Смотритель Маяка

В голове проходит бешеная работа. В попытке сложиться в картинку, сверкают и кружатся кусочки мозаики. Но Майк не даёт подумать — он рядом, он что-то говорит, о чём-то расспрашивает, и картинка, почти сложившись, рассыпается на детальки… * — Ты? — Его голос спокоен, в глазах — невозмутимая бирюза. * Это близко. Оказалось, всё это время они были от Шерлока в двух шагах. Вернее, в двух остановках метро. Джон взволнован так сильно, что не может говорить — может только кивать и слушать. Если одно только имя способно выбить землю у него из-под ног, что будет с ним, когда он его увидит? И что будет с ним, если это окажется кто-то другой? Хотя Джон уже точно знает, что это он, его Шерлок. Бейкер-стрит. Красивая улица, красивый дом, красивая дверь. Милая женщина, встретившая их на пороге и посмотревшая на Джона с улыбкой, приветливой и отчего-то неуловимо знакомой. С той же улыбкой она указала на лестницу, устремляющуюся наверх: «Вам туда». Сердце сжимается: так не бывает. * Он запрещал себе думать о Шерлоке, с закипающей обидой в крови отгоняя любое воспоминание. Он сжимался в комок, стоило только образу Шерлока проникнуть в его сознание. Словно лесной зверёк, напуганный выстрелом. Наверное, потому и не высовывал носа дальше «комнаты Мориса», отчаянно труся ступить на территорию шерлоков холмсов, безжалостных и циничных, всегда готовых к уничтожению джонов уотсонов — одним только словом, попадающим прямо в цель. Здесь их владения, их долбанные «свои тарелки», полные брендовых шмоток и доступных желаний; здесь они обитают с полным комфортом, презирая таких, как он… * Но Майк привёз его именно к Шерлоку — как к тигру в пасть. * Запас его хладнокровия иссякает быстрее, чем можно предположить. Отыграв небрежное удивление, Шерлок срывается с места, нервным сгустком проносится от дивана к окну и обратно, и останавливается как вкопанный, уставившись на Джона в упор. На нём что-то серо-синее, уютно помятое; он плохо выглядит, кажется, нездоров и как видно поэтому зол — неудобство в виде забитого носа ужасно его раздражает. А тут ещё Джон. — Какого чёрта, Уотсон?! — гнусавит он. — Что ты здесь делаешь?! Но Джон зол не меньше. Не на кого-то конкретно, а в принципе — на жизненную неразбериху и слишком сложный сюжет. «Кто-нибудь мне объяснит, для чего это надо? Всё это?!» Таким взлохмаченным и сердитым Шерлок предстал перед ним тогда, на берегу, в маленьком доме, который тут же назвал курятником, залил дождевой водой и оживил своим искромётным присутствием, и стоило признать, это были не самые худшие дни. К чему ворошить?! — На экскурсию приехал, — огрызается он, невольно оглядывая гостиную и находя её великолепной. Пожалуй, впервые он видит такой гармоничный бардак, в котором всё на своих местах: каждая запылённая безделушка, каждая стопка книг, каждый скомканный и отброшенный в угол листок, и от этого только хуже — хужехужехуже, неужели придётся от этого отказаться, проклятье, ну почему всё так. — Мадам Тюссо, Тауэр, всё такое… Но вообще-то я здесь живу. — Он тут же теряется, потому что здесь означает здесь, а здесь его никогда не будет, он это точно знает, он так решил — хоть сдохни. — В смысле, в Лондоне. Живу в Лондоне. В смысле, не живу, а… — Давно? — обрывает Шерлок нетерпеливо и резко, всем своим видом давая понять, как жалок этот неуверенный лепет. — Два месяца. Скоро два месяца. — Джон готов убить себя за унизительное смятение, за то что мямлит, за то что его так легко оборвать, за то что покорно отвечает на все вопросы, и на него нападает воинственность — поднимается горячей волной и подливает к щекам.  — А что? — Почему я об этом не знаю?!   — Каждый неудачник, притащивший свою задницу в Лондон, обязан тебе доложиться? И почему ты орёшь? Ты что, всегда орёшь на своих гостей? — Как будто ты на них не орёшь! Они замолкают, набычившись и уставившись друг на друга. — Это какой-то розыгрыш? Ты его знаешь? Оба едва не подпрыгивают и поворачиваются на голос. Они совсем забыли о Майке! На несколько очень личных минут мир исчез, и остались только они, застывшие на расстоянии нескольких футов, не чужие, но непреодолимо далёкие. Майк вопросительно смотрит и разводит руками — ну и…? Джон приходит в себя. — Никакого розыгрыша, — отвечает он, покачнувшись от внезапно нахлынувшей слабости. — Но я его знаю, да. Пошли отсюда. — И поворачивается к дверям, увлекая Стэмфорда за собой. Шерлок делает шаг. — Стой где стоишь… — Поперхнувшись, он замолкает, а потом начинает кашлять — так оглушительно и надрывно, словно с минуты на минуту захаркает кровью. Злость улетучивается и на смену ей приходит что-то другое — глубинное, вечное и бесконтрольное, потому что Джон доктор, и инстинкт оказывается сильнее его раздражения. Он снова проходит в гостиную, где, навалившись на большое мягкое кресло и зажимая ладонью рот, Шерлок давится хрипами.  — Тебе нужен врач. — «Твою мать, не хочу даже думать, как это прозвучало». Шерлок беспомощно смотрит: естественно, нужен, мог бы не говорить, это и без того очевидно. И сгибается от нового приступа кашля. — Ну что ж, — Майк снова вступает в их диалог, — вижу, вы друг от друга в восторге. Может быть, выпьем чаю и поговорим о деле? — Нет, — отрубает Джон, но как зачарованный остаётся на месте. Майк пожимает плечами. Шерлок кашляет. Сцена идиотская, и Джон вовлечён в неё незаметно, без особых хлопот со стороны режиссёра. — Хорошо, — наконец начинает Шерлок, в последний раз прочищая горло и морщась, — проясним ситуацию. Для чего вы пришли? — И сам отвечает на свой вопрос: — Посмотреть квартиру, обсудить все условия. Я правильно понимаю? — поворачивается он в сторону Майка. — Именно об этом мы с тобой договаривались, или ужасная, изнуряющая простуда притупила моё восприятие, и этот визит имеет иные цели? Например, дружеское чаепитие с шоколадным тортом, которого я, кстати, не вижу… — Ну хватит, Шерлок! — Майк нетерпеливо машет рукой. — Хватит! Вы или договаривайтесь, или мы сваливаем. Джон, ты скажешь хоть одно нормальное слово? В самом-то деле, для чего мы сюда притащились? Будешь смотреть квартиру? Шерлок не против. — Будешь смотреть квартиру? Я не против, — эхом вторит Шерлок, хватаясь за горло и снова страдальчески морщась. — Наверху ещё одна комната, и если ты окажешься чуть расторопнее, сможешь её занять. Пока не занял кто-то другой. — За три года никто не разбежался, — сварливо бросает Джон. Его раздирает на части — давно ему не приходилось решать что-то настолько сложное и противоречивое. Он жаждет поселиться в этом доме и в этой квартире, жаждет хотя бы одним глазком взглянуть на «ещё одну комнату», в которой мог бы остаться и жить — это без дураков. Но — Шерлок? С Шерлоком было покончено ещё там, на Маяке, и разве у Джона не было для этого очень веских причин?  — То есть? — между тем удивляется Шерлок и переводит на Майка непонимающий взгляд: — Какие три года? Майк загадочно хмыкает: — Потом расскажу. — И наступает на Джона: — Ну?! Активизируй извилины, Джон! Через сорок минут мне надо вернуться в госпиталь. — Я… должен подумать. — Разумный подход, — покладисто соглашается Шерлок. — Конечно, необходимо всё обдумать и взвесить. Место, где предстоит есть, спать и делать другие, не менее важные вещи, требует детального анализа, глубокого синтеза, тщательной систематизации данных, и вообще это философский вопрос. — Он явно издевается, но спустя мгновение добавляет с совершенно другой интонацией: — Миссис Хадсон обрадуется, она плохо переносит мои молчаливые дни, и второй квартирант заполнит брешь в её мироздании. И у Джона возникает смутное подозрение, что Шерлок его уговаривает. Почему? Для чего человеку, которого способна взбесить даже птичка на подоконнике, понадобился сосед? Вряд ли одиночество его тяготит. Только не Шерлока! Материальные затруднения? Как-то не верится. С его-то шёлковыми носками… В чём секрет настойчивого желания обзавестись компаньоном? — Я подумаю, — говорит он. — И позвоню Майку. — Ты позвонишь мне! Завтра. * — Не вижу смысла, — говорит Майк по дороге к метро. — В чём? — В твоём «я подумаю». Всё и так уже ясно. — Не понял. — Джон туго соображает, его чувства кипят, в голове сумбур, сердце то падает, то взмывает к самому горлу. Только сейчас он до конца понимает, как глубоко потрясён этой встречей. Невероятность происходящего пронзает его с головы до ног, жаром разливаясь по коже. Вот уж в самом деле игры судьбы — невозможно поверить! — Что тут непонятного, Джон? Ты слышал, как он надрывался? У меня уши закладывало. Того и гляди умрёт в конвульсиях, а утром всего лишь чихал и сморкался. Всё это неспроста, Шерлок явно решил заполучить тебя любыми путями, а если Шерлок что-то решил — всё, не отвертишься. — Звучит угрожающе, — вяло иронизирует Джон. Но игнорируя его попытки шутить, Майк продолжает с убедительным жаром: — Джон-хренов-Уотсон, что у тебя с мозгами?! Скажи, о чём ты собираешься думать? Такая квартира — просто мечта! И, между прочим, я в полном недоумении. Когда вы успели познакомиться, да ещё и поссориться? Почему он носился, сбивая углы, возмущался и кашлял? Почему ты стоял столбом и злился как чёрт? Не хочешь рассказать таинственную историю своего знакомства с Шерлоком Холмсом? Кажется, я это заслужил. Если честно, от любопытства меня даже подташнивает. — Когда-нибудь расскажу. * Расстались мирно — даже пожали друг другу руки. Джон снова подумал о лапках сенокосца и мысленно усмехнулся: пальцы Шерлока были подвижными и прохладными. Кажется, они впервые соприкоснулись руками, во всяком случае Джон не припомнит, чтобы что-то подобное случалось на Маяке. Прикосновение было приятным. Миссис Хадсон выглянула из своей квартиры, но ни о чём не спросила. Как видно, она уже знала, что перед ней потенциальный жилец, но привыкла (приучена — Джону кажется, что это ближе к истине) не проявлять любопытства. Очень приятная женщина. Перед ним встаёт задача задач. Но решать её он не спешит, и «завтра» уж точно будет не завтра. Кроме того, даже если «да» пересилит «нет, ни за какие коврижки», что сейчас видится невозможным, надо как-то сказать об этом мисс Кроули и Артуру, и внезапно это оказывается серьёзной проблемой. Старая одинокая леди и простоватый парень, приютившие его в дни неприкаянности, успели занять в его сердце пусть небольшую, но глубокую нишу. Наверное, они огорчатся, а Джон больше не хочет никого огорчать. Почему-то в его жизни происходит именно так: только на краю перемен он начинает осознавать, что всё было не так уж и плохо. * — Позвони ему, — говорит Майк на прощание, заглядывая Джону в лицо. — Сделай это. — Он замолкает на миг, словно собирается с духом. А потом продолжает, придав голосу максимальную концентрацию бодрости: — У нас не самые лучшие времена, Джон. Я не знаю, что случилось с тобой, и почему ты такой пришибленный, но мы ещё молоды, и в нас ещё можно поверить. Что если Шерлок и есть твой шанс? Вот просто: приходит в твою жизнь человек и за волосы вытаскивает из дерьма. От этих оптимистичных речей становится только хуже. Если бы я мог рассказать тебе, Майк, думает Джон. — Это вряд ли, — вздыхает он, но быстро уточняет: — Я имею в виду себя. А в тебя я верю прямо сейчас, и всегда верил. Ты обязательно будешь в порядке, дружище. — Он усмехается: — Даже без Шерлока. — Ладно, — покорно вздыхает Майк, — не буду лезть к тебе в душу. Наверное, у тебя есть причины так говорить. —  Да, Майк, лучше не надо, не самое приятное зрелище, я и сам стараюсь туда не заглядывать. — Но прими хороший совет: сваливай оттуда, где ты сейчас, и переезжай в квартиру на Бейкер-стрит. Шерлок — он такой, и удавленника заставит дышать. Соберёт тебя по кусочкам, поставит на ноги, ты и не заметишь как. Ещё и побежишь за ним сломя голову. Но, судя по всему, ты уже в курсе. — Бегать за ним я точно не собираюсь, — буркает Джон, не замечая последней реплики Майка. Он впитывает каждое его слово, как высохшая земля долгожданную влагу. — Кто тебя спросит? — хихикает Майк. — Предлагаю пари. — Вот ещё! — Хорошо, тогда предлагаю просто запомнить этот