Красавчик Ричи

Я просидела за рулём всю ночь. Как удачно, что я успела выспаться днём. В салоне было тихо — я выключила музыку, когда поняла, что просто не могу её вынести. Она била по мозгам, как отбойный молоток. Вся. Она раздражала, вызывала отвращение и головную боль. Впервые в жизни она не могла меня спасти. Я проезжала тихие городки и деревушки ярко украшенные к Рождеству — с нарядными домиками и площадями, с ёлками, мишурой, и счастливыми семьями за большими, и не очень, столами. Я бы всё отдала за возможность беззаботно сидеть в самолёте с друзьями и пьяно посмеиваться над редкими шуточками. Я мечтала поскорее оказаться дома. На самом деле, по дороге домой я мечтала только об одном: чтобы тебя не было в моей жизни. Никогда. Чтобы в том ободранном клубе мне встретился кто-то другой. Кто угодно, лишь бы не ты. Мечтала никогда не встретить тебя в роскошном особняке. Мечтала никогда не соглашаться на три месяца выступлений на открытых площадках "Беспечного Лета". Чем старше мы становимся, тем сильнее хочется покоя. Ведь правда: у меня уже есть всё, о чём я когда-либо мечтала, и даже больше. Я бы могла быть абсолютно счастливой, если бы, помимо всего прочего, мне не захотелось тебя. *** Восемь утра. Рождество. Я даже не думала о том, что это, возможно, худшее Рождество в моей жизни. Я как будто онемела внутри. Вышла из машины, достала сумку с подарками с заднего сидения и пошла по расчищенной подъездной дорожке прямо к красной двери со старомодным дверным молотком и красивой латунной ручкой. Эта дверь была здесь сколько себя помню — неизменно красная и ухоженная, как и весь дом. Мы с мамой всегда были немного повернуты на порядке и красивых штучках, и старались украшать его на все праздники — будь то Хеллоуин, День Благодарения или же ежегодный Праздник Весенних Цветов. Неудивительно, что даже в моё отсутствие мама позаботилась о внешнем виде старого кирпичного дома с покатой крышей — в окнах горели гирлянды, а на двери висел рождественский венок из искусственной хвои, украшенный красно-белыми бантами, шишками и инеем. На пороге лежал зелёный коврик. "Дом там, где сердце" — гласила вышитая на нём надпись, и моё собственное сердце болезненно сжалось. Я так отчаянно пыталась вырваться отсюда. Я была уверена: моё сердце где угодно, но не в крошечном провинциальном городке, где меня знает каждая собака. Теперь-то я знала: сердце там, где любимые люди. Там, где семья. И я могу жить где мне вздумается, хоть на другой планете. А дом всё равно останется здесь. Дверь неожиданно открылась и я увидела мамино встревоженное лицо: — Линси! Слава Богу! Мы с отцом уже места себе не находили! Скайлар ещё вчера вернулся! Застыв на пороге, я неожиданно сделала то, чего поклялась себе не делать нигде и никогда: некрасиво скривившись, я бросилась к маме в объятия, и разрыдалась. Она нежно, но крепко обхватила меня за плечи, и погладила по голове: — Ну-ну, детка, всё образуется. Но я не могла остановиться. Уткнувшись в мамино плечо, я просто не могла взять себя в руки и перестать. Да и не хотела переставать. Ведь кем бы я ни была, кем бы ни казалась — пока мама обнимала меня, я могла быть просто ребёнком. А потом на звуки моих горестных всхлипов вышел и папа — в нелепом бежевом свитере с красными оленями и высокой горловиной, который мы когда-то в приступе рождественской лихорадки — непонятно зачем — вырвали с боем у пожилой леди, и гордо преподнесли отцу. В последствии все трое этот свитер ненавидели, но папа исправно надевал его раз в год — рождественским утром. Увидев нас стоящими в дверях, он на секунду замер в нерешительности, а потом присоединился к объятиям, и, деликатно подтолкнув нас в дом, покосился в сторону и захлопнул дверь ногой. Я фыркнула и как можно более незаметно вытерла мокрое от слёз лицо о мамин кардиган. Отпустив её, я крепко обняла папу: — Господи, как же я скучала. Папа потрепал меня по голове и чмокнул в макушку: — Добро пожаловать домой, детка. "Это, пожалуй,  лучший отпуск в моей жизни" — думала я, распаковывая новые туфли, подаренные родителями. Потом я думала об этом же, валяясь с чипсами на диване, просматривая какую-то сопливую комедию для девочек. А потом — за праздничным ужином. Вечером мы с мамой укутались в пледы, и устроились на мягких подушках в креслах на веранде с полными чашками горячего и крепкого кофе. — Так что у тебя случилось, милая? Я поморщилась и покачала головой: — Я просто слишком обрадовалась, что наконец-то дома. Мама поставила чашку на столик между нами и бросила на меня скептический взгляд: — Каролина, солнышко, ты так рыдала, что я испугалась, что кто-то умер. Я невесело засмеялась и подняла руки вверх, сдаваясь: — Дура я, мам. С большой буквы Д.  