Возле около чёрное солнце садилось За черту, та, что была и есть. Даже если бы жизнь не случилась, Всё равно был бы здесь. Темнота, как отсутствие света снаружи. Ты не видишь и видим не весь. Даже если бы я не был нужен, Всё равно был бы здесь. © Ты и я. Пикник.
*placebo — my sweet prince*
Донни кажется Лео почти что шаманом, вечно увешанный своими странными приборами и проводками, этот парень определенно волшебник. Он все знает и всегда может сделать хоть что-нибудь. — Пожалуйста, Донни, пожалуйста! — рыдает он, цепляясь за руки гения, — Помоги мне… Я ПРОШУ ТЕБЯ! — с едва слышного шепота его голос переходит в низкий, срывающийся на хрипы, крик. — Тшшшшш! — скованный ледяным ужасом, Дон в полной растерянности обводит взглядом ставшую такой пустой и неуютной гостиную. Не придумав ничего лучше, он хватает не имеющего сил встать с пола лидера за голову и что есть мочи прижимает к своему пластрону одной рукой, в то время как вторая судорожно гладит макушку, как будто это могло чем-то помочь, — Ты сам не понимаешь, о чем ты просишь. Раф всегда мог успокоить Лео, чего он по каким-то причинам практически никогда не делал своевременно. Беспомощность безжалостно давит и ломает все, что умник о себе думал. Он не знает, как успокоить брата, он не знает какое решение принять, чтобы потом не жрать себя за живо все оставшиеся ночи. Лео всегда мог найти выход из положения. А сейчас, когда он не может, никто не может. И, наверное, поэтому так трудно поверить в то, что Рафа больше нет. Взрыв был чудовищной силы, огромное здание мигом сложилось, как карточный домик, едва ли хоть кому-нибудь под силу выжить после подобного. У них бывали провальные миссии, бывали неудачные вылазки. Но произошедшее нельзя назвать ни тем, ни другим. Это как сбывшийся кошмар, слишком жутко, чтобы поверить, что так бывает. Младшие братья подоспели на помощь Лео слишком поздно. И никто пока так и не узнал, что произошло между лидером и темпераментом в злополучную ночь, но Донни отчаянно надеялся хотя бы на то, что они оказались на поверхности не затем, чтобы выяснить отношения и потому стали легкой добычей для своих врагов. Лео не простил бы себе этого. Все обрушилось на семейство Хамато с сигналом тревоги от передатчика в телефоне Лео. Спросонья Донни несколько секунд думал, что это злая шутка, но потом действуя скорее на автомате и мало что соображая, они вместе с Майки бросились на выручку прямо из своих кроватей. Они словно оголтелые неслись к указанным координатам, не представляя даже, как братьев занесло так далеко от Манхеттена, но каким-то шестым чувством догадываясь — случилось непоправимое. Лео, оглушенный, но в остальном целый и невредимый, нашелся точно в том самом месте, откуда был послан сигнал. А что касалось Рафаэля... Можно сказать, что в каком-то смысле им повезло, кирпичные развалины, не считая пары локальных точек, не загорелись после взрыва, предоставив возможность облазить каждый свой сантиметр в надежде обнаружить Рафа или же то, что от него осталось. Но приборы Дона оставались глухи и тела нигде не было. Сказать, что это было странно, не сказать ничего. Донателло не мог понять, если Рафаэль мертв, то куда в таком случае девался труп? Если же он остался жив, то почему не вернулся? Сильно ранен? Угодил в плен? Впрочем, будь это так — не важно, живым или мертвым — их бы уже давно любезно оповестили. Лео мыслил в ином направлении, и вывод, что напрашивался ему в голову, был чудовищным. Это был тот единственный случай, в котором лидер предпочел бы узнать, что Раф мертв, как бы жестоко это не звучало. Безумная мысль о том, что темперамент его предал, гложила каждую секунду, сводя с ума и заставляя то оплакивать, то проклинать брата. Стоит ли говорить, что Дон и Майки такой вариант не допускали, но никто ни разу не осмелился сказать об этом вслух. Если бы они нашли совершенно неопровержимые доказательства того, что их брат мертв, они бы, наверное, все чокнулись от горя. Но доказательств не было, и потому спустя несколько дней они все предпочли так же безосновательно поверить в то, что он спасся, пусть даже он воспользовался этим случаем, чтобы сбежать от них. Плевать, главное чтоб живой. При таком раскладе от горя мог чокнуться разве что только Лео. Что, собственно, их старший брат и сделал.***
