Polyrhythm

— Смотри, еще одна... — Пьетро ведет пальцем по запястью, где медленно наливается алым пятном новая звезда. Вторая. Предпоследняя. Следующая убьет его, но он все равно завороженно пялится на острые углы, возникающие на коже. — Я не хочу, — она морщится и отводит взгляд. Это — в самом деле — даже не ее дело. Это его жизнь. Он только брат, ничего большего. — Убери, Пьет. Слышишь? Я попросила, убери его! Я не хочу смотреть... Я не хочу, — ее собственные руки пусты. Кожа чистая, белая, прячется под длинными рукавами. Ванда специально выбирает такие платья. Чтобы никто не видел, не знал — она даже не целованная. У нее никого нету. Есть Пьет, но это другое. Он только брат, а еще... А еще у него отвратительный вкус на девушек. Вторая оказалась ничем не лучше первой — чужой. Звезды не сошлись, кажется, так сейчас шутят? А сошлись бы, тогда рисунки стали бы синими. Получишь третью чужую — и ты труп. Хотя какая ей разница, у нее же ни одной звезды нету. Пустые, голые, чистые запястья. Она просто никому не нужна. — Все? Это все, что ты от меня хотел? — если не прогнать его сейчас, она, наверное, сойдет с ума. Сорвется, потеряет контроль над силой, и тогда прости-прощай их новый дом. — Если все, тогда уходи. Он хмыкает, жмет плечами: — Дура! Секунда — и его больше нет, исчез, растворился в воздухе. Вторая красная звезда, вторая. А у нее ни одной. Была бы посмелее, тоже вышла бы наружу. Надела другое платье, обнажила руки, чтобы все видели, знали — она смелая, ей еще можно попытаться. Нашла бы первого, кто посмотрел на нее так, как Пьет на своих подружек — голодно, жадно, влюбленно. И получила бы первую. Красную, конечно. Попробуй еще найди предназначенного тебе в мире, где полно умерших от третьей ошибки. Хотя кто знает, вдруг она найдет его. Увидит в толпе и поймет — вот он, вот тот, кто будет с нею всегда, кто раскрасит ее запястья синим. Таким синим, как небо. У мамы руки были синие. У отца — одна звезда красная, лишняя. Но они же нашли друг друга.

***

Пьет совсем не страдает. Он не такой, он так не умеет. Сидит себе на крыльце снаружи, вытянув ноги в стоптанных кедах, прислонившись плечом к перилам. Тянет пиво из жестяной банки, нарочно ме-е-е-едленно. Растягивая удовольствие. И смотрит на закат. Алого так много, что им вся трава забрызгана. Так бывает, когда вырастает третья звезда. Мгновение — и тебя нет. Тело рвется на части, потерявшее связь с реальным миром, вспыхивает огнем и тает. Исчезает. И так со всеми, кто подарил третий поцелуй не тому. Верь — не верь, молись какому хочешь богу, даже Ванда — та, что знает, как изменять миры, — не способна затереть алые следы на его руках. Никто не может. Потому что это не богу решать, в кого влюбляться. Свободный выбор — отдай себя и умри за это. Может... Может, надо было любить сильнее? Так теперь все говорят в чатах. Если один из пары умер, значит, чувства второго были слабыми. Фальшивыми. Не такими уж и серьезными. Но Ванда верит в другое. Можно любить кого угодно, сколько угодно. Выдрать из груди сердце, сложить под ноги, но предназначен судьбой тебе только один. Пьет ошибся дважды. Она... она не будет ошибаться. — Эй... — она садится на ступеньку рядом. Ей сколько угодно ноги тяни, все равно до последней не достанет. Он просто вырос, а она, как была мелкой, так и осталась... Черт знает что. — Все норм? Пьет? Он хмурится. Отпивает глоток, морщится от горечи на языке. Смотрит на солнце, на траву, заплесканную алым, только бы не на нее. — Я так не могу. Слышишь, не могу. — Что? — от его тона хочется спрятаться, сбежать. Исчезнуть. — Я не виновата, что ты выби... — Осталась всего одна, сестренка. А потом все, — он яростно трет, расцарапывает их — алые пятна — только бы они исчезли. Но их не стереть, они же не на коже. Они везде. Внутри. Два неправильных выбора. Два выброшенных впустую поцелуя. Две жизни, которые он потратил просто потому что захотел. — Тогда больше не делай так. Не ошибись. Не... — что ей сказать, ее же руки пустые. Чистые. Она не поймет, пока сама не налажает. — Похоже, я так не умею, вот и все, — последний глоток дается ему с трудом, и, когда Пьет смотрит ей в глаза, наконец смотрит на нее — он такой пьяный. Растерянный. Испуганный. Вторая не первая. Вторая — на самом деле последняя. Третьего шанса не дано. — Я всегда лажаю, Ванда. Постоянно делаю все не так, — от него несет алкоголем. Не пивом, куда крепче. — Я тебя подвожу. Видишь? — он путает пальцы в ее волосах, пытаясь убрать прядь от лица, но только хуже все делает. Наматывает, натягивает, не в силах отцепить, и красные звезды царапают ей щеку. — Давай проверим... — над страхом напускное веселье, пьяное, бессмысленное. — Как испортить все до конца. Он тянется к ней, обхватив за лицо, и смыкает губы на ее губах. Последний поцелуй соленый от слез, грубый и быстрый, как сам Пьет, быстрее времени, которое ему так хочется обогнать. Острый. Сладкий. Солнце щедро расплескивает алый цвет им под ноги. А на ее руке расцветает первая звезда. Синяя.