Смотритель Маяка

Утро настойчиво рвётся сквозь жалюзи и кружевные фантазии миссис Хадсон, разгоняя остатки снов. Джон жмурится, сонно моргает и, перевернувшись на спину, поднимает взгляд на часы. Половина восьмого. Укутавшись чуть ли не с головой, он снова закрывает глаза, собираясь поспать ещё как минимум час. Но сон улетучивается, оставаться в постели нет смысла, и, отбросив одеяло, он начинает свой день: уборка, небольшая зарядка (он всерьёз подумывает о пробежках), прохладный душ, завтрак. Отличный будет денёк. Джон делает себе чашку растворимого кофе, стараясь не улыбаться так, будто он слегка не в себе. Но улыбка всё равно набегает, приподнимая уголки его губ, потому что сегодня слишком много поводов к радости: утро; солнце; свежесть майского ветерка; привычные (Джон пока не решается думать родные) запахи, как неизменная составляющая уюта; тишина, которую не хочется нарушать; сладкое щемящее чувство в груди и приятная пустота в голове… …и Шерлок, который тоже проснулся и заглянул в кухню, в ответ на «доброе утро» лишь хмыкнув — неопределенно, но мягко. Четверть девятого. Джон выпивает остатки кофе, попутно доставая из холодильника яйца и вспоминая свои голодные терзания трехмесячной давности — они до сих пор живы его в памяти и иногда веселят. Следом за яйцами на разделочный стол отправляется упаковка сосисок, помидоры, зелёный перец и слегка увядший пучок базилика. Джон не голоден и собирался ограничиться тостом с творожным сыром, но раз уж Шерлок сунул свой нос на кухню, значит от завтрака не откажется. Можно поспорить, что через минуту-другую его босс и сосед окажется за столом с неизменно скучающим видом. Так и есть. — Привет. — Привет. Кофе? — Покрепче. Утренний Шерлок по-особому притягателен. Заспанный, немного помятый, с припухшими губами и забавно взлохмаченной головой. Джон отмечает все эти детали машинально, без какой-либо цели, включающей в себя интерес. Даже учитывая вполне определившуюся сексуальную ориентацию. Даже учитывая, что Шерлок в принципе не может не нравиться. Личная жизнь Шерлока Холмса, если таковая имеется, должна относиться к избранной касте, и не Джону, с его интеллектом не выше среднего и внешностью смотрителя маяка, соваться в этот золочёный кабриолет. Он до сих пор не может понять, чем в своё время приглянулся Джейсону Аддерли. Наверное, тому приелись высокие красивые парни с твердой челюстью и крутым разворотом плеч, и для разнообразия он позарился на недомерка Уотсона. Но, возможно, Джейса возбудила его бесшабашная, граничащая с наглостью смелость, ведь он и сам не очень-то заботился о собственной шкуре и никогда не считал на ней залатанных дыр. (Джон ловит себя на том, что всё чаще вспоминает о Джейсоне. Вспоминает их дружбу, их бедовую связь, так и не ставшую для него любовью. Он бы и рад, если честно, вот сейчас он был бы до чёртиков рад любви, потому что… ну как без неё?) Воспоминания становятся навязчивыми, с оттенком нытья и тоски, и Джон говорит себе «стоп» — не сейчас, не в это утро и желательно не в этой жизни. Кроме того, его настораживает такая последовательность: заспанный Шерлок, Джейсон, их убойный секс, любовь… — Чем думаешь сегодня заняться? — спрашивает он, переключаясь на текущий момент. — А чем, по-твоему, я мог бы сегодня заняться? — Шерлок зевает и смотрит на пальцы Джона, ловко очищающие помидор от кожицы. — Думаю, ожиданием преступления века, — широко улыбается Джон. — Разве нет? Развернувшись на стуле, Шерлок поднимается и уходит, всем своим видом давая понять, что юмора не оценил (я придурок, глядя ему в спину, думает Джон), но через десять минут снова устраивается за столом, нервно сдвигая с места микроскоп. К этому времени завтрак почти готов. — Яичница? — Гениально, сэр! — Издеваешься? — Подшучиваю. Дурачусь. Не одно и то же, между прочим. К тому же чашка крепкого кофе и горячий завтрак неплохая альтернатива даже самому запутанному преступлению. Иногда, я имею в виду. — Не считай меня монстром, — помолчав, начинает Шерлок, и Джон удивлённо оборачивается, уловив в его голосе сожаление. — Я и не считаю. С чего ты взял? — Мне