Лео болен и слаб, и, ко всему прочему, совершенно невменяем, смотреть на него настоящая мука. Но Дон не знает, как помочь, а что еще хуже, боится навредить сильнее. Он уже изучил всю доступную литературу, чтобы диагностировать состояние брата, но страх ошибиться его не покидал. Праведный гнев, полноценное расследование, поиски и планы мести, тому, кто сотворил с их семьей такое, пришлось отложить на потом, потому что с Леонардо в первые же сутки случился припадок. И не то чтобы его агрессия относилась к разряду немотивированной, но Лео накинулся на своих. Нет, он совершенно не осознавал своих действий. Брыкался, кусался и царапался, как животное. Беснуясь, разразился внезапным приступом беспричинного смеха. Лео вырывается, бросив в топку сумасшедшей ярости все ресурсы своего ослабленного тела. От напряжения жилы, кажется, вот-вот начнут лопаться, как струны с характерным звуком. Пот крупными бусинами выступает у него на лице и шее. Он впивается зубами в ремни, что его сдерживают, но фиксируют все же не достаточно, бьёт ногами безжалостно, целясь наверняка. Если они перестанут оказывать ему сопротивление, вполне вероятно, он просто убьет их. А после и сам убьется, прекращая общее на всех страдание. Но Майки, терпя урон, подставляется под удары, чтобы удержать ноги лидера, пока Дон фиксирует их ремнями. Сенсей извозившийся в пыли, в следах крови и слюны, что оставили укусы Лео, тяжело дышит, прижимая панцирь сына к бетонному полу. Его веса для этого не достаточно, а боль от захвата Леонардо не останавливает. Он вырывается так, что готов выломать себе руки. Дон затягивает ремни, фиксируя брата так, чтобы он не смог навредить ни им, ни себе. Руки у него мелко дрожат. Лидера связали и оставили в таком положении до тех пор, пока Донателло не выяснит, что за амок* с ним приключился. И Донни взялся за дело. Скрепя сердце, он гнал мысли о том, что спасая одного брата, упускает шанс сделать что-то для другого. Сплинтер, Майки и Кейси вернулись к поискам Рафаэля. А Донателло, он слишком боялся, что промедление необратимо навредит Лео. Он сделал свою ставку. Леонардо продемонстрировал нехарактерную для него вспышку гнева, порывался хаотично крушить мебель наравне с домочадцами и действия его были слишком стремительны для ослабленной черепахи. Попытка поговорить со скрученным Леонардо успехом не увенчалась, но вовсе не из-за обиды или упрямства. Незадолго до этого дня, его речь уже приобрела странный характер. Дон отмечал, что брат стал более замкнутым и на все вопросы давал исключительно односложные ответы, а то и вовсе игнорировал. И теперь нарушение речи сделалось слишком явным. Дальше — больше. Связанный Лео принялся покачиваться туда-сюда и, разумеется, он занялся стереотипным раскачиванием не от скуки. А еще через час он просто застыл. Сидел с расширенными словно от удивления глазами и не реагировал ни на что. Донни долго пытался выбить из него хоть слово, но вынужден был констатировать факт мутизма* и ступора. Суммируя симптомы, гений думал, этого слишком мало, чтобы судить наверняка. Но все перечисленное больно уж смахивало на кататоническое возбуждение с последующим переходом в кататонический ступор. Гений зарылся в медицинские справочники и там его догадка не нашла ни одного опровержения. Дон полагал, что