Она манула рукой: — Да что ты говоришь такое? — Не была бы дурой, не пришлось бы рыдать. Глупость наказуема. — Я пожала плечами и неожиданно начала говорить. Рассказывала обо всём — о Ричи, о том как чудно всё начиналось — он, дескать, герой, а я — барышня в беде. Рассказывала о чём думала, что чувствовала, на что надеялась. Снова плакала, от души себя жалея. Мама молча слушала, изредка кивая. Я утёрла сопли рукавом и шмыгнула носом: — А самое обидное знаешь что? Он же ничего и никогда мне не обещал, понимаешь? Никогда! И получается, что эта его мисс Мне-Не-Нужны-Подушки-Безопасности — та самая девушка, с большой буквы Д, а я — просто дура набитая. Я-то каждый божий раз думаю, что вот, сейчас! Всё сложится! А он — что я развеселая игрушечка, чтобы убить время, если вдруг захочется... убить время. — Я скомканно закончила свой полусвязный рассказ и уронила голову на стол. Но плакать вдруг совершенно расхотелось. Я вытерла лицо пледом и подняла глаза. К моему огромному удивлению и возмущению мама улыбалась. — Ты чего улыбаешься?! У меня тут, может, трагедия всей жизни, а тебе смешно?! Мама хохотнула и взъерошила мне волосы: — Твой Ричи — не первый и не последний дурак в этой жизни, дорогая. Попробуй отнестись к нему так же, как он к тебе — как к весёлому приключению, не больше. И всё сразу встанет на свои места. А ещё, только подумай, какие потрясающие песни ты напишешь, когда это всё уляжется в твоей голове. Я только фыркнула — сейчас в моей голове генерировалась только фраза: "я оболью тебя бензином и сожгу к чёртовой матери". Ничто не сравнится с домом. И с собственной кроваткой в розовой, как у Барби, комнате. Я бы с удовольствием выкрасила в розовый и спальню в своей квартире. Да вот только не солидно это совсем — как-никак я взрослая женщина. Готовясь ко сну, я чувствовала себя просто прекрасно. Впервые за долгое время я была в абсолютной гармонии с собой, и ничто не могло достать меня настолько, чтобы моё настроение испортилось — после разговора с мамой все шестерёнки в моей голове, казалось, наконец встали на свои места. Но когда я уже засыпала, телефон на прикроватной тумбочке настойчиво зажужжал. На экране заглавными буквами высветилось: "МИСТЕР МУДАК". Я фыркнула: — Не сегодня, Ричи, — и ни секунды не сомневаясь, нажала "игнорировать". А потом ещё полтора часа ворочалась в постели, пытаясь уснуть, и задаваясь вопросом: "ну и нахрена я это сделала?!". Утром он позвонил снова. Потом ещё раз — вечером. И с каждым разом мне было всё легче игнорировать звонки. Я была уверена: мне удастся покончить с ним. Навсегда. Однажды я перестану высматривать его встрепанную гриву в толпах. А через год, возможно, даже буду смеяться, вспоминая всю эту историю. Точно так же я знала, что ничего подобного не случится, если я продолжу поддерживать с ним отношения и надеяться на что-то. И я держалась, как могла. В первую неделю дома я занималась чем-угодно, лишь бы не сидеть без дела: ходила с мамой по магазинам, встречалась со Скаем и Кэшем, часами каталась по округе на маминой машине, виделась со всеми старыми приятелями, которые хотели встретиться. Их, конечно, было не так много — в школе я была далеко не самым популярным персонажем, но всё же, пара-тройка друзей у меня имелась. Насколько я поняла по сообщениям в фейсбуке, теперь со мной не прочь была дружить вся параллель старшей школы, которая в былые времена меня преимущественно ненавидела, но все они перестали меня интересовать, стоило только выпуститься из школы. Нет, я не в обиде: в конце концов, я и в люди-то выбилась во многом благодаря им — уверена, лень взяла бы надо мной верх, если бы не жгучее желание не видеть все эти рожи день ото дня, сидя за кассой в продуктовом, а потом — просиживая штаны в местном баре. Конечно, на самом деле мне просто хотелось стать кем-то большим, чем я когда-либо смогла бы стать здесь. Мне хотелось перестать быть никем из ниоткуда. А ненависть ко всем окружающим — удивительная мотивация. Укрывшись ею, как защитной бронёй, я практически вслепую шла к своей цели, с горем пополам собрав группу единомышленников. И в конечном итоге добилась намного большего, чем когда-либо позволяла себе мечтать. 