найдётся, могу даже пожертвовать чистую футболку.       В голове уже серьёзно загремело. Я поморщился и заставил интуицию замолкнуть — в самом деле, не настолько же я бестолковый, чтобы совершать что-то неприемлемое? Мне искренне хотелось провести вечер с Мисаки: поговорить, посидеть вместе, посмеяться. Мне хотелось провести с ним время — как раньше, когда для этого не надо было надуманных предлогов и компромиссов. С тем же успехом я мог предложить ему переночевать на детской площадке, но ночи были холодные, а утренние дела никто не отменял.       У Яты в голове, наверное, творилась та же сумятица, потому что он долго размышлял над ответом. В конце концов, он встал, закинув скейт за спину, и смерил меня настороженным взглядом. — Ладно, пойдём, — сказал он покладисто, —, но учти, Сару, никаких странных выходок! — Это, например, каких? — спросил я, догоняя его. Он пожал плечами: — Ну, никаких нарисованных усов, солёного чая, измазанного в пасте лица… — А, ты про такие выходки, — усмехнулся я. — Будь спокоен, пастой тебя мазать никто не будет. Мы же не в детском саду…       Он вдруг хитро улыбнулся и заявил: — А вот я тебе ничего не обещаю! — Это в смысле? — опешил я, но Мисаки вдруг с грохотом опустил скейт, вскочил на него и погнал к выходу. Несколько мгновений я озадаченно смотрел ему вслед, переваривая эту детскую выходку, но потом он обернулся, показывая мне язык, и тут я засмеялся. Мы оба, вроде, были достаточно взрослые, чтобы вести себя прилично, но Ята плевал на условности так беспринципно и заразительно, что противиться не было никакого смысла. Я поймал себя на том, что бегу — несусь за ним, крича что-то, а Мисаки постепенно превращается в размытый силуэт, движущуюся точку, ускользающую из поля зрения.       Почему-то это зрелище сделало меня очень несчастным —, но потом он остановился, дожидаясь, и я обрадованно кинулся к нему.