именно неизвестность пугает его больше всего. И как только он найдет ответ на вопрос, что происходит с его братом, он тут же найдет и выход. Но с каждой прочитанной статьей руки опускались все больше и больше, ему просто не справиться с такой сложной и малоизученной болезнью. То, что кататония могла быть обусловлена соматическим* состоянием, следствием аффективных расстройств или же выступать симптомом шизофрении, означало, что к выходу придется двигаться на ощупь, если не наугад. Однако, главная причина, по которой так необходимо было как можно скорее провести всестороннее обследование, заключалась не в том, чтобы выявить является ли болезнь функциональной или органической, Дон должен был удостовериться в том, что она не носит злокачественный, то есть летальный характер. Мысль о том, что Лео может попросту умереть, пока Дон возится с анализом его крови, заставляла сердце лупить в груди так, что казалось ещё чуть чуть и ему самому потребуется помощь. Он смог взять себя в руки, только когда выяснил, что уровень креатинфосфокиназы в сыворотке крови оставался в рамках нормы, а общее количество лейкоцитов не увеличилось, по крайней мере, брату не грозит внезапная смерть. Дон довольно быстро пришёл к выводу, что брату потребуется именно психиатрическое лечение, потому как органической причины для состояния Лео у него не нашлось. У лидера не было серьезных черепно-мозговых травм, эпилепсии или протекающих в данный момент инфекционных заболеваний. А вот дальше самое трудное, Дону предстояло отмежевать в анамнезе* депрессию от шизофрении и прочих расстройств психики, при условии, что он никогда не был специалистом в этой области. Он долго прокручивал в голове воспоминания последнего года и тщательно искал в поведении Леонардо позитивные признаки шизофрении, но с облегчением заключил, что ни одного так и не нашел, что же касалось множества проявленных «негативных» признаков, то тут все было гораздо тоньше и если разобраться, в ярко выраженной форме у него имелись лишь те пункты, что указывали на депрессию. Отчасти не мог не радовать тот факт, что лечение катотонической стадии заболевания, вне зависимости от вызвавшего его расстройства, проходило одинаково, ибо этот уникальный синдром требовал собственного лечения. Вариантов лечения, кстати сказать, было не так уж много: во-первых бензодиазепины*, а во-вторых — если во-первых не возымело должного действия — электоросудорожная терапия. Дон хватался за голову от мысли, что ему придется применять к родному брату электрошок, и обещал себе сделать это только в самом крайнем случае. Родной брат, к тому времени, уже развязан, но продолжает сидеть в той же позе, в которой «окаменел», Донни косится на него, надеясь, что вполне вероятной смены состояния ступора больше не случится. Итого ему понадобились сутки на то, чтобы разобраться с состоянием Леонардо, а дальше бесконечно длинные два дня и ночь между ними, когда всё, что Донни потребовалось для лечения Лео, добывали одновременно Эйприл, Кейси и даже мастер Сплинтер вместе с Майки. Время тянулось словно резина, в этот ничтожно малый по чьим угодно, кроме Донателло, меркам период Лео все-таки проявляет всю клинику своего недуга: его состояния сменятся новым припадком, и именно поэтому он оказывается пристегнут ремнями к операционному столу в лаборатории. Глядя на то, как мучается Леонардо, но не имея возможности помочь ему сею же секунду, гений чувствует, что почти спекся. В период нового возбуждения Дон силой заталкивает ему в рот смятую голубую повязку, чтобы Лео не сломал себе зубы, но главное, чтобы он, наконец, перестал кричать. От сдавленного, сводящего с ума воя Дон спасается наушниками, да и потом, если честно, спасается только ими. Даже когда снова наступает ступор, Дон не может оставить