5 лет назад Мне всегда казалось, что когда я наконец окажусь на западном побережье, я почувствую ни с чем не сравнимое счастье. Вместо этого я почувствовала пинок от какого-то тучного дядьки, и не слишком вежливую просьбу убраться, нахрен, с дороги. Что ж, добро пожаловать. Я засыпала на ходу — те, кто пытался спать в самолёте меня поймут. И вот, спустя пять часов полёта, пересадку с задержкой рейса и пол пачки сигарет, в шесть часов утра я оказалась здесь, как всегда и мечтала. Поймав такси после сорока минут бесплодных попыток, я дремала на заднем сидении, пока меня везли в самый дешёвый клоповник, который я только смогла найти. Я даже не смотрела по сторонам, о чём впоследствии сильно жалела, ведь первое впечатление о городе составляется именно по пути из аэропорта. Но я слишком устала. Зайдя в номер, я не раздеваясь повалилась на кровать, чтобы подремать пару часов, и заснула беспробудным сном. Днем у меня было запланировано несколько встреч с представителями звукозаписывающих компаний, и одну из них я благополучно проспала. Я ужасно расстроилась — ведь о контракте именно с этой компанией я мечтала последние несколько лет. Но времени не было — меня ждал второй заинтересовавшийся моей музыкой лейбл, и на встречу с их представителем я даже не опоздала, хотя вполне могла. Приняли меня, вопреки всему, прохладно. Не знаю даже почему. Может, я выглядела "недостаточно" по их меркам — они там все были, как долбаные фрики. И я — без пирсинга, татуировок, с натуральным цветом волос, наверное, просто не вписывалась. Может, все видели, что я была перепугана насмерть и руки тряслись так сильно, что я не могла достать из сумки флешку, а может ещё что-то.  Как ни странно, но опрятному мужику сидящему в красивом кабинете, и ничуть не походившему на фрика, я понравилась, и он, добродушно улыбаясь, сказал, что нужно немного доработать то, сё, немного переписать песни, собрать группу в ближайшее время и, в конце концов, отправиться в свободное плаванье по стране, с трудом пробивая себе выступления в прокуренных второсортных клубах. В дорогу я готова была двинуться хоть сейчас, а вот как за неделю собрать группу и за три дня сыграться — не знала. Мне не предлагали никаких официальных бумажек, которые бы тут же связали меня по рукам и ногам, и я, по неопытности решила, что это — хороший знак. Как бы то ни было, встречу можно было считать оконченной и я, поблагодарив, и записав номер этого приятнейшего мужчины, встала. Уже у двери он мягко положил мне руку на плечо и, улыбнувшись, протянул бумажку с наспех накорябанным на ней адресом: — Будь там сегодня в девять. — Зачем? Всё-таки нужно будет контракт обсудить? — Ну да, намёков я не понимала. Да и сложно понимать на что кто-то там намекает, когда сама прямая, как дверь. "Приятнейший мужчина" хохотнул: — Такая большая девочка, а до сих пор не знаешь как дела делаются? Сначала ты мне, а потом уж — я тебе. Ну, тут уж и дура поняла бы. Нет, дурости-то, конечно, у меня было — хоть отбавляй. Но тупицей я никогда не была. Стало чертовски обидно. За свои восемнадцать лет я никогда не испытывала подобного — будто схватили за шиворот и хорошенько окунули в грязь прямо лицом. Со временем я, конечно, к разному обращению привыкла, но тогда нестерпимо захотелось разреветься. Не знаю даже, как сдержалась. Аккуратно стряхнув его руку, я скомкала бумажку и бросила прямо на пол: — Простите, что потратила ваше время. Покачав головой, он безразлично пожал плечами и открыл дверь. Вот и всё. Выйдя из странного на вид здания, окрашенного в какой-то непонятный поросячий цвет, я больше не знала ни что делать, ни куда идти, ни зачем я вообще приехала. Чтобы позволить себе поездку, мне пришлось продать машину и всё равно надолго задержаться в Солнечном Городе не получилось бы. Но вернуться домой ни с чем я по определению считала невозможным. Зайдя в свою комнатушку или, скорее, чулан с окнами, я разрыдалась. Плакала некрасиво, долго и надрывно — пока лицо не распухло до неузнаваемости. А как наплакалась, пообещала себе, что это — в последний раз. Пообещала себе, что больше ничто и никто не сможет достать меня так сильно, как этот чёртов тип. Вытерев слёзы и размазав тушь по всему лицу, я набрала номер той компании, на встречу с которой опоздала, и врала напропалую, что якобы рейс задержали, что мне очень жаль бла-бла-бла, и, скрестив пальцы на обеих руках, просила перенести прослушивание. Девушка с приятным голосом на другом конце провода сказала, что меня, пожалуй, можно будет принять через неделю, и я чуть не расплакалась снова — на это я даже надеяться не смела. Назначив встречу, я в общем-то успокоилась, но что здесь всю эту неделю делать — понятия не имела. Наверное, нужно было подумать о группе — каким образом её собрать, из кого. Я ведь ни одного человека в этом городе не знала. А если уж так подумать — я во всём проклятом мире не знала ни души. Решение пришло следующим утром так же внезапно, как и все самые лучшие решения, которые мы принимаем. Я позвонила своему соседу, подельнику, собутыльнику и лучшему другу, который по совместительству