Polyrhythm

— Я хочу подобрать что-нибудь необычное своей любимой сестренке, — Пьетро держит Ванду за руку, наверное, лучше сказать, это она держится за брата, крепко вцепившись в пальцы, как будто это единственное, что интересует ее в этом мире, и вызывающе смотрит на девушку-консультанта. Та переводит взгляд от одного близнеца к другому, и в ее хорошенькой головке Ванда улавливает обрывки мыслей – слишком хорош. может, если бы отцепить от него эту странную девчонку. ну и поведение для сестры. Но вслух девушка вежливо произносит: — Что именно вам нравится? — контраст между ее вышколенным выражением лица и внутренним монологом настолько разителен, что Ванда невольно отпускает пальцы брата и скрещивает руки на груди. Если подумать, то у нее нет причин ревновать Пьетро. Во-первых, он ее брат. Во-вторых, он любит только ее, и это они раз триста выяснили. Последний раз был два дня тому в женской примерочной, от ее стонов даже прибежал менеджер. Пришлось слегка поработать над его мозгами. Но даже несмотря на это Ванде сложно признать, насколько она зависит от Пьетро. Для нее Пьетро — равно дышать. Она не может представить себе существования без него, в одиночку. Но Пьетро даже не нужно лезть в ее голову или читать мысли, чтобы понять, что ее тревожит, поэтому он пододвигается еще ближе, обхватывая Ванду за плечи, и начинает лениво поглаживать руку сестры большим пальцем, словно невзначай, затем горбится, устраивая подбородок на ее плечо, всем своим длинным и большим телом повиснув на тонкой девушке, и легонько дует ей в ухо. Уголок рта Ванды дергается, она еле сдерживается, чтобы не улыбнуться, затем переводит взгляд на девушку-консультанта. Вот теперь вежливая бесстрастная маска наконец свалилась, и слышен целый поток бессвязных мыслей – он ее брат? Какой еще брат? Господи, какой кошмар, а он мне еще понравился. Какая мерзость. -Ну и что тебе нравится? — шепчет Ванде на ухо Пьетро, рука, обнимавшая ее плечо, теперь играется с длинными прядями волос сестры, но Ванду не так легко отвлечь. — Она считает, что-то, что ты делаешь, мерзость, — одними губами произносит она, все еще дырявя взглядом консультанта. — Представляешь? — Надо же, а я еще не начинал. — выдыхает ей на ухо Пьетро. Затем выпрямляется и вытягивает руку, указывая на большой чёрный медальон: — Вот этот. Тебе стоит померить, сестренка. Теперь у остолбеневшей девушки-консультанта даже не остается никаких сомнений в том, что происходящее перед ней совершенно неправильно. Потому что Пьетро забирает медальон из ее рук и надевает Ванде на шею, наклонившись, чтобы поцеловать в ключицу. Кончиком языка он словно пробует кожу Ванды на вкус, а затем поворачивает сестру к зеркалу: — Нет? Не подходит? — он ловит ее взгляд в отражении зеркала, затем наклоняет голову и рассматривает с головы до ног, задержавшись на красивом синяке-засосе, который оставил позавчера. — Ты знаешь, это мерзость. — Пьетро улыбается. — Абсолютно прекрасная и невероятно потрясающая. И она только наша. Она знает, что он прав. У нее нет никого ближе брата. Нет никого дороже его. Он для нее как способность дышать — совершенно простая и до сих пор непонятная, это можно только принять, не задаваясь лишними вопросами. Если она спросит, он всегда ответит, если потянется к нему, то его рука всегда протянется навстречу, для обычных людей — это что-то слишком необъяснимое. Странное. Пугающее. Но ведь они и не обычные люди. — Мы точно забираем это, — Пьетро снимает медальон и направляется с ним к кассе, мимоходом проводя рукой по талии Ванды, такое легкое и практически незаметное прикосновение, она знает, что он, как и сама Ванда, просто не может удержаться, чтобы не дотронуться. Оказаться еще ближе, дотронуться, прижаться — это в крови. Как какой-то вирус. Совершенно прекрасное уродство. Ванда смотрит на девушку-консультанта, остолбеневшую, все еще переваривающую то, что только что произошло перед ней, с легкостью видит мысли, точно такие же испуганные и брезгливые, как и выражение ее лица. Ванда наклоняется вперед в ослепительной широкой улыбке, со стороны она похожа на зубастую акулу, готовую проглотить свою жертву: — Да, он мой близнец. А еще мы трахаемся. И уходит, буквально слыша за собой стук упавшей на пол челюсти. Прекрасное уродство. Это точно.