лидера ни на минуту, очень хочет, но не может. Парадокс, он завидует Майки, потому что тот в любой момент может выйти на поверхность, проветрить голову, но не использует ни одной возможности последовать его примеру. Вдруг, пока его не будет, с Лео что-нибудь случится. Донни не сможет простить себе этого. Поэтому он часами пялится на брата, распуская нюни под сопливые песни. И воспоминания сами собой лезут в голову, как бы он не пытался их вытолкать. Донни вообще-то ранимый. А Раф постоянно его задирает. Но самое обидное — Лео, кажется, все равно на стороне Рафаэля, потому что он вечно его оправдывает, покрывает, чтобы тому не влетело и старается помирить с остальными. А Донни, хоть и предпочел бы услышать от вспыльчивого братца его собственные, по доброй воле принесенные извинения, прощает и так. В этом они с Лео похожи, они оба терпеть не могли ссориться. Донни старается избегать и никогда не провоцировать конфликты. Лео их тоже не провоцирует, но никогда и не избегает. Им было очень мало лет, Донни многого не понимал. Но, будучи в очередной до глубины души оскорбленным Рафаэлем, он расплакался от обиды, когда Лео пришел его утешить и заодно выгородить «этого». В тот раз Донни попросту не выдержал и спросил: — Почему ты дружишь с Рафом больше, чем со мной? Ты что любишь его больше, чем нас с Майки. За что? Он же злой! — Он не злой, Донни. У него характер дурацкий, — привычно стал выгораживать Рафа Лео, — к тому же, он твой старший брат, постарайся любить его таким, какой он есть. Сам Лео своим же советам в отношении Рафа не следовал. Он может и любил его, но точно не таким, какой тот есть. И почему-то Дон наивно объяснял себе это его старшинством. — Легко сказать, у тебя ведь нет старшего брата, — огрызнулся Дон. — Но у меня целых три младших, а у тебя всего один, — снисходительно улыбнулся Лео, намекая, что его ответственность больше. «Зато какой» — хотел возразить Дон, но вовремя одумался, Майки ведь их общий младший брат. Просто они по честному поделились, раз уж Лео самый старший, он стал приглядывать за Рафом, а Донни, будучи третьим по старшинству, взял под опеку Майки. С Микеланджело не так уж и сложно, он добрый и, не смотря на то, что за ним все время нужен глаз да глаз, с ним весело. О Лео с Рафом так не скажешь, если только они не находят веселым ходить с вечно суровыми лицами и без конца выяснять отношения. — Хорошо, что Раф не мой младший брат, — пробурчал Донни, все-таки ему еще было капельку обидно. — А вот я люблю всех одинаково, — с легкой укоризной возразил Лео. — Правильно, если ты не будешь любить Рафа, его вообще никто любить не будет! — ответил Донни упрямо и сделал это, разумеется, назло. Он прекрасно знал, что Майки, например, души не чаял в этом воображале. Лео, кажется, обиделся тогда. А Дону уже через минуту было за себя стыдно, и он надеялся, что до Рафа не дойдут его слова. И, наверное, именно тогда он принял тот факт, что кого-то любить легко и просто, а кого-то сложнее некуда, но он не может даже представить себе жизнь хотя бы без одного из братьев.***
*Massive Attack — Two Rocks and a Cup of Water*
Спустя месяц ада умник уверен, брат жив только благодаря тому, что тот не оставлял его ни на минуту, заботясь, как о немощном. На кухне только Донни и Лео. — Открой рот, — ложка с перетертым в пюре супом зависла прямо у него перед губами, у Донателло в груди болит, а взгляд Лео расфокусирован, но он послушно открывает рот, и Дон засовывает ложку как можно глубже, стараясь не вызвать рвотный рефлекс и вылить суп прямо в глотку, чтобы он не потек изо рта обратно. Гений понимает, это все препараты, но ему не по себе, когда Лео словно овощ. Он успевает скормить ещё несколько ложек, прежде чем суп остывает до противно холодного, такой Леонардо есть уже не будет, а