прекрасно играл на гитаре — Скайлару Джонсону. Звонку он обрадовался, к предложению бросить всё, собрать манатки и махнуть непонятно куда, отнесся скептически. Я великодушно дала ему два дня на раздумья, моля Бога о том, чтобы он согласился. Настал черёд второго знакомого музыканта — барабанщика Кэша. Этот обрадовался и звонку, и предложению, вот только денег на поездку у него не было. Я понятия не имела, чем ему помочь — у меня самой на всех счетах было по нулям. — Вот что: просто найди деньги на билет. У меня есть комната в мотеле и немного наличности. — Нам троим этого хватило бы, возможно, на неделю здесь. И я точно оставалась без обратного билета. Безо всяких гарантий, что смогу вернуться домой. Я поняла, что все пути к отступлению отрезаны спустя пять дней — когда эти двое позвонили мне из аэропорта. За это время я успела познакомиться с Джонни, игравшим тогда каверы на всякие хеви-метал хиты восьмидесятых в захолустных клубах с посредственной группой. Собственно, и мне он прогнозировал подобную судьбу, но попробовать сыграть со мной в конечном итоге согласился. Не хватало только одного участника — ритм-гитариста, и пока мы не нашли никого подходящего, я решила взять вторую гитару на себя. Тем временем, час собеседования неумолимо приближался, и в конце концов настал. Несмотря на дрожащие колени, я собрала всю браваду и весь запас крутизны, которыми располагала (а это было не очень много, сами понимаете). Я изо всех сил старалась держаться уверенно и не казаться наивной клушей, коей по сей день являюсь. — Что это за имя у тебя такое, Каролина? Менеджер-по-набору-юных-дарований эмоционально взмахнул руками: — А песни какие-то пресные! Я выбрала привлекательную печенюшку с подноса и затолкала её в рот: — Какой-то ты нелюбезный. Просто-Менеджер окинул меня оценивающим взглядом и приподнял бровь. Я уж было подумала, что зарвалась и надо бы смягчить это как-то, но он ответил: — Мы собираемся вложить в тебя круглую сумму, девочка. Уж прости, что не любезничаем. Вздохнув с облегчением, я закатила глаза. — И что не так с моими песнями? Дилан, который важный и в костюме, горестно вздохнул. Чарли поддержал. Вообще-то, они оба были важные и в костюмах, но Чарли, впоследствии менеджер "Clockwork Hearts", только хотел таковым казаться. — Нет, я просто в восторге от твоей песни. Танцы на столах, модницы, запоминающийся мотив — всё это прекрасно. Но звучит она отвратно. Как и остальные. Мы втроём сидели в крутонавороченной стеклянной переговорной и уже битый час обсуждали наш пробный контракт, песни, стиль и прочее. Ведь моя группа должна была стать брендом, а я — его лицом. Мы должны были продаваться и окупать затраты, иначе контракт пришлось бы расторгнуть. Но я и так это всё понимала. Я отставила стакан с молоком в сторону: — Песни мы, разумеется, будем переписывать — они записывались в подвале моего дома без какой-либо студийной аппаратуры. Что ещё? Давайте уже перестанем ходить вокруг да около и быстро всё решим — у меня уже зад болит сидеть. И курить хочется. Они переглянулись. Чарли сказал: — Этот контракт, возможно, самое важное, что может произойти с тобой и твоей группой, ты хоть понимаешь это? Я усмехнулась: — Понимаю ли я? О, поверь, ещё как понимаю! Я разослала эту демку на двадцать семь лейблов. Двадцать. Семь. Мне ответили с пяти. — Ну да, приврала немного, что с того? В конце концов, я хотела этот контракт и этот лейбл, чёрт бы его драл!  Сделав серьёзное лицо, я продолжила: — Но я ждала ответа от вас, ребята. Ты спрашиваешь, понимаю ли я, сколько всего придется изменить? Разумеется. И я готова. Мы будем меняться, совершенствоваться и расти вместе с вами. — Сделав драматичную паузу я всё силилась выжать из себя ещё хоть какое-то подходящее клише, но так ни одного и не вспомнила. Уронив руки на стол, я закатила глаза и простодушно улыбнулась:  — Только объясните мне, наконец, какого хрена я должна для этого сделать! Ещё час спустя мы, наконец, пришли к взаимовыгодному соглашению. Мой экземпляр контракта был весь исчеркан правками и дополнительными пунктами. То же самое я видела в контракте Дилана. Мы улыбнулись друг другу и встали. — Ты, вполне вероятно, станешь известной, малышка. Надеюсь, ты готова. Я пожала плечами: — Надеюсь. Мы пожали друг другу руки и он сказал, что как только мои ребята будут готовы, мы должны будем все вместе приехать в офис и подписать новый, дополненный контракт. Едва закрыв дверь переговорной, я подпрыгнула и радостно завопила. А потом вспомнила, что она стеклянная. Обернувшись, и на всякий случай одернув футболку, я бесстрастно кивнула Дилану и Чарли, которые сидели с каменными лицами. Но