Спасительница

Верный Кадиллак, как всегда, выручает, и спустя двадцать минут Голд уже на центральной улице Сторибрука. Но первоначальной решимости хватает ненадолго: завидев дом Прекрасных ещё издалека, он останавливается на тёмном участке дороги под сломанным фонарём и прислоняется лбом к прохладной поверхности руля. В и без того не совсем ясные мысли закрадываются сомнения: что он скажет Прекрасным? Они убьют его сразу или дадут возможность оправдаться напоследок? А Реджина? А Крюк? Что, если и Белль сейчас там? «Ты всегда был трусом — трусом и остался», — мысленно ругает себя Голд, усилием воли поднимая голову, чтобы посмотреть прямо. — «Важнее всего сейчас Эмма. Не время переживать о собственной никчёмной шкуре.» Бросив презрительный взгляд на своё отражение в зеркале заднего вида, он медленно выбирается из машины и пристально оглядывает дом Прекрасных. Вокруг темно: улица освещена скупо, в такое время все жители давно спят, только в одном окне под самой крышей горит свет. И он знает — не может не знать, кому именно принадлежит это окно. Эмма. На светлых занавесках мелькают тревожные тени — что-то подсказывает Голду, что причина этого беспорядочного мелькания не самая приятная. Ни одна из этих теней не принадлежит хозяйке комнаты, он может сказать это с уверенностью. Нет, Эмма всё ещё лежит без сознания, а все её многочисленные друзья и родственники ищут способ, как ей помочь. Ему хватает одного взгляда на окно, чтобы понять это. Но найдут ли? Существует ли он вообще, этот способ? Даже Голд не знает, есть ли лекарство от той редкой магической болезни, которая, похоже, поразила их обоих. Может, всё дело именно в магии? Может, стоит лишь немного подождать, пока она вернётся, и тогда Эмма очнётся сама? Только есть ли у неё время — ждать неизвестно сколько? Нетвёрдым шагом Голд подходит к дому и замирает у входа, уже занеся ногу над ступенькой крыльца. А есть ли в этом смысл? Чем он поможет Эмме, если сам не знает, что с ней произошло, а все её близкие считают его врагом? Кому станет лучше после его визита? Никому. Но тем не менее он делает следующий шаг. Он медленно поднимается по лестнице, отрывая ноги от ступеней одну за другой, почти силой заставляя себя двигаться дальше. Он останавливается снова лишь тогда, когда упирается в дверь хорошо знакомой мансарды. Раньше он часто навещал здесь Эмму, когда она только-только приехала в город и пыталась завоевать себе место под сторибрукским солнцем. Тогда он предлагал ей своё покровительство и даже не предполагал, что однажды ситуация может диаметрально измениться. Он почти касается ручки двери, когда слышит за недостаточно прочной стеной приглушенный голос Реджины: — …по крайней мере, ей не хуже. Голд замирает, прислушиваясь. Пожалуй для него это единственный способ узнать что-нибудь о состоянии Эммы: наивно полагать, что если он войдёт в эту дверь и прямо спросит о ней у любого из присутсвущих, то получит цензурный ответ. — Откуда ты знаешь? У неё же по-прежнему жар! — с несвойственной ему нервозностью перебивает Реджину Прекрасный. Ответ бывшей королевы тонет в неразборчивом гуле взволнованных голосов, но Голду удаётся расслышать последнюю фразу: — …она просто без сознания. Голд выдыхает. Конечно, новости не самые обнадёживающие, но и не самые плохие. За время пути к этой двери он успел перебрать в уме и гораздо худшие варианты. Следует непродолжительная пауза, затем подаёт голос Белоснежка: — А что у неё с рукой? Голд снова напряжённо прислушивается, желая не пропустить ни одной детали. — Ты о чём? — Почему она вся в крови и перевязана голдовским галстуком? — это снова спрашивает Дэвид. — Думаешь, галстук принадлежит Голду? — Кому же ещё… — вмешивается Крюк, и Голд удивляется, что тот столько времени смог просидеть тихо. — Лучше бы чёртов крокодил им сам удавился! — Киллиан! Сейчас не время… В другой раз Голд бы обязательно порадовался праведному, поистине учительскому возмущению в голосе Снежки, но сейчас ему не терпится услышать ещё какую-нибудь информацию об Эмме, и малейшее промедление лишь раздражает его. Следующие слова Реджины почти выбивают почву у него из-под ног: — С рукой всё в порядке. Не знаю, зачем понадобилась повязка, потому что никаких следов травм под ней нет. То есть как нет? Что значит «всё в порядке»? Голд отрывается от двери и тяжело приваливаливается спиной к шершавой стене коридора в поисках опоры. Что всё это значит? Ведь он никак не мог остановить кровь. Эмма… Что магия с ней сделала? Какую цену заставила заплатить за