может дело вовсе не в температуре. Плохо. Лео сильно отощал, и умник всё чаще задумывается над другим способом обеспечения его тела всеми питательными веществами. Ему и самому уже давно ничего не лезет в глотку, но он знает, его слабость усугубит их положение, поэтому быстренько вычерпывает недоеденный суп ложкой, проглатывает, не чувствуя вкуса. Так надо. Он должен держаться ради тех, кто остался. Должен бороться за жизнь Лео и свою собственную жизнь, ведь она тоже что-то да значит для оставшихся братьев и Сплинтера. Конечно, отчаяние то и дело подбирается ближе, но если он почувствует, что падет в его разверзшуюся пасть у него припасен выход, и да помогут ему селективные ингибиторы обратного захвата серотонина*. Закончив с едой, Дон ведет старшего брата в ванную, сегодня его надо еще и помыть. Когда братья тащатся мимо додзе, становятся слышны звуки возни и сдавленного шипения. Это Микеланджело. Майки единственный, кто продолжает тренировки. В их рядах и так заметно поубавилось бойцов, Майки должен быть готов постоять за себя и, возможно, защитить остальных. Сплинтер твёрдо решил держать младшего брата подальше от бывшего лидера команды. Поэтому нагружает его больше, чем когда бы то ни было. Дон полагает, своим решением отец бережёт не только психику Майки, но так же гордость и достоинство Лео. Все это было так ново. Сколько Дон себя помнил, опека над Майки ложилась на его плечи. Так получалось само собой. Раф на эту роль не подходил категорически, ему самому не мешал контроль. Лео больше времени уделял как раз Рафаэлю. А Донни был достаточно уравновешен и ответственен для того, чтоб приглядывать за гиперактивным братом, в этом Лео всегда мог положиться на Донни. Смешно, Раф так усердно боролся с Лео за лидерство, в то время как именно Дон негласно выступал его правой рукой и по праву занял бы его место, при необходимости. Хотя, конечно, даже оказавшись на позиции лидера, он все равно не справился бы с Рафом. Сейчас Майки предоставлен сам себе, внимание Сплинтера ни в счет, он привык к тому, что рядом всегда Донателло. И Донни часто думал: какого ему сейчас? Легче ли ему на душе? Гений перехватил Лео поудобней и мысленно пообещал выделить время младшему братишке, когда дела хоть немного пойдут на лад. В ванной Дон усаживает Лео прямо на пол, так как больше присесть некуда и включает воду, настраивая ее температуру до оптимальной. Пока ванна набирается, он и сам пристраивается возле брата. Руки Лео покоятся на коленях ладонями к верху, сейчас их не трясет, словно в лихорадке, и Донни аккуратно берет одну его руку в свою, пристально рассматривая, на самом деле от нечего делать. Эти моменты «ничего не делания» давались умнику с большим трудом, закаленный и тренированный, не меньше чем тело, дух все же принадлежал совсем еще юному существу, внутри которого бушевали совсем не шуточные страсти. Поэтому-то мастер учил их не только драться. Искусство ниндзюцу давалось тем, кто побеждал еще и свои внутренние страхи и слабости. Оказалось, что чувствительный и ранимый Донни должен был научиться не обижаться и не жалеть себя. А ведь для него это было естественно, как дышать, когда кто-то случайно или специально задевал его чувства, или когда все обстоятельства упрямо складывались против него. Наносить обиду в ответ он не умел, а если и делал это, то успокоения всё равно не получал, и становилось только хуже. Мастер потратил не мало сил, чтобы заставить Донателло уяснить одну вещь: обижаться или нет — это его собственный выбор. Мудрость состояла в том, что бы извлечь урок, а остальное пропустить мимо себя. Обида и жалость к себе не дают сил, они только отбирают последние. Со временем Донни понял это, но воспитать свой характер одним пониманием невозможно. И все же он прикладывал максимум