стоило мне отвернуться, как они громко рассмеялись. И мне совершенно не было обидно, ведь я знала: эти люди приняли меня. Чем дальше я уходила по коридору, тем шире улыбалась. Автобус, точнее, то, что мы привыкли называть автобусом, подпрыгнул на ухабе, и я проснулась, чувствительно приложившись затылком о металлическую стенку, обитую войлоком. За окном только-только забрезжил рассвет и небо на горизонте было розовым с резким, некрасивым переходом в грязно-синий. С добрым утром, чёрт бы его побрал. Справа завозился Кэш и, сонно ругнувшись, снова отключился. Железная психика у чувака. Я вот, к примеру, точно знала, что больше не засну. Выглянув из-за перегородки, я спросила Ская: — Хочешь сменю? Он сделал большой глоток кофе и свернул к обочине. Кое-как я перелезла через Кэша и Джонни и поёжилась от утренней прохлады — оказалось, что даже на западе по утрам свежо. Немного размявшись, я вытащила сигарету и, нервно прикурив, сделала долгую первую затяжку. Скай протянул мне свою чашку с холодным кофе и я схватилась за неё, как утопающий за соломинку. Я ни в коем случае не жаловалась, нет, но пробыв в дороге меньше двух месяцев я настолько устала, что дай мне возможность — проспала бы до следующего Рождества! Сон для меня стал настоящей проблемой — пол ночи я ворочалась на чёртовой лежанке, а просыпалась от малейшего шороха, и больше спать не могла. Нервы, наверное. К тому же, на полу в микроавтобусе, рассчитанном на пятнадцать сидящих человек, из которого достали все сидения, как-то не слишком удобно — я ведь всю сознательную жизнь спала в мягкой кроватке, на простынях из отборного хлопка! Но нет, я не жаловалась. Я ведь так этого хотела. — Снова не спится? Я поморщилась и ещё раз глубоко затянулась. — Может днем посплю. Долго ещё ехать? — Часов пять. Меня должен был сменить Кэш через час. Если что — буди его. Карту я оставил на торпеде. Он хлопнул меня по плечу и открыл заднюю дверь. — Спокойной ночи. Я кивнула. Да уж, спокойной. Выехав на дорогу, навстречу рассвету, я задумалась. Вроде бы, всё шло по плану. Ну, по этому особому плану, который есть у всех, и который очень редко осуществляется как надо. На то выступление мы всё равно немного опоздали, хоть и укладывались в график. Зато после него я наконец-то рассталась с проклятущей гитарой — мы познакомились с Алексом, и не раздумывая взяли его с собой. А пока, засунув наушники в уши, я постаралась полностью сконцентрироваться на дороге. Я так нечеловечески устала. И я прекрасно понимала, что это — только начало и дальше будет только хуже. Но откуда мне было знать, что скоро я начну падать в обмороки от перенапряжения где придётся, однажды — прямо на сцене. Я понятия не имела, что близко познакомлюсь с антидепрессантами и снотворным. Я не знала, что полгода спустя те сорок человек, которые приходят нас послушать, превратятся в сотню и выучат слова всех песен. А спустя ещё совсем немного времени, с трудом отказавшись от таблеток, я просто перестану задумываться, устала я или нет. У меня просто не будет на это времени. На десятый день моего пребывания дома мне позвонил Кайл и сообщил, что отправил мне первые наработки нашего совместного трека, в которых он объясняет мои партии, аккомпанируя себе на пианино. Ничего милее брутального чувака, поющего чистым голосом и подыгрывающего себе на пианино я в жизни не слышала, но суть поняла, и приступила к работе. Песня "Танцы с Дьяволом" войдёт в альбом, который "Rusty Four" назначили на апрель, и станет уже вторым синглом. На словах мы с Кайлом договорились подготовить всё к середине марта, но оставалось слишком много вопросов, которые должны утрясать лейблы и менеджеры, так что о полноценном сингле с видео и прочей классной, но затратной дребеденью мы даже побоялись говорить, сойдясь на том, что сначала нужно довести песню до совершенства. В середине января, попрощавшись с родными и близкими, "Clockwork Hearts" снова собрались полным составом и двинулись в путь — впереди нас ждало девятнадцать распроданных выступлений, девятнадцать городов, и много новых друзей. Через месяц я уже практически не вспоминала о Ричи и неудавшейся "вечной любви". Да и на кой чёрт она мне нужна? *** Всё было слишком круто. Я работала, как тягловая лошадь, и получала от этого неимоверное удовольствие. Я находила в себе силы искренне улыбаться в конце дня, а утром снова готова была сворачивать горы. Я была счастлива безо всяких на то причин. Я когда-то прочитала в какой-то книге с претензией на глубину, что если человек счастлив дольше недели — значит он просто чего-то не знает. Херня это всё. По моему скромному мнению, всё гораздо проще: нужно всего лишь держать дерьмо