не нравятся преступления, что бы ты об этом ни думал. И я не люблю смерть и кровь. Но мой мозг… — Шерлок замолкает и ерошит волосы — жест, намагничивающий взгляд. — Впрочем, займусь… чем-нибудь. Разучу новую пьесу. Что-нибудь из Вивальди, давно не играл. Давно — это он точно подметил. За три с половиной месяца (почти четыре, если не грешить против исторической правды) скрипка зазвучала два раза. Две печальных мелодии, от которых по коже бежал мороз. Джон не силён в классической музыке и не знает, насколько талантлив Шерлок (да и чёрт бы с ним, разве это так важно?), но душа его откликалась мощно. Шерлок священнодействовал, Джон благоговел — вот что это было такое. Но только два раза. Отчего-то Джон думает, что раньше было иначе, раньше скрипка и Шерлок были единым целым, но его появление по каким-то причинам нарушило этот союз. Спросить об этом он не решается даже сейчас, когда момент подходящий. Мало ли что за этим стоит, возможно, дело вовсе не в нём… — Не обижайся. Я веду себя глупо. Просто… просто хорошее утро. — Хорошее для чего? — ухмыляется Шерлок. — Для туповатых острот? Джон смеётся, примирительно поднимая ладони: — Один — один! Я больше не буду туповато острить, обещаю. — Надеюсь. Что с завтраком?.. Две недели они не у дел (как видно, юное майское солнце разгоняет не только сны, но и дурные намерения), не считая бытового недоразумения, с которым к ним обратилась элегантная «женщина в чёрном», как тут же окрестил её Джон. Леди была перепугана насмерть, проблема виделась ей фатальной и она облачилась в траур, тем самым подчёркивая ужас своего положения. Скучающий Шерлок снизошёл до этого «пакетика семечек» и разделался с ним за сутки, включая здоровый, глубокий сон плюс завтрак, обед и ужин. От облегчения «женщина в чёрном» готова была рыдать, кругленькая сумма пополнила их счета, и Джон купил себе светло-серые мокасины и лёгкие льняные штаны, ознаменовав тем самым начало сезона. В столице по-летнему жарко. Лондонцы наслаждаются первым теплом, передвигаясь неторопливо, без обычного динамизма. Умиротворенность разливается над городом вместе с солнечными лучами. Даже Лестрейд скучает, погрузившись в бумажную трясину, благо «для этого дерьма» наконец-то образовалось окно. Редкостное и, говоря по правде, приятное время покоя. Джон не возражает против этой благостной тишины. Шерлок обеспечил ему кипение жизни на сто лет вперед, и это здорово. Однако люди не только воруют друг у друга фамильные ценности, подделывают документы, занимаются махинациями и пьют кровь своих ближних, создавая бытовые проблемы. Люди полны злобы и ярости, они точат ножи и чистят оружие, а это уже не «пакетики семечек». Как любому нормальному человеку, Джону требуется передышка. Они завтракают, изредка перебрасываясь словами. Шерлок выглядит хмурым, но это для стороннего наблюдателя — на самом деле Шерлок в порядке, Джон готов в этом поклясться, и если это так, то чего ещё можно желать? Разве что внезапного появления Гарри, бросающейся ему на шею со словами любви и прощения… … или разговора с родителями, на который он так и не может отважиться, мучаясь невыносимой душевной тяжестью, но продолжая упрямо откладывать телефон при каждой мысли об этом. (Они перестали созваниваться после короткого, тягостного разговора, состоявшегося в самом начале его детективной карьеры и переезда на Бейкер-стрит. Звонил отец. Чёрт знает почему, но Джон испугался. Отвечал односложно и путано, и со всей очевидностью лгал; было ужасно неловко и стыдно за каждое слово, и когда отец попрощался, Джон чувствовал себя участником жёсткого спарринга — потным, выдохшимся, проигравшим. После этого звонки прекратились с обеих сторон.) Джон страдает, что всё зашло так далеко, но с настырностью идиота продолжает замуровывать единственный по-настоящему светлый проход: не звонит ни ма, ни отцу. Ещё немного, и света совсем не останется — его звонков перестанут ждать. Потому что их жизнь не остановилась, ведь так? Она идёт своим чередом, и в ней не только печали о нём. Они по-прежнему любят друг друга, любят свой дом, свой сад, свой тихий маленький