день и эти слова. Для чего-то ты ему нужен, Джон, недаром он разыгрывал умирающего. Позвони, ведь это так просто. «Думаешь? А с другой стороны, чёрт его знает». Простившись с Майком у входа в метро, Джон не спешит на автобусную остановку. День в самом разгаре, и что его ожидает в пансионате, кроме гробовой тишины и окна? Он шагает по улице, прислушиваясь к ощущениям: ни страхов, ни даже тревог. Лондон не кажется ему заповедником для блистательных хищников (одного из них он только что видел — взъерошенного, помятого и по каким-то необъяснимым причинам остро нуждающегося в его заурядной компании), теперь это просто город, возможно, слишком большой и слишком красивый, но не устрашающий, не кровожадный, готовый зажать его в своих челюстях и держать до тех пор, пока он не переломится в позвоночнике. Джон бредёт бесцельно и в то же время с определённой целью: ему необходимо подумать, а лучше всего у него это получается на ходу. Подумать об этой встрече — невероятной и невозможной, потрясшей его так сильно, что он почти не чувствует потрясения. И о предстоящем решении — нелегком. Он сосредоточенно хмурится, пытаясь настроиться на раздумья. Но в его голове настоящий вихрь и вскоре, оставив насильственные потуги, он просто шагает вперёд, подгоняемый крепким морозцем. Потом! Все вопросы и ответы — потом. В конце концов, никто не держит его за горло. А сейчас он хочет съесть этот сэндвич с тунцом и латуком, запив его капучино навынос. И ещё, возможно, попробовать вот это фисташковое мороженое в вафельном конусе, посыпанное дроблёным орехом и шоколадной крошкой. И плевать, что нос покраснел от стужи. Он хочет просто идти и ни о чём не страдать. Даст бог, вихрь уляжется сам собой и прояснится… хоть что-нибудь. После полуторачасовой прогулки ему уже не верится, что Шерлок реален, что не так давно он разговаривал с ним в идеальной квартире, где уже готов поселиться. Джон замирает на месте, будто споткнувшись, и смотрит перед собой невидящим взглядом. То, что он собирается сделать, безумие! А разве он собирается это сделать? — Ты собираешься это сделать? — Похоже на то. Как и чем это объяснить? Он переступил порог той квартиры из одного только любопытства — убедиться, что это Шерлок. Или не Шерлок. И вот, после нескольких минут отнюдь не дружеского разговора он уже готов переехать к человеку, который однажды своим появлением сломал его шаткий покой и добавил стыда его и без того постыдным воспоминаниям. Он в шаге от того, чтобы разделить с ним кров. Снова. На неизвестных условиях. Слепо подчиняясь чьей-то мистической прихоти. С трудом подавляя дрожь нетерпения и — радости. Как и чем это объяснить? Ладно, допустим, дело не в Шерлоке. Допустим, дело в квартире-мечте и в домовладелице, которая понравилась ему с первого взгляда. Но это если продолжать себе врать, в чём за эти годы Джон значительно преуспел. А если не врать, если отважиться быть правдивым, то основой всему является именно Шерлок, ненавистный и желанный одновременно, мощный побудительный стимул, рядом с которым перевернётся вся жизнь и окно перестанет быть единственным источником света. Но это безумие — да. Чувствуя, как сильно устал и продрог, Джон оглядывается в поисках остановки. С двумя пересадками он добирается до пансионата и совершенно разбитый проходит к себе — в «комнату Мориса», которая, насколько он теперь понимает, никогда не станет «комнатой Джона». Он раздевается, принимает душ, выпивает чашку несладкого чая и ложится в постель, хотя ещё нет и восьми. Ему попросту нечем заняться. К тому же он хочет поскорее закончить день — уснуть и проснуться в «завтра», и не важно, имеет ли это отношение к Шерлоку. Завтра — это начало, а начало всегда предпочтительнее конца. Но засыпает он долго и трудно, измученный видениями — берега, мокрых камней, домика с освещёнными окнами и башни, увенчанной яркой звездой, — и просыпается в четыре утра. Ему хочется плакать; он отдал бы многое, чтобы проснуться не здесь — на Маяке, пусть даже в это бесовское время. Выйти из дому, чертыхаясь и злясь, постоять на крыльце, вдохнуть влагу и соль и почувствовать своё одиночество по-иному — как свободу от неизбежных решений. Он ворочается в постели, медленно считает до ста, громко сопит, убаюкивая себя сонными звуками, но сон не идёт, и, смирившись, Джон поднимается и подходит к окну. Отдернув штору, он видит темноту, в которой кружат мелкие хлопья снега — и ничего больше… Это не должно продолжаться! С этим необходимо покончить. И пусть его ждёт разочарование, пусть это будет новой ошибкой, вершиной глупости, её апогеем, он не может проторчать у окна до самой могилы, ведь так? Сущая правда. По телу проходят волны озноба, ноги стынут на холодном полу. Где-то были носки — тёплые, толстой вязки, те самые, в которых когда-то щеголял Шерлок… …такой забавный и неожиданно беззащитный, такой абсолютно уместный, когда за окном море и дождь, когда в доме топится печь, и это так здорово, что кто-то дышит и фыркает — раздражённо и вместе с тем очень уютно. Носки он находит на дне рюкзака, так и не разобранного им до конца, и быстро натягивает их на ледяные ступни. Потом он снова ложится и закрывает глаза, пытаясь понять, терпимо ему сейчас или плохо до тошноты. Вскоре в коридоре хлопает дверь, слышится приглушенный голос Артура, его довольный смешок и бодрое «ок, дружище, буду как штык» — видимо, он с кем-то договаривается о встрече, и Джона пронзает чувство горячей зависти к простоте и полноценности его жизни. Он укрывается с головой и тихо стонет — надо, надо что-то менять. К завтраку он не выходит и не отзывается на окрик Артура: «Джон, ау! Ты ещё спишь? Чай стынет». … С этим необходимо покончить. Что ждёт его здесь? Персонажи немого кино за треклятым окном? Детектив с давно разоблачённым злодеем — один из тех, что он прочитал, когда был Смотрителем и приносил хоть какую-то пользу? Он даже книгу не может купить, потому что два месяца без работы, и вынужденная бережливость не позволяет излишеств. Надо что-то менять. И решать. Он