и вентилятор в разных помещениях, иначе рано или поздно они, как магниты, притянутся друг к другу, и ты окажешься весь в дерьме. *** - Стоп! Снято! Вздохнув с облегчением и, наконец, проморгавшись, я встала с жёсткого дощатого пола. Вытерев руки перемазанные бутафорской кровью о безнадёжно испорченное изумрудно-зелёное и совершенно не демоническое платье, я хлопнула Кайла по открытой ладони: кошмарный четвёртый день каторжной работы был закончен. На дворе стояла лёгкая, не до конца удушающая февральская жара, и я только что вернулась из тура, целью которого было заработать немного денег нашему лейблу, чтобы тот, в свою очередь, выделил нам средства на запись нового материала. Я только и успела, что вернуться домой и убрать тёплую одежду с глаз долой, а на следующий день оказалась прямиком на съёмках нового видео Rusty Four. Прочтя сценарий, я поставила свою размашистую подпись в договоре даже не глядя, сколько на этом заработаю — работа обещала быть просто грандиозной, и я радовалась самой возможности быть частью этого проекта. В бюджет была заложена колоссальная сумма, но никто не сомневался, что "Четвёрка" отобьёт затраты буквально за первый месяц продажи сингла. Сюжет видео был закручен вокруг Светлого Рыцаря, пытающегося сохранить баланс на земле и спасти заблудшие души, и Королевы Проклятых, которая, в свою очередь пытается дать своим подданным жизнь, которой они, по её мнению, заслуживают — то есть, выпустить их в большой мир, тем самым наплевав на баланс, ведь все они давно мертвы. Грубо говоря, видео о противостоянии Небес и Преисподней, конечная задумка которого заключается в том, что не существует ни добра, ни зла, и что мир не делится на чёрное и белое, а состоит из всех возможных оттенков серого. Конечно, сценарист не обошёл стороной слухи о нашем с Кайлом романе, и сыграл ещё и на этом: ангел и дьявол любят друг друга, каждый на свой манер и, конечно, ничем хорошим это не заканчивается. Кайл приобнял меня за плечи и мы улыбнулись камере корреспондента издания "Неформат": — Я Кайл МакАлистер из "Rusty Four". — Я Линси Киллс из "Clockwork Hearts" и вы смотрите... — Создание видео-клипа на наш новый сингл "Танцы с Дьяволом". На этом наша работа была официально закончена. Наспех умывшись и натянув удобные джинсы и кеды, я неспеша ковыляла к своей машине — съёмки проходили в бальном зале давно нежилого особняка на окраине города, и дорога домой по вечерним пробкам обещала занять не меньше двух часов. — Эй, Линс! — Нагнал меня Кайл, — подбросишь до центра? — Запрыгивай! — Я весело подмигнула. День клонился к закату, разукрашивая небо всевозможными оттенками розового и оранжевого. Солнце нещадно слепило глаза, но я не волновалась: дорога была совершенно пуста. Застряли мы уже практически в центре — скорее всего, примерно в миле отсюда кто-то, как обычно, угодил в аварию и, очевидно, перегородил пол дороги, потому что продвигались мы крайне медленно. Я рассеянно слушала болтовню Кайла обо всём и ни о чём, стараясь не отвлекаться. Парень уже в который раз рассказывал о своей новой квартире, и в который раз сетовал, что забыл привезти с собой ключи от моей, говорил о музыке, о новом альбоме, а когда мы почти выехали из пробки, внезапно сказал: — О тебе, кстати, Ричи спрашивал. От неожиданности я повернулась к нему и чуть не въехала в зад старенькой "Шеви", остановившейся перед нами. Громко выругавшись, я снова посмотрела на Кайла. Тот фыркнул: — Нет, Линси, люди так не умеют, не спрашивай, откуда я это знаю. Как насчёт кофе? С горем пополам припарковавшись, я вышла из машины и, наспех размявшись, побежала за Кайлом, уже заходившим в кофейню. В такое время — конец рабочего дня, когда все офисные клерки высыпают на улицы чтобы наспех где-то поужинать, или просто расслабиться за чашкой кофе или чего покрепче, найти свободный столик — невыполнимая задача. Поэтому, взяв кофе с собой, мы примостились на капоте моей машины и закурили. Я не задавала лишних вопросов, но Кайл и так не стал тянуть: — Я сказал, что у тебя всё отлично. Я выжидающе приподняла бровь. Словно защищаясь, Кайл вскинул руку: — Он ничего больше не спрашивал. Пожаловался только, что ему что-то срочно от тебя нужно, а ты игнорируешь его звонки. Я многозначительно кивнула. — Линси, мне охренеть как любопытно. Что между вами происходит? Вздохнув, я отхлебнула обжигающий кофе и затянулась сигаретой. А потом рассмеялась: — Да ничего такого. Ричи — скотина, а я — наивная дура. Он обманывает, а я верю. А потом он снова обманывает, а я всё равно верю. Замкнутый круг. Мы немного помолчали. А потом Кайл странно на меня посмотрел: — Знаешь, Линс, мы ведь влюбляемся только оттого, что