городок; они ходят в кино по средам и в кафе — каждую вторую пятницу месяца. Ма покупает новые туфли. Печёт пироги. В гостиной, наверное, поменяли обои и повесили новые красивые шторы. Вереск разросся ещё пышнее, а может быть, ма наконец посадила розы — она мечтала о каком-то необычайном сорте, «с бахромушками, Джон, такая прелесть, будто покрыты инеем, глаз не оторвать». И Гарри наверняка звонит регулярно — и регулярно не спрашивает о Джоне… «Как это происходит? — думает Джон. — Они это обсуждают или переживают молча — каждый в своём углу, делая вид, что их мир не треснул по швам, что случилось что-то плохое, а они, два стареющих растерянных человека, так и не знают что, не понимают, где допустили ошибку, и почему их дети, мальчик с встрёпанной льняной макушкой и девочка с огромными, как озёра, глазами, вдруг стали врагами?» Это его непроходящая боль. Болит по-разному, порой сильнее, порой почти незаметно, но — всегда. Тем не менее Джон признаёт отвратительный, малодушный, жестокий факт, что так ему проще — он больше не в силах выкручиваться и потеть как свинья* в ожидании неудобных вопросов. Знал бы Шерлок, какая он сволочь! Но иногда объявить себя сволочью — единственный выход. Ладно. …Телефон оживает, когда Джон домывает посуду, а Шерлок сидит за столом и бесцельно крутит колесико микроскопа. — Лестрейд! Шерлок отвечает спокойно, с ленцой, но Джон видит, что его нервы готовы лопнуть. — Насколько я понимаю, у нас новое дело, — усмехается он, складывая кухонное полотенце. Шерлок поджимает губы. — Убийство, — говорит он сухо. — Скорее всего, пустяковое. — И срывается с места, выкрикивая на ходу: — У тебя две минуты, Джон! Они устраиваются на заднем сиденье. На этот раз Шерлок не возражает против полицейской машины, из чего следует вывод: он стосковался по хорошему делу настолько, что готов поступиться принципами (так Шерлок называет свою нетерпимость, или, говоря словами инспектора Лестрейда, баранье упрямство). — Хотите? — Грег садится вполоборота, протягивая пакетик с жареным миндалём. — Мы топчемся там с утра, и я голодный как зверь, успел сделать несколько глотков кофе, да и то на ходу, пока застёгивал штаны и рубашку. Думаю, вы тоже… — Мы сыты, — резко перебивает Шерлок. Но следом добавляет мягче: — Джон приготовил горячий завтрак. — Серьёзно? Везет тебе! — Лестрейд смотрит на Джона, делая большие глаза. В ответ Джон пожимает плечами, пряча улыбку. — Да, — соглашается Шерлок и нетерпеливо машет рукой, отметая всё лишнее. — Так что с убийством? — переходит он к делу — спокойным тоном, скрывающим очевидную заинтересованность. — И почему вам понадобилось наше присутствие? — Ну, во-первых, мне показалось, что ты засиделся дома, — отвечает инспектор, небрежно сминая пакетик и засовывая его в карман. — Во-вторых, Стэнли Мур — не последняя фигура в Лондоне, а из него, вернее, из его лица, сделали отбивную. Мне это не нравится. Но, возможно, понравится тебе. — Стэнли Мур убит? — переспрашивает Шерлок, не обращая внимания на иронию. Похоже, сегодня все решили тонко острить в его адрес. — Абсолютно. Что называется, вдребезги. Ты о нём слышал? — В противном случае мне нечего делать в этой машине, — фыркает Шерлок. — Короче, ты о нём слышал. — Разумеется. Вы всегда забываете о моей картотеке, инспектор. — Не всегда, — возражает Лестрейд. — Но не скажу, что помню о ней денно и нощно. — Эй, это что-то вроде разминки? — встревает Джон. — Может быть, перейдёте к делу? — Окей, — миролюбиво соглашается Лестрейд. — Стэнли Мур, пятьдесят восемь лет, владелец издательского дома, одного из самых крупных в Великобритании, — начинает он, глядя на Джона, — богатый, солидный и благополучный во всех отношениях. Особняк в N***, семья, красавица жена, любящая дочь, обходительный зять, к которому господин Мур относился как к сыну родному, считая своим преемником… Кстати, это зять обнаружил тело и вызвал полицию. Что ещё? Отсутствие жёсткой конкуренции — во всяком случае, на первый взгляд, если не копать глубоко, но мы непременно копнём. Спонсорство, филантропия, какая-то художественная студия для неимущих талантов — покойный уважал искусство. Всё благопристойно и даже немного скучно — без историй. Жил, делал деньги, умер. — Убит, — уточняет Шерлок бесстрастно. Лестрейд вздыхает: — В точку. Причём убит с неслыханным зверством. Его лицо превратили в месиво, по словам коронера, он захлебнулся собственной кровью. Неприятное зрелище. Пока команда работает, я решил заскочить за вами. — Полагаю, мои фанаты тоже там, — усмехается Шерлок при слове «команда». — Можешь не сомневаться. И Донован, и Андерсон — оба на месте, работают в поте лица и ждут не дождутся, когда заявишься ты и начнёшь их строить. — Даже не собирался. Где его обнаружили? — Шерлок придвигается ближе, задевая Джона плечом, и смотрит в окно с его стороны: — И куда мы направляемся? — В ***. Помимо особняка миллионов на двадцать, у покойного имелась весьма недурная квартирка в ***. — Да? И для чего же ему понадобилась весьма недурная квартирка? Какой-нибудь пошлый адюльтер, полагаю? — Не думаю. По словам зятя, обычная деловая квартира, в которой проходили обычные деловые встречи. Вроде бы у бизнесменов такое в порядке вещей. Неофициальная, располагающая обстановка, дорогая выпивка и закуска — как видно, согласиться на взаимовыгодный контракт легче, когда вы сидите в мягких креслах и попиваете дармовой виски тридцатилетней выдержки. Но бывало, по его же словам, они с покойным просто отдыхали там от семейной идиллии — пили пиво, смотрели футбол… Маленький мужской рай, так сказать. Всё это есть в протоколе. Стэнли Мур не замечен в скандалах, Шерлок. Его ни разу не пропесочила Daily Mail, не шантажировали за баловство с проститутками, не обвиняли в растлении малолетних… Он идеальный семьянин — такое тоже бывает, хоть и не часто. — И тем не менее его укокошили, — подытоживает Джон и морщится от собственного цинизма. В последнее время он стал относиться к некоторым вещам с непростительной лёгкостью. — Всё идеальное меня настораживает, — замечает Шерлок, покосившись в сторону Джона. — Зачастую у этой до блеска надраенной медали оказывается другая — неприглядная, а то и вовсе грязная сторона. Что-то в его тоне вызывает у Джона тревогу. И категоричность, и слово «грязная», прозвучавшее как намёк… на что? Вряд ли это относится к несчастному Стэнли Муру, вряд ли Шерлок раскрыл дело, не выходя из машины и не ознакомившись с картиной преступления лично. Но даже если допустить, что такое возможно, учитывая невероятные способности Шерлока, в данном случае это выглядит фантастично. Тогда чем объяснить… Но подумать не удаётся — Лестрейд продолжает, сосредоточенно потирая бровь: — Чёрт его знает, всё может быть. Шерлок возится на сиденье, задевая Джона то коленом, то локтем. — Интересно, — медленно тянет он, — что понадобилось зятю в деловой квартире в такую рань? Как его имя? — Рафаэль… подожди… он за каким-то дьяволом дал мне визитку… — Лестрейд шарит в нагрудном кармане ветровки и достаёт жемчужного цвета карточку: — Рафаэль Нуари, Moore & Nouri Ltd, бла-бла-бла… Он француз по отцу. И никакой загадки, Шерлок. Ему позвонила обеспокоенная миссис Мур. Накануне вечером она ушла к себе в начале восьмого, чтобы лечь пораньше в постель, — якобы у неё разыгралась мигрень. Приняла лекарство и вскоре уже спала, что, как она сказала, происходит нередко… Ну, ты знаешь, все эти женские штучки. — (При этих словах Шерлок удивлённо бормочет: «Я знаю женские штучки?») — В семь тридцать они традиционно пьют свой утренний кофе, и когда супруг не явился к столу, миссис Мур отправилась в его спальню — узнать, что случилось… — У не старых ещё супругов раздельные спальни? — слабо удивляется Шерлок. Лестрейд фыркает: — Сразу видно полное отсутствие опыта супружеских отношений протяжённостью в тридцать пять лет! Поверь, это не то, что можно считать уликой. Так вот, не обнаружив Мура в постели и вообще в доме, она позвонила зятю, и, между прочим, это говорит о крепком брачном союзе, потому что ей и в голову не пришло, что, воспользовавшись мигренью супруги, муженёк потихоньку слинял, чтобы развлечься в каком-нибудь элитном борделе, где и застрял до утра. Ну, а дальше всё как по нотам: зять