Polyrhythm

Дом встречает ее тишиной и пустотой. Единственный звук издают большие напольные часы в прихожей, и то, Ванда их слышит, потому что у нее хороший слух. Равномерное щелканье стрелок в море беззвучия — вот и все. — Пьет? — на всякий случай Ванда просовывается в проем гостиной, окидывает взглядом легкий беспорядок, который был еще с утра, когда они собирались в школу — разбросанные по полу диванные подушки, книги на столике и пустые кружки из-под кофе — но брата нигде нет. Как нет и на заднем дворике. На холодильнике под большущим магнитом ее встречает записка, нацарапанная в спешке: «Снова бегаю. Если что, зови.» Ванда морщится, сбрасывая накопившееся за день напряжение, разминает плечи, шею, и вздыхает, закидывая сумку с учебниками за диван. Черта с два она его позовет. Пожалуй, сегодня ей как ничто другое не помешает время на саму себя. Включив музыку погромче, Ванда с наслаждением погружается в горячую воду, закрывает глаза и лежит в ванной, напевая под нос, пока не уходит боль в висках. Вода постепенно остывает, становясь холодной, и Ванда на ощупь пытается найти шампунь среди остальных баночек на бортике ванной. Обычно Пьетро моет ей волосы. Если он не купается вместе с ней, то все равно приходит в ванную, становится на колени рядом, закатывает рукава и сосредоточенно, наслаждаясь самим процессом, массирует ее голову, взбивая пену в волосах. Если он в веселом настроении, обычно это заканчивается брызгами, мокрыми поцелуями и сексом прямо в ванной. Если в расслабленном, тогда он стоит рядом наготове с большим полотенцем, а потом берет на руки и несет в гостиную, где они еще полтора часа просто валяются на подушках, обнявшись, переплетая руки и ноги, так что даже не разберешь, где чьи, и смотрят дурацкие программы по ТВ. Шампунь она находит, но, вдохнув любимый запах, понимает, что уже скучает по брату. Черт, не прошло и половины дня, а она уже скучает по нему. Что ж, у нее есть решение для такого случая. На ходу вытирая мокрые волосы, Ванда добирается до спальни, оставляя за собой цепочку влажных следов, открывает шкаф и находит любимую байку Пьетро. Та пахнет им, его запахом, и она с наслаждением натягивает байку прямо на голое тело и добирается до кровати, зарываясь в простыни, обнимая себя. Это все равно, как будто он обнимает ее, думает Ванда, проводя пальцами по темно-серой горловине, чувствуя, как бьется пульс в яремной ямке. Байка слишком большая для нее и свободная, от нее пахнет чем-то железным, чем-то свежим, запах Пьетро такой сильный, что Ванда дрожит и лихорадочно хватается за простыни, откидывая голову назад, и мокрые пряди разметываются по подушке веером. Это все равно, как будто он здесь и сейчас, кажется ей. Она гладит себя по плечам и рукам, дотрагивается до груди и скользит по ребрам, расцарапывая ногтями тонкую ткань. Где-то внизу живота уже начинает привычно ныть, сладко и тяжело, и Ванда раздвигает ноги и гладит себя внизу, пальцами одной руки проникает в себя, другой рукой закрывает лицо, глаза, уткнувшись носом в рукав майки Пьетро. Запах окружает ее, заползает в нос, рот, окутывает пеленой желания. Собственные пальцы на глазах кажутся пальцами брата, когда он трахает ее. Это все равно, как будто он здесь. И Ванда стонет, содрогаясь, и шепчет в рукав: — Пьетро. Он застает ее прямо так: на сбившихся простынях, с мокрыми спутанными волосами, раскинувшую ноги, в одной его майке, содрогающуюся от оргазма. Когда она зовет его, даже не зная, что он тут, Пьетро не выдерживает, мгновенно оказываясь на постели, нависая над Вандой, и перехватывает ее руку, чтобы облизать влажные пальцы. — Развлекаешься без меня, сестренка? — он нежно убирает спутанную прядь с ее лица, наслаждаясь видом Ванды — задыхающаяся, с расширенными зрачками и порозовевшими щеками, — затем замечает свою майку. — Ох, Ванда, ты же могла позвать меня, если соскучилась. — Мне больше не скучно, — Ванда тянется к его руке, чтобы потереться щекой. — Я всегда знаю, чем заняться, когда тебя нет. Пьетро смеется, качая головой: — Это нечестно. — Мы никогда не играли по-честному, Пьет, — она дразнит его, закидывая голую ногу на плечо склонившегося над ней брата. — Как и сейчас. — Ты же знаешь, — он склоняется над Вандой еще ниже, чувствуя тепло от ее ноги, прижимающейся к его шее, — как сильно я тебя хочу, когда ты носишь мои вещи, и еще больше, когда ты лежишь вот так, в кровати, и зовешь меня. Он избавляется от одежды, джинсов и майки, пока Ванда наблюдает за ним с еле скрываемым нетерпением, она улыбается и закрывает глаза, но Пьетро ловит ее за подбородок: — Нет, смотри на меня. Я уже здесь. Тебе больше не надо ничего представлять. Второй раз оказывается даже лучше первого. Сильнее. Ярче. Все, о чем может думать Ванда, это Пьетро. Он везде, в ней, его запах оседает на ней пеленой, его руки обхватывают ее, прижимая к себе, его рот оставляет поцелуи на ее лице, скулах и губах, и между ними только тонкая ткань его байки. — Мне нравится, как она выглядит на тебе, — выдыхает Пьетро. — Завтра я ее надену… пропахшую тобой… и мной. А теперь, — он опрокидывается на спину, и Ванда оказывается сверху. — Кричи. И она кричит.