подтягивает колени к груди и через несколько минут засыпает — внезапно и очень крепко. И спит почти до самого вечера. Ничего не решив. *** Три дня проходят в прежнем режиме: сон, еда, окно. Морозы усиливаются. В комнате пасмурно и уныло. Джон того и гляди завоет. Он один с утра и до вечера, потому что у Артура много работы — в такую погоду кэбмены нарасхват. Мисс Кроули как обычно не в счёт. Эти холодные дни она неизменно проводит в спальне, возможно, вяжет, возможно, раскладывает пасьянс, а может быть, прикрывшись пледом, просто дремлет в старом кресле-качалке (если, конечно, у неё есть кресло-качалка, но Джон не может этого знать, потому что ни разу не был в святая святых, и даже одним глазком не заглядывал за дверь, выкрашенную бежевой масляной краской, с веточкой сухой пахучей лаванды, прикрепленной к верхнему косяку). Мифический Фил всё так же отсутствует, и Джон уже сомневается, существует ли в действительности третий жилец. Но тем не менее мысленно он рисует его портрет: это седой, поджарый мужчина с загорелым лицом и потертым рюкзаком за плечами, который целеустремлённо шагает по широкой пустынной дороге, а впереди него возвышаются горы, величавые и прекрасные, с заснеженными вершинами и крутыми лесистыми склонами. Джон представляет на его месте себя, и сердце его бьётся сильнее… Вечера он проводит в нагретой кухне мисс Кроули, читая газету и поджидая Артура. Или сидит перед телевизором, всякий раз предупредительно убавляя звук. Шерлоку он не звонит из какого-то ребяческого упрямства, хотя буквально нутром чует, как тот бесится в ожидании. Его догадка подтверждается на четвёртый день. Не поздоровавшись, что идёт вразрез с его личными догмами, Майк набрасывается на Джона по телефону: — Уотсон, чёрт бы тебя побрал, прими, наконец, решение! Мало мне личных проблем? Он, конечно, молчит, ни о чём не спрашивает, и вообще ведёт себя так, будто не помнит, что мы к нему приходили, но смотрит волком, а ты даже не можешь представить, что это такое, когда Шерлок Холмс смотрит на тебя волком! Не строй из себя Гамлета, это смешно. Какой я дурак, что с вами связался! — Майк, честное слово, я… Но Майк бросает трубку, не дав Джону договорить, и это показатель крайней степени его недовольства. Джон чувствует себя ужасно неловко — в самом-то деле, сколько можно изображать идиота? Не хватало ещё из-за собственной неуверенности рассориться с Майком и уж тем более его подвести. Но с другой стороны, легко сказать, да не просто сделать. Он хочет, очень хочет связаться с Шерлоком, хотя бы голос его ехидный услышать (по правде сказать, он думает об этом с утра и до вечера), но почему-то не может… Вечером пятого дня начинается буря и ужасает своим размахом. Словно все черти покинули ад, чтобы устроить на земле чехарду. Ветер бешено воет, мощной грудью обрушивается на окна. Стёкла залеплены снежными кляксами — их всё больше, скоро они закроют от Джона и улицу, и весь белый свет. — Что творится! — слышит он голос Артура и следом за этим после короткого стука открывается дверь. — Что творится, — повторяет Артур, вытираясь бледно-розовым полотенцем. — Еле до дому добрался. Джон смотрит в его простое, раскрасневшееся от ветра лицо, каждая чёрточка которого пронизана дружелюбием, и вдруг говорит: — Я переезжаю, Артур. — Чего? — непонимающе переспрашивает тот, бросая растерянный взгляд на заметенное снегом окно. — Я переезжаю в другое место. — Куда? Когда? Сейчас? На улице чёрт-те что! Джон?! Джон молчит, давая Артуру возможность осмыслить новости, и только потом произносит: — Извини, так получилось. Артур застывает на месте. — Погоди. Ты хочешь сказать, что съезжаешь от нас? — До него наконец-то доходит, он растерян и ошарашен. — Чёрт. Ничего не понимаю… Как же так… Я думал, что… Чёрт! — Глаза Артура застилает мрачная тень. — Это я, да? Это из-за меня? Из-за того, что я предложил? Во я дурак! Джон, да я никогда в жизни… Да чтоб я сдох, если что… — Нет, Артур, нет, — перебивает Джон, одновременно и радуясь и печалясь такому искреннему огорчению. — Не из-за этого. Всё это ерунда. Просто… Один мой… друг… (на мгновение он прислушивается к себе и с удивлением понимает, что слово «друг» не вызывает в нём отторжения) предложил мне разделить с ним квартиру. Эта квартира тоже очень хорошая, — поспешно говорит он, и Артур с сомнением оглядывает затемненные углы и голые стены, — но… К тому же я собираюсь найти работу, и там это будет проще… и ближе. Я же врач, и хочу… — Врач?! — Артур подлетает к нему, сражённый услышанным наповал. — Да ладно?! Ты врач?! Серьёзно? Бог ты мой! Вот это да! Тогда конечно… Ещё бы! Тебе здесь нельзя… Никак нельзя! Ну и дела! Джон Уотсон — врач! — В его голосе столько эмоций, столько почтительного волнения, будто Джон сообщил ему, что он астронавт, что его ожидает полёт на Луну, и, узнав об этом, Артур не может не согласиться, что их убогая улица совершенно непригодна для старта. — Старуха-то знает, что ты того-этого, собрался слинять? — спрашивает он настороженно. — Нет. — Я сам ей скажу, если что. Объясню. — Артур огорчённо цокает: — Эх! Тётка, конечно, расстроится. Она успела к тебе привязаться. Черт! Сначала Морис, теперь вот ты. Она ведь только выглядит каменной, а на самом деле… просто старуха. Ну, тут уж ничего не поделаешь — как-нибудь переживёт. Да и Фил недавно прислал открытку — скоро заявится, начнёт болтать и хвастаться, будет не так тоскливо… Когда? — Наверное, завтра. «Завтра, — думает Джон. — Теперь уже точно завтра. Созвонюсь с ним и… Хватит тянуть резину». Артур вздыхает и трясёт головой. — Что-то я совсем обалдел. Пошли поужинаем, выпьем, у меня есть чуток для такого случая. — Он снова смотрит в окно. — Ну и погодка… В три пополудни, взвесив все за и против, набравшись духу, Джон набирает Шерлока. В голосе Шерлока лёд: — Ты опоздал на пять с половиной дней. Допускаю, что моя персона не вызывает у тебя уважения, но миссис Хадсон! — А что миссис Хадсон? — Джон непонимающе смотрит на телефон и поневоле начинает оправдываться: — С