берётся его разыскать, приезжает в квартиру, так как другого места, где мог оказаться Мур, он тоже не представляет, что в свою очередь говорит о… — Это не говорит ни о чём, — сердито перебивает Шерлок. — Вам ли не знать о тайных подводных течениях, Лестрейд? — Разумеется, мне много чего известно о тайных подводных течениях, — миролюбиво кивает тот. — За свою долгую практику я каких только течений не насмотрелся, иногда блевать хочется. Не понимаю только, почему ты психуешь. — Я не психую. По-твоему, я раздражён? — Шерлок разворачивается к Джону всем корпусом и выжидающе смотрит. Джон ласково ему улыбается: — Ты образец безмятежности. Но хотелось бы услышать, что было дальше. — Что было дальше? — вторит Шерлок, откидываясь на сиденье. — Ничего, — огрызается Лестрейд. — Открывает дверь своим ключом, входит в квартиру, находит мёртвого Мура, звонит в полицию. Всё. — Что ж, разберёмся на месте, — после короткой паузы отзывается Шерлок. — Разберись. Уверен, что убийца сам упадёт к твоим ногам. — Как же я вас обоих люблю, — примирительно заключает Джон. — Но — брейк, шутки в сторону. Семье сообщили? — Нет, — вздыхает инспектор. — Зять в ступоре, таращится на тело и категорически отказывается звонить жене, и уж тем более тёще. Мы пока не решили, стоит ли их вызывать на квартиру — зрелище, как я уже сказал, не из приятных. — Сообщить всё равно придётся, — холодно произносит Шерлок. — К тому же, так или иначе, они косвенные свидетели. — Согласен. Но смотреть на такое женщинам вовсе не обязательно. Допросим их позже. — Лестрейд снова вздыхает. — А сообщить — да, придётся, тут ты чертовски прав. — Что ж, — Шерлок косится на Джона. — Для начала выведем из ступора зятя. — Только полегче, — предупреждает Лестрейд. — Хорошо, я не стану бить его кулаком по голове. Вы это хотели услышать, инспектор? Джон закатывает глаза — эти двое безнадежны! Лестрейд открывает рот, собираясь ответить, но, как видно передумав, отворачивается, уставившись в лобовое стекло. Всё равно последнее слово останется за Холмсом — так было всегда, это такой своеобразный порядок вещей, нарушать который себе дороже. Оставшаяся часть пути проходит в молчании, против которого Джон нисколько не возражает. * Они в квартире не больше пяти минут, Шерлок ещё не успел как следует осмотреться, но приказывает Джону вполголоса: — Будь рядом! Мне понадобятся твои впечатления. — Разве не в этом заключается моя работа? — усмехается Джон, но встретив пронзительный взгляд, прикусывает язычок. Шерлок уже что-то увидел — что-то важное — и не намерен шутить. Ладно. Надо сконцентрироваться и тоже увидеть. За это время Джон успел кое-чему научиться и сейчас собирается быть полезным по максимуму. Похоже, их ожидает то ещё веселье. (Снова этот чёртов цинизм, с недовольством думает он. Какое, к чёрту, веселье?!) Но пока ничего особенного Джон не видит — кроме окровавленного покойника, разумеется. Квартира как квартира. Богатая, но при этом без вычурности и кича. Правда, на деловую походит мало, скорее, на обжитое гнёздышко, но, с другой стороны, она не должна быть безликой и холодной — насколько правильно Джон понимает истинное предназначение подобных ловушек. Потенциальным партнёрам полагается разомлеть и позволить себя поймать, а где это сделать лучше всего? Правильно — среди тепла и уюта. Что ещё достойно внимания?.. Джон ей-богу не знает. Его взгляд не задерживается ни на чём, что он мог бы назвать примечательным. Не считая зятя покойного, который действительно в ступоре и который… привлекателен несомненно. А если быть честным — обворожителен. Чистая кожа, спутанные белокурые волосы, очки в тонкой золочёной оправе — ангел, погружённый в мировую скорбь**. Но был в этом ангеле какой-то неуловимый порок, кажется, не зависящий от него самого, подаренный ему как насмешка небес и такой до зуда манящий, что в первое мгновение Джон задержал дыхание, почувствовав горячий укол в груди. — Что с отпечатками, Филипп? — Голос Шерлока врывается в его короткое одурманивание. Джон смотрит на судмедэксперта Андерсона, на его преувеличенно недоумевающую физиономию. — Эмм… — тянет