усилий, чтобы стать таким же сильным, как братья и победить все-все до единой свои слабости. Отчасти ему помог, как ни странно, Рафаэль. Вспыльчивый и гневливый — что мастером воспринималось скорее, как его слабость — он вдохновил Дона на простую идею: злость — это удивительная сила, и часто именно она помогает слабым побеждать сильных. Проблема заключалась в том, что «некоторые» порой не способны были даже разозлиться, как следует, но по привычке таили обиду, которая всегда обращается против своего носителя. Все тот же Раф, во время многочисленных тренировок, помог убедиться, если хочешь достать его, злить не надо, надо обижать. Делать слабым. Если разозлишь — точно проиграешь. И еще… чрезмерная злость тоже слабость, все-таки… Рафаэль, выслушав теорию Дона, не мог не согласиться с тем, что умнику не помешает немного больше агрессии. И тогда главным желанием Дона стало — вырасти и озвереть поскорее. Тот наивный план конечно же не сработал. Дон не мог злиться на своих, все они имели над ним эту странную власть. С точки зрения Рафа, они делали его слабым. Даже причиняя свои обиды, они остаются в безопасности, Дон не может по-настоящему злиться, потому что любит. Так что, становясь старше, делать выбор в пользу «не обижаться» Дон научился мастерски. Он научился быть мудрым и терпеливым, как хотел того сенсей. Даже братья стали часто использовать его всепрощающую и всепонимающую персону, чтобы доказать что-то друг другу. «Конечно, тебе не понять, вот Донни бы меня понял!» — часто выкрикивал Майки. «Почему ты не можешь быть, хотя бы немного, таким же благоразумным, как Донни?» — это Лео пытался образумить Рафа, на что Раф вполне мог выдать: «Донни никогда не сует свой нос не в свое дело!» Гений вырос, оставаясь все таким же мягким, добрым и отзывчивым. Единственное, что он знал наверняка — никто не сможет безнаказанно обижать его семью и друзей. Это было то общее, что присутствовало в каждом из них. Тронешь одну черепаху, и еще три, разъяренные, безжалостно покромсают обидчика в салат. А что теперь? Мог ли Донни всерьез рассчитывать на то, что сможет в одиночку или даже вдвоем с Майки найти и наказать того, кто причинил столько горя его семье? Ярость, наделяющая, как некогда считал Дон, ее носителя испепеляющей силой, не могла найти выхода, время шло, а они ничего не предпринимали, от этого Донни чувствовал себя так, словно ему засыпали внутрь раскаленных улей. И как он не пытался убедить самого себя: в одиночку он, скорее всего, тоже пострадает и не только не отомстит, но сделает им всем еще хуже, сердце, что так сильно ныло, когда Дон просто смотрел на Леонардо, заглушало голос разума. Эта часть его самого упрекала себя в трусости, в слабости, в предательстве. Лео уже давно бы придумал и осуществил месть, а Раф на его месте, не распуская соплей, стер бы в порошок виновников, Майки… даже он, как показывала практика, бывал опасен. А Донни только и мог, что собирать из мусора всякие безделушки, которые лишь изредка бывали полезны. Слово «бесполезность» знак равно он сам, самый страшный его кошмар. И обижаться тут не на кого, просто он бессилен даже в своей злобе. Пальцы Дона в порыве сжали руку Лео до хруста в суставах. Он знает, никто не услышит его сейчас, и он, стараясь с правиться со знакомым пощипыванием в носу — ещё расплакаться не хватало — говорит Лео то, что не в силах носить в себе, больше всего на свете мечтая разглядеть хоть какое-то участие: — Я знаю, ты меня слышишь, и я прошу тебя, выздоравливай поскорее, ты так нужен нам всем, Лео. Донни чувствует себя потерянным без Лео. — Мы должны отомстить за Рафа, помнишь? Донни не может обрести покоя, пока не наказан тот, кто повинен в этом кошмаре. — Если ты не оклемаешься, тогда… тогда, я сойду с ума вместе с тобой, понимаешь? — слезы