миссис Хадсон мы не обменялись и парой слов. Я имею в виду, о моём переезде … вернее, о возможном моём переезде сюда… то есть, туда… то есть к вам…. который мы с ней даже не обсуждали. — Снова он мямлит! Как идиот. На этот раз Шерлок не перебивает и слушает его терпеливо, и только когда Джон замолкает, проговаривает отчётливо, без интонаций: — Твоё окончательное решение. — Я перееду. На мгновение Джону становится не по себе — его ответ слишком уж смахивает на одолжение. Но похоже, Шерлок так не считает, потому что спрашивает без тени сарказма: — Когда ты намерен приехать на Бейкер-стрит? Естественно, не ради новых переговоров — надеюсь, ты это понимаешь. «Завтра» кажется Джону уже заезженным и он твёрдо произносит: — Сегодня вечером. Попрошу приятеля подвезти, если, конечно, он согласится. Он таксист и… Как видно, границы терпения Шерлока очень размыты. — …И насколько я знаю, не единственный в Лондоне, — решительно отрезает он. — Говори адрес, я пришлю за тобой машину не хуже, чем у твоего таксиста. К тому же вряд ли ты вывез с Маяка грузовик барахла. — Рюкзак и спортивную сумку. Я почти ничего не взял, только одежду и книги, ну и так, кое-какие мелочи, — вздрагивая при слове «Маяк», Джон для чего-то вдаётся в подробности. — Тем более. С таким багажом можно добраться самостоятельно, но учитывая непогоду… Так и быть, договаривайся со своим приятелем. — Потом он переходит на сухой деловитый тон: — О конкретном времени говорить не имеет смысла, насколько я понял, ты не относишься к категории пунктуальных людей. Но я могу быть уверенным, что этим вечером увижу тебя не в качестве гостя, а в качестве соседа по квартире? — Да, — отвечает Джон, слегка обескураженный этим напором. Шерлок и в самом деле его уговаривает. Очень странно. Но с этим феноменом он решает разобраться на месте. — Хочется верить, — усмехается Шерлок. — Учти, моё время дорого стоит, и если сегодня я потрачу его впустую… — Он многозначительно замолкает. В его голосе столько угрозы, что Джону немножко смешно. «Какие мы страшные и опасные!»  — Я приеду, Шерлок, не беспокойся. — Он мягок, словно лебяжий пух. — Не беспокойся?! — взрывается Шерлок, наконец выходя за рамки невозмутимости, которые давно трещат и ломаются под напором его стремительно растущего возмущения. — Меньше всего меня беспокоишь ты, Джон Уотсон! Дело в аренде, — сердито начинает он пояснять, чего Джон ожидал от него меньше всего, — и беспокоюсь я исключительно о домовладелице. Аренда немаленькая, и теоретически мы поделим её на двоих. Но практически моя квартплата останется прежней, и сумма, которую ежемесячно будет вносить второй постоялец, увеличит доход миссис Хадсон, хотя бы частично обеспечивая ей достойную старость. Ведь ты же не собираешься продолжить свои скитания в ближайшие десять лет? — На последних словах он почти рычит, а Джон с изумлением вскидывает брови — десять лет? — Надеюсь, теперь мои истинные мотивы тебе понятны. — Абсолютно, — смиренно соглашается Джон. (Десять?!) И после секундной паузы спрашивает: — Как ты себя чувствуешь? — Здоров! Конечно, Артур соглашается его подвезти. Джон пытается предложить ему денег, но в лице Артура столько недоумения и даже разочарования, что Джон пристыжено замолкает. К вечеру буря немного стихает, ветер уже не старается смести Лондон с лица земли, и снег уже не валит стеной. Но всё равно непогода бушует, хотя и не с такой силой. Артур опечален. Он рано вернулся с работы и теперь слоняется по квартире как неприкаянный. — Я буду звонить. И приезжать. — (Джон не очень-то верит в свои обещания, но в итоге так и случится: Артур Боу пройдет через всю его жизнь, до самой старости, и пусть видеться они будут не часто, от этого их встречи не станут менее тёплыми, а дружба менее крепкой.) — Ты сделал для меня очень много, Артур. Правда. — Да ладно, — вяло отзывается Артур. — С тёткой-то будешь прощаться? — Обязательно. Мисс Кроули промокает платочком глаза, но обходится без напутственных слов. Джон даёт себе слово, что в самое ближайшее время приедет с тортом и большой коробкой конфет — самых вкусных и дорогих, пусть ради этого ему придётся голодать две недели. Свой временный приют он покидает с надорванным сердцем, потому что ему тяжело расставаться и потому что он не уверен, что нашёл постоянный. Снегопад снова усиливается, это служит Артуру поводом приступить к ворчливому монологу. Джон чувствует облегчение, потому что половину дороги Артур молчал, и это было мучительно, это казалось Джону чем-то почти предсмертным — для того, чтобы Артур заткнулся, требуется слишком большая причина. Джон чувствует себя предателем, хотя, конечно, это не так — его жизнь принадлежит только ему, разве нет? — Эй, Джон, не грузись, — словно прочитав его мысли, Артур поворачивается к нему с улыбкой. — Всё правильно. Жёлудь не хлеб.* — Дело не в этом. — В этом, в этом. Всё правильно. Нельзя останавливаться — затянет. Хорошо, что отыскался этот твой друг, потому что тебя уже затягивало, а это нельзя. Нельзя, Джон. Надо шевелиться. Я вот деньжат скопил, скоро начну делать у тётки ремонт, пауков по углам гонять… — Скажи, у неё есть кресло-качалка?  — Чего-о? — прыскает Артур. — На черта ей качалка? — Купи, — говорит Джон уверенно. — Когда сделаешь ремонт. Или раньше. Думаю, ей понравится. Артур пожимает плечами. — Ладно. Попробую, если что… Хм… Как в кино! — улыбается он, должно быть, представив свою тётушку раскачивающейся туда-сюда, словно маятник, и решительно добавляет: — Куплю. Завтра же. Вот старая глаза-то вылупит! Он снова замолкает, как видно, поглощённый идеей, и Джон снова остаётся один на один со своими мыслями. И своими страхами. Ему до чёртиков страшно — даже ладони потеют. Как начнется его новая жизнь? Кто откроет ему дверь? Скорее всего, миссис Хадсон. И что он ей скажет? «Добрый вечер, миссис Хадсон, это я. Не ждали?» А если и в самом деле не ждали? С Шерлока станется — он вполне может не предупредить. И это ещё в лучшем случае, это если сам он окажется дома… — А эта штука дорого стоит? — прерывает Артур поток его панических мыслей. — Не знаю. Наверное. — Джон вздыхает, возвращаясь в реальность, где всё намного проще, чем в водовороте его мучительных колебаний. Артур смотрит внимательно и спрашивает с оттенком сомнения: — Ты уверен, что едешь к другу? Какой-то ты напуганный. И зелёный, как будто вот-вот сблюёшь. Если что, я прямо сейчас поверну назад и снова заживём… — Нет, всё нормально. Меня и правда слегка укачало, — тут же находится Джон. — А-а. Понятно. И то правда, в этих пробках и подохнуть недолго. Снежище-то валит… Махнув вслед отъезжающему такси, он стоит и смотрит на дверь. Что ждёт его там? Открывает ему миссис Хадсон, которая, по счастью, осведомлена о его приезде. — Наконец-то! — восклицает она с таким облегчением, словно в следующую секунду бросится Джону на шею. — Входите, входите! Боже, вас совсем замело! Давайте я стряхну с вас этот ужасный снег. Могу я называть вас просто — Джон? — Не дожидаясь ответа, она продолжает, но значительно тише — практически шёпотом: — Шерлок вас ждал и ужасно нервничал, играл на скрипке, вернее, пиликал как ненормальный, и я думала, что сойду с ума, а он … Это что, все ваши вещи? Так мало? Уважаю мужчин, которые обходятся только самым необходимым! — Теперь миссис Хадсон почти кричит, и, подняв глаза, Джон видит Шерлока, спускающегося по лестнице. Он… бесподобен. Элегантный костюм, мягкие туфли, блестящие кудри, пронзительный взгляд. Конечно, Джон всё это уже видел однажды — и костюм, и кудри, и взгляд, но тогда с Шерлока водопадом стекала вода, а вместо царственной поступи, которой он сходил сейчас со второго этажа будто с небес, было кружение безумной юлы. — Миссис Хадсон, своим криком вы оглушите Джона, — произносит Шерлок бесстрастно, — а к чему мне оглохший сосед? Все ваши уловки бессмысленны — я слышал, о чём вы секретничали. Привет, Джон. — Он останавливается на предпоследней ступеньке и выжидающе смотрит. — Как дела? — Хорошо, — отвечает Джон после короткой заминки. — Вот, приехал (можешь сразу же откусить мне голову — отличное начало для долгой счастливой жизни)… — Вижу. — Ну, не буду мешать, — встревает миссис Хадсон. — Если что-то понадобится или что-то пойдёт не так, — она красноречиво смотрит на Джона, — я у себя. — На последних словах она поворачивается в сторону Шерлока и грозит ему пальцем. — Я прекрасно вас понял, — невозмутимо откликается тот. — В мои планы не входит съесть вашего нового постояльца ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшее время, миссис Хадсон. Ты идёшь? — обращается он к Джону, когда дверь за ней закрывается, и переводит взгляд на сумку у его ног: — Твои пожитки? Не густо. — Надеюсь здесь обновить гардероб. — На этой фразе Джон понимает, что выжат как лимон. Он так напряжён, что одеревенели мышцы лица, и челюсть, будто замороженная, двигается с трудом. — Ну-ну, — Шерлок пожимает плечами, в его голосе — лёгкое утомление и ростки гостеприимства. — Тебе помочь? Представив, как Шерлок, упакованный в свой шикарный костюм, тащит наверх его сумку, Джон трясёт головой: — Справлюсь. — Ну-ну, — повторяет Шерлок и, развернувшись, начинает восхождение на Олимп. Джон поднимается следом. — В квартире совмещённый санузел, — не оборачиваясь, сообщает Шерлок, — и он в единственном числе. Надеюсь, ты не страдаешь запорами. Верен себе, усмехается Джон, лихорадочно подыскивая достойный и по возможности ироничный ответ. Но в итоге просто молчит. Ладно. Он растерян. Он стоит в самом центре гостиной, посреди невероятно уютного хаоса, и не знает, что делать дальше. Зачем он здесь? Почему? С человеком, слишком далёким от такого понятия, как добрососедство, чтобы почувствовать себя в его обществе… хотя бы сносно. Но он уже втянут в пульсацию его сияющей ауры и автоматически заполняет нишу, отведённую Шерлоком для такого понятия, как субъект, с которым можно поговорить о погоде. Шерлок смотрит на него с интересом, как на залетевшего в дом жука: куда поползёт, в какую сторону? Вволю насладившись его смятением, он проявляет чудеса деликатности, но Джон подозревает, что в большей степени это чудеса снисходительности. А может быть, Шерлоку всё это надоело или всё ещё нездоровится, и он потратил на тёплую встречу будущего соседа все имеющиеся энергетические запасы. — Не буду задерживать тебя утомительным экскурсом, — говорит он, — со временем сам разберёшься. Это не лабиринт Минотавра, а всего лишь лондонская квартира. Здесь всё просто, без неожиданностей и загадок: гостиная, кухня, ванная, спальня. Моя спальня, — подчёркивает он и указывает на дверь — плотно закрытую, неприступную, при взгляде на которую «лабиринт Минотавра» кажется Джону самым подходящим сравнением. — Ну а тебе — туда. Думаю, подъём в несколько ступенек не слишком тебя утомит, не настолько ты стар. — Мне тридцать четыре, — машинально уточняет Джон. — С половиной. — Он смотрит на короткую лестницу, ведущую теперь уже в его комнату, со смесью неуверенности и предвкушения. Он так сильно взволнован, что колкости Шерлока пропускает мимо ушей. — Наверное, я пойду… к себе? — с трепетом обращается он к нему. — Да, иди. Устраивайся. — В голосе Шерлока если не тепло, то участие — едва уловимое, но Джон улавливает и чуть-чуть расслабляется. Может быть, здесь его и в самом деле ожидает лучшая жизнь? Комната ему нравится. Очень нравится. Всё скромно и незатейливо — так, как он сделал бы сам, будь у него такая возможность. На обустройство уходит двадцать минут, десять из которых он тупо сидит на кровати, сгорбившись и упершись руками в колени. Что теперь? На часах половина восьмого, и он… дома? Ему переодеться во что-то домашнее или спуститься так? А зачем вообще ему спускаться? Но… Шерлок, наверное, ждёт… А кто сказал, что он ждёт? И всё-таки неудобно… Неожиданно в животе раздаётся урчание — громкое и настойчивое. Джон вспоминает, что не ел часов десять и к этому моменту сильно проголодался, но глупо не знает, что с этим делать. В любом случае, у него даже сухарика завалящего нет. Чёрт. Черт, чёрт, чёрт! Он