тот, зачёсывая волосы пятерней. — В чём дело? С ними что-то не так? — Шерлок подходит ближе и останавливается напротив. — Что именно? — С отпечатками всё нормально, хотя их немного. Но я сейчас не о том. — В таком случае, можно узнать о чём? — сохраняет спокойствие Шерлок, нетерпеливо качнувшись на каблуках. — За последние два с половиной месяца, — начинает Андерсон, — ты в четвёртый раз называешь меня Филиппом. Поверь, я считал. — Только не говори, что ты не Филипп, — немного смущённо хмурится Шерлок. Андерсон тоже хмурится, но озадаченно: — Я-то Филипп, а вот ты — точно Шерлок Холмс? Шерлок часто моргает, он заметно сбит с толку, и наблюдать за этим — сплошное, хотя и не совсем уместное удовольствие. — Что за чушь ты несёшь, Андерсон? И почему обязательно надо проявлять свой коронный идиотизм именно в такие минуты? Делай это в другой обстановке, среди себе подобных. — Уф, — выдыхает судмедэксперт и поворачивается в сторону сержанта Донован, замершей неподалеку. — От сердца отлегло. Расслабься, Салли, это действительно он, наш добрый друг. — Он снова смотрит на Шерлока и салютует, прикладывая два пальца к виску: — Теперь, когда недоразумения между нами улажены, все отпечатки мира к вашим услугам, сэр. — О боже, — фыркает Шерлок и отходит, продолжая осмотр квартиры. Джон не отстает ни на шаг, мысленно отмечая детали. Он безмолвствует, потому что при первой же попытке поделиться своим наблюдением, Шерлок обрывает его коротким «потом». В квартире четыре комнаты, просторная кухня, санузел довольно скромных размеров и отдельно — огромная ванная с мини-бассейном. Всё это Шерлок обходит, почти не задерживаясь, но несомненно обращая внимание на то, что так или иначе поможет сделать картину яснее. Почему-то Джон уверен, что личность убийцы не станет для Шерлока интересной загадкой («убийца сам упадёт к твоим ногам»), но лицо детектива не назовёшь скучающим — оно холодно и до странности напоминает маску, за которой мечутся взаимоисключающие эмоции: злость и смятение. Тело (крупный, статный мужчина, не имеющий больше лица), наполовину сползшее с мягкого жаккардового дивана, он осматривает в последнюю очередь и тратит на это не больше минуты — по сути, окидывает беглым взглядом и тут же отходит. — Мы закончили, — говорит он громко, всем сразу, и команда Лестрейда дружно замолкает, уставившись на него, словно каждый только и ждал этих слов. — Инспектор, будьте любезны подготовить для нас отчёты и копии всех документов. Особенно меня интересуют допросы семьи и окружения пострадавших. — Пострадавших? Наверное, ты хотел сказать пострадавшего, — уточняет Лестрейд. — Наверное, — бросает Шерлок через плечо, направляясь к выходу. — Так ты что… ты уходишь? — хлопает глазами инспектор, нагоняя его у дверей гостиной. «Я в шоке» — буквально написано у него на лбу. — А как же труп? Ты не поедешь в морг, не будешь копаться в остатках его лица, выискивая улики и следы орудия преступления? Это что… всё?! — Всё, — отрезает Шерлок и тут же добавляет: — Пока всё. Для сбора улик у вас имеются неплохие специалисты. А мне надо подумать — на данном этапе это важнее. Выводы делать рано, требуются некоторые детали, и поэтому… — резко обернувшись, он обращается к зятю, словно хрупкая статуя застывшему возле окна, — … я жду вас по адресу Бейкер-стрит, 221в, где вы расскажете всё, что можете знать об этом убийстве. В ваших интересах, мсье Нуари, не игнорировать моё приглашение. Он дергает Джона за рукав и быстрым шагом уходит. — Шерлок! — несётся вслед яростный окрик Лестрейда. — Шерлок Холмс, мать твою! … — Что это было? — спрашивает Джон, чувствуя себя в зеркальном лифте как в лабиринте. Ему неспокойно и странно, словно он присутствовал сейчас при чём-то таком, о чём не имеет понятия. Шерлок пожимает плечами: — По-моему, я вывел его из ступора, и без рукоприкладства — как обещал. Джон изумленно смотрит ему в лицо, ловя… мучительно ловя... его взгляд, но Шерлок отводит глаза. — Так ты полагаешь, что это он? — Ни слова больше. Мне надо подумать. Всю дорогу в такси он молчит, и только подъезжая к дому, произносит: — Я устал.