Пепел Альд'Руна

      Багровое око Магнуса подслеповато щурится сквозь пепельную завесу на семь крохотных точек, упорно пробирающихся по Западному Нагорью в сторону Красной Горы — туда, откуда всё живое давно сгинуло и в здравом уме ни за что не сунется. Третий день шагают они по засыпанным пеплом, едва различимым бывшим тропам. Позади остался Горький Берег. Позади два дня плавания на хлипком кораблике: сначала до Хуула, потом в Гнаар Мок. На две эти деревни с трудом наберётся три десятка жителей. Но — они есть, корабли ходят, хвала Азуре.       В Гнаар Мок пришлось решать, как обходить хребет, отделяющий Горький Берег от Западного Нагорья. Судя по карте, которую Мастер Аши-Иддан купил у Бал Молагмера Далама Хларена, удобнее было бы пойти на юго-восток, вдоль самого хребта, и перебраться через перевал у Кальдеры, а оттуда направиться в форт Пёстрого Мотылька. Но тавернщик, услышав их разговор, замахал руками:       – Гиблое дело, гиблое! Кальдеры-то давно уж нет. Спустя год после Большого Извержения кальдерский кратер взорвался и до сих пор истекает лавой. Всё окрест там как есть плавленым камнем залито. И воздух дурной, дышать нельзя — отравишься.       Так они пошли на северо-запад, через пересохшие болота.       Жизнь упряма. Все полтора десятка лет после катастрофы она отвоёвывает у пепла пядь за пядью, прорастает сквозь камни, пробивается сквозь растрескавшуюся корку спёкшейся грязи. Её не останавливают ни регулярно продолжающий сыпаться с неба пепел, ни просыпающаяся то и дело дрожь в глубинах земли. Грязекрабы копошатся среди разноцветного мха, квама-фуражиры зарываются в смесь пепла и почвы, из зарослей то и дело доносится характерный стрекот и постукивание — это скрибы деловито пробираются в траве. А меж ветвей деревьев, большей частью сухих, оплетённых лианами и бородатым мхом, то и дело скользят огромные странные тени нэтчей.       Но, чем дальше шагали путники, тем безжизненней становилось вокруг, тем толще был слой пепла, вскипающий облачками при каждом шаге. У еды и воды теперь постоянно привкус пепла. На второй день Ма'Даро пожаловался, что есть стало совершенно невозможно: кусаешь печёный батат, словно пытаешься отгрызть обугленную деревяшку — мерзкий скрип древесного угля на зубах и отвратительная горечь...       Оказалось, это наваждение так или иначе одолевает всех.       «Что ж, могло быть и хуже», – невольно подумала Кимри и передёрнула плечами. С того момента, как она ступила на землю разорённого Вварденфелла, её не оставляли голоса... Ей не нужно было гадать, откуда они. Она уже слышала эти шёпоты, стоны и крики ужаса — в своих странствиях по пепельным пустошам. Но теперь они не оставляли её ни на минуту. Днём и ночью они стенали и жаловались, бормотали и рыдали, и молили, молили о помощи... О, Шигорат знал, как заставить её страдать!.. Две ночи Кимри почти не спала, глотая слёзы и борясь с желанием немедленно оказаться в пустошах и вывести хоть кого-нибудь, сколько сможет... «Нельзя, нельзя!» – твердила она себе, то и дело впадая в тяжкое полузабытьё и с трудом возвращаясь. Пока вдруг не различила среди скорбного хора один голос... О, она слышала его прежде — бормочущий молитвы под глухое позвякивание глиняных колокольцев. А потом — кричащий взахлёб от нестерпимого ужаса, и ярости, и боли. Но сейчас этот голос звучал утешением. Словно она знала, что-то. Словно она обрела надежду и терпеливо ждала. Она не звала, не торопила. Она читала неразборчивые молитвы, и её голос укутывал мягкой шалью, утешал, умиротворял... В эту ночь Кимриэль впервые проспала несколько часов кряду, не просыпаясь.       К концу третьего дня пути окружающий пейзаж окончательно превратился в пепельную пустыню: ни травинки, ни живого существа больше не попадалось. Только пепел и ветер. Мир потерял краски, превратился в древний выцветший рисунок тушью. Дров для костра взять больше было негде, так что пришлось перебиваться вяленой скрибятиной и остатками запечённого вчера пепельного батата.       На Вварденфелле было тепло, так что всю зимнюю одежду путешественники оставили у легионеров. А сегодня хождение по щиколотку в сыпучему пепле так вымотало всех, что решили даже не ставить палатки — устроились тесной кучкой в спальниках прямо под открытым небом, выбрав укромное место среди каменных столбов. Благо, нынче ветер отвернул к востоку и отнёс прочь пепельное облако.       