нам нечем больше заняться. Хочешь совет? Найди занятие, которое сожрёт всё твоё время. Я только фыркнула: уже, Кайл, уже. *** Мы не собирались издавать альбомов, и в большой тур тоже не собирались, но в летние месяцы проходит большинство церемоний награждения за всевозможные достижения на музыкальном поприще за прошедший год. Моя группа могла засветиться в нескольких номинациях, но не совсем ясно было — засветится ли. На то, чтобы написать что-то громкое у нас в запасе был от силы месяц-полтора, пока не начались официальные голосования. Другое дело, если бы они ввели награду за неудачи в личной жизни! Я мрачно усмехаюсь: если бы такую награду действительно ввели, вся тусовка за неё передралась бы. Последний солнечный луч лениво скользнул по стене и пропал. Я осталась одна в темноте. *** Остаток февраля и часть марта пролетели так быстро, что я и глазом моргнуть не успела. Когда живёшь в сумасшедшем ритме студия-офис-студия-тусовка-студия-примерка-офис-тусовка-примерка, сложно не забыть, как тебя зовут. Большую часть месяца я провела со Скайларом у себя на кухне, либо в студии, с ним же. Мы изо всех сил пытались родить что-то новое, но, как часто случается, когда садишься специально что-то писать — ничего толкового не получалось. Времени оставалось ничтожно мало, и я уже подумывала о том, чтобы вообще забросить эту идею — ротация, конечно, лишней не бывает, но чёрт побери. На улице, впервые за несколько лет, шёл самый настоящий ливень. Он барабанил по безлюдным мостовым и слезами стекал по стёклам. Из окна веяло совершенно нетипичным для здешнего климата холодом, и кофе остыл плачевно быстро. Я курила в открытое окно, забравшись с ногами на подоконник, и впервые за долгое время никуда не собиралась. Дождь оставлял капли воды на моих голых ногах и попадал на подвёрнутые, слишком широкие рукава белой рубашки того самого Красавчика, из-за которого я не смогла написать ни одной приличной песни за последние полгода. Вода собиралась в лужицы на подоконнике и превращала содержимое пепельницы в грязное месиво. Я не была против. Я этого и вовсе не замечала. Вырвав очередную страницу из блокнота, я яростно скомкала её и бросила на пол, а после отправила за ней и сам блокнот, занявшись холодным кофе. Я живу в многоэтажке практически в центре города с видом на оживленную магистраль прямо над океаном с одной стороны, и на деловой квартал с другой, и ни разу не видела, чтобы за окном было настолько пустынно. В этих краях люди не любят дождь, и никогда не носят с собой зонтиков, ведь даже без прогноза ясно, что погода будет отличной. Затушив сигарету в мокрой пепельнице, я обняла ноги и уткнулась лицом в колени. Не знаю, сколько я так просидела, но было уже совсем темно, когда раздался звонок в дверь. Тяжело вздохнув, я поплелась открывать. Мокрый, и отвратительно пьяный, на пороге стоял Красавчик. Вода стекала с его волос на белое, бледнее обычного лицо, скользила дальше по шее, и терялась за воротом чёрной, блестящей от воды и облепившей его тело рубашки. Его взгляд не предвещал ничего хорошего, и даже с разделяющего нас расстояния я чувствовала резкий запах алкоголя. Наконец, успев обругать себя на чем свет стоит, я всё же открыла дверь пошире, и, вопреки всему, пустила его в квартиру. Он улыбнулся: — Найдёшь мне сухую одежду? Конечно. Иначе ведь ты испаскудишь мой любимый диван. Я хмыкнула и направилась к гардеробной — у меня полно всяких мужских штучек, ведь иногда здесь остаются мои ребята, да и Кайл так и не забрал часть своих вещей. Так что да, я собиралась найти ему чёртову одежду, а потом выставить за дверь. Пусть катится ко всем чертям. Или только к тому, у которого сиськи размером с его собственную голову каждая. Я схватила с полки синие джинсы и тёплый вязаный свитер Ская с широкой горловиной — у них наверняка один размер. Прихватив с полки белую майку и пару носков, я вернулась в гостиную, но Ричи не обнаружила. Пьяный Красавчик нашёлся в моей ванной, принимающим душ. Грязно и обильно выругавшись, я бросила одежду возле умывальника, и пошла ставить чайник — какими бы иллюзиями я себя ни тешила, а спровадить его так быстро мне бы всё равно не удалось. Он ведь явно не просто так пришёл. Чай успел остыть, а Ричи всё не выходил. В конце концов, судя по его состоянию, он вполне мог уснуть в душе, так что пришлось закатить глаза, и пойти за ним. Зайдя в ванную, я сняла с полки большое махровое полотенце и бросила взгляд на запотевшую душевую кабинку. Ой, божечки. Сделав глубокий вдох и вытерев вспотевшие ладони о рубашку, я решилась: сейчас я отодвину дверь, увижу его голым, и не буду пялиться. Я сделала решительный шаг к душевой и