его спасение? И что значит этот странный жар? Голд осознаёт, что пока он приходил в себя после таких новостей, люди за стеной успели обсудить и другие вещи. Он снова лихорадочно прикладывает ухо к двери, с негодованием ловя себя на мысли, что именно сейчас магия была бы очень кстати. Он снова слышит раздражённый голос Крюка: — То есть ты предлагаешь просто сидеть и ждать?! — А у тебя есть варианты получше? — не менее раздражённо отвечает Реджина. — Ты, конечно, можешь попытаться выяснить у Голда, что произошло, но что-то я сомневаюсь, что обращаться к нему сейчас — удачная идея. Голд снова выпрямляется. Звук собственного имени действует на него как ушат холодной воды, и он наконец припоминает главную цель своего визита. Нет. Совершенно очевидно, что здесь ему делать нечего. Никто даже близко не подпустит его к Эмме. И если он хочет ей помочь, то в первую очередь должен выяснить, что с ней происходит. А здесь этого сделать точно не получится. Конечно, осмотреть Эмму самому было бы гораздо полезнее, но и сведений Реджины на первое время должно хватить. Лишь когда у него будет хоть приблизительный ответ на вопрос «что делать?», можно будет рассчитывать на помилование, а пока что стоит забыть о личной встрече. Он должен сосредоточиться. В конце концов, всегда в поисках решения магических загадок все обращались именно к нему, и, как правило, он всегда знал ответ. Этот случай не станет исключением. «Или придётся удавиться собственным галстуком», — ехидно шепчет голос в голове. Голду совсем не весело, усилием воли он заставляет себя оторваться от стены и начинает медленно спускаться вниз по лестнице, только сейчас осознавая, что, несмотря на отсутствие магии, прекрасно может передвигаться без помощи трости. Оказавшись на улице, Голд не останавливается — он продолжает медленно брести по дороге туда, куда несут его ноги, перебирая в уме все известные ему случаи магических ком. Оказавшись на расстоянии от Прекрасных и от Эммы, не слыша больше ни её имени, ни своего собственного, он понимает, что совсем не знает, откуда начинать поиски разгадки, ведь симптомы Эммы не укладываются ни в один из этих случаев. Он совершенно точно не сталкивался с таким раньше. И ему было бы гораздо проще и спокойнее, если бы собственная магия была при нём. Но ждать, пока она вернётся, некогда — неизвестно, сколько времени Эмма ещё сможет сопротивляться неведомой магической хвори. Нужно что-то делать, и делать немедленно. Очевидно, что между тем, что происходит с ней, и тем, что происхолит с ним, существует какая-то связь. Голд поднимает голову и обнаруживает, что стоит прямо у входа в собственную лавку. Он почти удивляется этому факту, хотя понимает, что рано или поздно путь привёл бы его именно сюда. Видимо, подсознание лучше знает, как действовать, а разум притупился после пережитых потрясений и соображает гораздо медленнее обычного. Может быть, стоит закрыть глаза и положиться на интуицию? Всё равно когда речь идёт об Эмме, все его довольно обширные познания оказываются бесполезными. Голд делает глубокий вдох и поворачивает ручку двери. Дверь незаперта. Странно. Или нет. Наверное, всё дело в том, что его здесь искали, когда он… Трель дверного колокольчика не даёт развить эту мысль дальше, но Голд и не стремится — мысли в голове и без того ворочаются как сонные мухи. Он уверенным шагом продвигается вглубь тёмного торгового помещения: ему не нужно включать свет — он столько лет провёл в этой лавке, что может и с закрытыми глазами найти каждую безделушку. Конечно, Белль хозяйничала здесь по-своему, но большинство вещей по-прежнему на своих местах. Осталось только найти среди них то, что сможет помочь Эмме. Знать бы ещё, что именно искать… Из задней комнаты, скрытой плотной занавеской, доносятся странные шорохи, и Голд почти рефлекторно идёт на звук, слишком поздно соображая, что сам находится здесь не вполне законно. Резким движением он включает свет, и «правонарушитель» предстаёт перед ним во всей красе. Генри. Кого-кого, а этого юношу Голд ожидал здесь увидеть меньше всего. Мысль о том, что чувство может оказаться взаимным, приходит к нему слишком поздно, лишь после того, как парень растерянно произносит: — Мистер… Голд? Голд крепче упирается рукой в стену. Такое обращение от собственного внука неприятно обжигает внутренности. Хотя чему здесь удивляться? Большего он точно не заслужил. Тут впору спрашивать, почему Генри с ним так вежлив. Почему он вообще с ним разговаривает после того, что случилось в лесу. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Голд скорее машинально. Стараясь не показать собственной растерянности, он медленно подходит к стеллажу с книгами и начинает вытаскивать тяжёлые тома один за другим, складывая их на столе — их все нужно будет пересмотреть ещё раз в поисках любой полезной информации. Генри подходит ближе и берёт в руки одну из книг. Он не выглядит напуганным или разозлённым, и Голд в очередной раз задаётся вопросом, почему. — Я надеялся найти здесь что-то, что поможет маме, — отвечает юноша, немного замявшись. — Но пока ничего не нашёл. Голд не отвечает. Хотел бы он сказать, что знает, где искать подсказку. Какое-то время они молчат, шурша страницами каждый своей книги. Генри уходить не торопится, и Голд почему-то этому рад: пусть он не знает, как вести себя в присутствии внука, но в его компании он хотя бы не чувствует себя совсем бесполезным. Но всё же один вопрос беспокоит его, и спустя ещё несколько долгих минут он решается задать его вслух: — Генри… Почему ты… почему ты не… сторонишься меня? — нужное слово приходит не сразу, но проговорив его вслух, Голд чувствует облегчение. Генри отвечать не спешит, и чтобы заполнить тяжёлую паузу, он продолжает: — Это ведь я виноват в том, что случилось с твоей мамой. — Правда? — Генри откладывает книгу на стол и пристально смотрит на Голда. Не выдерживая этого взгляда, Голд опускает глаза. — Ну, наверняка так думают все члены твоей семьи. — Они правы? — Генри продолжает пытать его одним лишь любопытством — никакой злости или раздражения. — Да, — твёрдо отвечает Голд. Но, заметив едва видимую вспышку разочарования во взгляде внука, спешит добавить: — если бы твоя мама не помогала мне, с ней бы этого точно не случилось. — Как будто это способно уменьшить его вину. Генри выдыхает и снова берёт в руки книгу. — Она не смогла бы поступить иначе. Только не Спасительница. Как это на него похоже. — Я знаю. — Голд грустно улыбается. Эмма Свон полностью оправдала своё звание. И что за это получила? Снова повисает тишина. Генри сосредоточенно листает книгу, и Голд пытается делать то же самое, но у него не получается удержаться от соблазна понаблюдать за внуком хотя бы в пол глаза. Всего лишь несколько дней назад таким поведением удивляла его Эмма, но сейчас он растерян ещё больше. А ведь казалось, что это уже невозможно! — Вы знаете, что с ней? — Голд вздрагивает от вопроса, прозвучавшего неожиданно громко в пыльной тишине подсобки. — Нет, — хрипло отвечает он. — Но я найду ответ. Обещаю. — Нежданная молчаливая поддержка внука вселяет в Голда уверенность, что так оно и будет. Он начинает усиленно листать страницы, лихорадочно пробегая глазами заголовки. Генри смотрит на него озадачено и коротко отвечает: — Я вам верю. Эти простые слова почти шокируют Голда: слишком уж редко приходилось их слышать от других людей. А учитывая все обстоятельства… — Но… почему? — с трудом выговаривает он, не в состоянии скрыть свого изумления. — Я знаю, что вам не всё равно, — невозмутимо отвечает Генри. — Вы не причинили бы вред маме намеренно. Ох, мне бы твою уверенность, мальчик… Ведь ещё бы минутка — и ни твоей мамы, ни тебя и вовсе бы не существовало… — Я пойду, а то мама будет волноваться. — Погружённый в размышления Голд не сразу догадывается, что на этот раз Генри говорит о другой матери, и непонимающе хмурится. Не замечая этого, юноша берёт в руки два тяжёлых тома и спрашивает: — Можно я возьму их с собой? — Голд неуверенно кивает, сомневаясь, имеет ли он ещё право называть себя хозяином этой лавки и распоряжаться её имуществом. Чувствовать себя здесь дома в этот раз почему-то не получается. — Генри… — юноша, уже отодвинувший занавеску, чтобы проследовать к выходу, оборачивается. — Ты прав. Я ни за что не позволю, чтобы с Эммой случилось что-то плохое. Что-то странное происходит на этих словах. Голд чувствует, как его грудь обжигает молниеносной вспышкой, но не успевает подумать об этом, вспомнив кое-что важное. Он запускает руку во внутренний карман пиджака и извлекает оттуда обломки волшебного пера — доказательство того, что в нужный момент он всё-таки сумел сделать правильный выбор. Поддавшись очередному велению сердца — из тех, что раз за разом заставляли его отдавать Эмме кольцо, он протягивает обломки Генри. — Возьми. — Что это? Генри протягивает руку навстречу, и едва его пальцы успевают коснуться искореженного куска дерева, как водоворот магии окутывает его ладонь. Когда дымка развеивается, в руках у Генри сверкает новое, совершенно целое волшебное перо.