Но, несмотря на усталость, путникам не спалось. Лис тихо шепталась с Роггваром. Ма'Даро ворочался в своём спальнике, никак не мог улечься. Мастер Элидор медитировал. Массарапал лежал на спине и смотрел в небо, почти не мигая.       Кимри взглянула вверх и надолго застыла, заворожённая. Здесь было видно куда больше звёзд, чем дома, а на юге и северо-востоке чернота расцвечена была двумя пятнами багрового и лилового свечения. Оно не было похоже на северное сияние. Казалось, просто часть воздуха там, высоко-высоко, выше тонких перистых облаков, отчего-то светится.       Кимриэль вдруг подумала: а ведь для Массарапала это — родное небо, которого он не видел очень-очень давно... Наверное, поэтому он всё ещё лежит и смотрит... Знать бы, о чём он сейчас думает?..       В конце концов, путешественники уснули. Наутро же их разбудил истошный вопль Ма'Даро. Хаджит выскочил из спальника, завертелся на месте, пытаясь что-то стряхнуть с себя, и завопил:       – Дррянь! Мерррзоссссть! Уберррите с меня это!!! Аааааарррр!!!       Лилисса подскочила к нему, схватила за руки и попыталась успокоить:       – Котик, что случилось? Что? Я ничего не вижу.       – Да вот жжже, ссмотрри, ползззают!!! Дррррянь...       Рыжая старательно вгляделась в вытянутые перед ней руки, даже взъерошила пальцами густую шерсть.       – Да нет же ничего!       Хаджит вырвался с разъярённым воплем и снова принялся истерически вычёсываться, выдирая клочья шерсти. Кимри и Эно бросились на помощь босмерке, Кимриэль обняла Ма'Даро, ухитрилась усадить, Лис принялась гладить его по голове, а Эно наложил заклинание успокоения.       – Ну, тише, тише, – уговаривала Кимри, крепко держа хаджита за руки. – Это просто дрянные шутки Безумного Бога, слышишь? Это не настоящее, просто наваждение. Всё хорошо. Сейчас пройдёт, потерпи.       – Шшшштоб его сссамого блохи сожрррали! – выдохнул, наконец, Ма'Даро, приходя в себя. – Как жжже я ненавижжу эту пакосссссть!       – Экий ты брезгливый, дружище, – усмехнулся Роггвар.       Ма'Даро недобро ощерился в ответ:       – Посссмотрррел бы я на тебя, ессли б ты пожжил ссррреди вшшивых ссорродичей и вечно изздевающщихся над ними ящщщериц!       – Ну, не бесись, – примирительно вздохнул норд. – Извини, не хотел обидеть.       – Можжет и иззвиню. Когда пожррру, – согласился хаджит и полез в сумку за припасами.       Жуя безвкусную скрибятину, Кимри вдруг вспомнила, какой странный сон ей приснился.       Там было упоительно зелено! Просторный луг, густо заросший травой, усыпанный жёлтыми звёздочками цветов. Тут и там роскошные, цветущие кипенно-белым яблони.       Под одной из яблонь расположились двое подростков лет четырнадцати-пятнадцати. Один — изящно тонкий, золотокожий, беловолосый альтмер. Он лежал на брошенном в траву покрывале, с вышитой подушкой под головой, и пел задушевную песенку о дружбе, аккомпанируя себе на лютне. Второй подросток был отчаянно кудряв, тёмно-рыж и веснушчат до невозможности. Он, похоже был бретоном. Тем не менее, песня альтмера явно была адресована ему, хоть мальчишки и не смотрели друг на друга. Бретон держал на коленях деревянный планшет с приколотым листом бумаги, и, похоже, рисовал портрет поющего товарища.       Когда песня закончилась, альтмер сверкнул на друга золотыми глазами из-под белоснежных век, пару секунд подождал, не скажет ли тот что-нибудь о его новом сочинении, но бретон был поглощён рисунком. Альтмер вскочил, отбросив лютню, отобрал у друга планшет, бросил в траву (с виду небрежно, но бережно), и оба понеслись по лугу, беззаботно хохоча...       Сейчас, вспоминая лицо юноши-альтмера, Кимри с изумлением поняла, что то был — Аранлор... Интересно, это что, тоже дурная шутка Безумного Бога?..       Но размышлять больше некогда. Пора подниматься и снова идти, идти, идти... По серому пеплу, глядя в снова серое небо, прикрывая лицо серым от пепельной пыли шарфом. Через несколько часов уже кажется, что зелени — не бывает, что недавний сон — бред больного воображения, слишком яркий, чтобы быть правдой.       Кимри оступается и чувствует, как чья-то рука поддерживает за локоть. Эно. Его лица не видно за шарфом, но глаза улыбаются.       Вдруг останавливается Роггвар, хмурится, оборачивается, оглядываясь кругом.       – Шшто? – спрашивает хаджит.       – А ты не слышишь? – удивляется норд.       Ма'Даро двигает ушами, вслушиваясь, и тоже начинает хмуриться, нервно подёргивая спиной.       – Шшшто за...       Наставники, заметив, что ученики встали, возвращаются, Мастер Элидор оглядывает озирающихся ребят и смотрит на Кимри. Тут до неё доходит: они тоже услышали голоса!       – Это... это ведь тоже не настоящее? – побледнев, шепчет Лилисса. – Как блохи?       Кимриэль размышляет, сказать ли правду или успокоительно солгать? Мастер Элидор смотрит выжидающе. Массарапал — мрачно. Он совсем не удивлён. Интересно, как давно он их слышит?..       Наконец, Кимри решается и пытается объяснить:       – Они... настоящие, но — не здесь.       – В Альд'Руне, – понимает Эно.       – Да... Он нас испытывает...       – И'ффре, какая жуть... – выдыхает Лилисса, пытаясь зажать уши. – Всё равно слышно!       – Я знаю, – сочувственно кивает Кимриэль.       – Так ты давно их слышишь? – доходит до Роггвара.       – Да. С того момента, как мы приплыли в Хуул...       – Как ты это террпишшь?! – Ма'Даро смотрит с удивлением и, кажется, настоящим уважением.       Данмерка, помолчав, отвечает:       – Среди них есть один голос... женский. Она читает молитвы под звон глиняных ветряных колокольчиков, – Кимри смотрит на Массарапала, он, не мигая, смотрит на неё. – Она не боится, и не умоляет, и не кричит. Она — ждёт. Я слушаю её, и мне становится спокойнее, легче...       – Как же ж её услышать — их тысячи!.. – растерянно бормочет рыжая.       – Ищи колокольца, – подсказывает Эно.       Массарапал отворачивается, так и не сказав ни слова, и решительно шагает дальше. Поднимается ветер. Все снова закрывают лица шарфами и идут за ашханом. До самого вечера никто больше не произносит ни слова.       На вечернем привале Массарапал долго смотрел в небо и на пепельную позёмку, потом сказал:       – Ставьте палатки. Будет буря.       Сегодня им повезло — недалеко от стоянки нашёлся наполовину обугленный, полузасыпанный пеплом ствол дерева. Роггвар и Ма'Даро полчаса откапывали его — ствол оказался изрядной длины. Увидев, как норд и хаджит пытаются тащить тяжеленный обломок, Лилисса фыркнула, подбежала и наложила на ствол заклинание облегчения. Дело сразу пошло на лад.       – Что, попросить вера предков не позволяет? – пробурчала рыжая укоризненно.       Роггвар улыбнулся ласково:       – Да просто позабыл, рыженькая.       – Мда, это магией не лечится, – фыркнула Лилисса, но уже с улыбкой.       Пока ученики ставили палатки и разжигали костёр, ашхан куда-то исчез, а, вернувшись, протянул Кимри полотняный мешок. Заглянув, данмерка с недоумением вытащила нечто круглое, белёсое, слегка отливающее перламутром.       – Яйца квама, – пояснил Массарапал. – Нашёл нору неподалёку.       – Их тоже печь?       – Да, только вынуть из углей в половину раньше.       – Надо же, – удивился Роггвар. – Я думал, тут вообще ничего не живёт.       Эно взглянул на ашхана и пояснил:       – Квама роют норы в земле, им, в общем, всё равно, что наверху. До Красного Года яичные шахты были у каждого города, а то и не по одной. Приносили хороший доход, кормили, по сути, весь остров. Ешьте — это вкуснее скрибятины и сытнее.       На ночь Массарапал лично прошёлся, проверил, хорошо ли закреплены все три палатки, и велел как следует зашнуровать входы.       – Утром, возможно, будет нелегко выбраться, – предупредил он. – Главное — не паниковать.       Кимриэль ночевала в палатке с Ма'Даро и Эно. Некоторое время они разговаривали, рассказывая хаджиту о разных эпизодах путешествия.       – А ветер, в самом деле, усиливается, – заметил Тарис.       Кимри подавила вздох и нервно сглотнула: слишком уж знаком был ей этот низкий тягостный гул над головой... Песок и пепел шелестели по натянутому пологу палатки, словно кто-то швырял их горстями.       – Точно засыпет к утрру, – проворчал хаджит.       – Ничего. Выберемся, – уверенно ответил данмер. – Давайте спать.       Кимриэль попыталась свернуться в клубок, но в палатке было тесновато, и она невольно уткнулась лбом в плечо Эно. Он коснулся пальцами её волос и тихонько прошептал:       – Доброй ночи, yi sul...       Кимри вздохнула и позволила себе тайком потереться лбом о его руку, потом ответила:       – Доброй ночи. И тебе, Ма'Даро.       – Do tenurr,* – отозвался хаджит.