выругалась: ну на кой же хрен мне надо было думать о том, что он голый?! Зажмурившись, я отодвинула дверь и меня тут же окатило ледяными брызгами. В кабинке было нечеловечески холодно, а из душа текла ледяная вода. Ричи сидел в углу, прислонившись к стеклянной стенке. Мокрые волосы безжизненными сосульками облепили белое лицо, налипли на синие губы. Громко выругавшись, я сунула руку прямо под ледяные струи по самое плечо и, не переставая ругаться, повернула кран. — Ричи, — я потрясла его за плечо. Никакой реакции. Я потрясла его сильнее — ничего. Я уставилась на Красавчика, пытаясь сообразить как вытащить его хотя бы из душевой, и внезапно поняла, что он не дышит. Я истерично хохотнула: ну не мог же он просидеть здесь достаточно, чтобы замёрзнуть насмерть! Или мог? Упав на колени рядом с ним, я попыталась найти пульс и не смогла. — Ричи, мать твою! — Кажется, я начала понимать, что чувствовал он, обнаружив меня в особняке Картера. Бросив безнадёжный поиск, я снова с силой затрясла его:  — Проснись! Проснись, чтоб тебя! Ричи!!! — Со мной непременно должна была случиться либо истерика, либо инфаркт, но мне было плевать. Я снова наклонила его голову, ощупывая шею, молясь про себя чтобы он был жив. Наконец, я нащупала нужную артерию и почувствовала слабые толчки под пальцами. Этот придурок был живой, просто выглядел мертвее не бывает. Я глубоко вздохнула — оказывается, я не дышала всё это время — и сжала руки в кулаки, чтобы унять дрожь. А потом наотмашь хлестнула его по щеке. Не добившись результата, я от души хлестнула по второй. "Для симметрии", — подумала про себя, хотя на самом деле, била просто чтобы душу отвести. Он наконец пошевелился — сморщил нос и чуть слышно простонал: — За что? Чуть не расплакавшись, я убрала мокрые волосы с его лица, и положив горячие руки на его холодные щеки, прижалась лбом к его лбу. Он улыбнулся. — Моя прекрасная девочка... Я зажмурилась и постаралась абстрагироваться — мне совсем не хотелось знать, кто там у него на уме. Я уже собиралась твёрдо сообщить ему, что пора вставать и нечего тут разлёживаться в холоде, но он поднял руку, и заправил непослушную прядь волос мне за ухо. — Моя красавица Каролина. Я резко отпрянула. Он не доведёт меня сегодня. Ни до слёз, ни до оргазма. — Вставай, я отведу тебя на диван. Он поднял на меня осоловелые голубые глаза и я снова мысленно обругала его, а заодно и себя. Потому что люди не должны быть такими красивыми. В противном случае, зачем нам фантазия? Сколько бы я ни обещала себе не пялиться — все обещания были разом забыты, когда я придерживала его за талию, помогая подняться, а потом вытирала пушистым полотенцем, пока он опирался на каменный столик возле умывальника. На груди, прямо под выпирающими ключицами, красовалась надпись "Живи ярко, умри красивым", оплетённая розами. Я хмыкнула — ну ещё бы. На цветах справа болталась длинная цепь с круглыми карманными часами с замочной скважиной вместо стрелок, а прямо по центру была изображена птица с распахнутыми крыльями и ключом в клюве. На плоском и твердом животе не было ни одного рисунка, и я, не удержавшись, провела по нему рукой. А потом, встряхнувшись, накинула полотенце ему на плечи и хорошо вытерла его сильные руки. Я могла бы сосчитать украшавшие их розы, но не хотела. Хотя, на самом деле, мне всегда было безумно интересно, чем ему так нравятся эти цветы. Я изо всех сил старалась не смотреть вниз, пока вытирала его плечи, и вверх, когда занялась его ногами. Вместо этого, я изучала ерундовые татуировки Джека и Салли* на бедре, и Лес Пол* на икре. Наконец, я завернула его в теплый халат и взяла под руку: — Пойдём, недоразумение, пора спать. Ричи фыркнул и нетвёрдо поплёлся за мной. Уложив парня на диван, я развернула тёплый плед и укрыла его. Не удержавшись, я убрала влажные волосы с его лица, и провела рукой по гладкой щеке: — Спокойной ночи, Красавчик. В ответ он поймал мою ладонь своей и прижал к холодным губам. Когда Ричи заснул, я попыталась аккуратно высвободить затёкшую руку из его пальцев и встать, но застыла, не в силах сдвинуться с места, когда он прошептал: — Я люблю тебя, Каролина. Я встала и отвернулась, крепко зажмурившись. Сердце пропускало удары один за другим и я не понимала в какой реальности нахожусь. Когда ступор наконец прошёл, я обнаружила себя в своей собственной, залитой лунным светом гостиной, сжимающей слишком длинные рукава его рубашки, которую стащила в тот день, когда поняла, что люблю его. В тот самый день, когда он яснее ясного дал мне понять, что чувствует он сам. Вот она — реальность. Реальней не бывает. Закрыв глаза, я покачала головой: — Нет. Не любишь. Ричи не ответил. Он уже спал.