все-таки проливаются. Донни совершенно серьезно не представляет себе, что будет, если Лео не пойдет на поправку. Картины из прошлого, словно живые встают перед глазами. Да как он мог жаловаться на братьев и их поведение, когда все они были рядом живы и здоровы?! Раф… без него все порушилось, без их невыносимого, но такого бесконечно любимого брата. А теперь еще и Лео оказался вовлечен в макабрический танец*, в который, возможно, утянет за собой и Донателло… Донни, в ужасе от своих мыслей, прикрыл рот свободной рукой, он даже представить себе не мог, что станет тогда с Майки и отцом. Пальцы Лео неожиданно сжимают его руку. Едва ощутимо, нельзя даже с уверенностью сказать, что он сделал этот слабый жест специально. Но Дон готов принимать желаемое за действительное, тут же стискивает его кисть в ответ, переводя взгляд на каменное лицо, затем, чтобы несколько минут жадно всматриваться в знакомые черты, но не увидеть там никакой жизни. Надежда уступает место разочарованию, и Дон решительно вытирает лицо о собственное плечо, ругая себя за минутную слабость. Воды тем временем набралось уже достаточное количество. Поэтому, Дон поспешил приступить к купанию, чтобы не столкнуться здесь нос к носу с Майки, его тренировка должна совсем скоро закончиться. Лео, с его помощью, опускается в воду, и умник намыливает его жесткой мочалкой, щедро налив на неё геля для душа. Донни давно забыв про неловкость — о какой неловкости могла идти речь? — тщательно моет брата во всех местах. Затем так же тщательно обтирает его полотенцем и спешит увести в свою лабораторию, где Лео будет с ним до тех пор, пока не придет время обедать. Майки, по-прежнему, не перестал готовить на всю семью. И Дон каждый день мысленно благодарит его, находя на плите свежеприготовленные каши, супы и овощи. До обеда Дон занят работой, все-таки никто не отменял нужду в деньгах. А когда приходит время кормить Лео, он вместе с ним снова проделывает маршрут на кухню. В коллекторе тихо, сенсей, наверняка, у себя, а Майки, возможно, дрыхнет перед вечерней тренировкой. Донни интересно: насколько сильно младший улучшил свои навыки, наверное, было бы здорово сразиться с ним сейчас. Дон скучал по тренировкам и спаррингам, но шест одиноко стоял в углу нетронутый ни разу за месяц. А вместо этого всё те же привычные манипуляции, как с грудным младенцем: подогреть кашу, что бы она была теплой, но не обжигала, налить в стакан кипяченой воды и не забыть про таблетки. — Давай, Лео, открывай рот. Лео ест из рук вон плохо, даже за завтраком он проглотил больше, что ж Донни добавит к медикаментам какой-нибудь биостимулятор, возможно, это поможет вызвать аппетит. Гений снова быстро съедает остатки обеда и наводит себе крепкий кофе с сахаром. У них есть несколько свободных часов до вечера, и обычно братья проводят их в общем зале перед телевизором. Дон включал канал, по которому транслируют передачи о животных и природе в самых дальних уголках планеты, устраивал Лео поудобней, и сам устраивался рядом с какой-нибудь книгой или ноутбуком. Иногда лидер засыпал от лекарств, иногда стойко пялился в экран, иногда Дон читал ему что-нибудь, убеждая себя, что Лео слушает. Чтение всегда успокаивало его самого, вдруг и брату станет чуточку легче. В последние несколько дней Донни с трудом удавалось брать себя в руки, он страшится неотвратимо надвигающейся перемены. Скоро он не сможет больше применять транквилизаторы, и хотя он старался надеяться на лучшее, что если Лео снова начнет биться в припадках, круша все вокруг и рискуя причинить себе вред? Донни пригодилась бы помощь хорошего психиатра, но не так-то просто найти квалифицированного специалиста, чтобы тот оказал помощь двухметровой человекоподобной черепахе мутанту, поэтому умник вынужден заниматься самодеятельностью и надеяться, что сможет обойтись своими силами. Два часа проходят быстро. Донни, погрузившись в сюжет и непроизвольно вживаясь в роли, перенапряг голосовые связки, распинаясь перед единственным слушателем, которого всё это мало заботило, потому что Лео задремал убаюканный. В логове черепах есть инвалидное кресло. Конечно же, его нашел и принес Донни. Братья тогда наградили его осуждающими взглядами, зачем, мол, нам держать это в доме? И хотя гений все отдал бы, чтоб кресло никогда не пригодилось, он был все же рациональным, поэтому спрятал его с глаз долой, помня, что оно есть. А вот теперь оно служит ему неплохую службу. Донни пересаживает погруженного в сон брата в это самое кресло и везет в лабораторию, где по их скучному и в целом дикому для каждого члена семьи расписанию, братья должны провести еще несколько часов перед ужином. Майки в это время будет тренироваться, потом пойдет готовить и затем покинет логово, тайно, как он сам думает. Донни ещё не сказал никому, что по периметру теперь расставлены камеры. Семью это не обрадует. Но он же не подглядывать собирался, это нужно было для их безопасности. Или Дон просто становился параноиком? В любом случае, они выползут из лаборатории не раньше, чем Майки уйдет. Донни попытается накормить Лео, даст ему все необходимые на ночь лекарства, потом отведет в его комнату, где сделает брату укол и побудет с ним, пока снотворное не подействует. А завтра все по новой. Напоследок, сидя перед кроватью Лео по-турецки, Дон пересчитает опустошенные стеклянные ампулы, аккуратно выстроенные на полу в ряд. Двадцать пять. Их день сурка повторяется уже в двадцать пятый раз. Примечания: *Амок — психическое состояние, характеризующееся резким двигательным возбуждением (как правило, бег) и агрессивными действиями, беспричинным нападением на людей. *Мутизм — в психиатрии и неврологии состояние, когда больной не отвечает на вопросы и даже знаками не даёт понять, что он согласен вступить в контакт с окружающими. Является симптомом психомоторного расстройства, может наблюдаться после сотрясения и ушиба мозга, тяжёлой психической травмы, пожара, гибели близких, и т. п. При мутизме отсутствует как ответная, так и спонтанная речь. При этом способность разговаривать и понимать чужую речь сохраняется. *Соматика — направление в медицине (психосоматическая медицина) и психологии, изучающее влияние психологических факторов на возникновение и течение соматических (телесных) заболеваний. *Креатинфосфокиназа — На диагноз злокачественного нейролептического синдрома указывает существенное повышение содержания креатинфосфокиназы в сыворотке крови и увеличение общего количества лейкоцитов. Сведения о смертности от ЗНС свидетельствуют о том, насколько серьезна данная проблема. Наиболее частые осложнения и причины смерти: острая почечная недостаточность, острая дыхательная недостаточность (легочная эмболия, аспирационная пневмония, отек легких, респираторный дистресс-синдром взрослых), сердечная патология: аритмии, острый инфаркт миокарда, внезапная остановка сердца. *Ана́мнез — совокупность сведений, получаемых при медицинском обследовании путём расспроса самого обследуемого и/или знающих его лиц. *Бензодиазепи́ны — класс психоактивных веществ со снотворным, седативным, анксиолитическим (уменьшение тревожности), миорелаксирующим и противосудорожным эффектами. *Селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС) — фармакотерапевтическая группа антидепрессантов третьего поколения, предназначенных для лечения тревожных расстройств и депрессии. СИОЗС являются современной и сравнительно легко переносимой группой антидепрессантов. *Макабр — танец смерти, средневековое изображение танцующих вперемешку со скелетами, призванное ежедневно напоминать живущим о неизбежности смерти.