со стоном валится на постель, автоматически отмечая, что телу удобно: не слишком мягко, не слишком жёстко — в самый раз. В дверь стучат, и, резко подскочив, словно его поймали на чём-то неприличном, Джон торопливым движением расправляет простенькое покрывало. Он едва не до слёз благодарен Шерлоку (потому что это конечно же он) — за то, что тот разорвал кокон нелепых терзаний, опутавший его с головы до ног. — Ну как? — Шерлок заходит и оглядывается по сторонам. — Нормально? — Вроде бы, да… — начинает Джон, бросая взгляд на кровать — всё ли в порядке. И в этот момент его желудок издаёт очередной громогласный звук. — Ох, извини. — Ты голоден, — констатирует Шерлок. — Собственно, я за этим. Я кое-что купил по такому случаю и не знаю… Может быть, перекусим? «По такому случаю»? Шерлок готовился к его переезду?! Джон поражён. Тоскливое, щемящее чувство что-я-здесь-делаю-идиот медленно тает под мягким (хотя он допускает, что преувеличенно мягким) взглядом соседа. — Да, наверное. То есть, я с удовольствием. — Он суетливо приглаживает вихры, чувствуя себя взъерошенным и помятым. Где-то была расчёска, только вот где… Ладно, и так хорош. Они спускаются вниз. Элегантный костюм, в котором несомненно красивый Шерлок казался ещё красивее, оставлен где-то в закоулках загадочного лабиринта — возможно, аккуратно повешен в платяной шкаф, возможно, небрежно брошен на стул или кровать. На Шерлоке халат, из-под которого видны свободные лёгкие брюки и майка, слегка растянутая в горловине. Джон жалеет, что не переоделся. Ему тоже хочется выглядеть по-домашнему — настолько сильно, что он готов повернуть назад и распотрошить свой рюкзак. Нелепое чувство, да, и уж точно не самое подходящее, но внезапно Джон понимает, что не может без этого обойтись, что это чертовски важно — натянуть на себя что-нибудь столь же бесформенное, например, старые джинсы, давно потерявшие вид, великоватые в поясе, истончённые в коленях, мягкие, как старая ветошь. В них можно улечься на этот диван или расслабленно упасть в это кресло, вытянув ноги поближе к огню, потому что за окнами снова метёт — ещё больше, чем утром, и, похоже, снегопад затянется на целую вечность. Такое всеобъемлющее желание возникает впервые, обычно Джону плевать, какие на нём штаны, и уж точно он не думал об этом в пансионате, к слову, не всегда замечая, во что одет. Но момент упущен. Ладно. Кухня. Джон ещё не был на кухне. Здесь на удивление чисто и аккуратно (разительный контраст с симпатичным беспорядком в гостиной), и у Джона создаётся впечатление, что этим местом пользуются не часто. — Загляни, — кивает Шерлок на холодильник. — Там кое-что есть, на первое время должно хватить. Я отношусь к еде как к досадной необходимости, поэтому мало что смыслю в покупках. Джон вспоминает их ужины на Маяке — то, как Шерлок поглощал тушёный картофель, и усмехается про себя. «Досадная необходимость»? Ну да, ну да … Холодильник забит до отказа. Джон ошеломлённо смотрит на пестроту всевозможных коробочек, баночек, упаковок. — Что это? — оборачивается он к Шерлоку. — По-моему, это еда. Разве нет? — Да, но… У нас что, банкет? — У нас ужин. Ты любишь устрицы? — Не знаю. Я их ни разу не пробовал. — Вот и попробуешь. К сожалению, они маринованные. Ты зря не переоделся. — Шерлок окидывает его ленивым взглядом. — Рядом с тобой в халате и старой пижаме я выгляжу оборванцем. — Можно подумать, я в смокинге, — ворчливо бросает Джон, едва совладав с внутренней дрожью, и следом добавляет, мысленно посылая небу воздушные поцелуи: — Хотя ты прав, мне стоит переодеться. Только вот пижаму не обещаю, но у нас же не пижамная вечеринка, да? — «Кто-нибудь знает, какого чёрта я ляпнул про пижамную вечеринку?!» — Эмм… Я сейчас… Я быстро. Он несётся по лестнице, окрылённый восторгом. Неужели возможность отведать устрицы и нацепить старые тряпки способна свести человека с ума? Чёрт его знает, но то, что Шерлок встретил его так радушно, заставляет его сердце гореть и наполняет тело весёлой щекоткой. «Стоп, Уотсон!» — тормозит он себя. — Поторопись! — доносится снизу, и Джон расплывается в идиотской улыбке. «К чёрту тебя, Уотсон!» — …Я привык заказывать еду на дом, — говорит Шерлок, подцепив вилкой крошечный корнишон, — но… — Еду на дом? — Джон чувствует себя дикарём — он успел забыть, что такое возможно. Обычно он чистил овощи, разделывал мясо, и потом из всего этого получалось нечто съедобное. — Да. — Шерлок смотрит внимательно, как будто читает мысли. — Это удобно. Иногда миссис Хадсон приносит что-то горячее, это тоже удобно. Как тебе устрицы? Джон смотрит на обильно накрытый стол. — Ну… — начинает он неуверенно. — Скажем так, я не умру, если не попробую этого снова. Но всё равно вкусно. Всё вообще очень вкусно, и я наелся до отвала. Спасибо! — Ты кормил меня намного вкуснее. Джон замирает. Упоминание о Маяке, даже такое туманное, привычной болью сжимает сердце. Но дело не только в этом, хотя всё, что касается берега, покинутого им не по собственной воле, по-прежнему сильно ранит. Двоякое чувство охватывает Джона внезапно, и он не понимает, откуда оно, с чего вдруг так обречённо заныло под ложечкой: то ли он выбрался наконец, то ли, напротив, попался — да так, что теперь уж точно не выбраться. В груди неприятно тянет. — Зачем я тебе? — Слова вырываются сами собой, вместе с отяжелевшим дыханием. — Прости? — Шерлок озадачен, и это выглядит в достаточной степени натурально, не придерёшься. «Ладно, будем считать, что он удивился». — Зачем я тебе? — повторяет Джон, чувствуя, как на лицо набегает тень. — Я не слепой и не дурак. Ты встретил меня по-королевски. Да и Майк считает, что ты решил заполучить меня любыми путями. Шерлок фыркает: — Я и не знал, что у Майка Стэмфорда такое богатое воображение! — И всё-таки? — Это допрос? — Это вопрос. Ответь, пожалуйста. — Моей недавней версии тебе недостаточно? — Шерлок недовольно барабанит пальцами по столу.  — Не совсем. — Джон натянуто улыбается (сидеть с недовольной рожей за роскошно накрытым столом он считает верхом неблагодарности). — Хотя я верю в твои благие намерения. — Этим и ограничимся, — заявляет Шерлок с твёрдостью жирной точки. — Терпеть не могу объясняться и не собираюсь этого делать! — Поднявшись, он идёт к холодильнику. — Выпить не хочешь? Я совсем забыл про вино — если уж говорить о королевском приёме. Но Джон как будто не слышит. — Дело в том, что три года назад я встретился с Майком в Лондоне, — начинает он. — Ты был в Лондоне три года назад? — теперь Шерлок по-настоящему изумлён, даже изображать не приходится. Он разворачивается всем корпусом и с жадным интересом смотрит на Джона. — И что же? — Ну… Мы встретились в парке — случайно. Старые друзья, давно не виделись, всё такое… Посидели, поболтали, Майк уговаривал меня задержаться, попробовать свои силы в Лондоне, и, знаешь, он предлагал мне эту квартиру. Именно эту. Что же получается, Шерлок? Три года, а возможно, и больше, ты по какой-то причине тянул резину и только сейчас дозрел? Уверен, безбедная старость миссис Хадсон и тогда волновала тебя не меньше, — Джон придал голосу и глубину, и проникновенность, — но только я оказался в состоянии решить проблему? — Не льсти себе. — Шерлок поджимает губы; умозаключения Джона чересчур очевидны, чтобы от них отмахнуться, и это выводит Шерлока из себя. — Насколько вообще ты в состоянии что-то решить, в особенности чью-то проблему? Ты! Джон не хочет ссориться в первый же вечер, поэтому делает вид, что его не задел этот подчёркнуто грубый сарказм. Он просто смотрит и ждёт ответа. — Никто мне не подошёл — вот и всё! — взрывается Шерлок, резко захлопывая холодильник и с грохотом опуская бутылку на стол. — Только в этом причина. Я трудно схожусь с людьми, это понятно? Люди суетливы, мелочны, болтливы, требуют слишком многого, не понимают элементарных вещей, путаются под ногами, страдают хронической тупостью… Дальше перечислять? — Не надо, — Джон поднимает ладони в примирительном жесте. — А я? — Что — ты? Ты мне подходишь. Это странно, но — да. И, судя по тому, что ты здесь, я тоже тебе подхожу. Прекрати задавать так много вопросов, в любом случае я не намерен перед тобой отчитываться — ни в своих действиях, ни в своих мотивациях. Лучше открой вино. Штопор в верхнем ящике. Кажется… И Джон решает заткнуться. В самом деле, чего он к нему прицепился? Вряд ли за этим стоит какая-то великая тайна, наверняка всё дело именно в том, что каждого претендента Шерлок попросту забраковывал. Отыскать в человеке изъян для Шерлока плёвое дело. Он придирчив. Он нетерпим. Он вредная задница. Ему нихрена не угодишь. Но Джон по каким-то причинам раздражает его меньше других. Да и то сказать, рано делать какие-то выводы — это первый их вечер в Лондоне, с Маяком не сравнить, и ещё неизвестно, что будет дальше, как поведёт себя Шерлок, и с какой ноги поднимется завтра… Вечер кончается мирно. Они выпивают бутылку вина, слегка хмелеют и расслабляются. Разговор идёт ни о чём, на уровне болтовни, оба, как сговорившись, не затрагивают общих тем: Маяк, неожиданное возвращение Джона и его причины. Они как будто впервые встретились, но не спешили друг друга прощупывать, зная, что времени для этого будет достаточно — если не вся жизнь, то значительная её часть. Джон почти не спал в эту ночь, он утомлён и всё чаще зевает. Шерлок завершает ужин коротким хлопком по столу. — Всё, — говорит он решительно, — предлагаю закончить. Не хочу, чтобы ты уснул прямо здесь. — А это? — Джон смотрит на стол и снова зевает, прикрывая ладонью рот. — И посуда… — Я разберусь с посудой и со всем остальным. — Да? Хорошо. — На самом деле Джон не считает это сенсацией, и не потому, что на Маяке Шерлок уже занимался уборкой и от этого луна не упала в море, а потому что всё это выглядит частью программы: накормить изысканным ужином, напоить французским вином и — отдыхай, Джон, остальное не твоя забота, сегодня ты пока ещё гость… Нечему удивляться. — Ну, тогда с меня завтрак. — Спокойной ночи. — Шерлок улыбается краешком рта. — Могу я надеяться, что за полтора года ты не обзавёлся такой ужасной привычкой, как оглушительный храп? К слову сказать, отсутствие храпа стало одним из главных побудителей принятого мною решения. Я имею в виду выбор в твою пользу. — Да-да, я понял. Спасибо. Спокойной ночи, Шерлок. Он выходит из кухни, лопатками чувствуя взгляд, но не оборачивается, боясь увидеть в нём то, что разрушит эту лондонскую снежную сказку. Несмотря на глубоко затаившуюся тревогу, он чувствует себя там где надо, и не хочет обжечься, посмотрев соседу в лицо и увидев в нём что-то пугающее. Пусть всё останется так — на уровне сладкой мечты. Хотя бы до завтрашнего утра. …Обняв подушку, Джон слушает вьюгу за окнами и думает о том, кто когда-то жил в этой комнате. Ведь кто-то в ней жил? Спал на этой кровати… Хотя сейчас ему кажется, что эта комната началась с него. И комната Шерлока тоже началась с появления Шерлока. И эта квартира. И эта улица. Предназначенные только им, и по-другому быть не могло. Череда привычных мыслей, казалось, сросшихся с клетками его мозга навечно, ставших лейтмотивом его существования, единственной колыбельной на ночь, растворяется в сонном мареве. Как будто не было ничего: Джейсона и его безвременной смерти, с которой Джон так и не примирился; Маяка и тоски вперемешку с покоем и благодатью; не было Ханни, её улыбки и алых губ, её надежды и разочарования; не было Гарри… Гарри. Малышка Гарри. Тёплые ладошки, светлые завитки… И их беда — одна на двоих. Исчезло всё. Вот он, Джон Уотсон, лежит на кровати как новорожденное дитя — готовый познать этот мир и все его тайны. И это… прекрасно. Ты законченный псих, Уотсон, говорит он себе, поворачиваясь на правый бок, чему ты радуешься? Ты же знаешь его. Успел узнать. Думаешь, он и дальше будет с тобой церемониться? Кормить тебя устрицами? Не исключено, что утром он сделает вид, что видит тебя впервые. Или нет?.. * «Жёлудь был хорош, пока хлеб не нашли» — английская поговорка, аналог русской «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше».