Polyrhythm

— Не надо этого делать. Слышишь? — обращается к ней Пьетро. –Черт тебя подери, да послушай ты хоть раз в жизни, ВАНДА! — он уже не сдерживается, кричит что есть силы. Он стоит позади сестры, в ванной комнате, три на три — как и все остальные в приюте, освещенной тусклой лампочкой даже без абажура. И все, что он может видеть — это ее сгорбившуюся спину, прикрытую тонким старым халатиком, сосредоточенное и целеустремленное выражение на лице, а еще большие ножницы, уже приготовившиеся срезать длинный хвост, который она уже намотала на кулак для удобства. Пьетро знает, что может выбить ножницы из ее рук, отобрать, спрятать их подальше, разломать на мелкие кусочки, выбросить из окна, но это не решит проблему. Сейчас — да, насовсем? Нет. — Просто погоди, — он поднимает руки открытыми ладонями к сестре, как будто показывая, что у него самые мирные намерения, хотя эти же руки просто чешутся как следует отлупить ее. — Зачем? Господи, Ванда, зачем ты делаешь это? Отражение Ванды в зеркале кривится, морщится, стараясь не заплакать, кусает губы, но по-прежнему крепко держит ножницы у самого основания шеи. Как топор. Который, начав движение, уже не может остановиться. — Да мне плевать на волосы. К черту их. Ты не понимаешь? Я себя готова изуродовать, только чтобы нас не разлучили. Пальцы импульсивно сжимаются, и под лезвием звонко шуршат длинные темно-рыжие волосы, всего тонкая прядка, но, когда она падает вниз, сворачиваясь кольцом на кафельном полу, Пьетро кажется, будто ему зарядили под дых. Да так, что выбили оттуда весь воздух. — Я просто не хочу потерять тебя, — слабо выдыхает Ванда, ее зеркальное отражение еле держится на ногах, ссутулившись, как если бы на нее обрушился целый мир. Вместе с проклятым приютом в придачу. — Господи, да что с тобой, — Пьетро не выдерживает, закрывая глаза, и отчаянно трет переносицу пальцами, как будто это может подсказать ответ. Или успокоить глухую головную боль. — Что дальше? Ну? Что будет после волос? Может, еще и руку себе отхватишь, вдруг волос будет мало?! А, ладно, у нас же все поровну. Включая проблемы. — Пьетро отбирает у Ванды ножницы, грубо стискивая ее холодные пальцы, ему хочется причинить ей боль, это единственное, что способно отрезвить ее сейчас. Ну, теперь не единственное. И он решительно зажимает прядь своих волос за ухом, затем щелкает ножницами. Короткие черные волоски сыплются между пальцев как снег, усыпая пол. Щелк — падает еще одна прядь, оставляя кривой срез. Щелк. Щелк. С каждым резким скрипом ножниц лицо Ванды становится все белее и белее, и все тело ее вздрагивает, как будто ее бьют. — Не надо, Пьет, нет. — шепчет она, повернувшись к нему и хватаясь за ножницы. — Не нравится? Больно? Господи, Ванда, какая же ты эгоистка, — Пьетро срезал практически все волосы снизу, и теперь выглядит еще растрепаннее и неопрятнее, чем обычно. Как будто это его волнует. Он состриг бы их все, если бы это помогло. — Пусть лучше мне будет больно. С этим я хотя бы могу справиться, — он смотрит на ее кривящийся рот, заплаканные глаза, ему хочется обнять ее, закрыв ото всего мира в объятиях как в теплой скорлупе, но он ждет. Иногда нельзя принимать решения за других, как бы ни хотелось. Как бы больно это ни было. Они сидят на полу в обнимку, пол весь усыпан его волосами, черт с ними, думает Пьетро, все равно отрастут, он со злостью поддевает носком кроссовки старые ножницы, и те с громким лязгом врезаются в стену напротив. Он позволяет Ванде выплакаться, все, что он может сейчас, это гладить по ее длинным волосам, успокаивая и шепча тихие глупости. Слава богу, я пришел вовремя, думает Пьетро. Как же вовремя. — Ты ведь знаешь, что нас не разлучат. Боже, Ванда, иногда ты бываешь такой дурой, — он легонько целует ее в макушку. — Как будто я позволю забрать тебя и остаться тут в одиночку. Серьезно? Да у них даже нет кабельного! Наконец Ванда веселеет, она улыбается, стирая слезы со щек, и, откинувшись назад, критическим взглядом смотрит на новую прическу брата: — Ты бы видел себя, это кошмарно, — она знает, что это все из-за нее, и вина в ее глазах смешивается с горечью. — Ну, — проходится по волосам Пьетро, ощущая непривычно короткую длину на затылке и по бокам, за ушами. — Я подумал… все равно хотел подстричься. — Да, — серьезно кивает Ванда, и взгляд ее светлеет. — Ну, кое-что все еще можно исправить. Честно, — она гладит его по волосам, пропуская их между пальцами, будто прикидывая, как и где что убрать, чтобы смотрелось получше, и Пьетро улыбается. Господи, как же он ее любит.